скачать книгу бесплатно
Лана, увидев его трусы, скептически хмыкнула:
– Странные вы люди, американцы, вы можете стоять и рыдать, когда поднимают американский флаг, и в то же время носить трусы, сшитые из той же материи.
– Наоборот, это очень патриотично. – довольно улыбаясь, заверил ее Юлик, – Накрывать самое дорогое, что есть у мужчины, национальным флагом.
– Ну да, обычно флагом еще накрывают гробы.
– Эй, только без намеков! У меня там все очень живое. Хочешь попробовать?
– Еще чего! Никита, подвинься, – и Лана ловко, перепрыгнув через американца, нырнула под одеяло рядом с молчаливо наблюдающим за происходящим Самолетовым.
– Ты не волнуйся, у меня и презервативы с собою есть, – Юлик, как фокусник, вытащил и предъявил в полутьме упаковку из двенадцати презервативов. Вот что, оказывается, он доставал из своей сумки.
– О-о-о,– уважительно протянула девушка, – Так много! Вот это самомнение. Зачем они тебе?
– Ну так, на всякий случай, – слегка обиженно ответил он. – Нас же двое, как никак.
– Еще чего! – Лана удобно устроилась между двумя мужчинами и, томно глядя вверх, мечтательно заявила, – Двое – это слишком много. Натирать будет.
– А мы, чтобы в одном месте не натирало, будем делать это в трех возможных у женщины вариантах, – с энтузиазмом предложил Юлик. – Ты согласна?
– Нет! Я согласна только на два.
– Ну хорошо, – прикинув что-то в голове, продолжал наступать американец, – верх исключаем…
После чего он просунул руку под одеялом и стал деловито расстегивать лифчик у опешившей от такой стремительности девушки. Она не стала сопротивляться, она лишь вопросительно посмотрела на реакцию Никиты. Но тот, словно загипнотизированный, смотрел, как Юлик без стеснения снимает с Ланы верхнюю часть туалета и также не спеша начинает подбираться к нижней. Чтобы ему было удобнее, Юлик откинул одеяло, и, стягивая с Ланы трусики, посмотрел на своего приятеля, мол, ну чего же ты, давай помогай. Но Самолетов никак не отреагировал и на этот призыв, он был как будто в параличе, не зная, что делать. И здесь произошло неожиданное. Как только Юлик потянулся к своему звездно-полосатому флагу, чтобы разоблачиться, Лана уперлась спиной в Никиту, а двумя ногами резко сбросила рыхлого американца на пол.
– Ты что! – крикнул тот, вскакивая на ноги.
– Не шуми! – немного запыхавшись ответила взбунтовавшаяся девушка, – Забыл про Любу? Или ты хочешь ее разбудить?
– А что такого! Мы могли бы весело провести время.
– Только не со мной, – твердо заявила Лана. – Бери одно одеяло, подушку и марш спать на кухню.
– Ты уверена? —потирая ушибленную задницу, хмуро спросил американец.
– Уверена, уверена! Ты что, еще не понял, я не проститутка, и не собираюсь спать с вами двоими!
– А никто так и не считал. – Юлик почти виновато посмотрел на Самолетова, который едва сдерживался от смеха. – Я же пошутил.
Кажется, шутка и в самом дела оказалась удачной, потому как Самолетова наконец по серьезному разобрало, и он, накрывшись одеялом с головой, принялся дико ржать… но это продолжалось недолго. Лана откинула одело с его головы и грозно приказала:
– А ты чего тут веселишься? Ну-ка, взял руки в ноги и тоже спать на кухню!
– Ха-ха! И я тоже? – Самолетова скрутил новый спазм смеха.
– Тоже, тоже! – и Лана, не смотря на свою хрупкость, выпихнула его из постели.
– Шутники хреновы, а ну марш, и чтобы до утра я вас не видела!
– Как же мы на полу будем спать, там холодно, – переминаясь с ноги на ногу на холодном паркете, жалостливо спросил Никита.
– Хорошо, – смилостивилась девушка, – можете расположиться в ванной, там тепло.
– Лана! – умоляюще воскликнул Самолетов, глядя на демонстративно одевающую, словно пояс верности, нижнее белье девушку.
– Идите, идите! Если в вас осталась хоть капля совести…
Против такого аргумента молодым людям возразить было нечего.
Прихватив пару шуб, которые Юлик достал из встроенного шкафа в коридоре, они кое-как устроились в еще не высохшей ванне, и раздосадованно уставились в полутьме друг на друга:
– Так, а теперь ты все расскажешь, – требовательно заявил Самолетов, – кто такая Лана и откуда ты ее знаешь?
– А ты думал, она блядь?
