скачать книгу бесплатно
Время надежды, или Игра в жизнь
Татьяна Смирнова
2010 год. Чтобы исправить «ошибки молодости», 45-летняя редактор провинциальной газеты Надежда Орлова – мать двоих детей от первых двух неудачных браков, счастливо живущая с третьим мужем – мечтает «начать жизнь сначала». Однажды её заветное желание невероятным образом осуществляется: она просыпается в 1983 году в теле самой себя 17-летней. Ей заново, по второму разу, предстоит прожить 27 лет, зная обо всём, что случится со страной, её близкими и с ней самой, чтобы понять: играть с жизнью так же бессмысленно и опасно, как и со смертью…
Татьяна Смирнова
Время надежды, или Игра в жизнь
1983 год. Воронеж.
– Алло?! «Скорая»?! Срочно! Не знаю, что случилось! Девушка, 17 лет! Ей больно, она кричит! Ничего конкретно не кричит – просто кричит! Да, именно! Адрес? Первомайская, 12, квартира 36! Срочно приезжайте!
…Надежда лежала на тахте, укрытая по шею одеялом, и тяжело дышала; лицо покрылось испариной. Рядом собирала свой чемоданчик пожилая женщина в белом халате – врач «Скорой». На табуретке валялись пустые ампулы, кусочки ваты с капельками крови.
Родители девушки, Вера Ивановна и Николай Васильевич Никольские, в тревоге застыли у двери.
– Сейчас она хорошо поспит, – сказала врач, захлопывая чемоданчик. – Никаких внутренних повреждений нет. Похоже на нервный срыв. Может, перед сессией перенапряглась – такое у студентов бывает. Обязательно обратитесь к вашему участковому невропатологу… Да, и, кстати, на календарь свой обратите внимание – сегодня уже понедельник, 16 мая. А у вас всё ещё воскресенье. С толку сбивает…
– Да это Надюша – она обычно сама листочки по утрам срывает, с детства привыкла, а сегодня – сами видите – не до этого было… – зачастила Вера Ивановна.
– Вижу, что не до этого… – врач повернулась к девушке, которая, прерывисто дыша, лежала с закрытыми глазами. – Ну вот, напугала родителей, красавица. Разве так можно? А главное, на пустом месте…
– Я только что похоронила своих детей… – не открывая глаз, еле слышно прошептала Надежда. – А муж предал меня…
– Что? – не расслышав, переспросила врач. – Что ты сказала?
– Я только что похоронила своих детей… А муж меня предал…
Вера Ивановна бросилась к дочери, склонилась над ней.
– Наденька… Ты что это… Что ты такое говоришь…
– Я только что похоронила своих детей! – отчётливо произнесла Надежда, а затем закричала, вырываясь из рук отца, который пытался её удержать. – Я похоронила своих детей! Их нет! Их больше нет! Моих детей больше нет! А Макс предал меня! Мы хотели дочку! А теперь у него будет сын! Я не хочу жить! Господи, зачем это всё?! Зачем?! Я так не хотела! Так не надо! Это нечестно! Я не хотела так! Не хотела! Верните моих детей! Верните мне их! Чёрт с ним, с Максом, но верните мне моих детей!
Врач «Скорой» снова быстро раскрыла чемоданчик и скомандовала обезумевшим от ужаса родителям:
– Готовьте девочку к госпитализации…
2010 год. Воронеж.
В то последнее утро своей старой жизни, на пороге 45-летия, Надежда Орлова проснулась абсолютно счастливой. Как в детстве, на весь дом пахло мамиными оладушками, а из кухни доносилось такое знакомое покашливание отца, его привычный басок: «Бу-бу-бу…». О чём говорит – непонятно, но можно догадаться: о политике, предстоящих весенних работах в саду, планах на день и проделках уже взрослых внуков – её детей Марины и Антона.
