скачать книгу бесплатно
Аннализа прислонилась к его боку, и она была мягкой и теплой, а ее тело пахло свежим сладким молодым потом.
Шаса наклонился вперед и коснулся белого костяного лба черепа, и ощущение тепла и покоя усилилось. Шаса осознавал доброе ощущение любви, слишком сильное, чтобы выразить его в словах, да, любви, словно за ним присматривал некто или нечто, глубоко заботившийся о нем.
– Я желаю, – произнес он тихо, почти как во сне, – я желаю огромной власти.
Ему показалось, будто что-то укололо кончики его пальцев, касавшиеся черепа, вроде электрического разряда, и он резко отдернул руку.
Аннализа разочарованно вскрикнула и одновременно отодвинулась от Шасы.
– Глупое желание. – Она явно была задета, но Шаса не понимал почему. – Ты глупый мальчишка, и ведьма не исполнит такое глупое желание.
Она вскочила на ноги и закрыла нишу веткой.
– Поздно уже. Нужно возвращаться.
Шасе не хотелось покидать это место, он медлил.
Аннализа окликнула его уже со склона:
– Идем, через час станет темно.
Когда он снова вышел на тропу, она сидела, прислонившись к скале, лицом к нему.
– Я оцарапалась!
Она произнесла это как обвинение. Они оба раскраснелись и тяжело дышали после подъема.
– Мне жаль, – выдохнул Шаса. – Как случилось, что ты поранилась?..
Аннализа подняла подол своей юбки до середины бедра. Одна из колючих ветвей зацепилась за нее, оставив длинную красную царапину на гладкой светлой коже внутренней стороны бедра. Царапина получилась неглубокой, но на ней выступила цепочка капелек крови, подобно ожерелью из крошечных ярких рубинов. Шаса уставился на них как зачарованный, а девушка снова прислонилась к скале, приподняла колени и раздвинула бедра, смяв юбку между ними.
– Промой ее слюной! – велела она.
Шаса послушно опустился на колени между ее ногами и намочил слюной указательный палец.
– У тебя грязный палец! – предостерегла его девушка.
– Что же мне тогда делать? – Шаса растерялся.
– Облизни… смажь ее языком!
Он наклонился вперед и коснулся царапины кончиком языка. Ее кровь имела странный металлически-соленый вкус.
Аннализа положила одну руку ему на затылок и погладила темные вьющиеся волосы.
– Да, вот так, очисти ее, – пробормотала она.
Ее пальцы погрузились в его волосы, она удерживала голову Шасы, прижимая его лицо к своей коже, а потом направила его выше, медленно отодвигая юбку свободной рукой, по мере того как его губы продвигались вверх.
А потом, заглянув между ее разведенных ног, Шаса увидел, что она сидит на собственном белье, белой ткани с рисунком из розочек. И тут до него дошло, что за те несколько минут, что Аннализа оставалась одна, она, должно быть, сняла трусики и подстелила их под себя как подушку на мягкой, покрытой мхом земле. Под юбкой на ней ничего не было.
Шаса резко проснулся, не понимая, где находится. Спиной он ощущал твердую землю, в плечо впился какой-то камешек, на грудь что-то давило, мешая дышать. Он замерз, вокруг стояла тьма. Престер-Джон топтался и фыркал где-то рядом, и Шаса увидел голову пони, силуэтом обрисовавшуюся на фоне звезд.
Внезапно он вспомнил. Нога Аннализы была перекинута через его ногу, а ее лицо уткнулось ему в шею; она наполовину лежала на его груди. Он оттолкнул ее с такой силой, что она с криком проснулась.
– Уже темно! – глупо воскликнул он. – Нас уже ищут!
Он попытался встать, но его бриджи оказались спущены до колен. Шаса ярко вспомнил, как девушка опытной рукой расстегивала их и спускала ниже бедер. Он резко натянул штаны и стал неловко застегивать ширинку.
– Нужно возвращаться. Моя мать…
Аннализа уже стояла рядом с ним, прыгая на одной босой ноге и пытаясь второй попасть в трусики. Шаса посмотрел на звезды. На горизонте сиял Орион.
– Уже больше девяти часов! – мрачно бросил Шаса.
– Не надо было засыпать, – уныло возразила девушка и схватилась за его плечо, чтобы не упасть. – Мой папа меня выпорет. Он говорил, что в следующий раз убьет меня.
Шаса оттолкнул ее руку. Ему хотелось поскорее убраться подальше от нее, но он знал, что не может.
– Это ты виноват! – Она наклонилась, подхватила у лодыжек трусики и натянула их до талии, а потом расправила юбку. – Я так и скажу папе, что это ты виноват. Он на этот раз хлыстом меня изобьет! Ох! Да он просто шкуру с меня спустит!
