скачать книгу бесплатно
Понятно, что выделиться на таком фоне было совсем не простым делом. Но, как всегда сдержанный, скромный, абсолютно неброский внешне, Н.Ф. Ватутин обратил на себя внимание и преподавателей, и возглавлявшего в тот период Академию им. Фрунзе Б.М. Шапошникова. Они, дав отличную оценку успехам Н.Ф. Ватутина, особо отметили, что он «по всем вопросам имеет своё самостоятельное суждение» [8; 54].
Обучение на курсах было очень интенсивным, но по срокам довольно кратким. Окончив с отличием курсы, Николай Фёдорович возвращается в свою 28-ю горнострелковую дивизию, где ещё около трёх лет служит в должности начальника штаба.
В 1936 году на базе оперативного факультета Военной академии им. Фрунзе создаётся Академия Генерального штаба. «Создание этого высшего военно-учебного заведения было велением времени, – пишет С.М. Штеменко, знаменитый советский генштабист, сам окончивший эту Академию. – Красная Армия, во всех отношения вполне современная, не имела ещё в необходимом количестве кадров с высокой оперативно-стратегической подготовкой. Вплоть до 1936 года командный состав оперативного звена готовился на одногодичном факультете Академии имени М.В. Фрунзе (курсы при котором как раз и окончил Н.Ф. Ватутин – И.Д., В.С.). До поры до времени это было хорошо. Но во второй половине тридцатых годов жизнь настоятельно потребовала наладить более массовую и глубокую подготовку руководящих кадров. К тому же надо было развивать теорию оперативного искусства, чем Академия имени М.В. Фрунзе из-за своего профиля в должных размерах заниматься не могла» [86; 5 – 6].
Любопытно, что, написавший в своих воспоминаниях данные строки, обосновывающие необходимость создания Академии Генштаба РККА, Сергей Матвеевич Штеменко первоначально идти учиться в эту самую Академию как раз не хотел, желая остаться на практической работе в войсках (к тому времени он уже окончил Академию моторизации и механизации РККА). Но командование рассудило иначе, направив его туда в приказном порядке [86; 4 – 5].
Примерно то же самое произошло и с Николаем Фёдоровичем Ватутиным. Только двумя годами ранее. В 1936 году его направили учиться во вновь открытую Академию Генштаба. При всей своей любви к учёбе Николай Фёдорович на сей раз возражал, не желая оставлять работу непосредственно в войсках. Однако приказы в армии не обсуждаются, а выполняются, и Н.Ф. Ватутин становится слушателем Академии Генштаба.
В Академии был собран весь цвет тогдашних теоретиков военного дела. Преподавателями в ней работали В.А. Медиков, Д.М. Карбышев, Н.Н. Шварц, А.И. Готовцев, Г.С. Иссерсон, А.В. Кирпичников, Н.А. Левицкий, Н.И. Трубецкой, Е.А. Шиловский, Ф.П. Шафалович, П.П. Ионов и ряд других [86; 6].
Большим практическим опытом, немалым теоретическим багажом обладали в основной своей массе и слушатели новой Академии.
В общем, это высшее военное учебное заведение весьма успешно выполняло поставленные перед ним задачи, систематизируя то новое, что появилось в военном деле, занимаясь разработкой теоретических вопросов оперативного искусства, готовя командные кадры РККА в соответствии с требованиями времени.
Н.Ф. Ватутин остался верен себе – скромный и трудолюбивый слушатель, он успешно закончил первый курс Академии, был переведён на второй. Но закончить Академию Генштаба ему так и не пришлось[2 - В целом ряде современных работ можно прочесть, что в 1937 году Н.Ф. Ватутин окончил Академию Генштаба [31; 7], [50; 109], [82; 1]. Это ошибочное утверждение.]. Уехав летом 1937 года в отпуск с семьёй на курорт, Николай Фёдорович был отозван из отпуска телеграммой в Москву. Кстати, это был последний год, когда Н.Ф. Ватутин использовал (хоть и частично) свой отпуск. С тех пор в его личном деле постоянно фигурировала запись: «Очередным отпуском не пользовался» [8; 56 – 57].
Явившись в Наркомат обороны, Н.Ф. Ватутин получил направление к новому месту службы – он назначался заместителем начальника штаба Киевского военного округа. А уже в конце 1938 года он становится и начальником штаба этого округа[3 - К моменту вступления Н.Ф. Ватутина в должность начальника штаба округа Киевский военный округ был преобразован в Киевский Особый военный округ (КОВО) (приказ НКО СССР № 0152 и постановление Главного военного совета ль 26 июля 1938 года) [20; 8].] [8; 55 – 57], [31; 7], [50; 109], [82; 1].
Киевский Особый военный округ, как пограничный, был одним из важнейших для обороны страны. Отсюда ясно, какая ответственность лежала на командовании округа, в том числе и на начальнике его штаба. Войска КОВО должны были быть готовы в любой момент встать на защиту СССР. Поэтому к их боеготовности предъявлялись особые требования. И Н.Ф. Ватутин много сил приложил к повышению этой боеготовности. Он сам готовил учения, вникал во все детали подготовки и жизни войск. В войсках округа знали, что если учения будет проводить Н.Ф. Ватутин, то условия будут максимально приближены к боевым, на учениях надо будет ждать всяческих новшеств, от командиров и штабов соединений потребуют оригинальных, нестандартных решений. Сам Н.Ф. Ватутин уже тогда показал себя сторонником решительных, смелых, глубоких и внезапных ударов. Данная тенденция в решении боевых задач будет сохранена им и впоследствии, в том числе в годы Великой Отечественной войны. Стремление навязать противнику свою волю или противодействовать его активным действиям своими активными действиями – эти принципы проходят красной нитью через всю его деятельность как начальника штабов различных уровней и как командующего различными войсковыми объединениями (армейскими (оперативными) группами, фронтами). И недаром Николая Фёдоровича во время Великой Отечественной войны в войсках называли уважительно «Генерал Молния».
Будучи начальником штаба КОВО, Н.Ф. Ватутин, естественно, уделял особое внимание работе штабов соединений и частей округа. Начштаба округа неоднократно поднимал штабы различных уровней по тревоге, выводил их в поле, лично проверял готовность штабных работников к действиям в полевых условиях, в быстроменяющейся обстановке [8; 57].
