banner banner banner
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения
Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Ватутин против Манштейна. Дуэль полководцев. Книга первая. До столкновения

скачать книгу бесплатно


В течение 19 – 21 сентября ряд городов и населённых пунктов были заняты войсками 5-й армии без боя, в частности – Ковель (занят 21 сентября частями 45-й сд 15-го ск), Торчин (занят 19 сентября 36-й тбр 8-го ск), Верба и ряд других [56; 316 – 319].

К исходу 22 сентября войска 5-й армии вышли на рубеж Ковель – Рожице – Владимир-Волынский – Иваничи [56; 319].

По схожему сценарию развивались события и на фронте действующей южнее 6-й армии, в задачу которой входило овладение Тарнополем, Езерной, Козовым с последующим движением на Лбвов. После довольно быстрого слома сопротивления польской погранстражи силы армии около 8.00 свернулись в походные колонны и двинулись на запад. Сопротивление со стороны польских войск 17 – 18 сентября они практически не встречали, не считая незначительных боестолкновений с отдельными польскими частями и разрозненными группами. Так, в ходе перестрелок в Тарнополе, занятом советскими войсками, в общем, без боя, 5-я кавалерийская дивизия потеряла 3 человека убитыми и 37 ранеными. Эти потери дивизия понесла при очистке города от групп польских жандармов и офицеров, которые вели стрельбу по нашим бойцам с чердаков, крыш, из-за угла. В целом же, гарнизон Тарнополя капитулировал без сопротивления [56; 319 – 320].

Войска 6-й армии уже утром 17 сентября овладели Доброводами, к утру 18 сентября под их контролем был Тарнополь, в этот же день – Сасув (после незначительного сопротивления в городе и его окрестностях бойцам 14-й кавдивизии сдались свыше 13 тысяч польских военнослужащих), 19 сентября – Злочув, 20 сентября – Ярычев, Барщевище, Шляхецкая. последний населённый пункт находился всего в 8 километрах от Львова. Однако сводный мотоотряд 2-го кавкорпуса и 24-й танковой бригады, в составе которого насчитывалось 35 танков, подошёл непосредственно к Львову уже 19-го числа.

Здесь мотоотряд был встречен огнём польской артиллерии, но всё-таки ворвался на восточные окраины города, а его передовые танки дошли даже до центра Львова. Из центра Львова советские войска отступили по приказу командования, оставив за собой контроль за восточной частью города. Приказ этот был отдан по причине того, что командование польского гарнизона Львова выразило готовность капитулировать. Капитуляция гарнизона была желательна не только во избежание кровопролития, но и вследствие нахождения под Львовом немецких войск, которые в период с 12 по 18 сентября охватили город с севера, запада и юга. Это был весьма осложняющий дело фактор.

В конечном итоге, после определённых перипетий польский гарнизон сложил оружие 22 сентября перед нашими войсками, которые заняли Львов. Не будет преувеличением сказать, что присутствие немцев в районе Львова доставило советским войскам больше хлопот, чем его польские защитники.

На южном фланге Украинского фронта наступала 12-я армия. Так же, как и другие армии фронта, она перешла в наступление в 5.00 утра 17 сентября. Наибольшее сопротивление на границе встретил 4-й кавалерийский корпус армии, который вёл бой с частями КОП в приграничной полосе в течение двух часов. Остальные соединения армии двигались значительно быстрее. Уже 18 сентября была занята Коломыя, 19 сентября – Станиславов и Галич. В ходе овладения Галичем части 25-го танкового корпуса сломили сопротивление частей 26-й и 28-й дивизий поляков и взяли в плен 20 тысяч человек. При занятии Калуша 13-й стрелковый корпус пленил 11 тысяч польских военнослужащих. Затем корпус был подчинён командующему пограничными войсками НКВД Киевского военного округа, и к 21 сентября основные его силы развернулись вдоль границы с Румынией и Венгрией, выполняя приказ Военного совета Украинского фронта о немедленном закрытии границ. Действующие севернее войска 12-й армии, продвигаясь на линию Николаев – Стрый, около 17.00 20 сентября вошли в соприкосновение с немецкими войсками и были остановлены. По условиям подписанного 21 сентября в Москве советско-германского протокола, Стрый был 22 сентября передан немцами войскам РККА [56; 324 – 325].

Основная масса войск Украинского фронта возобновила своё продвижение, в соответствии с достигнутым с немцами соглашением, 23 сентября.

При этом войскам 5-й армии фронта пришлось вести 24 сентября двухчасовой бой за город Грубешув (8-й ск), а 25-го – за город Холм (36-я тбр). В результате последнего боя в советском плену оказались около 8 тысяч польских военнослужащих. Дальнейшее продвижение армии сколько-нибудь серьёзного сопротивления со стороны польских войск не встречало. К 29 сентября войска 5-й армии стояли по линии Влодава – Пугачув – Пяски (под Люблином) – Ольшанка – Кщонов – Тарновка – Закржев [56; 340 – 342].

На территории, по которой должны были пройти на запад соединения 6-й армии УФ в период с 21 по 24 сентября немецкие войска (VII и VIII армейские корпуса 14-й германской армии) вели напряжённые бои с группой польских войск под командованием генерала Домб-Бернацкого. Поэтому 6-я армия возобновила своё продвижение только 25 сентября. Крупных группировок польских войск войска армии в районах своего продвижения не встречали. Не столкнулись они и с каким-либо серьёзным сопротивлением со стороны поляков. 2-й кавалерийский корпус армии вместе с 24-й танковой бригадой уже 25 сентября занял Жолкев, 26 сентября – Раву-Русскую, Немиров и Магеров. К 28 сентября войска 2-го кавкорпуса достигли Томашува и Замосця (здесь 14-я кд 2-го кк была передана в сотав 5-й армии УФ) и реки Сан в районах населённых пунктов Буковина, Добча, Дзикув, а 24-я тбр вошла в Ценашув. Части 99-й стрелковой дивизии 17-го стрелкового корпуса в 9 часов 29 сентября вступили в Перемышль и начали его приём у германского командования. В целом, войска 6-й армии к 29 сентября вышли на среднее течение реки Сан от Билгорая до Перемышля [56; 342 – 343].

