скачать книгу бесплатно
– Зачем? – коротко спросил Джим.
– Показать родным, моему отцу и твоему.
– К закату она потеряет цвет, чешуя станет сухой и тусклой, а мясо начнет портиться и вонять. – Джим покачал головой. – Я хочу запомнить ее вот такой, во всем ее великолепии.
– Что же нам тогда с ней делать?
– Продадим ее эконому какого-нибудь голландского корабля.
– Такое прекрасное существо… И продать ее, как мешок картошки? Это похоже на святотатство! – запротестовал Мансур.
– Но разве в Книге Бытия не говорится, что Бог отдал человеку всех тварей на земле и в море? Чтобы убивать и есть их. Он сам так велел. При чем тут святотатство?
– Это твой Бог, а не мой, – возразил Мансур.
– Он один и тот же, что твой, что мой. Мы просто называем Его разными именами.
– Он и мой тоже. – Зама не остался в стороне. – Кулу-Кулу, величайший из всех Великих.
Джим обмотал обрывком ткани пораненную руку.
– Значит, во имя Кулу-Кулу. Этот зубан предназначен для того, чтобы попасть на борт голландского корабля. И я намерен воспользоваться им как рекомендательным письмом к эконому. Я собираюсь продать ему не только эту рыбину, но заодно и продукцию из Хай-Уилда.
При северно-западном ветре, дувшем со скоростью десять узлов им в спину, они смогли поднять свой единственный парус и быстро добрались до залива. Под пушками крепости стояли на якоре восемь кораблей. Большинство находились здесь уже много недель и успели запастись провизией.
Джим показал на тот, что пришел последним:
– Они не ступали на сушу долгие месяцы. И истосковались по свежей пище. Наверное, от цинги страдают.
Джим повернул румпель и повел ялик между кораблями.
– После того как они чуть не налетели на нас, они нам должны хорошие денежки.
Все Кортни являлись торговцами до мозга костей, и даже для самых юных из них слово «прибыль» имело почти религиозное значение. Джим подвел ялик к голландскому кораблю. Это оказался вооруженный торговец, трехпалубный, с двадцатью пушками по борту, квадратными парусами и тремя мачтами. Он поднял вымпелы и флаг Голландской Республики. Когда ялик подошел к нему, Джим увидел, что корпус и такелаж сильно потрепаны штормами. Кораблю явно пришлось нелегко. Потом Джим рассмотрел и название, написанное поблекшими золотыми буквами: «Het Gelukkige Meeuw», «Счастливая чайка». Джим усмехнулся – уж очень это название не подходило старой потрепанной посудине. А потом он прищурил в удивлении и любопытстве зеленые глаза:
– Женщины, видит бог! – Он показал вперед. – Сотни женщин!
Мансур и Зама вскочили и уставились на корабль, прикрывая глаза от солнца ладонями.
– И правда! – воскликнул Мансур.
Кроме жен бюргеров и их флегматичных, тщательно охраняемых дочерей да шлюх в прибрежных тавернах, женщин на мысе Доброй Надежды почти не было.
– Вы только посмотрите на них! – благоговейно выдохнул Джим. – Вы только посмотрите на этих красавиц!
Главную палубу голландца заполняли женские фигуры.
– Откуда тебе знать, что они красавицы? – возразил Мансур. – Мы еще слишком далеко, не рассмотреть. Может, это уродливые старые вороны?
– Нет, Господь не может обойтись с нами так жестоко, – взволнованно засмеялся Джим. – Каждая из них – как ангел с небес! Я просто знаю это!
На шканцах стояла небольшая группа офицеров, а матросы уже занимались починкой такелажа и красили корпус корабля. Но три юнца в ялике видели только женские фигуры на баке. И тут до них опять донеслась волна вони, что висела над кораблем, и Джим в ужасе вскрикнул:
– Да они все в кандалах!
Обладавший самым острым зрением из всей троицы, он понял, что женщины двигаются по палубе рядами, неуклюжей походкой закованных в цепи пленниц.
– Осужденные, – согласился Мансур. – Твои небесные ангелы – просто преступницы. Они страшнее самого греха.
