2015-й: пора Пробуждений, или Проспать нельзя проснуться

– Супер! Тогда может не будем голословно – братскими тезисами разбрасываться. А действительно поможешь? – предложил Чижик.

– Сегодня?! – поняв все, но еще надеясь что это шутка – Лев накрылся с головой.

– Ну а когда? – отвечали с противоположной койки: – Твой ведь почерк… Помоги переписать.

– Сейчас, ночью?! – сообразил Ильин.

– А хоть бы и ночью. Я бы – к примеру, за тебя все сделал. И в огонь и в воду пошел.

– Ну, если так, то конечно. Напишу – не переживай, – согласился друг.

Естественно, что Денис вскоре забылся. При том отношении к нему и почти домашних условиях, которые предоставляла когда-то неухоженная – а теперь в три звезды матросская казарма; подводник сразу заснул. А старшина Ильин, погасив верхний свет и включив торшер, расположился за новеньким полированным столом; где и принялся переписывать собственный конспект, не замечая при этом как мимо бежало время. И если бы сейчас – ночью, к нему подошел хоть кто-нибудь, с одним простым вопросом: Скажите, наши люди по-прежнему отзывчивы и помогают в беде? Не как обычно: только себе любимому; и даже не своим знакомым или родственникам. А просто: помочь погибающему. В планетарном – так сказать, масштабе.

То не задумываясь, наш парень ответит: – Да. Любой россиянин сможет!

Однако однажды, в обычный – запомнившийся современникам только тем, что был душным – летний день; подобный хороший человек не повстречался одному подозрительно худому юноше. Поскольку не заметить озверевшего вида его, любой бы нормальный не смог. А поговорив, обязательно помог; ну хотя бы советом. Только кто или что-то старалось, чтобы болезненный оставался один. А в одиночестве как утверждают медики, и с ума нередко сходят.

7

Так вот, день только переваливал за экватор; а он уже разменял несколько районов огромного города. Причем сделал это не замечая: ни дорог, ни хоть одной, сколько-нибудь живой мысли в голове – сами ноги несли… Но периодически – на нужных поворотах вновь становясь послушными – переводили дух, пересекая очередной перекресток. Вот на последнем, бешено-смотрящий в даль и очнулся; окунаясь в горячо любимое всеми гурманами обеденное время. С этим как раз просто: высокорасположенное солнце и призывы собственного желудка, не оставляли выбора. Также настоящее подтверждалось шерстяным – превратившимся в серо-пыльный и захваченный каплями тела чехольчик. Однако когда-то, действительно – костюм был строгий: черного цвета…

Да, юноша по-настоящему взмок. И это неприятное и носу состояние, поддерживали даже хрусталики глаз, что искажая отображали все больше больших и ужасающих картин из цикла “Без будущего”. В общем, подтвердилась странность местного менталитета(!) – никто не помог и не узнал: как захотелось слышать ему слова благодарности; напоминание – что Гений. А еще лучше: сразу получить защиту от окружающего насилия. Поэтому – как бы в отместку: отправляя непослушную челку влево, юноша все сильнее сжимал и без того искусанные губы, бормоча дежурные проклятия. Нет – сумасшедшим он тогда не был. И начиная приходить в себя от недавно пережитого – не обделённый любознательностью стал всматриваться в разношерстную, иногда говорящую на разных языках публику. Вот только когда очередной прохожий или прохожая, не выдерживая внимания – неестественно улыбались; он воспринимал реакции встречных “физий” за насмешку над собой. Получалось: хотелось одного – а выходило, совсем иное. Короче, и тут категорически не везло.

Просто с утра, обнимая несколько авторских работ – уподобившись неокрепшему орленку, он повторно летел в Венскую Академию. Как говорится: был “в процессе”. И только поэтому, не придал значение внешнему виду; когда словно не разбираясь в композиции и цвете, решил облачиться в этот старенький, некогда очень официальный костюм. Хотя, чего с него взять – другого все равно не было… Так почему тогда и физически, не новый наряд решился принизить: ужать плечи владельца? Ответ конечно был: Природа.

Поэтому повторимся: любитель живописи не сомневался в своей исключительности. А посему, вместо того чтобы весь прожитый год – подобно другим неудачливым абитуриентам готовиться; его прогулял – инспектируя столичную архитектуру. Помнится, как напевал тогда; примерно так: Мои картинки берут! Мои картинки берут!