23 сентября возобновили продвижение и войска 12-й армии Украинского фронта. 24 сентября они заняли Дорогобыч и Борислав, приняв их у немецких войск. 4-й кавкорпус армии, пройдя через Дорогобыч, 26 сентября достиг района Сутковице, Висковице, Лановице, Вережница. Здесь на следующий день 34-я кавдивизия, 26-я танковая бригада и 18-й танковый полк 32-й кавдивизии корпуса были атакованы польской кавалерийской группой под командованием генерала Андерса. Это было одно из самых крупных боестолкновений с польскими войсками за период освободительного похода. В ходе трёхчасового боя 27 сентября все атаки поляков были отбиты, и они отступили, потеряв 300 человек убитыми и 200 пленными. На следующий день наши кавалеристы довершили разгром группы Андерса. Сам генерал скрылся (в плен к советским войскам он попал только 30 сентября). С вечера 28 сентября 4-й кавкорпус приступил к охране границы от Перемышля до Мшанец [56; 342 – 344].

Действовавший южнее 5-й кавалерийский корпус 12-й армии с 24 сентября наряду с продвижением на запад начал прочёсывание предгорий Карпат. В 17 часов 26 сентября 16-я кавалерийская дивизия корпуса заняла Турку, а её 9-й кавполк прибыл на станцию Бескид, занятую 23 сентября венгерскими войсками, перешедшими польскую границу[13 - Хотелось бы обратить на данный факт внимание «демократических» авторов. Венгрия не объявляла ни о каком освободительном походе, не вручала польскому послу никаких нот. Она просто под шумок «оттяпывала» кусок польской территории. Сомневаться в том, что «оттяпала» бы и кусок побольше, не появись в данном районе советские войска, не приходится. Однако никаких «стенаний» «демократических» авторов по поводу агрессии Венгрии против Польши в сентябре 1939 года нам слышать не приходилось.]. Попытка контакта с венграми вызвала с их стороны обстрел из ручного оружия. Церемониться с венгерскими захватчиками командир 9-го кавполка не стал и дал приказ ответить на обстрел со стороны венгров артиллерийским огнём. После такого ответа те быстро ретировались к государственной границе. Ситуацию на венгерской границе окончательно удалось нормализовать только после переговоров. 28 сентября 5-й кавалерийский корпус 12-й армии занимал позиции по верховьям реки Сан и на границе с Венгрией [56; 343 – 344].

Таким образом, войска Украинского фронта к исходу 29 сентября находились на линии Пугачув – Пяски – Пиотркув – Кржемень – Билгорай – Перемышль – верховья реки Сан [56; 343 – 344].

Войскам Украинского фронта пришлось вести самые ожесточённые бои с польскими войсками за весь период освободительного похода. Причём, бои эти начались в тот момент, когда силы фронта практически вышли на указанные выше рубежи. Дальше уже стояли немцы, и освободительный поход можно было считать оконченным

Но события развернулись в тылах Украинского фронта. Вполне, казалось бы, естественно, что в тылу ушедших вперед частей и соединений Красной Армии оставались отдельные небольшие группы польских военных. И, собственно, последние больших проблем не могли создать. Постепенно территорию от них очистили бы. Но дело в том, что в Полесье у поляков располагались вовсе не разрозненные части и остатки разбитых немцами соединений. Хоть и наспех, но польскому командованию удалось сколотить там оперативную группу, которая имела в своём составе около 18 тысяч человек. Это были пограничники, жандармы, солдаты мелких гарнизонов, моряки Пинской флотилии. Состав, конечно, был довольно пёстрым, но войсковые контингенты находились под единым командованием. Оперативная группа получила название «Полесье». Во главе её встал генерал Клеэберг.

Первое боестолкновение с войсками оперативной группы «Полесье» произошло вечером 27 сентября – на подступах к Влодаве был обстрелян 28-й отдельный сапёрный батальон 52-й стрелковой дивизии[14 - Первоначально 52-я стрелковая дивизия входила в состав в состав 23-го отдельного стрелкового корпуса Белорусского фронта, но к моменту описываемых событий она была передана в состав 15-го стрелкового корпуса 5-й армии Украинского фронта.], части которой в этот день заняли Шацк. Потеряв несколько красноармейцев ранеными, батальон отступил к Шацку [56; 344].

Утром 28 сентября в дефиле озёр Люцимер и Круглое войска ОГ «Полесье» атаковали 411-й танковый батальон. Батальон оказался под сильным артиллерийским огнём, потерял 7 человек и, не имея возможности развернуться для боя, начал отход. В этот же день 58-й стрелковый полк 52-й стрелковой дивизии в районе озера Пулемёцкое попал под удар крупных сил противника, имевших на вооружении большое количество станковых и ручных пулемётов. В бою был ранен командир дивизии. Узнав об этом, призванные по мобилизации солдаты стали разбегаться. Дело могло кончиться для советской стороны совсем плохо, если бы командир полка с сотней солдат-кадровиков при поддержке артиллеристов не остановил наступление поляков [56; 344 – 345].

Ситуация усугублялась тем, что штабные колонны 52-й сд находились на марше и устойчивой связи с частями дивизии не имели. В итоге, части вели бои с поляками на свой страх и риск.

Все эти события повели к тому, что войскам ОГ «Полесье» в ночь с 28 на 29 сентября удалось отбить у наших частей Шацк. Правда, в эту же ночь 112-й полк дивизии окружил в районе Мельников до полутора батальонов поляков и к утру заставил их сдаться. Но общее положение 52-й стрелковой дивизии на тот момент было весьма тяжёлым. Во многих частях и подразделениях, не имевших связи с вышестоящими командирами и командованием дивизии, царила неразбериха и даже паника. Части и подразделения, находясь в лесисто-болотистой местности, зачастую не имели связи и друг с другом, а потому действовали обособленно, ничего не зная о действиях и судьбе своих соседей.

Относительный порядок в подчинённых войсках командованию дивизии удалось навести только к 9 часам утра 29 сентября. Однако попытка 411-го танкового батальона отбить у поляков Шацк закончилась неудачей – батальон попал под сильный огонь польской противотанковой артиллерии, потерял 7 танков, 2 трактора, 3 противотанковых орудия. Погиб командир батальона капитан Насенюк [56; 344 – 345].

В результате боёв 28 – утра 29 сентября 52-я сд потеряла 81 человека убитыми, 184 ранеными (среди которых был и командир дивизии полковник И. Руссиянов). Правда, поляки в столкновении с дивизией потеряли значительно больше – только на полях боёв ими было оставлено 524 трупа, а 1 100 польских военнослужащих было взято в плен. Трофеями войск дивизии стали 500 винтовок, 34 пулемёта, 60 тысяч патронов, 4 вагона снарядов и 23 ящика взрывчатки. Но острая ситуация, в которой оказалась дивизия, ясно показала, что она не была готова к такому ожесточённому сопротивлению поляков, привыкнув к относительно спокойному продвижению. Выявилась и нестойкость значительного количества солдат, и огрехи командования.

Бои в районе Шацка продолжались до вечера 30 сентября. В 16.30 поляки отступили, переправившись через Западный Буг [56; 345].