В то же время Николай Фёдорович не терпел и тени бюрократизма как в своём штабе, так и в подчинённых штабах. Так называемый «бумажный стиль руководства» был ему абсолютно чужд. Бумагами и должностью он от сослуживцев не отгораживался. Любой вопрос, с которым к нему обращались штабы войск, получал быстрое и чёткое решение. Требуя максимальной отдачи от подчинённых, Н.Ф. Ватутин и сам работал много, вдумчиво и эффективно. При этом он всегда сохранял спокойствие и корректность в отношениях с людьми, не позволял себе грубости и хамства. Корректное и уважительное отношение к людям, которые ниже его по должности и званию, Николай Фёдорович сохранит и впоследствии. Это была одна из характерных черт деятельности Н.Ф. Ватутина как военачальника.
В аттестации Н.Ф. Ватутина тех лет записано:
«Всесторонне развит, с большим кругозором, прекрасно работал по руководству отделами штаба (КОВО – И.Д., В.С.), проявил большую оперативность и способностьруководить войсковыми соединениями.
…В период освобождения единокровных братьев-украинцев Западной Украины из-под ига польских панов, капиталистов как начальник штаба округа показал способность, выносливость и умение руководить крупной операцией (выделено нами – И.Д., В.С.)» [8; 57 – 58], [43; 4].
ГЛАВА III
ОСВОБОДИТЕЛЬНЫЙ ПОХОД.
НАЧАЛЬНИК ШТАБА УКРАИНСКОГО ФРОНТА
Действительно, во время освободительного похода Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину Н.Ф. Ватутину впервые пришлось руководить крупной войсковой операцией в реальных боевых условиях[4 - Современные авторы «демократической» ориентации при описании действий Красной Армии в сентябре – октябре 1939 года на территории Западных Украины и Белоруссии употребляют словосочетание «освободительный поход» в кавычках, давая тем самым понять, что никаким освободительным он не был, что это была агрессия Сталина против суверенной Польши. Абсолютно не принимая такую трактовку, мы в этой и других наших работах используем указанное словосочетание без кавычек, ибо полагаем, что действия РККА в сентябре – октябре 1939 года действительно носили освободительный характер.]. И как может судить читатель по строкам процитированной выше аттестации, справился Николай Фёдорович с этой задачей вполне успешно.
На данных событиях хотелось бы остановиться подробней.
1 сентября 1939 года нацистская Германия напала на Польшу. Это событие явилось началом Второй мировой войны. Но «война начиналась не сразу». К ней привела та политика попустительства Гитлеру, которую с 1933 года – момента прихода нацистов в Германии к власти, проводили ведущие Западные державы – Великобритания, Франция и США. Именно эта политика позволила Третьему рейху, отбросив версальские ограничения, усилившись в военном отношении, приступить к реализации своих агрессивных устремлений. Именно эта политика привела к провалу всех попыток Советского Союза создать систему коллективной безопасности в Европе. При этом Западными демократиями руководила отнюдь не любовь к миру. Весь их пацифизм объяснялся желанием направить германскую агрессию на восток – против страны Советов. Поэтому английские, французские и американские лидеры сквозь пальцы смотрели на военное усиление Германии, на нарушения ею положений Версальского договора, на первые территориальные захваты нацистов, поэтому так бессовестно предавали своих союзников, обрекая их либо на немецкую оккупацию, либо на вхождение в сферу влияния Германии.
Этапы реализации Гитлером своих агрессивных намерений хорошо известны: в марте 1936 года вермахт вступил в Рейнскую демилитаризованную зону; летом 1936 года Германия совместно с Италией вмешалась в гражданскую войну в Испании на стороне Франко, послав туда свои воинские контингенты; в марте 1938 года Германией была аншлюсирована Австрия; в конце сентября Рейх отторг от Чехословакии, преданной в Мюнхене своими союзниками Англией и Францией, Судетскую область; в марте 1939 года немецкие войска оккупировали всю остальную Чехословакию; в марте же 1939 года Рейх занял Мемельскую (Клайпедскую) область Литвы.
Следующей жертвой германской агрессии стала Польша.
Сейчас в российской исторической литературе существует точка зрения, что агрессия Гитлера против Польши стала возможна благодаря Советскому Союзу, который, заключив с Германией 23 августа 1939 года пакт о ненападении (так называемый пакт Молотова – Риббентропа), развязал агрессору руки. Мол, не будь этого пакта, перед Гитлером маячила перспектива войны на два фронта, а на это он бы не пошёл. Отстаивают эту точку зрения авторы «демократического» направления, для которых Советский Союз – это империя зла, а всё советское – автоматически плохое. Естественно, что первооткрывателями подобной «истины» они не являются. По своему обыкновению, доморощенные «демократические» искатели «исторической правды» позаимствовали «истину» на столь любимом ими Западе. (Эта их патологическая любовь общеизвестна.) В западной же историографии точка зрения, согласно которой советско-германский пакт о ненападении способствовал началу Второй мировой войны, является господствующей. Оно и понятно – Запад, чтобы выглядеть «белым и пушистым», перекладывает всё с больной головы на здоровую.
Тематика данной книги не позволяет здесь досконально и аргументировано разобрать вопрос о виновности или невиновности СССР в развязывании Второй мировой войны. Работ по этой проблеме сейчас издано много. Интересующихся отсылаем, в частности, и к нашей работе «”Чёрная мифология”. К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн» (Усть-Каменогорск, 2011 год).
Сейчас же ограничимся утверждением, что советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 года, конечно, в какой-то мере развязал Гитлеру руки на востоке, избавив от теоретической опасности воевать на два фронта (т.е. одновременно с Советской Россией и Англией и Францией)[5 - Словосочетание «теоретическая опасность» считаем в данном случае вполне уместным. Ибо никакой реальной опасности войны на два фронта для Гитлера не было. Из-за позиции Англии, Франции и в не меньшей степени Польши англо-франко-советские переговоры апреля – августа 1939 года явно были безрезультатны. Не было подписано ни политического соглашения, ни, тем более, военной конвенции. Это за четыре-то с лишним месяца! Полагать в таких условиях, что Советский Союз, очертя голову, кинется воевать за Польшу, и испугаться из-за подобного предположения начать войну – было бы верхом политической близорукости и политической же робости (если не сказать – трусости). Гитлер не был ни политически близорук, ни политически труслив.], действительно создал для него «более комфортные условия» ведения Польской кампании, но он не был не только условием, без выполнения которого Гитлер не начал бы войну против Польши, но даже и непосредственным детонатором этой войны.
