скачать книгу бесплатно
– Серьёзно? – он посмотрел на неё с опаской.
– Metaphorically speaking[17 - Образно выражаясь.]. Опыт громкий накопила.
– Это точно. Ой, извини.
– Да ничего, я люблю слушать правду в глаза, – она улыбнулась. – Тони там?
Дэни кивнул. Милана посмотрела на беспросветно серое небо, сделала глубокий вдох и, набравшись решимости, вошла в хмурое здание. Зал, рассчитанный на несколько сотен человек, уверенно наполнялся вниманием. Милана быстро прошла по скорбному полу, не глядя ни на кого.
Бесчувственная и безразличная внучка? Нет. Просто никто никогда не увидит меня сломленной.
– Ты приедешь на банкет? – спросил Антоний, когда Милана села рядом с ним.
– Там будут люди?
Брат посмотрел на неё и улыбнулся впервые за весь день.
– Милана, конечно, там будут люди. Ты что, хочешь ужин на двоих?
Она кивнула.
– Потом поужинаем, – пообещал Антоний. – Но сначала мы должны пообщаться с гостями и принять соболезнования у всех, кто хочет их выразить.
– Ты им веришь, Тони? – спросила Милана, глядя ему в глаза.
– Некоторым – да. Не будь несправедлива даже в горе. У тебя нет монополии на грусть.
Она хотела возразить, но ощутила новый укол совести и посмотрела на свои руки. Правое запястье было надёжно скрыто от посторонних глаз широкими часами, но правда напомнила о себе глухой болью. 20.09…
Я была несправедлива к Джею. Эгоистичная в своём горе монополистка печали. Неужели я снова допускаю эту же ошибку, не видя искренность в глазах других скорбящих? Или, может, я сама недостаточно искренняя и сужу всех по себе?
– Завтра поедем к юристу, – Антоний старался отвлечься от своих мыслей тем, что усердно планировал предстоящую неделю.
– Зачем? – спросила Милана, зная ответ, но желая поддержать разговор.
– Завещание, – пояснил брат, глядя прямо перед собой. – Странно всё так. Скомкано.
Она посмотрела на него, не понимая причину его слов. В этот момент к ним подошли Смирновы.
– Антоний, Милана, – начал Виктор, отец Гены. – Мы бы хотели выразить наши соболезнования.
И Милана поверила им. Она поднялась со своего места и ответила на рукопожатие Виктора, затем обнялась с Надеждой – матерью Гены, обаятельной и милой.
– Спасибо, что пришли, – тихо сказала она.
– Смоленская, ты это… – Гена крепко обнял её и похлопал по спине.
– Thanks, bro, – улыбнулась Милана, глядя другу в глаза. – Ты тут?
– Как видишь.
В чёрном костюме он выглядел непривычно деловым и сильно напоминал своего отца. Гена посмотрел по сторонам. Стены, ежедневно вмещавшие в себя душераздирающую скорбь, заметно подавляли его, и потому он снова похлопал Милану, на этот раз – по плечу.
– Сядем? – предложила она и усадила Гену слева от себя. Место справа занимал Антоний, предпочитая сидеть ближе к проходу.
– Ты надолго тут? – негромко спросил Гена.
– Тут? – переспросила Милана.
– Блин. Нет. Ваще тут, – Гена поправил свой галстук.
Милана пожала плечами. Будущее выглядело таким же туманным, как небо за стенами мрачного здания.
– Я ресторан открыл. На Тверской.
– А Лондон?
– Рональд управляет.
Говорить о делах было странно приятно, и Милана начала вполголоса обсуждать с Геной особенности московского ресторанного бизнеса. Краем уха она слышала, что Антоний расспрашивал Виктора о его IPO, и это сходство с братом оказало ей большую поддержку, чем все слова, прозвучавшие между ними.
Когда настало время выступить с речью, Милана вдруг ощутила себя странно беспомощной, но быстро взяла себя в руки – в прямом смысле слова. Обняла себя за плечи и поднялась на ноги, чтобы играть роль, которая казалась непосильной для её растрёпанной души. «Титул» вышел к собравшимся раньше неё, и Милана оказалась встречена колким раздевающим любопытством.
– Добрый день, – начала она, подойдя к микрофону. – Я Милана Смоленская, внучка Николая Константиновича. От лица нашей семьи выражаю благодарность всем, кто пришёл сюда.
Её голос разносился по безмолвному залу, задевая тонкие струны разлаженных чувств. Лица слушателей смазались в одно пристальное пятно, от которого исходило пытливо выжидательное внимание.