Для оказания помощи 52-й сд командир 15-го ск выслал вечером 30 сентября 253-й стрелковый полк и подвижный отряд 45-й сд. Однако эта группа сама ранним утором 10 октября вступила в бой с польской группировкой в районе Вытычино, Старый Майдан. Бой с этой частью опергруппы «Полесье» продолжался практически до вечера 1 октября. Об ожесточённости боя говорит тот факт, что дело доходило до штыковых атак и рукопашных схваток. Комкор-15, видя, что отправившийся на помощь 52-й сд отряд сам ведёт ожесточённый бой, выслал помощь уже этому отряду – 16-й стрелковый полк 87-й стрелковой дивизии. Последний по дороге в районе Сухава, Колаче, Козаки пленил крупную группу польских военнослужащих (500 человек, среди которых было 150 офицеров). Данная группа сопротивления не оказала (то ли от неожиданности появления 16-го сп, то ли от того, что отступала уже изрядно потрёпанная 253-м сп). После 18.00 1 октября 16-й сп установил связь с 253-м сп. Правда, к тому моменту поляки перед фронтом 253-го сп были уже разгромлены. Потери наших войск в указанном бою составили 31 человека убитыми, 101 ранеными, выведен из строя один плавающий танк Т-37. Потери противника: убито – 380 человек, попало в плен около 1 тысячи человек (это не считая тех 500, которые сдались 16-му сп). Трофеями советских войск стало 400 винтовок, 8 пулемётов и 4 орудия [56; 345 – 348].

Южнее, в районах Кржеменя и Билгорая бои с войсками оперативной группы «Полесье» вели соединения 6-й армии Украинского фронта.

Вечером 30 сентября под Кржеменем противником были обстреляны и атакованы части 140-й стрелковой дивизии (на тот момент дивизия входила в состав 5-й армии, но уже в ходе боёв с ОГ «Полесье» её передали в 6-ю армию). Поляки здесь были разбиты в течение ночи на 1 октября. Советские части потеряли 3 человека убитыми и 5 ранеными [56; 349 – 350].

С 1 по 5 октября 140-я стрелковая дивизия и 14-я кавалерийская дивизия 2-го кавалерийского корпуса 6-й армии в лесах под Билгораем разгромили кавгруппу полковника Зеленевского. В плен к нашим войскам попали 12 408 польских солдат и офицеров [56; 349 – 350].

Необходимо заметить, что 29 – 30 сентября в районе Рудня, Радче, Яблона бои с отдельными отрядами оперативной группы «Полесье» вели части 143-й стрелковой дивизии 4-й армии Белорусского фронта. Советские потери в этих боях составили 36 человек убитыми, 41 ранеными, 9 пленными, 3 танка, 3 автомашины, 4 пулемёта и 1 орудие. Поляки же оставили в местах боёв 20 трупов, 189 польских военнослужащих были пленены. Трофеи 143-й сд были более чем скромны – 14 винтовок, 4 лошади и 1 полевая кухня [56; 348 – 349], [85; 4]. Подобный неблагоприятный для советской стороны баланс потерь и трофеев объясняется тем, что в ходе боёв вечера 29 сентября и дня 30 сентября поляки в полосе действия войск 143-й сд 4-й армии БФ использовали преимущественно партизанскую тактику неожиданных налётов на советские части и неожиданных обстрелов их, уклоняясь от прямых лобовых столкновений. Так, боевые действия с силами ОГ «Полесье» 143-я сд начала с того, что вечером 29 сентября под Яблонью попал в засаду и был обстрелян чуть не в упор пулемётным и артиллерийским огнём разведбатальон дивизии, а на следующий день точно в таком же положении на опушке леса южнее Копин оказался 2-й батальон 487-го стрелкового полка дивизии [56; 348 – 349]. Безусловно, подобные факты явились не только свидетельством воинского мастерства польских военных, но и показателем неудовлетворительной организации дозорной и разведывательной службы в 143-й стрелковой дивизии, что, конечно же, в свою очередь, было следствием определённой расслабленности после двенадцати дней относительно спокойного продвижения по территории Западной Белоруссии. В ночь на 1 октября силы ОГ «Полесье», действовавшие на участке 143-й сд 4-й армии Белорусского фронта, отошли в юго-западном направлении, в полосу 5-й армии Украинского фронта.

В целом, против войск Белорусского фронта действовала незначительная часть опергруппы «Полесье», да и та, в конечном итоге, отступила южнее, в полосу Украинского фронта. Последнему пришлось нести основную тяжесть борьбы с этой, оказавшейся наиболее дееспособной, группой Войска Польского на Востоке страны.

5 октября бои с оперативной группой «Полесье» были завершены [66; 6].

* * *

28 сентября 1939 года в Москве между СССР и Германией был подписан договор о дружбе и границе. В нём по инициативе советского правительства оговаривалось прохождение западной границы СССР примерно по так называемой «линии Керзона», предлагавшейся странами Антанты как граница между Советской Россией и Польшей ещё в 1919 году [28; 80 – 81], [62; 176 – 178], [70; 185], [81; 129 – 132]. «Линия Керзона» учитывала этническую картину региона. Её принятие в качестве границы обеспечивало вхождение в состав Польской Республики областей с преимущественно польским населением. К БССР и УССР отходили территории, населённые белорусами и украинцами. Советско-польская война 1920 – 1921 годов, в которой РСФСР потерпела поражение, сдвинуло советско-польскую границу на восток. Теперь, в 1939 году, западная граница СССР снова прошла с учётом этнического принципа.

Однако секретный протокол к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 года и подписанный в соответствии с ним 21 сентября в Москве протокол о демаркационной линии между войсками РККА и вермахта в Польше устанавливали вхождение в советскую зону влияния территорий западнее принятой и закреплённой в договоре от 28 сентябре госграницы СССР. И в ходе освободительного похода войска Белорусского и Украинского фронтов вышли на эти территории. Теперь требовался отвод войск назад, на восток, к новой демаркационной линии, которая должна была стать государственной границей между СССР и Третьим рейхом. К немцам отходили Люблинское и часть Варшавского воеводства. Взамен Москва получала в сферу своего влияния Литву, которая, как мы знаем, в 1940 году вошла в состав СССР [28; 84 – 85], [62; 178], [81; 131 – 132].

Новая советско-германская договорённость была доведена до советских войск, действовавших в Польше, в 8.00 29 сентября – штабы Белорусского и Украинского фронтов получили приказы об остановке подчиненных войск на достигнутых рубежах не позднее 18.00 этого же дня [56; 358].