Рядом посапывал любимый муж Максим – до глубокой ночи смотрел какой-нибудь свой биатлон или футбол, а сейчас не может, как сам же ворчит по утрам, вырваться из объятий Морфея. «Что у вас с этим Морфеем – признавайся?!» – делала суровый вид Надежда, на что Макс загадочно улыбался и сладко, до хруста в суставах, потягивался.
25-летняя дочь Марина наверняка уже заняла ванную на втором этаже – и это надолго: звезде местного телевидения даже к завтраку положено являться при полном параде. Строили бы они дом сейчас, то обязательно предусмотрели бы по собственной «помывочной» в каждой спальне, но тогда и два санузла – по одному на этаж – казались пределом мечтаний.
Слава Богу, что сын Антон – студент 4 курса университета и будущий программист – будет спать «до победного», как любая уважающая себя жертва интернета, так что есть вероятность в ванную всё-таки попасть. В крайнем случае, всегда можно спуститься вниз, на родительскую половину, хотя там и нет ничего из того, чем обычно пользуется по утрам Надежда, – всех этих кремов, скрабов, тоников, дезодорантов и прочих женских прибамбасов, без которых невозможно представить жизнь современной городской дамы элегантного возраста.
Надежда погладила мужа по колючей щеке – тот, не открывая глаз, потянулся к ней губами, руками и всем телом. Надежда тихонько засмеялась и змейкой выскользнула из-под одеяла – утро понедельника как-то не располагало к нежностям, к тому же, время уже поджимало – и так они припозднились сегодня. Опять ей придётся собираться на бегу, а Максу потом протискиваться сквозь городские пробки, – Маринку по дороге нужно закинуть на телевидение, Антона – в университет, а её саму – на работу в «Городскую газету». Учредитель и главный редактор, коими она вот уже почти десять лет являлась, может, конечно, позволить себе слегка задержаться, но только не в понедельник, когда у них планёрка…
Надежда завернулась в свой любимый жёлтый пушистый халатик, в котором была похожа на голенастого бройлера-переростка, сунула ноги в тёплые тапки, на цыпочках вышла из спальни и осторожно прикрыла за собой дверь – пусть Максюша поспит ещё хотя бы минут пятнадцать. Она жалела мужа – руководитель частного охранного предприятия, одного из лучших в Воронеже, дома часто работал допоздна с документами, а потом у него подскакивало давление и щемило за грудиной. «А что вы хотите – всё ж таки 47 уже! Чай, не мальчик!», – отмахивался Максим, но Надежда знала, что с такими вещами не шутят, – именно в этом возрасте мужчины особенно уязвимы и, как повторяла её мама, «беззащитны перед различной сердечно-сосудистой патологией».
«Я не для того тебя ждала до 35 лет, чтобы в 45 потерять!», – вроде бы в шутку возмущалась Надежда, а сама мысленно замирала от ужаса, боясь даже на мгновение представить такую ситуацию. Жизнь без Максима представлялась ей немыслимой, бессмысленной, да и просто невозможной.
Прислушавшись к шуму воды в ванной, где уже плескалась Марина, Надежда спустилась этажом ниже – в кухню-столовую. Запах оладушек стал отчётливее, и в животе заурчало. «Пропадай моя диета!», – обречённо вздохнула Надежда. Отказаться в такое утро от свежей выпечки было бы преступлением перед мамой и человечеством, и Надежда решительно распахнула дверь в столовую.
Этот дом они с мужем придумали сами. На втором этаже располагались их спальня, рабочий кабинет Макса и комнаты детей. На первом – апартаменты родителей, большая кухня-столовая, комната для гостей и просторная «бытовка» со стиральной машиной, сушилкой, гладильной доской и даже телевизором.