Шаса отвязал пони, руки у него дрожали. Он не мог думать отчетливо, оставаясь еще полусонным.
– Я ему не позволю. – Его голос прозвучал нерешительно, и галантность вышла неубедительной. – Я не позволю ему причинить тебе боль.
Похоже, это лишь разозлило девушку.
– Да что ты можешь сделать? Ты же просто ребенок! – Это слово, похоже, вызвало что-то еще в ее сознании. – А что произойдет, если ты сделал мне ребенка, а? Он же будет бастардом; ты подумал об этом, когда совал в меня свою штуку? – раздраженно бросила она.
Шаса обожгло несправедливостью ее обвинения.
– Ты сама показала мне, как это сделать! Я бы ничего и не сумел без тебя!
– Ни шиша хорошего теперь не будет! – Аннализа уже плакала. – Лучше бы нам просто сбежать!
Эта идея нашла отклик в душе Шасы, но он с неохотой отказался от нее.
– Пошли, – сказал он и подсадил девушку на спину Престер-Джона, а затем забрался позади нее.
Они увидели факелы поисковых групп на равнине под собой, когда обогнули выступ горы. На дороге тоже горели огни – фары машин, ехавших медленно, явно шарили по обочинам, и до них донеслись крики поисковиков, когда пони добрался до леса далеко внизу.
– Мой папа точно убьет меня на этот раз. Он узнает, чем мы занимались, – хныкала Аннализа, и ее жалость к самой себе раздражала Шасу.
Он уже отказался от попыток ее успокоить.
– Да как он узнает? – огрызнулся он. – Его там не было.
– Ты же не думаешь, что ты был первым, с кем я это делала, – резко произнесла Аннализа, желая ранить Шасу. – Я этим со многими занималась, и папа дважды меня поймал. О, он все равно узнает!
При мысли о том, что Аннализа проделывала этот странный и удивительный фокус с другими, Шаса почувствовал жаркий прилив ревности, который вскоре остыл под влиянием рассудка.
– Что ж, – сказал он, – если он знает обо всех остальных, ты вряд ли сможешь свалить вину на меня.
Аннализа попалась в собственную ловушку и испустила очередное душераздирающее рыдание; и когда они столкнулись с группой искавших их людей, шедших вдоль водовода, она продолжала театрально плакать.
Шаса и Аннализа сидели в противоположных концах гостиной бунгало, инстинктивно держась как можно дальше друг от друга. Когда они услышали, как снаружи остановился «даймлер» с горящими фарами, Аннализа снова заплакала, шмыгая носом и потирая глаза, чтобы добыть побольше слез.
Они услышали быструю легкую поступь Сантэн на веранде, и за ней звучали более неторопливые шаги Твентимен-Джонса.
Когда Сантэн появилась в двери гостиной, Шаса встал и сложил перед собой руки в жесте кающегося грешника. На ней были индийские бриджи, сапоги для верховой езды и твидовый жакет, на шее красовался желтый шарф. Сантэн пылала, она одновременно испытывала облегчение и пребывала в ярости, как мстительный ангел.
Аннализа, увидев ее лицо, испустила тоскливый вой, притворяясь лишь наполовину.
– Заткнись, девица! – тихо приказала ей Сантэн. – Или я обеспечу тебе настоящую причину рыдать. – Она повернулась к Шасе. – Кто-то из вас пострадал?
– Нет, мама.
Шаса повесил голову.
– Престер-Джон?
– О, он в прекрасном состоянии.
– Ладно, значит, все в порядке. – Она не стала ничего уточнять. – Доктор Твентимен-Джонс, не отведете ли вы эту юную леди к ее отцу? Я не сомневаюсь, он знает, как с ней обойтись.
Сантэн коротко переговорила с отцом Аннализы около часа назад – это был крупный лысый мужчина с татуировками на мускулистых руках, агрессивный, с красными глазами, вонявший дешевым бренди и сжимавший волосатые кулаки, когда высказывал свои намерения относительно своей единственной дочери.
Твентимен-Джонс взял девушку за запястье, поднял на ноги и повел ее, хнычущую, к двери. Когда он проходил мимо Сантэн, выражение ее лица смягчилось, и она коснулась его руки.
– Что бы я делала без вас, доктор Твентимен-Джонс? – тихо произнесла она.
– Подозреваю, что вы прекрасно справились бы самостоятельно, миссис Кортни, но я рад, что могу помочь.
Он выволок Аннализу из комнаты, и тут же загудел мотор «даймлера».
Лицо Сантэн снова стало жестким, когда она повернулась к Шасе. Он поежился под ее взглядом.
– Ты проявил непослушание, – сказала Сантэн. – Я тебя предупреждала, чтобы ты держался подальше от этой маленькой потаскушки.