Это правда – он стал забывать как ночевал в здешних ночлежках; а кусок хлеба добывал работой носильщика, или дворника. В общем, юный гражданин ненавидел Австро-Венгерскую империю. Поскольку в своей нищете винил всех – ну кроме самого себя. А именно: евреев, венгров, славян и многих других – давно проживавших в ней народностей. Почему-то, молодой австриец уверовал: они отбирают работу!

– Моя жизнь в Вене, – напишет он позже, – самое несчастное время. Я вынужден был спать на лавочках, дышать пылью – выбивая чужие ковры и даже чистить снег. Но зато, рисуя картины с видами городских шедевров – я самостоятельно становился великим!

Да, самоучка думал: на этот раз обязательно поступлю. Тем более что и близких обманывал: как хорошо там учиться с прошлого года. И конечно, как всякая мать, урожденная фрау Пёльцл всецело поддерживала отпрыска; понимая – он австриец, а в стране прекрасные виды. Значит эта тяга к рисованию – естественна. Эх, знала бы больная мать будущее, когда вспоминала: – Все что он видел – пытался зарисовать. Только людей не изображал почему-то…

Но произошло немыслимое – самоназваного гения снова не приняли. Хотя и был замечен экзаменаторами прогресс в манере рисования и формирования сюжета. Смех. Ему объяснили: – Мы принимаем талантливых или способных, а не тех – кто просто учится рисовать.

Итак, мощный удар состоялся. И главное, как водится: во время и точно в цель – в огромное самолюбие. Он вновь проиграл… Тогда что же осталось?! Только волочится от величественно-нарядных и праздничных, до убогих и грязных улиц; жители которых не очень спешили убирать мусор. Отсюда, нокаутированный видел не только лицевую, но и обратную сторону города. А ведь для большинства, Вена по-прежнему считалась чудесной; и более того: домом композитора из композиторов, короля вальсов Штрауса.

– Иоганну значит “Да”, а мне снова “Нет”? – В который раз повторял парень.

– Я также, хотел жить искусством… Как верил, в свое картинное будущее.

Что это было: проверка маленького человека дополнительным испытанием; простое, случавшееся с любым невезение или чей-то, давно запланированный план? Об этом, человечество узнает гораздо позже. К моему огромному сожалению… А пока, серо-черно-пиджачный перегревшийся брюнет продолжал неистовствовать: – Ему – профессору вступительной комиссии, даже наряд не понравился. Называл “Бездарным”.... Что говорить про картины? – вспоминал разговор несостоявшийся студент:

– Он наверно думал, что я без фантазии?! Ну, раз не понимая черно-белых основ, напялил абсолютно темное? Конечно – этот цвет подчеркивает излишнюю стройность. А великий художник обязан разбираться в образах… Эх, если бы я выбрал противоположную – светлую сторону цветовой гаммы; то никакого неестественного вида бы не имел. Со светлым, меня бы точно приняли…. Что же теперь делать??

И поразительно быстро нашелся ответ: Главное: не возвращайся назад – в этот чертов приют на “Мельдерманнштрассе”.

– Просто не переживу еще одну ночь в комнате, где ночует триста… О, как же ненавижу этих самодовольных профессоров! Тем более, многие из них даже не немцы, а немецкие евреи. Однако указывают на несостоятельность мне.. Значит – они ненавидят(!), – так, за нежеланием признать истину – отсутствие таланта; непринятый в Академию объяснил произошедшее. И эта надуманная причина, начинала все больше нравиться. Так что далее, худеющий решил: – Я докажу черномазым, как смертельно они ошиблись. Когда-нибудь, обязательно покажу!

А между тем, заканчивалось первое десятилетие двадцатого века: Европа развивалась. И к привычности австрийских улиц – немалому количеству пеших и в старомодных теперь гужевых повозках сограждан; добавились ворвавшиеся в привычный быт новомодно-одинокие, но зато самодвижущиеся экипажи. Застыв памятником – пока подобное детище технического прогресса разворачивалось на перекрестке двух мостовых, он чуть было не оглох от выстрелов его выхлопной системы.

– Прямо как на войне, – придумал парень, отгоняя от себя окутывающее облако; что норовило поселиться в легких. Однако откашлявшись, заметил: оказывается, я стою напротив Михайловского корпуса Императорского дворца Габсбургов “Хофбур”.