В полуподвальном помещении они разместили сауну с небольшим бассейном и бильярдную; там же нашлось место и для пары тренажёров. Надежда называла эту часть дома «мужской половиной» и спускалась туда только прибрать, зато обожала «женскую», где царствовали они с мамой и – иногда – Марина. Всё там сделано, как говорил папа, «по уму». Большая кухня была буквально напичкана разнообразной бытовой техникой, а в столовой зоне посередине стоял длинный дубовый стол с массивными стульями вокруг него, где спокойно могли разместиться до двадцати человек. Три «французских» окна от пола до потолка в тёплое время года распахивались, как двери, на просторную террасу, откуда можно было спуститься прямо в сад.
Сейчас сад был по-весеннему голым и неприглядным. Порывы ветра терзали корявые ветки, и казалось, что деревья тянут их, как руки, просясь в тепло и уют дома. Очень скоро сад покроется воздушной дымкой зелени, зацветут вишни, яблони и сливы, и картина за окном станет радостной и приятной глазу. А пока Надежда слегка поёжилась, бросив взгляд на улицу, – она всегда не любила межсезонье с его нескончаемыми изматывающими ветрами, перепадами температур и душевной маетой, называемой у психически нездоровых людей, а также таких тонких и ранимых натур, как она сама, «весенним обострением». К тому же папа в такие дни часто чувствовал себя «неважно», как он говорил, и Надежда страшно тревожилась за обожаемого родителя – всё-таки седьмой десяток разменял, шутка ли.
В столовой на стене чернела большая плазменная панель – общий семейный подарок на Новый год. Когда Максим вечерами работал с бумагами, а родители, пожелав всем спокойной ночи, уходили к себе, Надежда любила закрыться на кухне, налить в любимую отцовскую пол-литровую кружку с отбитой ручкой душистого чаю, щёлкнуть пультом, пробежаться по каналам и найти что-то интересное только ей – например, передачу о переселении душ или перемещениях во времени. И выпасть из реальности…
Надежда отнюдь не была наивной мечтательницей, но вот уже десять лет – с того самого момента, как встретила Максима и поняла, что это – судьба, её постоянно преследовала одна жгучая сладко-тревожная мысль: вот бы вернуться в прошлое и начать жизнь «с чистого листа», зная при этом всё, что с ней потом случится, – и не повторить прошлых ошибок…
Надежда так ярко представляла себе свою новую счастливую жизнь, что у неё сбивалось дыхание и учащалось сердцебиение. О! Уж тогда-то она не наделала бы столько глупостей! Не стала бы ждать до 35 лет, чтобы встретиться с Максимом, – сама нашла бы его, молодого лейтенанта, в Новосибирске, где он окончил военное училище, и сразу же взяла бы парня «в оборот». Заодно и ему не позволила бы наломать столько дров! Максим сразу после выпуска женился практически на первой встречной – скучно, видите ли, было одному ехать к новому месту службы в отдалённый дальневосточный гарнизон…
Они узнали бы друг друга в молодости – и жили бы долго и счастливо… И тогда Маришка и Антон были бы его, Максима, детьми! Надежда просто не повстречала бы их отцов – своих будущих двух мужей Дениса Морозова и Николая Игнатова, и как-то, наверное, очень по-другому провела бы молодые годы жизни…
Надежда так часто думала и говорила об этом, что её страстное желание давно перестало быть тайной для близких, и они по-доброму посмеивались, когда их дочь, жена и мать вдруг замирала на месте, погрузившись в свои думы и уставившись куда-то в пространство отсутствующим взглядом.
«Тише, не мешайте – наша Надюшка опять перенеслась…», – делал «страшные глаза» папа, а остальные домочадцы прыскали, сдерживая смех, и старались сохранить серьёзные лица. Когда Надежда выныривала из грёз, она сначала не понимала, почему все вокруг хохочут, но потом обречённо махала рукой и смеялась сама…
Ей было так хорошо в своих мечтах, и она так любила ту – придуманную – жизнь, что омрачить виртуальную радужную картинку не могла даже лучшая школьная и институтская подруга Лена Савельева (по совместительству корректор в их «Городской газете»), которая относилась к мечтаниям Надежды с определённой долей скепсиса.