Решение о нападении на Польшу было принято уде в апреле 1939 года. Так, 3 апреля Верховное командование вермахта (ОКВ) издаёт директиву, которая положила начало приготовлениям к войне с Польшей. В ней, в частности, приводились такие слова Гитлера: «Приготовления нужно осуществить таким образом, чтобы операция могла быть произведена в любое время, начиная с 1 сентября» [28; 48], [84; 40].
Т.е., фактически, даже и дата вторжения была определена.
После появления этой директивы ОКВ маховик подготовки к войне с поляками начал набирать обороты и уже никогда не останавливался до самого начала кампании.
Ну, а о том, как в действительности Гитлер боялся войны на два фронта, говорят следующие его слова (произнесённые 23 мая 1939 года на закрытом совещании с генералитетом вермахта; зафиксированы протоколом, который вёлся личным адъютантом фюрера и имел единственный экземпляр):
«Дальнейшие успехи не могут быть достигнуты без пролития крови… Если судьба ведёт нас к столкновению с Западом, бесценным является обладание большими территориями на Востоке. В военное время мы не сможем более рассчитывать на рекордные урожаи… Не может быть вопроса о том, чтобы упустить Польшу, и нам остаётся один выход: атаковать её при первой возможности… Не совсем ясно, приведёт ли германо-польский конфликт к войне с Западом, когда мы будем сражаться против Англии и Франции. Если же будет создан союз Франции, Англии и России против Германии, Италии и Японии, я буду вынужден нанести по Англии и Франции несколько уничтожающих ударов…» [28; 49], [84; 47 – 48].
Вот он, Гитлер. Образно говоря, как на ладони в этой речи: война с Польшей – вещь решённая, столкновения с Западными демократиями из-за этого Гитлер не боится, и даже тройственный союз Англии, Франции и СССР его не пугает, т.е. он готов к войне на два фронта.
Ну, и ещё один небольшой, но очень характерный штрих (как говорится, «дьявол кроется в мелочах»). Генерал Гальдер, начальник Генерального штаба Сухопутных сил вермахта (ОКХ), 17 августа 1939 года упомянул в своём дневнике о готовности «150 комплектов польского обмундирования и вооружения» для Верхней Силезии [23; 49]. Речь шла об операции «Гиммлер» – имитации захвата поляками радиостанции в приграничном немецком городе Гляйвиц, должной послужить casus belli – поводом для нападения на Польшу. 17 августа, когда между СССР и Рейхом не было подписано даже торговое соглашение, в Москве продолжались переговоры англо-французской военной миссии с советскими военными (17 августа эти переговоры были приостановлены, но не прекращены официально), и заключение политического соглашения между Советским Союзом и Германией было не более чем весьма туманной перспективой, у немцев к войне с Польшей готово всё, вплоть до деталей предстоящей провокации. Неужто это всё делалось в расчёте на возможное подписание советско-германского пакта? Нет, конечно.
В условиях внешнеполитической и военной неопределённости, в которой находился Советский Союз в августе 1939 года, когда все его попытки создать систему коллективной безопасности в Европе закончились неудачей по вине Англии и Франции (первой – в большей степени), заключение пакта о ненападении с Третьим рейхом было мерой вынужденной. Кто-то из современных исследователей трактует его даже как внешнеполитический успех Сталина. Что ж? Учитывая и объективно рассматривая последующие события (с сентября 1939 года по 22 июня 1941 года), можно принять эту точку зрения с полным основанием[6 - По данному вопрсу подробнее см., в частности, книгу И.Ю Додонова и В.В. Смирнова «”Чёрная мифология”. К вопросу о фальсификации истории Второй мировой и Великой Отечественной войн» (Усть-Каменогорск, 2011г.).]. Абсолютно несомненно, что, подписав пакт с Германией, Советский Союз на какое-то время обезопасил себя от вторжения с Запада и получил возможность остаться в стороне от начавшейся войны. И это время было использовано СССР весьма эффективно.
Одним из моментов этой эффективности явилось то обстоятельство, что, обретя определённую свободу действий в Восточной Европе, СССР вернул себе ряд территорий, утраченных Советской Россией в результате гражданской войны и иностранной военной интервенции в конце 10-х – начале 20-х годов ХХ столетия. Речь идёт о Западных Украине и Белоруссии, захваченных Польшей, Бессарабии, захваченной Румынией, и трёх Прибалтийских республиках (Латвии, Литве и Эстонии), которые были потеряны в результате оккупации этих территорий германскими войсками на завершающем этапе участия России в Первой мировой войне, а затем получили независимость из рук Антанты.
Здесь мы не будем вдаваться в дискуссии о праве Советской России на возвращение указанных территорий. Скажем кратко: было возвращено своё. Так что, с позиций морали и исторической справедливости – всё нормально (как бы не старались вывернуть суть событий наизнанку на современном Западе, и как бы усиленно не помогали Западу в этом доморощенные «правдолюбцы»). А кроме того, присоединения Западных Украины и Белоруссии, Бессарабии и Северной Буковины, Латвии, Литвы и Эстонии требовали военно-стратегические интересы СССР. Собственно, выбор здесь был небогат: либо эти территории входят в состав нашей страны, либо оккупируются Германией или остаются под контролем её сателлитов, весьма недружественно к нам настроенных. Советское руководство, как всякое нормальное руководство всякого нормального государства, предпочло первый вариант для укрепления безопасности страны[7 - Достаточно сказать, что после присоединения указанных областей к СССР исходная точка для немецкого удара по нашей стране переносилась на сотни километров западнее (а то, что немцы этот удар нанесут, никто в советском руководстве не сомневался). И с началом войны германским войскам эти сотни километров надо было ещё пройти.].