– Вот где жизнь была… никто не перечил, только потакали, – представляя себе быт прежних хозяев – беседуя, рядом остановились две брюнетки в армейской униформе.

– Точно. Ничего не запрещалось, а если что: голову гильотиной…, – и обе барышни, показав – как ему увиделось: свои скошенные на сторону лица рассмеялись. Видимо важным для них было и то, чтобы именно он обратил внимание. И тонкий заметил, услышав следом трубный – а не их “не бас”:

– А тебе указывают! Убить за такое…

– Точно! – зашептал стройный своим дисконтирующим тенорком: – Если бы только была возможность. Так бы и сделал, и спасибо сказал.

Сразу(!), будто этого ждало проведение: какой-то чумазый и кудрявый мальчишка-выскочка, появившись словно из-под земли – а по факту, из-за широченной спины очередного многочисленного прохожего; в общем, этот невысокий и прихрамывающий, умудрился так точно и пресильно ударить своим – будто железным бортом, более слабое и физически недоразвитое плечо несостоявшегося художника; что он страстно завыл. Но другой, естественно не заметил – при существенной разнице контактирующих; чаще проигрывает меньший. Вот и ударивший не стал останавливаться, а также по-ребячески – проворно вбежал в этот самый дворец; что потиравшему ушибленное место почудилось: учувствуй тот в олимпиаде, обязательно установит новый порядок – вернее, новый мировой рекорд.

– Ах-ты! – вырвалось у стонущего самоучки. И нисколько не задумываясь, его ноги рванули следом. Видимо захотели помочь пострадавшему телу нападдать подростку, за такое наглое обращение. А может, и случайное невежество; поскольку по существующим тогда европейским нормам, агрессию искусно скрывали. Это потом, все кардинально измениться…

Однако милая – с мелкими зубами фрау на входе; остановив – словно стальными – капиталистическими руками не тонко намекнула:

– Билет нужен… юноша, чтобы попасть в храм западноевропейского искусства. В общем, хочешь глазеть на экспонаты и интерьер, – плати!

– Я австриец и немец, – гордо – как показалось, заявлял обиженный гость: – Поэтому имею право смотреть на завещанное нам искусство.

Улыбка и снисхождение к глупцу совокуплялись в ее словах: – Вообще-то, у нас культурная страна. Мы не делимся по национальности: перед Богом все равны; поэтому, заплатить тебе все равно придётся.

– Ты посмотри: снова черная запрещает?! – в голове повторно возникали чужие слова. Переварив, обиженный заявил:

– Это никуда не годится! Если запрещается видеть, зачем они здесь?

Да, понимание такого факта, превращалось в ледяной душ. Ушат – как говорят еще: был неприлично полон. И все же не остывая под ним, гражданин не заметил или просто не придал должного значения: какая-то вселившаяся сила сперва порылась в нем: в мыслях и желаниях; а затем и в тощих карманах. Следовательно, не очень удивился, когда сам(!) – выбрав оттуда последнюю мелочь; своей левой безвольной передавал ее приставучей крючко-нособразной женщине. Он только успел отметить, еще больше походя на наружное платье – то есть мрачнея: – Это последние деньги. А за новые картинки, обещали в будущий четверг…

То есть, хотя парень и считался у знакомых не самым бедным; занимать ему теперь не спешили: ведь нигде не учился; следовательно, стабильной работы не получит: как рассчитается? Короче – так обиженный профессорами Академии искусств попал внутрь.

И вышеупомянутое искусство встречало прохладой… Застегнув свое жаркое – для улицы одеяние; становясь веселее, “шерстяной” с наслаждением принялся прогуливаться по нескончаемым залам; получая не только эстетическое, но и полноценное физическое удовлетворение.

Так как внутреннее состояние больше не перегревалось; а внешнее будоражило уже воспаленное воображение – масштаб былой власти Габсбургов завоевал очередного посетителя. Та грандиозность: от массивных колонн на входе и статуй под потолок, до огромных размеров самих обставленных комнат; все это подчеркивало величие над остальным миром.