Теперь они подошли уже достаточно близко для того, чтобы рассмотреть лица некоторых потрепанных существ, их серые жирные волосы, беззубые рты, бледность древней кожи, провалившиеся глаза и на большинстве несчастных лиц – уродливые пятна и синяки, порожденные цингой. Женщины смотрели на приближавшуюся лодку тусклыми, пустыми глазами, не проявляя никакого интереса, никаких эмоций.
Даже похотливые инстинкты Джима остыли. Перед ним находились уже не человеческие существа, а забитые, униженные животные. Их одежда из грубого холста была изорвана и испачкана. Они явно не меняли ее с тех самых пор, как покинули Амстердам, и не имели воды даже для того, чтобы помыться, не говоря уж о стирке. За женщинами приглядывали вооруженные мушкетами стражи. Когда ялик подошел на расстояние оклика, какой-то младший офицер в синем бушлате поспешил к поручням и поднес ко рту переговорную трубу.
– Остановитесь! – крикнул он по-голландски. – Это тюремный корабль! Держитесь подальше, или мы откроем огонь!
– Он не шутит, Джим, – сказал Мансур. – Давай-ка уберемся подальше.
Джим проигнорировал его предложение и поднял повыше одну из рыбин.
– Vars vis! Свежая рыба! – прокричал он в ответ. – Только что из моря! Поймали час назад!
Мужчина у поручней заколебался, и Джим не упустил шанс:
– А посмотри на эту! – Он показал на огромное туловище, занявшее почти весь ялик. – Каменный зубан! Самая вкусная рыба во всех морях! И тут достаточно, чтобы всех на борту кормить целую неделю!
– Подождите! – крикнул офицер и поспешил через палубу к шканцам.
Там он быстро переговорил со старшими по званию и вернулся к поручням:
– Ладно, порядок. Подходите! Но держитесь подальше от нашего носа. Цепляйтесь за цепи на корме.
Мансур опустил их маленький парус, и юноши на веслах подошли к кораблю. У поручней уже стояли три матроса, направив на ялик мушкеты.
– Не пытайтесь выкинуть что-нибудь эдакое, – предостерег юношей младший офицер. – Если не хотите получить пулю в живот.
Джим льстиво улыбнулся ему и показал пустые ладони:
– Мы не хотим ничего плохого, минхеер. Мы просто честные рыбаки.
Джима все еще зачаровывали ряды закованных женщин, но теперь он смотрел на них с отвращением и жалостью. Потом сосредоточился на том, чтобы подвести ялик вплотную к борту корабля. Он проделал это с истинным изяществом, а Зама бросил носовой фалинь матросу, ожидавшему наверху.
Корабельный эконом, пухлый лысый мужчина, наклонился через поручни и всмотрелся в ялик, чтобы оценить предлагаемый товар. На него явно произвели впечатление размеры гигантского зубана.
– Я не намерен кричать до хрипоты. Поднимайтесь сюда, поговорим, – пригласил эконом Джима и приказал матросу спустить веревочный трап.
Это было то самое приглашение, на которое рассчитывал Джим. Он взлетел по трапу, как акробат, и спрыгнул на палубу рядом с экономом, шлепнув по доскам босыми ступнями.
– Сколько ты хочешь за большую?
Вопрос прозвучал неоднозначно, и эконом при этом окинул тело Джима оценивающим взглядом гомосексуалиста. «Неплохой экземпляр», – подумал он, изучая мускулистые грудь и руки, длинные стройные ноги, гладкие, покрытые загаром.
– Пятнадцать серебряных гульденов за весь наш груз.
Джим подчеркнул последние слова. Интерес эконома к нему был очевиден.
– Ты что, сбежал из сумасшедшего дома? – возразил эконом. – Ты сам, вся твоя рыба и твоя грязная лодчонка вместе не стоите и половины таких денег!
– Лодка и я не для продажи, – с удовольствием заверил его Джим.
Торгуясь, он окунался в родную стихию. Отец отлично научил его этому делу. И Джим не испытывал ни малейших угрызений совести, используя сексуальные склонности эконома для того, чтобы выбить из него наилучшую цену. Они сошлись на восьми гульденах за весь груз.