Это как презентация коллекции, как выступление в клубе, как… Нет. Это всё всерьёз. Самый жестокий сценарий, который никак нельзя исправить. Всё это время я играла по правилам, установленным и удобным мне, а сейчас я вышла за пределы своей игры и я теряюсь… Как слабы мои силы по сравнению с такими обстоятельствами.
Среди гостей Милана увидела Лейлу Нельмину с семьёй и, встретившись глазами с твёрдым решительным взглядом своей школьной подруги и искренней завистницы, набралась решимости.
– За пять минут невозможно рассказать, каким Николай Константинович был при жизни. О его многочисленных достижениях вы можете прочитать в «Forbes», «РБК» и других бизнес изданиях. Глядя на эти фотографии, легко понять, по каким правилам он строил свой мир.
На большом экране позади неё мелькали фотографии объектов, возведённых компанией Николая Смоленского.
– Мой дед был человеком жёстких правил и строгих принципов. Он жил в согласии со своими убеждениями и вызывал уважение в сердцах тех, кто имел возможность общаться с ним лично. Нам с Антонием повезло быть воспитанными заботливым, любящим и справедливым дедом, не скупящимся на советы и критику.
Уинстон Черчилль сказал: «We make a living by what we get, but we make a life by what we give». То есть, мы зарабатываем на жизнь тем, что получаем, но делаем нашу жизнь полноценной, отдавая. Николай Константинович был богат тем капиталом, который не измеряется в денежном эквиваленте и которому не так часто придают значение. Он обладал щедрой многогранной душой.
Его добро помнят детские дома и благотворительные фонды. Его чтят и ценят люди, с которыми он работал. Его любят его внуки. Сегодня, когда наш мир наполнен пустотой этой невосполнимой утраты, мы все отвечаем взаимностью человеку, оказавшую нам великую честь. Мы гордимся тем, что знали его. Мы грустим, что больше не услышим его мудрых слов. Мы чувствуем, что отныне на нас лежит новая ответственность, молчаливо возложенная самым требовательным и самым справедливым. Мы должны жить так, чтобы нам не было стыдно перед ним. Сейчас мы скорбим и прощаемся с Николаем Константиновичем Смоленским, но мы никогда его не забудем.
Она замолкла. Послышались тихие всхлипы. Милана отпустила микрофон, который сжимала так, словно в нём была сосредоточена вся её жизненная сила. Лживая внучка правдива в своей фальши до максимума. Почему? Потому что я не играю. Я проживаю этот момент со всей откровенностью, на которое только способно моё осторожное скрытное сердце.
– Спасибо, что пришли, – тихо сказала Милана и вернулась на своё место, провожаемая хором внимательных взглядов и участившихся всхлипов.
– Да ты спикер по сути, – восхитился Гена.
– Oh fuck you, – пробормотала Милана, чувствуя, что растратила весь свой запас нормальных слов.
Антоний положил свою руку поверх худой холодной руки сестры. Их взгляды встретились. Она улыбнулась.
Когда завершилось прощание с телом, все вышли на улицу. В воздухе пахло дождём, но серые тучи были неизменно скупы на осадки. Милана шла с Антонием под руку. Она надела солнцезащитные очки и смотрела себе под ноги. Перед глазами стояло лицо деда, мертвенно бледное, спокойное, строгое, оно напоминало маску, утратив что-то важное. Жизненно важное… Оболочку покинула родная душа, с которой я так и не успела попрощаться, и тело кажется совсем чужим…
На надгробной плите дата рождения, дата смерти. А между ними – одинокая чёрточка длиною в несколько сантиметров. Это и есть жизнь?!
Милана, сломленная подавляющим чувством вины, опустилась на колени и склонилась над землёй, под которой был погребён её заботливый опекун.
– Да вы чё, офигели?! – не выдержал Гена, заметив, что Милану фотографируют.
Девица с iPhone смерила его долгим взглядом, затем призывно улыбнулась. Гена поморщился. Милана всё ещё стояла на коленях. Антоний подошёл к ней и дотронулся до её плеча. Она медленно поднялась на ноги и, не глядя ни на кого, отошла в сторону.
– Не беспокойся, Тони, меня уже невозможно вывести из себя, – сказала Милана глухим голосом.
Она почувствовала, но не сразу поняла, что брат ведёт её к выходу из этого мрачного мира. Мимо бесстыже любопытных людей, формально облачённых в траур, мимо надгробий, мимо сотен написанных историй жизни. Она села в Rolls-Royce и прикрыла глаза. Хотелось спать. Хотелось забыться. Впервые в жизни ей не хотелось скорости.