Повторно переходя в управляемый транс, юноша с жадностью проглатывал представленные экспонаты. Тем более, действительно было на что смотреть: роскошно-убранные – в смысле мебели помещения, оказались буквально заваленными предметами интерьера. Повыше их, сие великолепие дополнялось известными миру картинами; и довершали избранность, непрактичной дороговизны люстры да расписные потолки. Отмечая в себе: что больше всего притягивают залы с живописью и античной лепкой, посетитель упрямо двигался вглубь. Считали минуты… Мускулы, обнаженный торс и женские прелести – все эти застывшие боги, пронизывали старинное здание мощью и энергией ушедшей эпохи. Впрочем, самоучка это видел и раньше, считая промежуточным искусством – надеясь даже когда-то превзойти; но теперь, видимо подбадриваемый изнутри, впитывался иным смыслом: – Управлять и властвовать! Властвовать и Управлять! Вот посыл мирового искусства.

Однако даже такие – бредовые идеи, требовали перерыва… Или по причине, что пеший отсчитал свои дневные возможности; или еще что-то. В общем, в голове опять возникала чужая речь:

– Ты устал. Отдохни. Здесь можно: посмотри, сколько красивой мебели?!

Хотя раньше, возле любого – мало-мальски пригодного для сидения тут предмета, имелась соответствующая надпись: “Запрещено использовать по назначению”. Он увидел то, чего в принципе не могло быть: мягкую мебель без запрета. Путник присел. Но тотчас, на сей факт среагировала решительная смотрительница. К слову – заскучавшая, решила выговориться по полной:

– Сидеть воспрещается! Это французский экспонат. Чему Вас только в школе учат?!

– А я не школьник, студент, – повторил он то, что снова подсказывали на ушко.

– И на кого тебя учат, студент? – она еще вставила французское: “Etudiante”.

– Стану самым главным художником, над всеми другими, – оправдывался посетитель, осматриваясь и ища поблизости подкрепление – картины со вкусом.

– Твое “художник”, происходит от “худо” – заявила женщина, вновь переходя на немецкий. В общем, она защитила мебель – отогнав ненужного в определенную сторону. Он и побрел… дорогою другой.

О том, чтобы просто вспомнить: Что именно подтолкнуло зайти? Ну, тот – нечаянно толкнувший, похожий на чертенка подросток; и найти его, – так об этом вообще не было речи. Он – который мечтал стать художником и которого вновь отстранили, а вернее уничтожили сокровенную мечту; больше не хотел жить: все стало не просто плохо, а категорически неудовлетворительно. Так прежняя вера заразилась, поболела в нем и умерла. А сам бедняга, перевоплощался…

“Бледный” – теперь не видел искусства. Не замечал: нарядно одетых искусствоведов, собирающих как и прежде – перед каждым значимым экспонатом народ. Следовательно, упускались и восхищенные, наливающиеся доброй энергией души… Все то, что занимало в нем прежнюю сущность – художество; оказывалось в небытии. Это значит и физически, теперешняя пустота требовала нового заполнения: повышался градус перемен. Так продолжалось, шестьсот шестьдесят шесть секунд…

Пришло время, а скорее – так было задумано: почти что художник возвращался – перегорев прошлым. К нему снова вернулись: слух, зрение, пространственное мышление и масштабная – не похожая ни на чью злость. Однако сам молодой человек был примагничен лекцией и местом – в зале сокровищ.

Расскажем подробней: группа молодых девушек – видимо какого-то учебного заведения, остановилась именно в том месте, где ничего не видящим стоял полуживой парень. Сошлось и время – когда зрительный туман рассеялся, стоящий напротив полный – в новеньком белом льняном костюме гид, как по команде – ткнул указательным пальцем в центр стеклянной витрины. Вот с этим выпадом, безмолвно стоящий – не обращавший никакого внимания на рассказчика; считая это присутствие лишь вторжением в интимное течение своих мыслей – ожил. Даже пытаясь соображать: Что делать дальше? И стоит ли вообще жить: когда старое сгорело, а новое кажется невозможным; как вдруг услышал. То есть не просто услышал, но и разобрал, вникая и принимая в себя – ставшие предопределяющими слова.

Так хвастающийся отменным аппетитом бюргер рассказывал о представленной экспозиции: – Эта история – стара как сам мир: c данным Копьем, связана замечательная легенда.

И с сомнением оглядев слушательниц – восторженно заявил: – Так слушайте, если не знаете главного: Тот, кто объявит своим и постигнет его тайну – возьмет судьбу мира за руку.