– Если честно – да.
– Ладно, братан, слушай, – у Юлика загорелись глаза, как у болтливого человека, которому нетерпится поведать всему миру презанятную историю, – на самом деле я познакомился с нею еще в Америке.
– Что же ты сразу не сказал! – недовольно перебил его Никита.
– А что это меняет, братан? Это фантастическая история! Представляешь, в один прекрасный день мы с моим другом Кевином попадаем в Оушен-Сити и вечером идем в местный клуб. И оу! Что же мы видим? Посередине клуба танцуют две стройные девушки. Мы не понимаем, что происходит; видим только, что к ним подойти практически невозможно, так как вокруг толпа глупых тинейджеров, которые каждые пять секунд пытаются с ними познакомиться, и мы быстро понимаем, что нам ловить здесь просто нечего. Мы тусуемся в клубе до четырех утра и тут, когда клуб закрывается, мы совершенно случайно выходим вместе с этими девушками на улицу, и что же мы слышим? Вообрази, они говорят по-русски!
Мы с Кевином используем наш единственный шанс, быстро с ними знакомимся – одну зовут Лана, другую Алина – отвозим на «Би-Эм-Дабл-Ю-кабриолет» до их отеля и даем им свой телефон.
Дальше все происходит, как в захватывающем боевике. Через два дня в три часа ночи на квартире Кевина раздается звонок. Это звонит Алина и сообщает, что они в тюрьме.
– В тюрьме?
– Да. Девушки просто набрали в супермаркете одежды и решили уйти, почему-то забыв заплатить за нее. Естественно, датчики на выходе сработали на неразмагниченные ценники, о чем в Америке знают даже дети, и их тут же задержала секьюрити магазина.
– Невероятно! Они что, совсем были дуры?
– Нам тоже пришла в голову такая мысль. Мы быстро садимся в машину, едем три часа из Вашингтона до Оушен-Сити и лихо тормозим у полицейского участка. В полиции ничего не могут понять: вчера они арестовали двух девушек, которые пытались вынести из гипермаркета одежды на двести долларов, а сегодня двое молодых людей на черном «Би-Эм-Дабл-Ю» готовы уже дать за них залог в пять тысяч.
Пока мы ждали их освобождения, я читал на стене полицейского участка грозное предупреждение о том, что в полиции запрещается появляться в вызывающем виде: в коротких юбках и вообще полураздетыми. И тут выводят наших голопузых красавиц в юбках, едва достающих до низа попы. Короче, полицейские ничего не понимают, мы быстро сажаем пленниц в дорогой кабриолет и увозим в Вашингтон Ди-Си на квартиру Кевина.
– Любопытно, и что потом?
– Две оставшиеся недели до их отъезда я ходил, как сомнамбула. Мы едва спали часа по три в сутки. Остальное время это были сплошные ночные клубы, вино, ну и, сам понимаешь, что.
– И с кем ты был? – шевельнулся червячок ревности в груди Самолетова.
– Я был с другой девушкой, Алиной. А Кевин был с Ланой.
– Ну и отлично, давай спать! – с облегчением произнес Самолетов, сильно утомленный событиями сегодняшнего дня, и уже спокойно, насколько это позволяла жесткая ванная и пухлые ноги Юлика, быстро уснул под его размеренную болтовню.
Музей
После поездки в Петербург прошел месяц. Несколько раз он звонил в Воровск, но не заставал ее дома. Как это бывает, память о Лане начала потихоньку стираться, оставаясь в душе только как воспоминание о восхитительном любовном приключении, которое нам дарит порой судьба, но не более того. Однако судьба, похоже, на этом останавливаться не собиралась. В один из декабрьских дней она сама позвонила ему на работу и сообщила, что сидит у Юлика на Покровском бульваре, и в общем-то сегодня ничем не занята, а поэтому будет рада, если он составит ей компанию на прогулке, которую она собирается совершить по Москве.
На секунды не сомневаясь, Самолетов бросил все дела, отпросился под каким-то диким предлогом у своего начальника, и ринулся на встречу с этой необычной девушкой.
– Хочешь посидим в каком-нибудь ресторанчике? – спросил он ее, когда они встретились на бульваре рядом с домом, где Юлик снимал квартиру.
– Нет, не хочу, – отказалась она, и тут же сделала встречное предложение. – Давай просто гулять по Москве…
Никита в айне поблагодарил ее за то, что она не пошла в ресторан, его нынешнее финансовое положение было далеко от блестящего, и он экономил почти на всем. Возможно, именно из своего прагматизма большинство мужчин подсознательно больше склоняется к девушкам, которые предпочитают ресторану общение на свежем воздухе.