– Я хочу оставить себе маленькую рыбешку, на ужин семье, – сказал Джим, и эконом хихикнул:
– Ты умеешь торговаться, приятель.
Он плюнул себе на правую ладонь и протянул руку Джиму. Джим плюнул на свою ладонь, и они обменялись рукопожатием, скрепляя сделку.
Эконом задержал руку Джима немного дольше, чем это было необходимо:
– А что еще ты продаешь, молодой жеребец?
Он подмигнул Джиму и облизнул жирные, потрескавшиеся от солнца губы.
Джим ответил не сразу, он отошел к поручням, наблюдая за тем, как команда «Счастливой чайки» спускает грузовую сеть в ялик. Мансур и Зама с трудом втянули в нее огромного зубана. Потом его подняли и положили на палубу корабля. Джим снова повернулся к эконому.
– Я могу тебе продать груду свежих овощей: картошку, лук, тыкву, фрукты – все, что угодно, причем за половину той цены, которую с тебя потребуют в садах компании, – сказал он.
– Ты прекрасно знаешь, что у компании здесь монопольное право, – проворчал эконом. – Мне запрещено покупать что-либо у частных торговцев.
– Это можно устроить, сунув несколько гульденов в нужный карман.
Джим легонько потер свой нос. Все прекрасно знали, как легко подкупить чиновников компании на мысе Доброй Надежды. Продажность являлась образом жизни в колониях.
– Что ж, отлично. Привези мне лучшее из того, что у тебя есть, – согласился эконом и по-свойски коснулся руки Джима. – Но только не попадись. Нам же не хочется, чтобы такого симпатичного парня попортили плетью.
Джим ловко уклонился от прикосновения – так, чтобы это не выглядело грубо. Нельзя огорчать покупателя.
На палубе раздался какой-то шум, и Джим, радуясь тому, что может передохнуть от внимания потного толстяка, оглянулся через плечо.
Первую группу осужденных женщин загоняли под палубу, а другую выводили на прогулку. Джим уставился на девушку, что шла впереди этой новой группы. У него перехватило дыхание, а сердце заколотилось прямо в ушах. Она была высокой, но исхудавшей и бледной. Всю ее одежду составляло платье из вытертой холщовой ткани, и подол изорвался так, что сквозь дыры виднелись колени. Ноги девушки были тонкими и костлявыми, тело истаяло от голода. От худобы она стала похожей на мальчишку, утратив женские округлости. Но Джим смотрел не на ее тело: он уставился на ее лицо.
Небольшая голова девушки грациозно сидела на длинной шее, словно бутон тюльпана на стебле. Бледная, бесцветная кожа натянулась на скулах. Но даже в таком жалком состоянии девушка явно не позволяла себе погрузиться в отчаяние. Она заплела волосы в толстую косу, падавшую вперед через плечо, и каким-то образом умудрилась сохранить ее в чистоте и порядке. Коса почти достигала талии и походила на пряжу китайского шелка, а цветом равнялась золотой гинее. И все же в первую очередь Джима ошеломили глаза, из-за которых он не мог дышать целую минуту. Они были синими, как высокое африканское небо в середине лета. Когда девушка посмотрела на Джима, они широко раскрылись. А потом ее губы приоткрылись, и Джим увидел ее зубы, белые и ровные. Девушка внезапно остановилась, и шедшая сзади женщина наткнулась на нее. Обе потеряли равновесие и чуть не упали. Их кандалы звякнули, другая женщина грубо толкнула девушку вперед, обругав ее с акцентом антверпенских доков:
– Шагай, принцесса, двигай своей задницей!
Девушка как будто и не заметила этого.
К ним подошел один из надзирателей:
– Эй, пошевеливайся, глупая корова!