2 октября в Москве был подписан протокол о новой демаркационной линии между РККА и вермахтом на территории Польши [28; 164 – 165], [56; 359 –361]. Отвод советских войск на эту линию проходил с 5 по 12 октября [56; 368 –369].

В результате освободительного похода Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину в Советский Союз вошли территории общей площадью в 196 тысяч квадратных километров, с населением около 13 миллионов человек. Западная граница СССР была отодвинута на 250 – 300 километров к западу [36; 249], [64; 7 – 8], [70; 185].

Освободительный поход не явился для РККА увеселительной прогулкой. Конечно, боевые действия, которые пришлось вести нашим войскам с поляками, были значительно менее масштабны и ожесточённы, чем те, которые вёл с Войском Польским вермахт. Но, тем не менее, бои имели место. Как заметил один из современных авторов, «история присоединения Западной Беларуси[15 - Автор посвятил свою статью боевым действиям авиации Белорусского фронта. Поэтому в цитируемом отрывке не идёт речь о Западной Украине. Однако, как известно, Украинскому фронту пришлось повоевать с поляками даже больше Белорусского.] в сентябре 1939 года» не была «чем-то вроде крупномасштабных военных манёвров, закончившихся победой и цветами. На самом деле Красной Армии пришлось участвовать в военных действиях с применением танков и авиации» [85; 1]. И потери, которые понесла Красная Армия, были довольно ощутимы (если учитывать масштаб, характер и сроки боевых действий). РККА потеряла:

Людей:

безвозвратно – 1 475 человек,

из них

убитыми и умершими от ран – 1 173 человека;

пропавшими без вести – 302 человека;

ранеными – 2 002 человека;

заболевшими – 302 человека.

Техники – 65 единиц,

из них

орудий и миномётов – 6;

танков – 17;

самолётов – 6;

автомашин – 36 [56; 404], [70; 187].

Потери польской стороны при этом были всё-таки значительно больше (убитыми – 3 500 человек, ранеными – 20 000 человек, 900 орудий и миномётов, 300 самолётов) [46; 42], [56; 404]. Эти цифры, безусловно, говорят о более высоком боевом мастерстве советских войск. Но в то же время явились данные цифры и следствием их численного и технического превосходства над воинскими контингентами польской армии, располагавшимися на востоке Польши.

Длившаяся чуть более двух недель кампания вскрыла и определённые недостатки в организации советских войск, их тактической подготовке, работе службы тыла. Например, выяснилось, что танковые корпуса, которые рассматривались как главный инструмент мобильной войны, являются громоздкими и трудноуправляемыми (танковый корпус состоял из трёх бригад – двух танковых (точнее, легкотанковых) и одной мотострелковой; имел на вооружении 560 танков). Поэтому в ноябре 1939 года танковые корпуса расформировали [3; 217], [17; 367], [28; 546 – 547], [48; 373]. На наш взгляд, здесь надо говорить не столько о громоздкости танкового корпуса, сколько о неумении управлять им, т.е. недостаточности подготовки наших командных кадров в этом вопросе. Все эти недостатки в гораздо более острой форме проявятся в Финскую кампанию РККА. Более того, они не будут полностью ликвидированы и к началу Великой Отечественной. Окончательно изживали их уже ценой большой крови в большой войне.

* * *

Особо хотелось бы затронуть вопрос взаимодействия Красной Армии и вермахта на территории Польши в сентябре – октябре 1939 года. Это взаимодействие в определённой степени имело место. Однако далеко не в такой, чтобы говорить о том, что СССР и Германия вместе воевали против Польши, т.е. были союзниками. Тем не менее, современные «демократические» историки заявляют о союзнических отношениях СССР и Германии, о настоящем боевом взаимодействии двух армий в ходе войны против Польши. Так, авторы исследования «Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939 – 1941», называя Советский Союз и Третий рейх «новоиспечёнными союзниками» [22; 102], делают следующие утверждения:

«17 сентября начался третий и последний этап военной кампании против Польши, продолжавшийся до 5 октября и завершившийся ликвидацией её самостоятельного государственного существования и подавлением последних очагов сопротивления польских войск. Отличительной чертой данного этапа стало непосредственное участие в этой кампании и советских войск, практическое взаимодействие между ними и вермахтом, основанное на германо-советских договорённостях, достигнутых в августе 1939 года (выделено нами – И.Д., В.С.)» [22; 93].

«Общим было их (СССР и Германии – И.Д., В.С.) стремление к реализации августовских договорённостей, нацеленных на агрессию в отношении польского государства и раздела его территории» [22; 94].

«Весьма тесным и разносторонним было и сотрудничество между вермахтом, силы которого вели боевые действия против польской армии, и советскими войсками, которые в 5 часов утра 17 сентября перешли границу и стали почти беспрепятственно продвигаться на запад, делая по 50 – 70 километров в день (выделено нами – И.Д., В.С.)» [22; 98].

То есть авторы исследования «Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939 – 1941» считают, что:

1) Действия вермахта и Красной Армии в Польше представляли, по сути, одну кампанию, которая напрямую вытекала из августовских договорённостей и была направлена на ликвидацию польской государственности.

2) Взаимодействие между РККА и вермахтом началось чуть ли не с первых минут перехода Красной Армией польской границы.

Таким образом, Москва и Берлин в сентябре 1939 года в Польше были полноценными союзниками, выступали против польских войск единым фронтом.

В данной работе нет возможности приводить развёрнутую аргументацию, доказывающую, что августовские договорённости между СССР и Германией не означали автоматической ликвидации польской государственности, что они не говорят не только о стремлении СССР к этому, но даже о стремлении к этому Третьего рейха (интересующихся вопросом более подробно вновь отсылаем к нашей работе «”Чёрная мифология”. К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн»). Приведём лишь один пункт из секретного дополнительного протокола к Договору о ненападении между Советским Союзом и Германией от 23 августа 1939 года:

«2. В случае территориального политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития (выделено нами – И.Д., В.С.).

Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия» [28; 60], [59; 111], [60; 48 – 49], [73; 17], [81; 82].

Итак, из этого пункта секретного дополнительного протокола ясно видно, что Польша, как государство, вполне могла и сохраниться. Во всяком случае, об этом недвусмысленно говорит второй абзац пункта. И воюй поляки лучше, не постигни их военная катастрофа, не будь успехи вермахта в кампании столь головокружительны и стремительны, вполне возможно некое «усечённое» Польское государство могло остаться на политической карте Европы.

Излишне говорить, что понятия «зона влияния», «сфера интересов» в применении к тому или иному государству вовсе не означают ввода войск этого государства на территории сферы интересов, их захват, оккупацию, аннексию.