* * *
Красная Армия вступила на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины в 5 часов утра 17 сентября 1939 года.
Этому вступлению предшествовала официальная процедура вручения ноты советского правительства польскому послу В. Гжибовскому, состоявшаяся в 3.15 утра 17 сентября. В ноте говорилось, что «Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили своё действие договоры, заключённые между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи до селе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам», а также к беззащитному положению украинского и белорусского населения. «Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии» [28; 139], [56; 297 – 298], [81; 118 – 119].
Конечно, текст этой ноты носил и пропагандистский характер. Все изложенные в ней аргументы будут потом фигурировать в заявлениях советского правительства, призванных обосновать действия СССР как перед лицом международной общественности, других государств, так и перед своим собственным населением. Однако «липой», фальшивкой, излагающей надуманные факты, нота не была. Всё в ней изложенное, и впрямь, имело место. Польское государство, фактически, перестало существовать под ударами немецких войск. Правительство, если и сидело ещё на польской территории – в Кутах или Залещиках, у самой румынской границы[8 - Впрочем, в этом есть все основания сомневаться. Возможно, польское правительство перебралось в Румынию уже 16-го числа (см. по этому вопросу работу Ю.И. Мухина «Кто на самом деле развязал Вторую мировую войну?» (М., 2010 г., стр. 160).], то уже свыше десяти дней, покинув Варшаву и почти ежедневно меняя место своего пребывания, реально никем и ничем не управляло. Любопытно и весьма показательно, что польский посол В. Гжибовский при вручении ему ноты отказывался её принять (вопреки всем дипломатическим нормам) и при этом не мог даже назвать, где в данный момент находится его правительство. Отсутствие реальной государственной власти в стране и есть первый признак развала государства. Польская армия, также около десяти дней лишённая централизованного командования ( с момента бегства маршала Рыдз-Смиглы из Варшавы в ночь с 6 на 7 сентября), к 17 сентября была практически разгромлена вермахтом. Те её силы, которые не сидели в немецких «котлах», разрозненно пробивались к румынской границе, представляя собой отдельные соединения, части, подразделения, а то и просто сборные группы, действующие на свой страх и риск. Германские войска находились в 100 – 150 километрах от советской границы, т.е. прошли почти всю Польшу насквозь.
Была ли подобная ситуация на западных рубежах Советского Союза чревата для него всякими неблагоприятными неожиданностями политического и военного плана? Да, конечно. Разве не нуждалось братское белорусское и украинское население, которое, по сути, стало для разбитых и деморализованных польских войск, не подчинявшихся уже никакой верховной военной и гражданской власти, козлом отпущения, в защите? Безусловно, нуждалось. А разве лучше было отдать это население под власть немецких оккупантов? Очень сомневаемся.
Так что, советская нота ничуть, ни в малой степени не лгала.
Разумеется, ввод войск РККА в восточные районы Польши не был импровизацией. Как говорится, такие серьёзные дела с бухты-барахты не делаются.
Советский Союз не собирался безучастно взирать на развитие событий в соседнем государстве. Уже в секретном протоколе к пакту о ненападении восточные районы Польши были названы сферой советских интересов [28; 59 – 60], [59; 111], [60; 48 – 49], [73; 16 – 17]. Это было политическое обеспечение ввода советских войск на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины.
Что же касается военной стороны вопроса, то и тут советская подготовка была весьма основательной. Уже с 20 часов 2 сентября в связи с началом германо-польской войны на советско-польской границе был введён режим усиленной охраны. В дополнение к этому начальник пограничных войск Белорусского пограничного округа своим указанием № 1720 привёл все подчинённые ему погранотряды в боевую походную готовность. 3 сентября нарком обороны просил ЦК ВКП(б) и СНК СССР утвердить задержку увольнения красноармейцев и младших командиров на один месяц в войсках Ленинградского (ЛВО), Московского (МВО), Калининского (КалВО), Белорусского Особого (БОВО), Киевского Особого (КОВО) и Харьковского (ХВО) военных округов (всего 310 632 человека) и призыв на учёбные сборы приписного состава частей ПВО в ЛВО, КалВО, БОВО и КОВО (всего 26 014 человек). Получив согласие правительства, нарком обороны 4 сентября 1939 года отдал соответствующий приказ [56; 283].
6 сентября около 23 – 24 часов в семи военных округах (ЛВО, БОВО, КОВО, КалВО, МВО, ХВО, ОрВО (Орловский военный округ)) была получена директива наркома обороны о проведении в этих округах Больших учебных сборов (БУС). В РККА термином «БУС» обозначалась скрытая мобилизация [56; 283].
БУС начались с утра 7 сентября. Всего в них приняли участие управления 22 стрелковых, 5 кавалерийских и 3 танковых корпусов, 98 стрелковых и 14 кавалерийских дивизий, 28 танковых, 3 моторизованные стрелково-пулемётные и 1 воздушно-десантная бригада. Было призвано 2 610 136 резервистов, которые Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 сентября 1939 года и приказом народного комиссара обороны № 177 от 23 сентября 1939 года были объявлены мобилизованными «до особого распоряжения» [56; 284 – 286].
Из указанного количества призванных резервистов на БОВО и КОВО, войска которых и должны были действовать в восточных районах Польши, пришлось 1 036 438 человек (380 067 и 656 371 человек соответственно), т.е. около 40%.
Что же касается войсковых соединений, принявших участие в БУС, т.е. отмобилизованных, то здесь на БОВО и КОВО приходится:
корпусов – 18 (9 и 9 соответсвенно) из 30, т.е. 60%;
дивизий – 54 (24 и 30) из 112, т.е. свыше 48%;
бригад – 18 (9 и 11) из 32, т.е. свыше 56% [56; 285].
Надо также учесть, что в СССР с 5 сентября 1939 года для Дальнего Востока и с 15 сентября для всех остальных округов начался призыв на действительную военную службу. Кроме того, 1 сентября был принят новый Закон о всеобщей воинской обязанности, согласно которому на 1 год был продлён срок службы 190 тысяч призывников 1937 года. В результате всех этих мероприятий списочная численность Красной Армии возросла в сентябре практически в 2,8 раза по сравнению с началом 1939 года (на 21 февраля – 1 910 477 человек, на 20 сентября – 5 289 400 человек) [56; 286].