Упитанный сделал паузу – подумал шевелящимися щеками: заглядываясь на приличные женские формы. И пока их владелицы – смотрящие теперь в рот рассказчику не дышали; технично добавил – понижая голос до состояния полного предательства: – Совершит любое… Доступно все копью, что римлянин Лонгин вонзил в подреберье Иисуса; уже распятого на Кресте.

Неизвестно, понимали ли студентки суть легенды. Об этом, мировая история умалчивает. Также и гид этот, которого впоследствии все же заставят жениться на одной из многих забеременевших от него девушек – нигде более не упоминается. А вот то, что подслушавший экскурсию уяснил, принял и начал соответствовать – тенью ложилось на светлое, в мире живое.

– Ну наконец-то, определился, – сказал тогда молодой человек, подходя ближе к рассказчику.

Уже и гид не казался противным: похожим на пенку вскипающего молока. И тот, словно подтверждая неизбежное, а вернее расфуфыриваясь перед молодыми женщинами; погнал историю дальше:

– В средние века, многие германские императоры владели копьем. Однако за последние пять столетий, особого доверия у властьимущих к этой истории не было. Это… если не считать Наполеона, потребовавшего копье себе – после победы при Аустерлице. И он, кстати, потом захватил полмира. На целый его не хватило…, – лектор еще пытался шутить.

– А дальше? – каким-то чужим голосом попросил подошедший.

Подчиненный лектор чеканил: – После разгрома наполеоновских войск, наконечник копья был тайно вывезен из Нюрнберга и спрятан у нас: в Вене. В моем любимом интимном месте…

Тут группа экскурсанток хихикнула, и продолжила путь по музею. Разочарованный гид поплелся следом: его информация оказывалась ненужной. Но молодой Гитлер, а ведь это был именно он, завороженно прислонился к витрине. Причем глаза приобрели цвет подложки – материала под наконечником: алая кровь.

– Очень нужная вещь, – отметил он. И тут показалось(!), что старинное копье подмигивает – поблескивая намекает о близости. В общем, как теперь стало понятно: юношу удержала сила. Адольф понял: это мой знаменательный день.

Преступное копье гипнотизировало долго. Все чудилось: как убившее Иисуса оружие, расскажет страшную тайну.

Короче, случилось! Адольф покорился. Сознанием овладело новое. Оно просило? Нет, – оно приказывало!

– Ты знаешь чего хочешь! Твои инстинкты не сломать!

Не в состоянии анализировать озвученное подсознанием, Адольф подчинился. А позже скажет: “Копье было магическим носителем откровения, открывающим прозрение в тот идеал, где мое воображение казалось более реальным, чем весь материальный мир. Все было так, как если бы я столетия назад уже держал его в руках; и оно, вспомнив – передавало могущество”.

Так что подумать: Как это может быть? Или: Что за безумие овладело разумом и родило бурю на сердце? – юный Гитлер не мог. Музей закрывался, а бывший художник еще стоял заворожённым. Поэтому, его выталкивали из музея две жилистых сотрудницы, силой…

Однако не прошло и чертовой дюжины шестидесяти минуток; как парень снова появился у здания. А дождавшись открытия, созерцал только его – смертельное оружие; ожидая новые тайны. Все остальное теперь было не важным: по пути он продал свои лучшие – предоставленные для поступления в Академию работы. Поэтому вход в музей надолго остался свободным.

– Картины мне больше не понадобятся. Разве, только батальные…, – вот как мысли толкали к оружию. А поселившийся – уже обустроившийся в сознании голос, чревовещал:

– Не переживай! Копья действительно не понадобятся. У нас с тобой будет другое: современное и массовое оружие.

Адольф стал тереть пальцами информацию – медную табличку витрины: “Сие копье, принадлежало Византийским императорам – первый век нашей эры. Затем, императорам германских наций: Генриху птицелову, Барбароссе. После: Мамаю, Наполеону Бонапарту… Австрийскому фельдмаршалу Блюхеру.

– Стоп, – приказал голос, – это важное! Сам видишь – только великие полководцы. Прежние властители мира. Главнее их, еще не жили на этой земле…

Он даже вопрос задал: – Ты желаешь стать следующим?!