Второй пункт секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении является единственным в августовских договорённостях (сам договор плюс секретный протокол к нему), который вообще что-то говорит о Польше. Так что, авторы «Восточной Европы…» попросту лгут, что они (эти договорённости) предопределили боевое взаимодействие РККА и вермахта. Ими не было предопределено не только это взаимодействие, но даже ввод сил РККА в Западную Белоруссию и Западную Украину. Пересечь польскую границу советские войска вынудила та катастрофа, которая постигла польскую армию. К 17 сентября 1939 года немцы не просто вступили в советскую зону влияния, определённую протоколом к пакту о ненападении, но на ряде участков стояли всего в 100 километрах от границы СССР. Подобное развитие событий было абсолютно не в интересах нашей страны.

Весьма показательными в данном отношении являются следующие факты. Во-первых, германское правительство дважды (3 и 9 сентября) проводило зондаж относительно военных намерений советской стороны в Польше (т.е. даже 9-го числа у немцев не было никакой уверенности, что РККА вообще вступит на польскую территорию) [56; 278, 287]. Во-вторых, офицер связи Главного командования Сухопутных сил (ОКХ) при главной квартире фюрера Николаус фон Форман приводит информацию об экстренном совещании в ставке Гитлера с участием высших политических и военных деятелей ранним утором 17 сентября, когда в Берлине было получено известие о скором переходе РККА польской границы. На этом совещании рассматривались возможные варианты действий германских войск в возникшей ситуации, и начало боевых действий против Красной Армии было признано нецелесообразным [64; 6]. Вывод из данного факта вполне очевиден: Германия не только не считала СССР союзником, не только не оговаривала с ним какое-то военное взаимодействие в Польше, но даже не имела каких-то предварительных планов, что вообще делать в том случае, если СССР всё-таки введёт свои войска на территории, являющиеся его сферой интересов. Кстати, многочисленные осложнения, которые возникали между РККА и вермахтом при встрече в Польше (о чём подробнее немного ниже) подтверждают подобный вывод.

Спустя какое-то время после вступления сил РККА на польскую территорию некое взаимодействие с вермахтом действительно имело место. Оно явилось следствием того, что войска Красной Армии и вермахта вошли в соприкосновение. Ну, а поскольку они не воевали друг с другом, то чтобы урегулировать отношения между ними какое-то взаимодействие наладить было надо. И оно свелось преимущественно к согласованию графиков выхода на демаркационные линии, определённые пактом Молотова – Риббентропа и Договором о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года. Было подписано два соответствующих протокола в Москве (21 сентября и 2 октября). Выше о них упоминалось. Определяемое ими взаимодействие двух армий на польской территории никак нельзя назвать боевым. Вряд ли таковым является оговариваемая пунктом 4. протокола от 21 сентября охрана вермахтом населённых пунктов и важных объектов (мостов, складов, электростанций и т.п.) до подхода частей РККА в районы, отходящие к советской стороне, и аналогичная охрана войсками РККА населённых пунктов и важных объектов до подхода частей вермахта в районы, отходящие германской стороне, оговариваемая пунктом 4. протокола от 2 октября [28; 151 – 153, 164 – 165], [56; 330 – 332, 359 – 361].

Единственным пунктом, в котором можно усмотреть соглашение о боевом взаимодействии сторон, является пункт 5. протокола от 21 сентября, в котором говорится дословно следующее:

«П.5. При обращении германских представителей к Командованию Красной Армии об оказании помощи в деле уничтожения польских частей, или банд, стоящих на пути движения мелких частей германских войск (выделено нами – И.Д., В.С.), Командование Красной Армии (начальники колонн), в случае необходимости, выделяют необходимые силы, обеспечивающие уничтожение препятствий, лежащих на пути движения» [28; 152], [56; 331].

О чём, собственно, речь? Немецкие подразделения, осуществляющие до подхода войск РККА в населённые пункты их охрану и охрану важных объектов, согласно пункту 4. протокола, после подхода частей РККА отходят к своим войскам. На территории, по которой эти мелким частям немцев пришлось бы двигаться, находилось множество разрозненных групп польской армии, которые вполне могли нападать на небольшие группы немецких военных. Вот в таком-то случае наши военные и должны были помочь немцам преодолеть препятствия, лежащие «на пути движения» [28; 152], [56; 331]. Что ж? Вполне, так сказать, по-джентельменски: они для нас охраняют, чтобы бравые польские жолнеры, болтавшиеся по лесам, не навзрывали мирные народохозяйственные объекты и не поубивали мирных украинских и белорусских жителей (таких случаев, кстати, было хоть отбавляй), а мы их, в случае надобности, «провожаем» потом «до дома». Спору нет – это боевое взаимодействие. Только ведь чёрным по белому в протоколе записано о мелких немецких частях. Согласитесь, трудно в такой ситуации говорить о каких-то крупномасштабных совместных боевых операциях. Кроме того, неплохо бы ещё задаться вопросом: а часто ли подобным образом взаимодействовали РККА м вермахт? Оказывается, зафиксировано всего два случая.

Вот первый из них. 26 сентября 1939 года в полосе действия Белорусского фронта в районе Чижева немецкий арьергардный отряд был обстрелян поляками и, потеряв 1 человека убитым и 4 ранеными, вернулся в Цехановец, в расположение советских частей, оказавших немцам медицинскую помощь [56; 337]. Тут обращает на себя внимание то обстоятельство, что содействие немцам со стороны РККА выразилось лишь в принятии к себе немецкого арьергардного отряда и оказании раненым медпомощи. Наши военные не бросились догонять и громить поляков. Да, видимо, в этом и не было необходимости, так как поляки ретировались сами.

Второй случай произошёл в ночь с 27 на 28 сентября примерно в том же районе (северо-восточнее Костельныя, что недалеко от Чижева). Польский кавалерийский отряд напал на отходящие германские части. Понеся потери, немцы обратились за поддержкой к советским частям, и разведбатальон 13-й стрелковой дивизии прикрыл отход немцев на запад. Масштаб этого нападения поляков на немцев не стоит преувеличивать: численность польского отряда была всего 50 человек [56; 337]. Приходится полагать, что подвергшиеся его нападению германские части были совсем невелики численно (наверное, никак не больше роты суммарно). С этим «летучим» отрядом вскоре совершенно самостоятельно (без немцев) покончил ещё один советский разведбатальон в районе села Модерка [56; 337]. Опять обратим внимание: советская поддержка немцев весьма пассивна (прикрыли немецкий отход на запад), нет никакого стремления вместе с немцами взять да и прихлопнуть польский отряд. Такое впечатление, что наши военные вполне сознательно избегают совместных с германскими войсками боевых действий.