Конечно, подобное увеличение численности армии объясняется не только подготовкой к походу в восточные районы Польши. Советское руководство совершенно обоснованно считало, что германо-польская война может послужить прологом к новой мировой войне, вступление в которую Советского Союза очень и очень вероятно. В таких условиях укрепление обороноспособности страны было настоятельной потребностью.
События в Польше развивались стремительно. Уже 8 сентября германские войска подошли к Варшаве. Стало совершенно очевидно, что поляки не просто проигрывают войну, а терпят сокрушительное поражение. Это вынудило советское политическое руководство и военное командование ускорить подготовку к вступлению в восточные регионы Польши.
Уже 9 сентября нарком обороны маршал К.В. Ворошилов и начальник Генштаба ПККА командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников подписали приказы № 16 633 Военному совету БОВО и № 16 634 Военному совету КОВО, согласно которым следовало к исходу 11 сентября 1939 года скрытно сосредоточить войска «и быть готовым к решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника» [56; 287].
11 сентября на базе БОВО было развёрнуто управление Белорусского фронта (командующий фронтом – командарм 2-го ранга М.П. Ковалёв, начальник штаба фронта – комкор М.А. Пуркаев). В этот же день на базе КОВО развёртывалось управление Украинского фронта (командующий фронтом – командарм 1-го ранга С.К. Тимошенко, начальник штаба фронта – комдив Н.Ф. Ватутин) [56; 286].
К 17 сентября в состав Белорусского фронта входили (севера на юг): 3-я, 11-я, 10-я армии, конно-механизированная группа (КМГ), 4-я армия и 23-й отдельный стрелковый корпус. Общая численность войск фронта составляла 378 610 человек. Группировка фронта включала 5 стрелковых, 2 кавалерийских и 1 танковый корпуса. В войсках насчитывалось 3 167 орудий и миномётов, 2 406 танков [36; 246], [56; 286, 299 – 300].
В состав Украинского фронта к 17 сентября входили не армии, а так называемые армейские группы (АГ), которые были преобразованы в армии уже в ходе освободительного похода. С севера на юг: Северная АГ (с 28 сентября стала 5-й армией), Волочинская АГ (с 28 сентября – 6-я армия), Кавалерийская АГ (с 24 сентября – 12-я армия; с 28 сентября разделена на 12-ю армию и Кавалерийскую АГ) [36; 246], [56; 287].
Исключительно для удобства восприятия в дальнейшем объединения Киевского фронта будем обозначать именно как армии с соответствующими номерами, употребляя данное обозначение при изложении событий, предшествующих реальному переименованию армейских групп в армии.
Общая численность войск Украинского фронта к моменту начала освободительного похода составляла 238 978 человек. Объединения фронта включали 4 стрелковых, 3 кавалерийских и 1 танковый корпуса. Фронт располагал 1 792 орудиями и миномётами, 2 330 танками [56; 299 – 300].
Общие силы советской группировки, предназначенной для действий в Польше, составляли 8 стрелковых, 5 кавалерийских, 2 танковых корпусов, 21 стрелковую, 13 кавалерийских дивизий, 16 танковых, 2 моторизованные бригады, Днепровскую военную флотилию (оперативно была подчинена командованию БФ), 617 588 человек[9 - Есть и другие данные о численности группировки Белорусского и Украинского фронтов на начало освободительного похода. Так, по данным авторского коллектива генерала Г.Ф. Кривошеева, приведённым в книге «Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооружённых сил. Статистическое исследование» (М., 2001 г.), Украинский фронт насчитывал на 17 сентября 1939 года 265 714 человек, Белорусский – 200 802 человека. Общая численность, таким образом, 466 516 человек [70; 187]. Авторы ссылаются на следующие архивные данные: ЦГАСА (так до июня 1992 года назывался РГВА), ф. 37977, оп. 1, д, 187, л, 85 – 128; д, 193, л. 146; д. 215, л. 72, 82; д. 217, л. 26 [70; 187].], 4 959 орудий и миномётов, 4 736 танков. Действия наземных сил советских фронтов поддерживала мощная авиационная группировка, насчитывавшая 3 298 самолётов различных типов [56; 298].
Несколько слов о силах польской армии в восточных районах страны. Никаких крупных войсковых контингентов непосредственно на советско-польской границе у поляков не было. Причина этого вполне ясна – основная масса польских войск была задействована в боевых действиях с немцами. Разумеется, граница охранялась войсками пограничной стражи (так называемой КОП – Корпус охраны пограничной). Общая их численность на советско-польской границе составляла около 12 тысяч человек (25 батальонов и 7 эскадронов) [56; 298 – 299]. В ряде городов были гарнизоны.
Малочисленность и слабость польских войск в приграничных районах на востоке страны была хорошо известна советской разведке. Так, разведка 4-й армии докладывала армейскому командованию:
«…Погранполоса до р. Щара полевыми войсками не занята, а батальоны КОП по своей боевой выучке и боеспособности слабы…Серьёзного сопротивления со стороны польской армии до р. Щара ожидать от поляков мало вероятно»[10 - Орфография и стилистика документа сохранены][56; 299].
Однако разведчики Белорусского фронта не зря писали только о территории до реки Щара. Дело в том, что при движении на запад количество польских войск должно было значительно увеличиться хотя бы в силу того, что многие их части и соединения отступали под ударами вермахта именно в восточные районы страны. В данной связи весьма характерно, что в плену Красной Армии оказалось больше польских военнослужащих, чем в плену у немцев (454 700 человек против 420 000 человек) [56; 404].
К вечеру 16 сентября войска Белорусского и Украинского фронтов были развёрнуты в исходных районах для наступления.