Он ударил девушку по тонкой обнаженной руке веревкой с узлами, оставив на коже яркий красный след. Джим с трудом удержался от того, чтобы броситься на защиту девушки, и ближайший к нему страж ощутил это движение. Он тут же повернул в сторону Джима свой мушкет, и Джим отступил назад. Он понимал, что на таком расстоянии выстрел разнесет его на куски. Но девушка словно тоже почувствовала его порыв, что-то увидела в Джиме. Она качнулась вперед, ее глаза наполнились слезами от боли, и она потерла след веревки другой рукой. И, проходя мимо Джима, будто приросшего к палубе, она продолжала смотреть на него. Джим знал, что опасно и бессмысленно пытаться заговорить с ней, но слова вырвались прежде, чем он успел прикусить язык, и в его голосе прозвучала жалость.
– Они вас морят голодом…
Едва заметный намек на улыбку возник на ее губах, но больше девушка ничем не показала, что слышала его. А старая карга позади снова подтолкнула ее:
– Теперь никаких молодых петушков для тебя, твое высочество! Придется пальчиком поработать. Давай шагай!
Девушка ушла по палубе дальше.
– Позволь дать тебе один совет, юноша, – произнес у плеча Джима эконом. – Не пытайся как-то связаться с этими шлюхами. Это самая прямая дорога в ад.
Джим изобразил усмешку:
– Я храбрый человек, но не дурак.
Он протянул руку, и эконом отсчитал в его ладонь восемь серебряных монет. Джим перекинул ногу через поручень:
– Завтра я привезу тебе лодку овощей. А потом, может быть, мы сможем вместе сойти на берег и выпить грога в какой-нибудь таверне.
Спрыгивая в ялик, Джим пробормотал:
– Или я сверну тебе шею и выдерну жирные ноги.
Он занял свое место у руля.
– Отходим, поднимая парус! – крикнул он Заме, разворачивая ялик к ветру.
Они проскользнули вдоль борта «Чайки». Крышки бойниц были сдвинуты, чтобы впускать свет и воздух на оружейную палубу. Джим заглянул в ближайшую бойницу, когда они поравнялись с ней. Битком набитая людьми, зловонная оружейная палуба являла собой настоящую картину ада, а вонь оттуда шла такая, как из свинарника или выгребной ямы. Сотни человеческих существ, загнанных в это низкое, узкое пространство, находились там долгие месяцы без какой-либо помощи.
Джим с трудом отвел взгляд от бойницы и посмотрел вверх, на поручни корабля над своей головой. Он все еще высматривал ту девушку, но понимал, что будет разочарован. И вдруг его сердце подпрыгнуло: сверху на него смотрели те самые невероятно синие глаза. Девушка в ряду осужденных женщин медленно шла вдоль поручней невдалеке от носа корабля.
– Твое имя? Как тебя зовут? – мгновенно крикнул Джим.
В это мгновение для него стало самым важным в мире только это – услышать ее имя.
Ответ девушки прозвучал на ветру едва слышно, однако Джим прочитал по ее губам:
– Луиза…
– Я вернусь, Луиза! Держись! – отчаянно прокричал Джим.
Она смотрела на него, и на ее лице ничего не отражалось. А потом Джим совершил еще кое-что, еще более отчаянное. Он понимал, что это безумие, но она ведь умирала от голода… Он схватил красного тупорыла, которого придержал и не продал вместе с остальным уловом. Рыба весила не меньше десяти фунтов, однако Джим легко швырнул ее вверх. Луиза протянула руки и поймала рыбину с голодным, отчаянным видом. Старая уродина, шедшая следом за девушкой, дернулась вперед и попыталась вырвать рыбу. И тут же еще три женщины присоединились к схватке, дерясь за рыбу, как стая волчиц. Потом к свалке ринулся надзиратель и начал хлестать веревочным узловатым кнутом визжащих женщин. Джим отвернулся, чувствуя тошноту, его сердце разрывалось от жалости и еще какого-то чувства, которого он не понимал, потому что никогда прежде не испытывал.
Ялик пошел дальше. Трое юношей угрюмо молчали, но каждые несколько минут Джим оборачивался и смотрел на тюремный корабль.
– Ты ничем не можешь ей помочь, – сказал наконец Мансур. – Забудь об этом, кузен. До нее тебе не дотянуться.