Весьма показательно и то обстоятельство, что в протоколе от 2 октября 1939 года, который регламентировал порядок установления новой демаркационной линии между советскими и германскими войсками, подобный пункт в «зеркальном отражении» отсутствовал. Т.е. пункт 4. в «зеркальном отражении» был – советские войска охраняют населённые пункты и важные объекты до подхода частей вермахта, как это делали немцы, согласно протоколу от 21 сентября. А вот о помощи отходящим после осуществления подобной охраны нашим мелким частям со стороны войск вермахта, в случае если на эти наши мелкие части нападут польские формирования и банды, – ни слова. Не сомневаемся, что соответствующий пункт не включили в протокол от 20 октября не по забывчивости сторон. Просто советские военные сознательно избегали какого-то боевого взаимодействия с немцами. Также можно быть уверенным, что в протоколе от 21 сентября подобный пункт оказался по настоянию немцев. И, как сами понимаете, отказаться от его принятия советская сторона не могла – в конце-то концов, он был абсолютно логичен и справедлив (учитывая положения пункта 4.).

Вести какие-то серьёзные разговоры о «совместном параде» в Бресте 22 сентября 1939 года и подавать это как пример взаимодействия Красной Армии и германских войск возможным не представляется. Прежде всего, потому, что совместный парад – это не совместные боевые действия, а всего лишь совместное торжественное прохождение войск. А во-вторых, и совместного парада никакого не было. Вот как это выглядело на самом деле (по воспоминаниям С.М. Кривошеина, тогда комбрига и командира 29-й танковой бригады, которая и занимала Брест, из которого уходил ХIХ моторизованный корпус вермахта, под командованием Г. Гудериана):

«В 16 часов части вашего (т.е. Гудериана – И.Д., В.С.) корпуса в походной колонне, со штандартами впереди, покидают город, мои части (т.е. 29-я тбр С.М. Кривошеина – И.Д., В.С.), также в походной колонне, вступают в город, останавливаются на улицах, где проходят немецкие полки, и своими знамёнами салютуют проходящим частям. Оркестры исполняют военные марши» [56; 337], [69; 183].

Гудериан согласился на предложенную советским комбригом процедуру (хотя первоначально настаивал на полноценном совместном параде), но, как вспоминал С.М. Кривошеин, «оговорив, однако, что он вместе со мной будет стоять на трибуне и приветствовать проходящие части» [56; 337 – 338].

Можно, конечно, заподозрить С.М. Кривошеина, что в послевоенных воспоминаниях он несколько подретушировал события, чтобы факт совместного парада с будущим смертельным врагом не вызывал у читателей некоторого, мягко говоря, недоумения. Но вот что пишет по поводу событий в Бресте 22 сентября 1939 года Гудериан в своих мемуарах (так сказать, «поверим» Кривошеина Гудерианом):

«В день передачи Бреста русским в город прибыл комбриг Кривошеин, танкист, владеющий французским языком; поэтому я смог легко с ним объясниться. Все вопросы, оставшиеся неразрешёнными в положениях министерства иностранных дел, были удовлетворительно для обеих сторон разрешены непосредственно с русскими. Мы смогли забрать всё, кроме захваченных у поляков запасов, которые оставались русским, поскольку их невозможно было эвакуировать за столь короткое время. Наше пребывание в Бресте закончилось прощальным парадом и церемонией с обменом флагами в присутствии комбрига Кривошеина (выделено и подчёркнуто нами – И.Д., В.С.» [25; 113].

Как видим, парад был, но он не был совместным. В нём участвовали только немецкие войска. От советских войск на нём присутствовал только комбриг С.М. Кривошеин, о чём недвусмысленно говорит Гудериан. Никакого противоречия с тем, что пишет С. М. Кривошеин, в воспоминаниях Гудериана нет. О событиях 22 сентября в Бресте немецкий генерал повествует весьма кратко. Советский генерал описал их несколько подробнее. Процедура, про которую рассказывает С.М. Кривошеин (с отсалютованием друг другу знамёнами при встрече советских и немецких войсковых колонн на улицах Бреста), могла иметь место как до парада немецких войск, так и после него.

Кстати, если мы взглянем на получившую широкую известность, перекочёвывающую из издания в издание фотографию этого парада, то увидим стоящих на трибуне Гудериана и С.М. Кривошеина. Но вот что любопытно: не видно больше ни одного советского военного, вокруг одни немцы. То есть, никакой советской делегации на параде, фактически, нет. Во всяком случае, если она и была, то предпочла стоять в стороне и не лезть в кадр. Данный факт, как и нежелание нашего комбрига проводить полноценный совместный парад, очень ярко характеризуют отношение советских военных ко всему этому действу, представлявшему собой, по сути, всего лишь торжественный вывод германских войск из города.

Предложения германской стороны о проведении крупных совместных боевых операций против польских войск советским командованием были отклонены. Таковых предложений было два. В обоих случаях действовать против поляков согласованно с немцами должны были войска Украинского фронта.

20 сентября 1939 года германская сторона на высшем уровне (через своего военного атташе в Москве) предлагала совместный штурм Львова, под которым на тот момент находились и части Красной Армии, и соединения вермахта, подошедшие туда раньше, но не смогшие взять город. Советское военное и политическое руководство настояло, однако, на отводе немецких войск, и город, как мы помним, брался исключительно нашими войсками.

С 21 по 24 сентября части VII и VIII армейских корпусов 14-й германской армии вели напряжённые бои с группировкой польских войск под командованием генерала Домб-Бернацкого в районе города Томашув. Поляки атаковали от города Грубешув на Томашув и первоначально даже несколько потеснили немцев. Но, в конечном итоге, германские войска отбили все атаки поляков и, контратаковав, оттеснили их к востоку, в районы, через которые должны были пройти к демаркационной линии, определённой московским протоколом от 21 сентября, войска 6-й армии Украинского фронта. 23 сентября к командованию 6-й армии явились немецкие делегаты и предложили поучаствовать в разгроме польской группировки, которая оказалась как раз перед фронтом нашего объединения. Но командарм-6 комкор Ф.И. Голиков не имел полномочий для решения подобных вопросов, ибо московский протокол не предусматривал проведения совместных с немцами масштабных боевых действий. Он перенаправил её немецкую просьбу в штаб Укрфронта. Командующий фронтом командарм 1-го ранга С.К. Тимошенко, в свою очередь, переадресовал предложение германских военных в Генштаб. И поскольку ни 23, ни 24 сентября войска 6-й армии и шагу вперёд не ступили, то легко догадаться, как в Генеральном штабе отнеслись к немецкому предложению – оно было оставлено без внимания. Армия комкора Ф.И. Голикова возобновила своё продвижение к линии демаркации только 25 сентября и уже не встречала на пути своего следования каких-то крупных польских сил. Их разгромили и рассеяли немцы и, сделав это, сами отступили на запад, к намеченной демаркационной линии.