Перед войсками Белорусского фронта ставились следующие задачи. 3-я армия наносит удар на Свинцяны, овладев которыми, движется на Вильно. 11-я армия наступает на Лида, Ошмяны, после взятия которых выделяет часть сил для движения на Вильно. Конно-механизированная группа овладевает Новогрудком, Слонимом и продолжает наступление в направлении Волковыска. 4-й армии следовало действовать в направлении на Барановичи, обеспечивая левый фланг конно-механизированной группы, а затем развивать наступление на Кобрин. 10-я армия должна была двигаться во втором эшелоне Белорусского фронта, за конно-механизированной группой, продвигаясь на фронт Новогрудок, Городище, а затем – на Дворец [56; 287 – 288; 313].
Директива, полученная войсками Украинского фронта, предусматривала, что 5-я армия будет наступать на Ровно, Луцк и к исходу второго дня наступления овладеет Луцком. 6-я армия нацеливалась на Тарнополь, Львов и к исходу 18 сентября занимала Буск, Перемышляны, то есть вплотную подходила к Львову. 12-й армии предстояло двигаться на Чертков и на второй день операции овладеть Станиславом [56; 288 – 289], [86; 9].
Глубина действий войск Белорусского и Украинского фронтов устанавливалась по линии латвийской, литовской и германской границ, далее по рекам Писса, Нарев, Висла и Сан (т.е. по границе сферы советского влияния, определённой секретным протоколом к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 года), по венгерской и румынской границам [28; 59 – 60], [56; 288 – 289], [81; 82].
Советские войска получили приказ не применять оружие против польских военнослужащих, если последние не будут оказывать сопротивления [86; 9]. Но, как отмечает С.М. Штеменко, непосредственный участник событий, «готовились, однако, к худшему» [86; 9], т.е. на лёгкую увеселительную прогулку никто не рассчитывал. Хотя о слабости польских войск в восточных районах страны командованию РККА было известно, но возможности ожесточённого сопротивления с их стороны никто не исключал. поэтому предписывалось не «ввязываться во фронтальные бои на укреплённых позициях противника, а, оставляя заслоны с фронта, обходить фланги и заходить в тыл, продолжая выполнять поставленную задачу» [56; 288].
Для обеспечения высоких темпов продвижения советских войск командование обоих фронтов создало ещё до начала операции в составе каждой из наступающих армий подвижные группы и отряды из танковых и кавалерийских частей и соединений. Так, в 3-й армии БФ в подвижную группу входили 24-я кавалерийская дивизия и 22-я танковая бригада. Подвижный отряд 6-й армии УФ включал 2-й кавкорпус и 24-ю танковую бригаду. А 12-я армия УФ представляла собой, по сути, фронтовую подвижную группу, так как имела в своём составе 2 кавалерийских корпуса (4-й и 5-й), 1 танковый корпус (25-й) и 2 отдельные танковые бригады (23-ю и 26-ю) [36; 248], [56; 299].
Итак, в 5.00 17 сентября 1939 года советские войска пересекли польскую границу. Переход границы практически на всех направлениях прошёл спокойно – части КОП в большинстве своём, не оказывая сопротивления, отходили в западном направлении. Хотя где-то они попытались преградить дорогу советским войскам. Так, например, было в районах Подволочиска, Гусятина и Залуче, где действовала 6-я армия Украинского фронта, или на участке наступления 3-й армии Белорусского фронта. Однако сопротивление польских пограничников было быстро сломлено [56; 300, 303]. Проходившие на границе бои не были упорными и ожесточёнными. Скажем, подвижные части 3-й армии, продвинувшиеся к вечеру 17 сентября на польскую территорию до населённых пунктов Глубокое и Дуниловичи, чем выполнили задачу дня, понесли следующие потери: 3 человека убитыми при боестолкновениях с бойцами КОП, 12 утонувших при переправах через реки и 24 раненых. При этом со стороны польских пограничников потери составили 21 человек убитыми и 102 пленными [56; 303]. Т.е. можно сделать вывод, что наши части несли безвозвратные потери в большей степени от плохой организации переправ через водные преграды, чем от действий польских войск.
Последние же на участках наступления обоих советских фронтов часто находились в дезорганизованном состоянии, не оказывая подходящим частям РККА совсем никакого сопротивления. И причиной этой дезорганизации было поведение наших военных. Позже начальник штаба польского Главного командования генерал Стахевич запишет, отразив тем самым общую существовавшую в те дни тенденцию: «Польские войска дезориентированы поведением большевиков, потому что они в основном избегают открывать огонь» [65; 1]. Но уже 17 сентября около 14.00 в штабе Главного командования Войска Польского была получена телеграмма от командира гарнизона в Луцке (полоса наступления 5-й армии Украинского фронта) генерала бригады Скуратовича, в которой говорилось: «Сегодня в 6 часов границу перешли советские колонны – одна бронетанковая под Корцем, другая бронетанковая под Острогом, третья кавалерии с артиллерией под Дедеркалами. Большевики идут с открытыми люками танков, улыбаются и машут шлемами. Около 10 часов первая колонна достигла Гощи. Спрашиваю, как мы должны поступить (выделено нами – И.Д., В.С)?» [56; 301].
Советские войска исполняли полученный приказ – по польским войскам первыми огня не открывать. Наши солдаты и командиры относились к польским военнослужащим с демонстративной доброжелательностью, угощали папиросами, говорили, что пришли на помощь против немцев [56; 301]. Что в таких условиях говорить о рядовых польских солдатах, если даже польские генералы на местах, как мы видели, не знали, что им делать.
На местах ждали распоряжений главнокомандующего – маршала Рыдз-Смиглы. Последний, находясь на самой румынской границе, в Кутах[11 - Любопытная ирония названия населённого пункта. В славянских языках слово «кут» означает «угол» (в русском это слово из употребления вышло, но сохранились его производные – «закут», «закуток», фамилия Кутепов). Маршал Рыдз-Смиглы «защищал» Польшу, сидя в «медвежьем углу» у самой румынской границы.], очевидно, тоже не мог определиться, как реагировать на русское вторжение с такой «манерой поведения» вторгшихся, ибо только в 23.40 17 сентября в войска по радио был передан его приказ следующего содержания: «Советы вторглись. Приказываю осуществить отход в Румынию и Венгрию кратчайшими путями. С Советами боевых действий не вести, только в случае попытки с их стороны разоружения наших частей. Задача для Варшавы и Модлина, которые должны защищаться от немцев, без изменений. Части, к расположению которых подошли Советы, должны вести с ними переговоры с целью выхода гарнизонов в Румынию или Венгрию» [56; 301 – 302]. Продолжать сопротивление было приказано лишь частям КОП, отступавшим от Збруча к Днестру, и частям, прикрывавшим «румынское предмостье» [56; 302].