Все мы рождены не зря. Важно помнить об этом
9 июня 2013
На банкете Милана иссякла. Устала, как никогда ранее не уставала на людях. Она с трудом держала улыбку, отвечая на соболезнования и выслушивая чужие воспоминания об умершем. Говорить было сложно. Речь, произнесённая перед похоронами, забрала у неё все силы и красноречие, и Милана всё время переходила на английский, чем привлекала к себе ещё больше внимания.
Всё в ней было интересно людям, не скрывавшим за маской траура хищное любопытство. Состояние, которое она унаследует, обсуждалось вполголоса, но до Миланы долетали слова, которые так не хотелось слышать. Антонию было проще – его бизнес-репутация была безупречной, жизненная стратегия выверенной. Он говорил по-русски без акцента и с уместной ностальгией в синем взгляде рассказывал милые выдуманные истории детства.
Но Милана прекрасно осознавала, что их с Антонием мысли и чувства не занимали никого, кроме их самих. Деньги, бизнес, будущее компании – это беспокоило собравшихся больше всего. Возмущённая корыстью, осквернявшей светлую память деда, Милана объявила минуту молчания, на время заткнув весь банкетный зал, ярко освещённый и заполненный оживлённым гулом. В краткой благословенной тишине она слушала чужие мысли, звучавшие в обращённых на неё взглядах, и думала о деде.
Как мало значит жизнь человека для тех, кто привык мыслить мёртвыми цифрами. 69 лет. Много пожил. Умер. С кем не бывает? Его нет, значит, нет смысла больше выдавливать из себя почтение. Самое время посчитать капитал и прикинуть, как пожил этот человек – в денежном эквиваленте, конечно же. Духовные накопления учёту не подлежат, да и не интересны они никому – слишком лично. Деда больше нет, и его деньги тут же обезличились, став шуршащими фантиками, в которые скоро будут завёрнуты совершенно другие идеи и приобретения…
Три испытания даны человеку: огонь, вода и медные трубы. Выдержать все, сохранив в себе всё лучшее – чистое и духовное, с чем мы рождены, – вот наша задача. Любовь уже спалила мне нервы, слава оглушила разум и выбила из времени, но деньги никогда не станут настоящим испытанием. Деньги – вода. Сегодня есть, завтра нет. Можно утолить жажду, можно вымочить руки в их непрекращающемся потоке, а они, беспристрастные, перейдут к новым хозяевам.
Деньги не несут в мир ни добра, ни зла. Они совершенно нейтральны, пока их не коснётся временный владелец, превращающий чувства в действия, мысли в слова, цели в результаты. Деньги чисты и пахнут безразличием, а мы пачкаем их своими грязными помыслами и мелкими задачами…
Разве меня не испортили деньги? Разве, став миллионершей, я не утратила ту духовную связь со своей семьёй, которой раньше так дорожила? Эта вода размывает родственные узы – вот главная её беда. Финансовая самостоятельность питает независимость, самодостаточность пестует эгоизм, по итогу – полная неблагодарность и душевная скупость при нескромно зелёных банковских счетах…
– Прикинь, да? Там лобстеры, здесь буйабес. И светскость всем подавай… Официанты должны быть расторопны, но не суетливы…
Гена Смирнов сидел рядом с Миланой и пытался отвлечь её разговорами на сторонние темы. Милана, у которой деньги и бизнес вызывали временное отторжение, располагающе молчала и слушала Смирнова. Гена, в отличие от многих других собравшихся, не колол её вилкой своего обострённого любопытства и не спрашивал про Джея, о котором Милана боялась даже думать, не желая пачкать светлые воспоминания своими тяжёлыми эмоциями.
– Ген, прикинь, нас когда-то тоже не будет, — сказала она, задумчиво отпив воду.
Смирнов замолк на мгновение и посмотрел в свою тарелку.
– Ну, пока мы тут, ты должна оценить мой ресторан, — неожиданно быстро нашёлся он.
Милана улыбнулась.
– На днях заеду, — пообещала она.
Гена, довольный её ответом, продолжил приглушённо возмущаться. Причиной его недовольства был московский продуктовый ряд, логистика и конкуренты. Смирнов любил мыслить вслух, проговаривая возможные решения своих проблем, и Милана, прекрасно знавшая об этой его особенности, методично кивала, не вникая в суть.
