скачать книгу бесплатно
– Что?
– Подари мне губы, язык и эту вещь, что находится внизу. Я уже не смогу без них.
– Ты с ума сошла. Но даже если я и сделаю это, тебя просто не пропустит таможня, найдя тысячу причин.
– И главной будет нелегальный вывоз национальных сокровищ.
– Ну ты и сказанула!
– Хорошо, если ты не можешь отдать мне это, тогда не женись. Не женись хотя бы лет до тридцати.
– Странные эти женщины – ни себе ни людям. Ничего, к сожалению, обещать не могу. Про себя по крайней мере. А то, что случится с тобой, уже ясно.
– Что тебе ясно?
– Вспомни мое предсказание? Все случилось, как я тебе и обещал тогда. Помнишь, мы сидели с тобой в кафе, и я рассказывал тебе про твою будущую жизнь.
– Нет, я уже все позабыла.
– Я говорил, что институт ты бросишь на втором курсе. Потом уедешь. Осталось сбыться последнему предсказанию.
– Какому?
– Выйти замуж.
– А за кого? Предскажи мне мужа получше.
– К получше я буду ревновать. Я предскажу тебе среднего.
– Если ты меня любишь, сделай, как я прошу. Ты же меня еще любишь?
– Я тебя ревную, в том числе и к твоему будущему мужу. Ладно, предсказываю тебе хорошего человека.
– И главное, закажи там, чтобы в постели был как ты.
– Это невозможно.
– Я прошу.
– Хорошо, но предсказание сбудется только в том случае, если ты не будешь слишком разборчивой и выйдешь замуж за первого понравившегося тебе парня, даже если тебе будет казаться, что где-то совсем рядом ждет более удачная партия. Обещаешь?
– Обещаю…
***
Они сидят на заднем сиденье такси, которое, покачиваясь, мчится по ночным улицам. Ее голова лежит у него на плече, и он иногда целует ее висок и волосы.
Почему они расстаются? Этого никто сказать не сможет. Она не может жить здесь. Ее гонит страх перед будущим в этой стране. Ее зовет отец и призрак новой жизни. Или, быть может, это говорит пресловутый голос крови? Может быть, ему бросить все и уехать с ней? Нет. Невозможно. Он не может жить там. Да и в качестве кого?
Сейчас они бегут за чем-то без оглядки, страшась привязаться друг к другу по-настоящему. Они хотят быть свободными от всего и боятся глубоких и искренних чувств. А потом, на вершине своего успеха или в тупике неудачи, оглянутся назад в поиске того настоящего и живого, чем когда-то так легко, без сожаления пренебрегли, и окажется, что в жизни ничего, кроме памяти их чувств, не существует. Все остальное: деньги, вещи, приятная и ненапряженная жизнь – существует вне людей и в силу своей самодовлеющей ценности готово предать их бренное тело в любую минуту.
Ушедшая молодость окажется счастливым временем, когда они жили волшебной мечтой о вечном празднике в освещенном яркими витринами и красочной рекламой вечернем городе. Где на улицах встречаешь загадочно красивых мужчин и женщин. Где каждая дверь таит в себе вход во влекущий мир вечного праздника, неожиданных встреч, мимолетных поцелуев и неумирающей музыки.
Сейчас им кажется, что все еще впереди. И чувства, переживаемые сейчас, – это лишь подготовка к другим настоящим чувствам, которые ждут где-то там, в другой, полной счастливыми событиями жизни.
Таксист время от времени весело поглядывает на них в зеркальце заднего обзора. Что он думает об этих двух прижавшихся друг к другу молодых людях? На вид ему лет сорок. Его молодость давно позади. Был ли в его жизни такой вечер?
– Завидую я вам, молодым – вдруг произносит таксист сожалеющим о чем-то голосом.
– Чему же вы завидуете? – спрашивает он.
– Всему: молодости, красоте, беззаботности. Тому, что вы можете вот так ехать обнявшись, и целоваться в такси, и вообще где угодно…
– Вот здесь направо, и остановите возле того подъезда, – попросил Никита и достал деньги расплатиться.
***
– Посмотри на часы, мы стоим уже скоро как час.
– Что ты все время поглядываешь на эти проклятые часы, как будто боишься, что я их украду?
– Я беспокоюсь о тебе. Как ты будешь возвращаться домой?
– Это мои проблемы. Но, может быть, ты уже торопишься на самолет?
– Ты должен понять, я не могу не ехать. Если бы это было в моих силах, я бы не расставалась с тобой никогда.
– Возможно, это к лучшему. Каждый ищет в жизни свою дорогу.