После отдачи этого приказа Рыдз-Смиглы «героически» пересёк румынскую границу, а польские войска на русском фронте стали действовать так же, как на германском, где лишённые центрального командования уже 6 – 7 сентября они поступали на свой страх и риск в каждом конкретном случае.
Преимущественно польские регулярные части добровольно складывали оружие перед войсками Красной Армии. Порой они сами просили наших командиров взять их в плен. Подобный курьёз случился, например, на стражнице Михайловка (участок наступления войск Белорусского фронта). Находившийся там польский батальон сопротивления советским войскам не оказал и трижды обращался к командованию проходивших мимо частей РККА с просьбой взять его в плен [65; 1]. Случай не стал чем-то исключительным и повторялся затем неоднократно.
Какие-то польские части и соединения, выполняя приказ Рыдз-Смиглы, пытались продвинуться к румынской, венгерской и литовской границам (последнее, кстати, приказом польского главкома не предусматривалось, но уж больно далеко польским войскам, находившимся на северо-востоке страны, было до Румынии и Венгрии). При встрече с нашими войсками они, как правило, предпочитали сдаться.
Однако триумфальным шествием без единого выстрела освободительный поход Красной Армии всё же не стал. Были и бои, иногда чрезвычайно ожесточённые. Причём, наиболее упорно сопротивлялись отряды польской жандармерии, пограничников и добровольцев из мирного населения.
В полосе Белорусского фронта около суток защищались отдельные польские отряды в Вильно (с вечера 18 до вечера 19 сентября). Штурмовавшие город подвижные отряды 3-й и 11-й армий фронта понесли, впрочем, незначительные потери (около 20 человек убитыми и около 30 ранеными). Характерно, что регулярные польские части преимущественно ушли из города (около 10 тысяч человек польских военнослужащих сдались в районе Вильно в плен советским войскам), а палили на улицах города в основном жандармы и отряды, составленные из студенческой молодёжи [56; 305 – 308].
Наступавшая от Лиды на Гродно моторизованная группа 16-го стрелкового корпуса 11-й армии под командованием комбрига Розанова 20 сентября столкнулась у населённого пункта Скидель с польским карательным отрядом численностью около 200 человек, подавлявшим антипольское выступление местного белорусского населения. Группа Розанова атаковала карателей и разбила их, потеряв при этом 1 бойца раненым, 1 бронемашину подбитой и 1 танк повреждённым [56; 308 – 309].
Затем, с 21 сентября, группа Розанова стала участницей боёв за Гродно, которые с 20 сентября вели части и соединения конно-механизированной группы Белорусского фронта. Первыми к городу вышли танки 27-й танковой бригады 15-го танкового корпуса. Заняв к вечеру 20 сентября южную окраину города, танкисты попытались по мосту через Неман прорваться в центр города. Нескольким машинам это удалось, но, не имея поддержки пехоты, танкисты вынуждены были отступить [56; 310 – 311].
Вечером 20 сентября в бои за Гродно с советской стороны включился 119-й стрелковый полк 5-го стрелкового корпуса КМГ, а 21 сентября – 101-й стрелковый полк этого же корпуса, 20-я мотобригада 15-го танкового корпуса КМГ и подвижная группа Розанова. Бои закончились в ночь на 22 сентября, когда польский гарнизон, состоявший не только из регулярных частей, но и из отрядов полиции, жандармерии и ополченцев, покинул город [56; 313].
Бои за Гродно стоили частям РККА 57 убитых, 159 раненых, 19 подбитых танков и 4 бронемашин. Поляки потеряли убитыми 644 человека, 1 543 военнослужащих были взяты в плен [56; 313].
Вечером 22 сентября 1939 года передовой отряд 6-го кавалерийского корпуса КМГ вступил в Белосток. Здесь столкновений с польскими войсками не было, так как город уже с 15 сентября был занят немцами [52; 267]. Вот как описывает вступление в город командир передового отряда Исса Плиев (в будущем – дважды Герой Советского Союза, генерал армии):
«Когда наши казаки прибыли в город, тысячи горожан высыпали на безлюдные доселе улицы и устроили красноармейцам восторженную овацию. Немецкое командование наблюдало эту картину с нескрываемым раздражением: контраст со встречей вермахта был разительный. Немецкие части поспешили покинуть Белосток» [65; 1].
Здесь надо отметить, что занятие Белостока частями 6-го кавкорпуса и отход из него немцев происходили не вдруг. Поскольку советские части и соединения повсеместно стали входить в соприкосновение с немецкими, то 21 сентября в Москве был подписан советско-германский протокол, устанавливавший демаркационную линию между войсками РККА и вермахта [28; 151 – 153], [56; 330 – 332]. Эта демаркационная линия в целом соответствовала границе сфер влияния в Польше, установленной секретным протоколом к пакту Молотова – Риббентропа. Белосток оказывался в советской зоне. Поэтому немцам и пришлось уходить оттуда. Причём, процедура отвода немецких частей из Белостока 21 сентября была согласована на переговорах в Волковыске между командованием XXI армейского корпуса немцев, части которого находились в Белостоке, и командованием нашего 6-го кавалерийского корпуса [56; 267, 336].
Войска 4-й армии Белорусского фронта наступали на фронте Снов, Жиличи с задачей достигнуть этой линии уже 17 сентября. В 22 часа 29-я танковая бригада заняла Барановичи. Первым в город вошёл танковый батальон под командованием И.Д. Черняховского, будущего командарма и комфронта во время Великой Отечественной. В районе Барановичей в плен было взято до 5 тысяч польских солдат. Уже 18 сентября 29-я и 32-я тбр 4-й армии вышли на реку Щара, ту самую, с рубежа которой ожидалось возрастание сопротивления польских войск. Однако более-менее серьёзные боестолкновения с поляками произошли только 21 сентября, а до этого войска армии 19 сентября заняли Пружаны (29-я тбр), 20 сентября – Кобрин (32-я тбр). На следующий день 32-я тбр вела бой с отрядом поляков численностью до 300 человек за обладание Городцом. Поляки были разбиты, Городец взят, танковая бригада потеряла при этом 6 человек убитыми, 2 ранеными и 3 танка. Один из танков, производя разведку в сторону населенного пункта Антонополь, вступил в бой с польским отрядом. У машины была разбита гусеница. На предложение поляков сдаться экипаж (Мухин, Ефимов, Лаговской) ответил отказом и вёл огонь по противнику до последней возможности. Поляки обложили танк хворостом, облили бензином и подожгли. Героический экипаж погиб [56; 313 – 315].