Лена была одинокой незамужней тётенькой без детей и даже без особой личной жизни, но при этом никогда и не думала о том, чтобы «начать всё сначала». «А зачем? – пожимала она красивыми кустодиевскими плечами. – Если бы это помогло вернуть Женьку… Но, в отличие от тебя, Никольская-Морозова-Игнатова-Орлова, я в сказки не верю. Второго Богомазова в мире нет, а другой мне не нужен. Поэтому меня вполне устраивает моя жизнь – раз уж она так сложилась…».
На кухне старенькие настенные часы с кукушкой – фамильная реликвия! – показывали почти 9 часов утра. Под телевизором висел офисный календарь на 2010 год, открытый на марте. Красной рамочкой выделена цифра – 29. Старейшина семьи и сегодня не нарушил традицию – каждое утро он первым делом подходил к календарю и торжественно передвигал пластиковый квадратик. Любовь к календарям у них с дочкой было семейное!
Мама, Вера Ивановна, приятной полноты седоволосая женщина в нарядном фартуке поверх уютного байкового халата, хлопотала у плиты. Рядом стояло большое блюдо, куда Вера Ивановна ловко выкладывала из сковородки партию свежеподжаренных оладий.
Николай Васильевич, худощавый мужчина «без возраста» в тельняшке и старых «трениках», увлечённо читал за столом газету, нацепив очки на кончик длинного породистого носа. Перед ним стояла тарелка с оладьями, но Николай Васильевич уткнулся в какую-то статью, забыв и про оладьи, и про чай, который почти остыл в его огромной старой кружке с отбитой ручкой.
– Мам, пап, привет! Ой, как вкусно!
Надежда стремительно подошла к отцу, чмокнула его в макушку и схватила горячий оладушек. Откусила, обожглась, бросила обратно в тарелку, помахала ладонью перед ртом и сделала большой глоток из отцовской кружки.
Николай Васильевич отложил газету и с делано возмущённым видом пододвинул кружку к себе.
– Доброе утро, родная. Скажи спасибо, что хоть чай холодный. Опять проспали?
– Не то чтобы проспали… Но надо поторопиться – сегодня планёрка в редакции. И вообще, конец месяца и квартала – надо финансы подбивать. Дети встали?
Вера Ивановна, аккуратно наливавшая половником тесто в сковородку, обернулась:
– Ага, разбежались. Куда им спешить? Бабушка завтрак приготовит, в клювики всем положит… Спи – не хочу!
Надежда подошла к маме, обняла её и потерлась щекой о плечо.
– Мамулечка-красотулечка, ну что бы мы, непутёвые, без тебя делали?! Как хорошо же всё-таки жить вместе, под одной крышей! Не зря мы так долго мечтали об этом!
Вера Ивановна, переворачивая оладьи, заметила с хитрой улыбкой:
– Да знаю, знаю я, знаю, о чём ты мечтаешь… Начать жизнь сначала, встретить Максюшеньку в молодости, нарожать ему деток… Фантазёрка…
Николай Васильевич, не отрываясь от газеты, хмыкнул. Надежда приняла воинственную позу – руки в боки, и упрямо вскинула подбородок:
– Ну и мечтаю! Кто мне запретит? Имею на это полное право! Кстати, о Максюшеньке и детках… Где они все?! Как будто не понедельник – ни на работу и ни на учёбу никому!
Вера Ивановна бросила на дочь любящий взгляд и покачала головой, продолжая заниматься оладьями. А Надежда достала из навесного шкафчика пачку молотого кофе, щедро сыпанула порошок в чашку, залила кипятком из чайника, с шумом вдохнула аромат и зажмурилась.