– Я больше не могу. Еще минута, я разревусь и никуда не поеду. Поцелуй меня на прощание. И не вздумай приехать в аэропорт. Это будет слишком тяжело для меня. Все эти плачущие родственники, дурацкое оформление, таможня. Ты же знаешь, как у нас это все происходит. Я просто не выдержу. Хорошо?
– Хорошо.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Давай прощаться.
– Я тебя прощаю.
– И я тебя. Пока!
– Пока!..
Одна С Половиной Недели
Они встретились два года спустя в маленькой, окруженной врагами средиземноморской стране.
Когда Глория уезжала в Израиль, Никита был уверен, что она едет со всей семьей, но оказалось, что семья (мама, брат и бабушка) ждет статуса беженцев в американском посольстве, между тем как Глория решилась ехать в незнакомую страну совершенно одна, на свой страх и риск.
Мать и все родственники уговаривали ее подождать, ведь до получения статуса осталось совсем недолго. Однако ее непреодолимое желание быть самостоятельной во всех своих, даже неверных, решениях перевесило все доводы разума.
В этом сочетании несовместимых желаний, капризов и комплексов была она вся. Ее внешняя хрупкость и утонченность уживались с каменной твердостью и неимоверным упрямством.
Тогда это показалось Самолетову великолепным выходом из сложившейся ситуации, поскольку это было ее добровольным решением, и в том, что они расстаются, никто не виноват, кроме общего течения жизни. Его самовлюбленное «я» даже попыталось встать в позу обиженного: ведь получалось, что это она его бросает. Но в глубине души он знал, кто из них двоих совершил предательство и кто по-настоящему страдал, а кто всего лишь придумывал себе образ пострадавшего от несчастной любви.
Они простились, и Глория уехала. Между тем Самолетова бросало от одного занятия к другому. Он торговал оргтехникой и водкой, работал на телевидении и в рекламе, пробовал писать статьи в газеты и рассказы для эстрады, пока его интерес не остановился на Интернете, где ко всеобщему удивлению (но более всего к его собственному) он научился сочетать бизнес и творчество и при этом еще иметь столько свободного времени, сколько он пожелает.
Отношения с девушками складывались в том же духе. Их было не так чтобы много, но достаточно для того, чтобы он понял, как трудно среди них найти не просто партнера для секса, но еще и родственную душу.
Однажды, разбирая свой письменный стол, он наткнулся на закатившийся в угол простенький, но изящный «магендовид» с ушком, чтобы носить на цепочке. Эту шестиконечную звездочку Давида ему как-то подарила Глория, обожающая всякие побрякушки – вернее, он сам выпросил у нее на память. «Интересно, где она сейчас и что с нею?» – подумал он.
Он стал вспоминать их отношения и неожиданно понял, что в ней было все то, что последнее время он искал во всех своих партнершах. Более того, в сексуальный трепет его приводили исключительно женщины, внешне похожие на Глорию.
Он вспомнил ее хрупкий облик с изящными национальными чертами, не оставляющими равнодушным ни одного мужчину, ее не по-женски парадоксальный ум, что создавало между нею и другими, менее умными, мужчинами барьер несовместимости. Никита же с его манерой играть в разговоре понятиями и смыслами умел этот барьер легко преодолевать.
Никита узнал ее адрес и телефон у ее родных, которые к тому времени уже сидели на чемоданах, готовясь к отъезду в Штаты. Затем он написал ей прочувствованное письмо – обычный любовный бред. Как ни странно, через месяц пришел ответ. Похоже, Глория переживала не лучшие времена в процессе своей адаптации к новой жизни. Свалившиеся на нее несчастья – отсутствие денег, неопределенность дальнейшей судьбы, одиночество – удачным образом совпали с его внезапно вспыхнувшим чувством. Читая письмо, в котором Глория недоумевала, почему он вдруг вспомнил ее, и признавалась, что и он ей по-прежнему дорог и что она по нему безумно скучает, Никита плакал.
В тот же день Самолетов позвонил ей в Израиль и сказал, что он летит к ней.
К тому времени он из изящного остроумного юноши, которому женщины достаются с неимоверным трудом, наш герой превратился в грубого волосатого мужчину, которому женщины покоряются с поразительной легкостью. Она же из хрупкого худенького мальчишки превратилась в обворожительную женщину с необычайно красивой грудью, как раз такой, какую он любил еще с детства, и стойким до упрямства характером.
– Не приближайся ко мне, – сказала она, когда он появился перед ней в комнате общежития Иерусалимского университета, – Я тебя боюсь.
– А я и не приближаюсь, – сказал он, целуя ее в ушко.
– Не раздевай меня, – сказала она, – я стесняюсь.
– А я и не раздеваю, – сказал он, освобождая ее смуглые бедра от белоснежных трусиков.
– И не вздумай раздеваться сам, – сказала она.