Любопытно, что связанные с этими событиями документы штаба Украинского фронта некоторые историки «демократического» толка используют для «доказательства» участия советских войск в разгроме группы генерала Домб-Бернацкого. Т.е. они попросту занимаются прямой фальсификацией фактов. Так, авторы уже упоминавшейся нами работы «Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939 – 1941» сначала пытаются создать у читателя впечатление о благожелательном отношении командующего Украинским фронтом С.К. Тимошенко к просьбе немецких военных об участии советских войск в разгроме группы Домб-Бернацкого. Для этого используется его резолюция на докладе о визите германских представителей с предложением поучаствовать в разгроме польских сил в районе Грубешув, Томашув. «На документе, – пишут авторы «Восточной Европы…», – резолюция Тимошенко: “Глубокое измышление. Подобное для разговоров в большом штабе, но не для меня”» [22; 102].

«Видимо, – продолжают они, – в “большом штабе” идея германского командования о совместной операции против поляков нашла благожелательный отклик» [22; 102].

Т.е. сомнения С.К. Тимошенко в значительности польской группировки (слова «глубокое измышление») авторы «Восточной Европы…» пытаются представить как глубокое размышление комфронта о полезности совместной с немцами операции, что, мол, являлось своеобразной рекомендацией идеи подобной операции для Генштаба. При этом господ историков не смущает то обстоятельство, что слова «измышление» и «размышление» в русском языке вовсе не синонимы, хотя и однокоренные и различаются только приставкой. А чтобы у читателя не возникло сомнений в подобной трактовке резолюции С.К. Тимошенко господа историки тут же, без всякой красной строки, приводят и ещё один документ штаба Украинского фронта. Автором его был не кто иной, как начальник штаба фронта Николай Федорович Ватутин. 24 сентября он информировал командира 60-й стрелковой дивизии:

«Части 8-го стрелкового корпуса на восточном берегу р. Буг у Грубешув и Крылув утром 24 форсировали р. Буг и захватили Грубешув. Группа продолжает наступление к установленной с немцами демаркационной линии по р. Висле, уничтожая и пленяя по пути польские части» [22; 102 – 103].

Речь в документе идёт, собственно, о движении к линии демаркации с немцами. Комдив-60 информируется штабом фронта, как обстоит положение дел у его соседа – 8-го стрелкового корпуса. Ни о какой совместной операции в документе и близко не упоминается, ясно указывается, что наши войска движутся к демаркационной линии, куда уже отошли немцы. То, что по пути ими пленяются или, в случае сопротивления, уничтожаются какие-то мелкие группы польских войск, – вполне естественно. Это было повсеместное явление в полосах движения обоих советских фронтов – Украинского и Белорусского. Но авторам «Восточной Европы…» важно показать обратное, т.е., что советские войска помогают немецким уничтожать войска польские. И начинают горе-историки нагромождение номеров советских соединений (для правдоподобия своей лжи):

«Против грубешовской группировки поляков были брошены также советский 2-й конный корпус с 24-й танковой бригадой, которой было приказано “занять район Туринка, Добросин, Жулкев, имея передовые отряды на ст. Линник, Магерув, Вишинка, Велька…При обнаружении значительных сил противника перед фронтом 8-го с[трелкового] к[орпуса] атаковать и пленить их. Не допустить также попыток противника прорваться из указанных районов на Львов, Каменка”» [22; 102 – 103].

И не смущает авторов то обстоятельство, что 8-й стрелковый корпус и 60-я стрелковая дивизия, входившая первоначально в 15-й стрелковый корпус, а затем действовавшая самостоятельно, – это вовсе не 6-я армия, помощи которой добивались под Томашувом немцы, а её северный сосед – 5-я армия. Что наступали соединения последней по территории, с которой основные силы группы Домб-Бернацкого ушли ещё 21 сентября на юг, к Томашуву. Что польскую группировку немцы оттеснили не обратно на север, а на восток, а потому и добивались помощи не 5-й, а 6-й армии Укрфронта. Что 24-я танковая бригада и 2-й кавкорпус, действительно входившие в 6-ю армию, выполняли со своим северным соседом – 8-м стрелковым корпусом 5-й армии разные задачи, а потому нельзя цитировать приказ штаба Укфронта, выпуская участки его текста таким образом, чтобы у читателя сложилось впечатление, что эти соединения решают одну задачу. А то, что эта задача – разгром группы Домб-Бернацкого, читателю должно быть ясно из всего предыдущего изложения авторов «Восточной Европы…».

Если боевое взаимодействие частей РККА и вермахта в Польше практически не имело места и в большей степени является мифом, созданным «демократическими» мифотворцами (каким образом создавался этот миф, чуть выше было показано; подобные способы трудно назвать приемлемыми в науке, другое дело – в агитации и прпаганде), то боевые столкновения наших и германских войск в Польше были вполне реальны. Так, уже 17 сентября части XXI армейского корпуса немцев подверглись восточнее Белостока бомбардировке советской авиацией и понесли потери. В свою очередь, вечером 18 сентября у местечка Вишневец (85 километров от Минска) немецкая бронетехника обстреляла расположение 6-й советской стрелковой дивизии, погибло 4 красноармейца [65; 1]. 19 сентября под Львовом немцами был обстрелян мотоотряд 24-й танковой бригады 6-й армии. Наши бойцы были вынуждены открыть ответный огонь. В ходе боестолкновения немцы потеряли 3 человека убитыми, 9 ранеными и 3 противотанковых орудия. С нашей стороны потери составили 3 человека убитыми, 4 ранеными, 2 бронемашины и 1 танк оказались подбиты. Только после боя немцы прислали своих представителей, и конфликт был урегулирован [28; 147], [56; 321]. 23 сентября у Видомля немцами были обстреляны части 8-й стрелковой дивизии 4-й армии Белорусского фронта – 2 красноармейца были убиты, 2 ранены. Наши бойцы открыли ответный огонь, в результате которого был разбит 1 немецкий танк, и погиб его экипаж, после чего немцы поспешили урегулировать конфликт. 30 сентября около местечка Вохынь 3 немецкие бронемашины открыли огонь по сапёрному батальону 143-й сд 4-й армии Белфронта. Наши войска вновь были вынуждены отвечать огнём, и вновь только после ответного огня немцы выслали своих парламентёров. В этот же день в 42 километрах юго-восточнее Люблина немецкий самолёт обстрелял расположение 1-го батальона 146-го стрелкового полка и 179-го гаубичного артполка 44-й стрелковой дивизии 15-го стрелкового корпуса 5-й армии Украинского фронта. Были ранены 8 советских военнослужащих [56; 338 – 341].