Остававшаяся в Пружанах до 22 сентября 29-я танковая бригада (командир – комбриг С.М. Кривошеин), выслав разведку в сторону Бреста, уже 20 сентября установила контакт с немцами у Видомиля. Именно эта бригада чуть позже займёт Брест, и именно она, якобы, будет участвовать в совместном с немцами параде в этом городе. Более подробно на вопросе так называемого взаимодействия РККА и вермахта в Польше мы остановимся несколько ниже.
23-й отдельный стрелковый корпус Белорусского фронта, развёрнутый в Полесье, получил приказ перейти границу только в 16.25 18 сентября. Уже 19 сентября части корпуса вели бой с польскими частями КОП в районе Кожан Городка. Продолжая наступление, корпус в течение вечера 20 сентября, последующей ночи и утра 21 сентября вёл неинтенсивный бой за овладение Пинском. Общие потери корпуса за 18 – 21 сентября составили 7 человек убитыми и 9 ранеными. 22 сентября корпус, уже будучи включён в состав 4-й армии (21 сентября), продвинулся и занял Ясново [56; 315 – 316].
В целом, в период с 22 по 29 сентября войска Белорусского фронта выходили на демаркационную линию, определённую советско-германским протоколом от 21 сентября. Каких-то серьёзных боестолкновений с польскими войсками части и соединения фронта не имели. На данном этапе было, пожалуй, куда важней и сложней контактировать и взаимодействовать[12 - Слово «взаимодействовать», если честно, очень подмывает взять в кавычки. Уж очень своеобразным и «огнеопасным» было это взаимодействие.] с войсками вермахта, чем сражаться с отдельными разрозненными отрядами поляков. Так, оперативная сводка Генштаба РККА за 27 сентября все боевые действия с польскими войсками, произошедшие к исходу дня 27 сентября на участках обоих советских фронтов, характеризует весьма лаконично как продолжающиеся «операции по очищению Западной Белоруссии и Западной Украины от остатков польских войск…» [81; 128]. Собственно, 28-го числа с капитуляцией остатков остатков польских войск, располагавшихся в августовской пуще, боевые действия Белорусского фронта прекратились [56; 348 – 349], [65; 1 – 2]. Исключением стал крайний южный участок фронта, по сути, даже тылы фронта на южном участке, где войска 4-й армии вели бои с частью польской оперативной группы «Полесье». Бои эти длились до 30 сентября включительно. Однако главная роль в нанесении поражения ОГ «Полесье» принадлежит Украинскому фронту см. ниже).
К 29 сентября войска Белорусского фронта находились на линии Щучин – Стависки – Ломжа – Замбрув – Цехановец – Косув – Ляцки – Сокулув-Подляцки – Седльце – Лукув – Вохынь. За 12 суток похода фронт потерял 316 человек убитыми и умершими, 3 человека пропали без вести, 642 были ранены [56; 340], [65; 2].
Войска Украинского фронта также 17 сентября перешли польскую границу и стали продвигаться вглубь страны. Общая тенденция в полосе наступления фронта была та же, что и у его северного соседа – Белорусского фронта – польские регулярные части в большинстве своём сопротивление Красной Армии не оказывали и либо старались уйти к румынской и венгерской границам, либо сдавались в плен. Однако надо отметить, что всё-таки войскам УФ пришлось повоевать с поляками в большей степени, чем войскам БФ. И, кроме того, в полосе фронта чаще имели место инциденты с войсками вермахта.
Наступавшая на северном фланге Украинского фронта 5-я армия, сломив в ряде приграничных боёв слабое сопротивление польских пограничников, продвигалась на запад походным порядком, практически не имея столкновений с противником. Уже около 18.00 17 сентября передовой отряд 45-й стрелковой дивизии 15-го стрелкового корпуса занял Ровно, разоружив в городе ряд польских частей, сдавшихся без боя.
18 сентября также без сопротивления со стороны поляков войска 5-й армии овладели Дубно (36-я тбр 8-го ск армии), где в плен было взято 6 тысяч польских военнослужащих, Рогачувом (36-я тбр; в плен взято 200 польских солдат и офицеров), Луцком (36-я тбр и разведбат 45-й сд), в районе которого были разоружены и пленены 9 тысяч поляков [56; 318].
С 19 сентября сопротивление польских войск на фронте 5-й армии усилилось. 60-я стрелковая дивизия 15-го стрелкового корпуса завязала бои за овладение Сарненским укреплённым районом. В ходе боёв 19 – 20 сентября советские войска прорвали УР на фронте Тынне – Князь – Село и 21 сентября вступили в Сарны. Польские части отступили в Полесье [56; 317].
87-я стрелковая дивизия этого же корпуса 19 сентября в районе Костополя вступила в бой с противником силой до двух пехотных полков с артиллерией. В ходе боя польский отряд был разбит и 1,5 тысяч его солдат попали в советский плен. Трофеями наших войск стали 25 орудий. 21 – 22 сентября части этой же дивизии на рубеже Навуз, Боровичи вели бои с укрепившимися польскими частями. Поляки были разбиты и отступили. Советской стороне бои под Навузом и Боровичами стоили 99 убитых и 137 раненых. Поляки убитыми и ранеными потеряли 260 человек, 120 польских военнослужащих попали в плен [56; 317].
В ночь с 19 на 20 сентября 36-я танковая бригада 8-го стрелкового корпуса завязала бой за Владимир-Волынский, который закончился 20 сентября капитуляцией польского гарнизона города [56; 318].