– Да, мама.
– Она переспала с половиной мужчин на руднике. Нам придется показать тебя врачу, когда мы вернемся в Виндхук.
Шаса содрогнулся и невольно посмотрел на свои штаны при мысли о туче отвратительных микробов, ползающих по самым интимным его частям.
– Непослушание само по себе плохо, но что ты сделал по-настоящему непростительного? – резко спросила Сантэн.
Шаса мог бы назвать не меньше дюжины нарушений.
– Ты вел себя глупо, – продолжила Сантэн. – Ты оказался настолько глуп, чтобы попасться на удочку. А это худший из грехов. Ты выставил себя на посмешище перед всеми на руднике. Как ты теперь сможешь возглавлять людей и командовать ими, если настолько себя унижаешь?
– Я об этом не подумал, мама. Я вообще ни о чем особенном не думал. Это просто как-то само собой получилось.
– Так подумай об этом теперь, – приказала Сантэн. – Пока ты будешь долго принимать горячую ванну с половиной бутылки лизола, подумай обо всем этом как следует. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мама… – Шаса подошел к ней, и, помедлив мгновение, она подставила ему щеку. – Прости, мама. – Он поцеловал ее. – Прости, что заставил стыдиться за меня.
Ей хотелось обнять его, прижать к груди его прекрасную любимую голову и сказать, что она никогда не будет его стыдиться.
Но…
– Спокойной ночи, Шаса, – повторила она, стоя неподвижно, пока сын выходил из гостиной.
Она услышала, как его шаги безутешно удаляются по коридору. Затем ее плечи поникли.
– О, мой милый… мое дитя… – прошептала она.
Внезапно, впервые за много лет, она ощутила нужду в успокоительном. Она быстро подошла к тяжелому застекленному шкафу, налила себе коньяка из графина и сделала глоток. Спиртное обожгло ей язык и вызвало слезы на глазах. Проглотив, она отставила стакан.
– Это не слишком поможет, – решила она и ушла к своему письменному столу.
Сев в кожаное кресло с высокой спинкой, Сантэн вдруг почувствовала себя маленькой, хрупкой и уязвимой. Для нее подобные чувства были чужды, и она испугалась.
– Это случилось, – шепнула она. – Он становится мужчиной. – И тут же она возненавидела ту девушку. – Маленькая грязная шлюха! Он еще не готов к этому. Слишком рано она выпустила демона, демона крови Тири.
Сантэн была прекрасно знакома с этим демоном, потому что он всю жизнь преследовал ее. Дикая страстность крови де Тири.
– О, мой дорогой…
Сейчас она теряет какую-то часть сына… уже потеряла, осознала она. Одиночество навалилось на нее, как голодный зверь, все эти годы подстерегавший ее в засаде.
Существовало лишь двое мужчин, способных смягчить это одиночество. Но отец Шасы погиб в своей хрупкой машине, слепленной из холста и дерева, а она беспомощно стояла и смотрела, как он сгорает… Другой мужчина отодвинул себя слишком далеко и навсегда, совершив один жестокий и бессмысленный поступок. Майкл Кортни и Лотар де ла Рей… оба теперь были мертвы для нее.
После них у нее были любовники, много любовников, краткие мимолетные связи, переживаемые исключительно на уровне плоти, простое противоядие от кипения крови. Ни одному из них не позволялось заглянуть в глубины ее души. Но вот теперь зверь одиночества вырвался сквозь охраняемые порталы и залег в ее потаенных местах.
– Если бы только был хоть кто-нибудь, – сокрушалась Сантэн.
Такое с ней случилось только раз в жизни, когда она лежала на постели, на которой дала жизнь золотоволосому бастарду Лотара де ла Рея.
– Если бы был хоть кто-то, кого я могла бы полюбить и кто мог бы полюбить меня…
Она наклонилась вперед и взяла со стола фотографию в серебряной рамке, фотографию, которую она возила с собой, куда бы ни поехала, и всмотрелась в лицо молодого человека, стоявшего в центре группы пилотов. Впервые она заметила, что снимок поблек и пожелтел, а черты Майкла Кортни, отца Шасы, размылись. Она смотрела на красивого молодого человека и отчаянно пыталась сделать изображение ярче и четче благодаря собственной памяти, но оно как будто уплывало все дальше от нее.
– О Майкл, – снова зашептала Сантэн. – Все это было так давно… Прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я должна стараться быть сильной и храброй. Я должна стараться ради тебя и ради твоего сына, но…
Снова поставив снимок на стол, она подошла к окну и долго смотрела в темноту.
«Я теряю свое дитя, – думала она. – И потом я однажды останусь одна, старая и уродливая… и я боюсь…»