И если действия советской авиации 17 сентября были явной ошибкой, то действия наземных немецких войск, с завидной периодичностью обстреливавших наши части, очень похожи на преднамеренные. Конечно, вступать в серьёзные боевые действия с большевиками немцы тогда не собирались, но насолить им были, судя по всему, готовы. Правда, в большинстве случаев им это выходило боком.

В таких условиях не приходится удивляться, что войска Красной Армии получали от своего командования директивы при встрече с немецкими войсками «действовать решительно и продвигаться быстро», ни в коем случае «не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией» [65; 1]. Вот какой приказ отдал своим частям в ночь с 27 на 28 сентября командир 23-го стрелкового корпуса Белорусского фронта: «Высланные представители должны в корректной форме потребовать от представителей немецкой армии освободить 29.9 города Седлец, Луков и предупредить, что Красная Армия эти пункты 29.9 займёт, если даже они не будут полностью освобождены частями немецкой армии. Конфликтов с немецкой армией избегать, но требовать увода немецких войск настойчиво и с полным достоинством, как подобает представителям Великой Непобедимой Рабоче-Крестьянской Красной Армии» [56; 339]. Ещё более показательным является приказ командующего 4-й армией Белорусского фронта комдива В.И. Чуйкова, отданный им подчинённым соединениям 1 октября 1939 года: «…При передовых отрядах иметь по одному командиру штаба и политотдела для ведения переговоров с немецкими войсками. При ведении переговоров от немецких войск требовать: до 5.10 линию Соколов, Седлец, Луков, Вогынь не переходить. Причину нашей задержки на этом рубеже объяснять: 1. Наших войск много перешло на западный берег р. Буг. 2. Мосты через р. Буг очень плохие, разбитые германской авиацией и разрушены поляками, что задерживает отход наших частей. О всех переговорах срочно доносить в штарм. Без разрешения Военного совета с линии Соколов, Седлец, Луков, Вогынь не уходить. В случае угрозы немцев приводить части в боевой порядок и доносить мне. Командиру 29-й тбр произвести разведку путей от Бреста до линии передовых отрядов и быть в полной боевой готовности для поддержки стрелковых и кавалерийских частей» [56; 340]. Т.е. пока в Москве на высшем уровне обсуждается новая демаркационная линия между РККА и вермахтом в Польше, командарм-4 морально вполне готов к серьёзным боестолкновениям с немецкими войсками на том рубеже, где остановились его соединения. Упрекать В.И. Чуйкова в какой-то агрессивности или непонимании момента вряд ли возможно, ведь это именно части 4-й армии Белорусского фронта в течение недели, предшествующей появлению приказа командарма, дважды вступали в бой с немцами (23 и 30 сентября, см. выше).

Все изложенные факты – ярчайшая иллюстрация уровня советско-германского «союзнического взаимодействия» в Польше в сентябре 1939 года. Как говорится, имеючи такого «союзника», и врага не надо.

Но историкам «демократического» направления очень хочется доказать, что взаимодействие было всё-таки самым настоящим союзническим. И вот уже фантастическими подробностями обрастает передвижение советских и немецких войск к демаркационной линии, определённой Договором о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года и советско-германским протоколом от 2 октября 1939 года (раз уж не удалось доказать, что согласовано воевали вместе, то двигались уж точно согласованно, как союзники). Так, С.З. Случ в большом очерке «Советско-германские отношения в сентябре – декабре 1939 года и вопрос о вступлении СССР во Вторую мировую войну» пишет:

«Вопрос о передислокации войск из Польши на Запад тревожил германское командование уже в начале Польской кампании. Тем более актуальным он стал после её завершения. Для ускорения переброски высвободившихся дивизий германское командование обратилось к командованию РККА с просьбой о пропуске частей вермахта в Германию через советскую территорию. Такое разрешение было им дано с утра 6 октября 1939 года. В течение двух недель, вплоть до 20 октября, немецкие войска сокращённым путём направлялись в Германию, чтобы как можно скорее отправиться на Запад, где пока ещё продолжалась “странная война”.

При подобном уровне взаимодействия и взаимопонимания (выделено нами – И.Д., В.С.) считались как бы совершенно естественными такие мелкие “любезности” с советской стороны, как забота о немецких военнослужащих, взятых в плен полчками. Согласно распоряжению Ворошилова, их следовало немедленно освобождать и брать на учёт вплоть до распоряжения об их передаче представителям вермахта. Имеющиеся документы свидетельствуют, что этот приказ неукоснительно и без всяких проволочек выполнялся войсками» [75; 8 – 9].

Абзац о немецких военнопленных процитирован нами по причине того, что начальные его слова по смыслу относятся к предыдущему абзацу, рассказывающему о перемещении немецких войск по советской территории. В этих словах содержится оценка подобного перемещения: вот, мол, какой был уровень взаимодействия! Читатель сам может убедиться, что палку, таким образом, мы не перегибаем, когда упрекаем «демократических» историков в «розыгрыше карты» взаимных перемещений советских и германских войск в Польше в октябре 1939 года для доказательства утверждений о союзническом взаимодействии СССР и Германии. Однако всё же не можем удержаться и от того, чтобы не сказать несколько слов о немецких военнопленных. С.З. Случ, по сути, упрекает советскую сторону в том, что она передавала освобождённых из польского плена немецких военнослужащих германской стороне. Вообще, подобный упрёк из ряда вон! Хотелось бы узнать, а что, по мнению С.З. Случа, наши военные должны были делать с немцами, которых они освободили из польского плена? Расстреливать на месте? Или уничтожать каким-либо иным способом? Напомним, что так с пленными германскими солдатами и офицерами советские военные не поступали даже в годы Великой Отечественной войны (за исключением тех случаев, когда к ним в руки попадали каратели). Или отправлять в сибирские лагеря лес валить? Весь вопрос в том, на каком основании советская сторона должна была так поступать? Ведь с Германией СССР в тот момент не воевал. Более того, 23 августа он подписал с ней Договор о ненападении, который представлял собой, в сущности, договор о дружественном нейтралитете. С другой стороны, разве передача освобождённых из польского плена немецких военнослужащих – это свидетельство союзнических отношений? Это лишь свидетельство мирных отношений между странами, не более того. Но пассаж с военнопленными очень характерен. Он ярко показывает уровень аргументации, используемой как С.З. Случем, так и другими «демократическими» исследователями для доказательства своих утверждений о союзническом взаимодействии между Советским Союзом и Третьим рейхом.