– И в мыслях не держу, – сказал он, отбрасывая свои.
– Ты зверь, и я буду сопротивляться! – воскликнула она.
– Изо всех сил? – поинтересовался он, укладывая ее на постель.
– Изо всех, – ответила она – Только закрой дверь на ключ и прикрой получше шторы…
* * *
Несколько часов спустя молодые люди вышли в обволакивающую теплоту вечера за охраняемую ограду студенческого городка, расположенного на горе – одной из самых высоких в окрестностях. Внизу, на холмах, расчерченный светом улиц и переулков, раскинулся библейский город, до сих пор не поделенный между народами.
В одной руке Никита держал тяжелую сумку, а в другой нес ее невесомую ладонь, вернее, она, как всегда, сжимала в кулачке указательный палец его руки. Сегодня был последний день, когда Глория должна была выехать из общежития на студенческие каникулы под угрозой безжалостной администрации начислить плату за весь следующий месяц проживания.
В этот час еврейский саббат уже начался, а потому в городе не было иного способа передвижения кроме собственных ног да плюющих на религию таксистов. Надежды на то, что они сядут на автобус, идущий к морю, где поселятся в каком-нибудь отеле, неожиданно рухнули из-за его незнания местных обычаев. В результате они в полной растерянности оказались ночью на улице, не зная, что делать и куда идти дальше.
В этой стране из всех своих знакомых Никита мог позвонить только Вольдемару – когда-то своему лучшему другу, красивому, но убийственно флегматичному парню. Год назад Вольдемар с матерью и старшей сестрой по туристической путевке подался к Средиземному морю, на историческую родину отца, где и остался в поисках лучшей жизни. Как молодой и очень талантливый выпускник Бауманки, специалист в области сопротивления материалов, он смог найти только одну работу, практически по специальности – грузчиком.
Никита нашел ближайший телефон-автомат с обязательной инструкцией по пользованию на русском языке рядом с арабским и ивритом и набрал телефон своего друга.
– Вовка, привет! – радостно воскликнул он, услышав в трубке рассудительное и как всегда грустное: «Алле!»
– Никита, это ты? Куда ты пропал? Приехал навестить и исчез. Я же беспокоюсь!
– Да ты понимаешь, так получилось. Я сейчас с Глорией. Она передает тебе большой привет.
– Ей тоже – большой, – с явной ревностью в голосе пробубнил Вольдемар. – А вы где?
– Да вот, понимаешь, такая незадача – мы нигде…
– В каком смысле?
– В смысле, мы на улице и ищем пристанище на сегодняшнюю ночь. Только на одну ночь, а завтра мы уедем к морю.
В трубке послышалось напряженное сопение Вольдемара.
– Да-а, – задумчиво протянул он, – и что же вы намерены делать?
– Вовка, выручай, – пошел в лобовую атаку Никита, – мы у тебя сегодня как-нибудь разместимся, а? Только на одну ночь.
Носовое сопение в трубке усилилось.
– А где же вы будете спать?
Никита представил себе маленькую двухкомнатную квартирку без прихожей, в которой каморка Вольдемара служила одновременно и гостиной, и столовой, и классом, где он давал уроки физики балбесам, поступающим в университет. Комнату, где обитали мама и сестра, Самолетов не видел, но, похоже, она была еще меньше.
– Ну, на той кровати, где я ночевал, – как можно более непринужденно, но уже без особой надежды, предложил Никита.
– Ты хочешь на ней разместиться вдвоем?
– Нет, нас тут еще пять человек с чемоданами… – начал злиться на себя, на Вольдемара и на весь мир Никита. – Конечно, вдвоем. Обещаю тишину и порядок.
Он почти физически почувствовал душевные муки человека, находящегося на том конце провода.
– Ты только пойми меня правильно, – после минутной паузы начал его бывший друг, – у меня на руках мать и сестра, и…
– И?.. – уже все понял Никита.
– … и они не поймут, если ты будешь ночевать здесь с девушкой.
Никита представил себе вечно раздраженную, измученную здешней жарой маму Вольдемара. Затем он вспомнил его давно потерявшую надежду выйти замуж очень амбициозную тридцатилетнюю сестру, не способную, а скорее и не желающую ни выучить иврит, ни найти здесь хоть какую-то работу. На секунду ему стало невыносимо жаль придавленного столь тяжкой ношей Вольдемара – умного и романтичного юношу, писавшего когда-то очаровательные грустные стихи на полях физических расчетов.
– Извини, Вовка, я об этом не подумал, – вдруг понял всю нелепость своей просьбы Никита.
– Ты только не обижайся, – грустно ответил Вольдемар. – Если бы ты был один, тогда нет вопросов…