Действительно, лето было горячим. Адольф Гитлер не заморачивался: каким образом появляется голос? Но сообщаемую информацию усваивал. Тем более что ранее, ничего подобного не знал, не читал и соответственно вспомнить, что когда-то забыл – не мог. Данные оказались вставленными в пробелы – вся прожитая история человечества:

Злосчастный день был тоже солнечным: 5 апреля 33 года. Вспомнил Гитлер и как сотник Лонгин, желая узнать: жив ли сын Бога – от нечеловеческой жары и чудовищных мучений; или отдал отцу душу – не кольнул, а вонзил копье между кварта и квинта ребром. Так завершилась мелодия самой мирной жизни…

– Эта реликвия особой важности, – напоминал вкрадчивый голос, не забывая как тогда – именно он заставлял Лонгина взяться за копье и подойти к Иисусу. Поэтому, одурманенный сотник не рассчитал силу укола. Помогли извне…

– Мы смогли тогда победить Добро, – хвастался тембр: – Теперь сам видишь, возможности почти безграничны!

И этот настойчивый, принуждающий все и вся так полюбился Гитлеру – ведь оказался сильнее, а силу новый Адольф уважал. Может быть, что сам был несильным: нередко обижали. Посему, слушая захвативший и переваривший под себя его тело звук, Адольф заметил – все поменялось. С таким нововведением, пропала прострация, взамен – заявилась уверенность. Уверенность в завтрашнем дне. И дно это, уже предопределено.

Внутренний голос теперь не шептал, выкрикивал: – Это, приносящее силу копье – твое. А здесь, на хранении. Так легче контролировать…

– Значит тот, кто овладеет, сможет стать самым-самым?! И справится с самим Богом, а не то что с какими-то людишками, – об этом подумал молодой Гитлер.

Хотя разум еще пытался возразить: – Природа всегда уравнивает шансы: ребенок, что родился богатым – нередко бывает глуповатым. А тот, что послабей здоровьем – всех обхитрит, стараясь выжить в неприспособленном теле.

Только захвативший голос настаивал: – C копьем, эта ваша Дарвинская конструкция рушится… Зачем приспосабливается? Оно дает безграничную силу.

В общем, будущий фюрер трясся, предвкушая уготованное. Однако “Тот”, отрезвил: – Только есть одно Но… Завладеть необходимо в войне! Поэтому нельзя выкрасть, купить, получить или обменять. Иначе, сила не переходит. Для Вас, закон Вселенной неизменный: “От себя не убежишь – и Бога, никогда не обманешь”. Да, такова Истина. Мир поделен на Добро и Зло также, как сутки на день и ночь. Я знаю – злое тело сильнее; однако доброе – Духом и Верой берет. Пока паритет… Так что ты выбираешь?

– Силу, – назвал Гитлер, вступая в диалог: – Мечтаю быть сильнее.

Действительно, он не забыл: как избивал спивавшийся отец… до полусмерти. Получается, в нем также сидело нечеловеческое. Короче, Адольф окончательно выбрал, озвучивая написанные для его новой жизни слова: Сила рождает право! Я хочу бть новым Лонгином.

– В копье, – теперь он услышал не прежний – чужой внутренний голос, а своими ушами, – столько силы, что даже сын Бога продул. Ты следующий Властелин. Восемьдесят восемь…

Адольф оглянулся – рядом никого не было. Однако уши продолжали вещать: – Наш ‘’Хозяин’’ выбрал тебя. И в доказательство, дарует бессмертие.

Но поскольку Адольфу не столько хотелось слышать; захотелось владеть. Поэтому сразу поверил, что это произойдет. И пока он так думал, откуда-то снизу – из межподставочного витринного пространства проявилась тень. Причем робкий силуэт самого Гитлера, все также лежал неподвижно. А эта – непонятно чья, оказывалась сама по себе: потому что перемещалась вне зависимости от проходивших неподалеку людей.

Снова молодой не сообразил – не сопоставил: если рядом никого нет, тогда чей же голос я слышу? Или: Что это за тень с рожками??

Ведь правильней было предположить: что это она – тень пообещала: Лет двадцать и копье станет твоим!

Вот только она не упомянула главное: что давно “служит” возле него и очень редко кто-то – из спровоцированных ею выбирал Зло. А ведь за столько лет, перед ним – убийцей Иисуса, простояли миллионы отпрысков человечества. В общем, чернь выполнила задание – нашла кандидата по правилам. А вопрос: Кандидата на что? К сожалению, так называемым “еврочеловечеством” не задавался. Ошибка мира крепла…