Сидим такие весёлые и деловые. Считаем доллары, евро, фунты, рубли. Вон та восемнадцатилетняя, что пришла с Валентином Петровичем, одним из деловых партнёров деда, ещё и калории считает, похоже. Считаем ли мы время? То, которое во много раз более ценное, чем все деньги мира. То, которое нельзя ни вернуть, ни купить, ни исправить…
Нет, мы боимся о нём думать, потому что к этому счёту у нас нет доступа. Эта сфера расходов нам не подвластна. Невозможно проверить баланс времени и пополнить его, так же, как невозможно перевести несколько дней или лет на чужой счёт. Время не сохраняется и не увеличивается. Его можно только обменять – на деньги, опыт, знания, впечатления. Или потратить впустую. Мы не в силах контролировать количество отведённых нам дней, но мы в ответе за качество каждого проживаемого нами мгновенья.
Наполняем ли мы наше время должной ценностью? Время, как деньги, каждый тратит на своё. Кто-то инвестирует в будущее, которое может не наступить. Кто-то сорит им так, словно это – мусор. Кто-то просто не придаёт ему значения, уверенный в его постоянстве и неограниченности. Только время, в отличие от денег, не сбережёшь – мы обречены его тратить. Каждый день, каждый час приближает нас к черте банкротства. Все мы израсходуем эту жизнь без остатка, но кто-то промотает впустую, а кто-то сделает ценный вклад в этот мир и в неотъемлемое богатство собственной души…
Двигатель жизни – её конечность. Это неизбежно. Ценим момент.
Никто не знает, сколько продлится его новая любовь, что ждёт его завтра, чем закончится история его жизни. И это определённо к лучшему, ведь некоторое знание омрачает безоблачность счастья. Надо управлять процессом, не делая ставку на неподвластный нам результат, проживать мгновения со вкусом, получать удовольствие и не быть небрежными к моментам собственной жизни. Умирают ведь не только от болезней и старости. Ещё чаще умирают при жизни. Не живут, а бездействуют, прожигая бесценное время и хороня самих себя под тщетностью своих пустых дней.
А время и мир вокруг одинаково существуют и с нами, и без нас. Им нет до нас дела. Так же, как людям, собравшимся за этим столом и с аппетитом обсуждающим свои насущные дела, уже нет никакого дела до покойника, который совсем недавно играл в их жизни свою неоценимо важную роль. Дед покинул сцену, но спектакль продолжается. Правда, он заметно подешевел, но актёрам по душе эта вольность.
А мне? А я уже некоторое время зритель в собственной жизни. Смотрю и понимаю, что та же сцена может быть разыграна и без меня. От этого осознания становится страшно пусто и горько стыдно. Что я оставлю после себя? Сотни фотографий, несколько клипов, странички в социальных сетях, интервью в глянце, ссылки в поисковиках, интернет-магазин, две коллекции модных вещей, слухи и скандалы… Вроде бы много всего, но непростительно мало для Смоленской, которая должна унаследовать большую требовательность к своим достижениям.
Все мы на своём месте. Все мы рождены не зря. Если помнить об этом, можно даже сделать что-то полезное в своей жизни и в этом мире…
Пора вести себя в соответствии со своим возрастом и статусом
9 июня 2013
Еду на скорости и смотрю на огоньки, наслаждаясь оптической иллюзией. Мир вокруг так красиво преломляется, когда в глазах стоят слёзы…
Они с Антонием молчали на заднем сидении Rolls-Royce и слушали ночь, изливающуюся скорбным потоком сочных капель. Стёкла машины, искристые от дождя, переливались алмазами в свете ночного города. Москва казалась Милане одним смазанным цветовым пятном, мелькающим перед глазами от частого моргания.
– Валентин Петрович развёлся? – спросила она, отвлекаясь от своих мыслей.
– Нет, – не сразу отозвался Антоний.
Милана шумно выдохнула и покачала головой.
– Тебе то что? – удивился брат, взглянув на неё.
– Было бы ничего, если бы я лично не знала его жену и маленьких дочерей! – ответила Милана более раздражённо, чем того ожидал Антоний.
– Они в Италии. А ты, оказывается, поборник нравов, – улыбнулся он.
– Не люблю измены.
Милана посмотрела в окно, стараясь не думать о слухах, окруживших её, и о том, в какие из них успел поверить Джей.
– Речь хорошая была, – помолчав, сказал Антоний. – Думал, ты уже забыла русский.
Милана фыркнула.
– Забыла немного. Полночи сочиняла текст, – призналась она.
На каком языке мои мысли, если с русским такая беда? Если они на языке чувств, то почему тогда я не слышу себя?
– Может, найдёшь общий язык с Бруствером, – неожиданно сказал брат.