– У-у-у… Обожаю этот запах…
Вера Ивановна, не глядя на дочь, дурашливо запела на частушечный манер тоненьким голоском:
– «Моя маманя во саду любит нюхать резеду… Боюся за маманю я – вдруг токсикомания…»
Надежда удивлённо посмотрела на маму, которая с невозмутимым лицом выкладывала на блюдо оладьи, и от души рассмеялась. Николай Васильевич отложил газету и громко зааплодировал жене. Вера Ивановна, не оборачиваясь, попыталась сделать реверанс, но подвернула ногу и еле удержалась за край стола, потеряв равновесие. Надежда кинулась к маме, но запутавшись в тапках, чуть не упала сама. Вера Ивановна повернулась к мужу и погрозила ему кулаком. Николай Васильевич в ответ послал жене смачный воздушный поцелуй.
Надежда, посмеиваясь, наблюдала эту милую семейную картинку – и по сердцу у неё растекалось тепло…
…Жизнь её родителей лёгкой не назовёшь. Оба из глухих среднерусских деревень, выросшие без отцов, погибших на войне, они трудились с малых лет, помогая своим рано овдовевшим матерям. Едва окончив школу, ушли на вольные хлеба – попытать счастья в Воронеже. Мечтали получить высшее образование, но не вышло. Юная Верочка Устюгова работала на фабрике; Николай Никольский, отслужив армию, устроился туда же разнорабочим. Встретились на танцах – ей было 18 лет, ему – 24. Почти сразу поженились – и с тех пор никогда не расставались.
Мама, несмотря на то, что уже в 19 лет родила Надежду, смогла окончить кулинарный техникум; папа – золотые руки – выучился на механика. На своих рабочих местах трудились честно и добросовестно. Были счастливы, когда их единственная дочь Надюшка окончила педагогический институт, радовались её диплому о высшем образовании.
«Мы не смогли – а дочка смогла!», – гордился Николай Васильевич.
За свой многолетний труд Никольские получили двушку в «хрущёвке» на окраине Воронежа, чему были несказанно рады, вырвавшись из пропитой и прокуренной рабочей общаги. Огорчали их лишь дочкины скоропалительные замужества и разводы – но после них остались горячо любимые внуки, Марина и Антон, что примиряло родителей с «непостоянством» наследницы. Зато в последнем зяте – Максиме Орлове – оба души не чаяли. «Это единственный случай, когда надо говорить именно последний зять, а не крайний», – глубокомысленно замечал Николай Васильевич, и жена с ним, конечно же, соглашалась.
Пять лет назад Надежда и Максим достроили, наконец, собственный дом на десяти сотках в коттеджном посёлке близ Воронежа. Туда они забрали и родителей, для которых обустроили две большие комнаты – почти царские хоромы по меркам их старого жилища.
Вера Ивановна с удовольствием занималась хозяйством и выращивала на участке цветы, Николай Васильевич вспомнил деревенское детство и с головой ушёл в садоводство, любовно обихаживая молоденькие, высаженные собственными руками деревца. Оба были совершенно счастливы рядом с любящими и заботливыми дочерью, зятем и внуками. А Надежда отогревалась душой рядом с обожаемыми родителями и молила Бога лишь об одном – чтобы Он дал им ещё хотя бы несколько лет спокойной жизни, без болезней и потрясений…
– Всем доброе утро!
В столовой появился Максим – среднего роста, крепкий, широкоплечий мужчина с волевым лицом и весёлыми ярко-голубыми глазами. Одет он был так же, как и тесть, – в спортивных брюках и тельняшке, что выглядело комично.
Максим подошёл к Николаю Васильевичу, энергично поздоровался с ним за руку и сделал большой глоток чая из кружки с отбитой ручкой.
– Почему-то чай из чужой кружки всегда слаще! – заметил он удовлетворённо.
– Я б тебе сказал, что всегда слаще, но здесь женщины… – притворно возмутился Николай Васильевич. – Одни нахлебники вокруг! На уже, забирай последнее…
Николай Васильевич придвинул Максиму свою чашку. Тот отодвинул её обратно.
– Тогда уж «начайники», а не нахлебники! Спасибо, конечно, Василич, за твою доброту, но мне жена сейчас своего фирменного «ленивого» кофейку забабахает. Да, любимая?
Максим плюхнулся на стул рядом с тестем, взял у него с тарелки оладушек и с аппетитом откусил. Николай Васильевич, укоризненно качая головой, поставил тарелку ближе к зятю.
Надежда, торопливо глотая горячий кофе и поглядывая в сторону двери, затараторила:
– Ну и пусть «ленивый»! Некогда мне его варить! Некогда! Да и незачем. И так вкусно. Сейчас налью! Где же эти дети, в конце концов?! Одной на работу, второму на учебу – а они дрыхнут! Марина! Антон! Ау! Петушок пропел давно!
Не получив ответа, она от души сыпанула во вторую чашку молотого кофе. Мама в это время поставила перед Максимом тарелку с горячими оладьями, щедро политыми густой сметаной.
– На, зятёк любимый, горяченьких, ешь на здоровье.
Максим поймал руку Веры Ивановны и поцеловал её:
– Спасибо, тёща дорогая. Если бы не вы, давно бы уже помер с голоду. С такой деловой женой, как моя, это запросто…
Надежда поставила перед мужем чашку с кофе.
– Чтоб я так жила, как ты голодаешь!
Максим, улыбнувшись, принялся с аппетитом завтракать, Николай Васильевич снова уткнулся в газету, а Вера Ивановна вернулась к плите допекать оладьи.
Надежда набрала в грудь побольше воздуха:
– Да Марина же, Антон! Что ж это такое! Мы из-за вас опоздаем! Сами будете добираться!
В столовую неторопливо вошла, будто вплыла, Марина – высокая стройная девушка уже в «боевой раскраске» и с тщательно уложенными волосами, но при этом в коротеньком халатике и смешных тапках в виде «зайчиков».
– И зачем так кричать? – томно проговорила она с порога хорошо поставленным голосом. – Я готова…
– И уже, судя по всему, в образе! – заметила Надежда. – Доброе утро, милая Шехерезада Ивановна! Ты на часы смотрела? Я из-за тебя, между прочим, в ванную попасть не могу!
– Утро добрым не бывает… Тем более, в понедельник. А ванных в этом доме как минимум две… – важно изрекла Марина и пошла по кругу, чмокая присутствующих. – Привет, мам. Привет, бабуль. Привет, дедуль. Привет, Максим…
Села рядом с дедом, сделала глоток чая из его кружки, поморщилась.
– А что такой холодный?
– Зато оладьи горячие, – ответил Николай Васильевич, не отрываясь от газеты. – А на чужой каравай рот не разевай. Налей да и пей. И вообще, ешь давай быстрее, на работу опоздаешь. Без тебя «кина» не будет…
Марина взяла оладушек из тарелки деда и с наслаждением его понюхала.
– Так мне к одиннадцати сегодня. Бабуля, ты – искусительница… У меня же ди-е-та! Я в экран не влезу, и меня с телекомпании поганой метлой погонят! Сяду вам на шею – сами же ругаться будете. А всё твои оладушки, блинчики, варенички да пирожочки…
Марина откусила кусочек и даже зажмурилась от удовольствия. Вера Ивановна отозвалась от плиты:
– Подожди, Мариночка, сейчас свеженькие будут…
Марина со страдальческим видом посмотрела на бабушку, погладила себя по впалому животу и обречённо вздохнула.
– Чаю или кофе налей, не жуй всухомятку, – строго сказала Надежда, перемывая посуду у раковины.
Марина согласно кивнула головой, но не сдвинулась с места, и Надежда, бросив недомытую плошку из-под теста, сама приготовила дочери кофе.