– Я бы пешком прошла весь город! – с восторгом призналась она. – Ты живешь здесь и не знаешь, какой ты счастливый.
Это замечание было несправедливо, Никита любил свой город: эклектичный, бестолковый, суетливый, высокомерный, хамоватый, и еще тысяча эпитетов, последним из которых, пожалуй, будет, эгоцентричный, причем абсолютно.
Он чувствовал, что людям, которые родились и выросли в другом месте, здесь не всегда было комфортно, возможно, из-за холодности, которая идет не от географического положения, а от невозможности жителями отдавать свое тепло при таком количестве желающих его получить, самим не хватит. Но Никита не чувствовал дискомфорта, как не чувствовал недостаток света долгой московской зимой, ведь он родился здесь, и другой зимы не знал.
Тем не менее, будучи мало приспособленным для счастливой расслабленной жизни, этот город притягивал, как магнит, активных людей из глубинки. Не была исключением и Лана, которую манили огни большого города, кружащие в водовороте событий.
От дома Юлика, где она оставила свои вещи, они совершили небольшое путешествие по бульварному кольцу, начав с Покровских ворот. Дальше Чистые пруды, в аллеях которого он показал свою любимую лавочку, ничем не приметный Петровский бульвар. На Страстном она задумчиво остановилась напротив памятника Высоцкому и вдруг сказала:
– Посмотри, его как будто распяли на кресте. Гитара – это его крест. Я ему завидую. Как это замечательно, когда есть дело, которым ты живешь, и тебе больше ничего не надо. И неважно, где ты находишься и с кем. Зачем какие-то деньги, какая-то роскошь! Я бы умерла, чтобы иметь такое дело.
Дальше через Пушкинскую площадь, где они перекусили печеным картофелем с начинкой, по Тверскому бульвару мимо любимого ею Есенина и затесавшемуся к поэтам Тимирязеву. Здесь они сделали, как и положено, санитарную остановку у подземного туалета.
В начале Гоголевского бульвара Никита, в свою очередь, остановился напротив памятника длинноволосому носачу, который стоял с чрезмерно жизнерадостной и даже залихвацкой ухмылкой высоко над гуляющими подле потомками. Надпись на памятнике гласила: «Художнику слова от правительства Советского Союза».
– Мда… – изрек Самолетов скептически, – видимо, это самая последняя острота Николая Васильевича.
В самом конце их путешествия рядом с выходом из метро «Кропоткинская», где они остановились под аркой, любуясь открывшимся видом на храм Христа Спасителя, Лану чуть не сбила с ног растрепанная тетка с двумя сумками и лицом загнанной жизнью лошади.
– Понаехали тут! – зашипела она, но, увидев грозный взгляд молодого человека, который поддержал девушку, не дав ей упасть, она предпочла быстро исчезнуть в метро.
– Чего это она? – потирая ушибленный бок, спросила Лана.
– Наверное, не любит приезжих. Впрочем, судя по ее виду, она вообще никого не любит.
– А как она узнала, что я не местная?
– Ты не будешь обижаться, – Никита опробовал подобрать слова поделикатнее, – но в тебе, как бы это сказать, заметна провинциалка.
– А в чем это выражается, – обиженно поджала губы Лана, – я что, плохо одета?
– Нет, не плохо, но по-другому. У москвички, даже если она бедно одета, все равно видна претензия на пренебрежительный московский стиль. А ты одета хорошо, но так здесь не одеваются и, только не обижайся, так сильно не красятся.
– Что? Тебе не нравится, как я накрашена?
Кажется, он переборщил в своих откровениях, Лана сдвинула бровки и, насупившись, попыталась разглядеть свое отражение в витрине магазина, расположенного рядом. Зачем он ляпнул, что ее макияж, особенно в части подведения глаз, чрезмерен? Какое его дело? Зачем он вообще попытался сравнивать ее с высокомерными москвичками? Претензия на стиль и завышенная самооценка – вот и все их преимущества перед девчонками из глубинки.
Самолетов попытался загладить свою нетактичность комплиментом:
– Я имел в виду, что в Москве девушки, если и наносят макияж, то так мало и тонко, что почти незаметно. А тебе так вообще, я думаю, не нужно употреблять косметику, твои черты настолько красивы и свежи, что косметика только портит тебя.
Кажется, ему удался маневр. Услышав последние слова, она растаяла и благосклонно взяв его под руку, позволила продолжить экскурсию.
Путешествие по бульварам закончилось на площадке храма Христа Спасителя с видом на Москва-реку. Здесь неожиданный восторг его спутницы вызвало с точки зрения Самолетова уродливое и безвкусное «украшение» столицы, а именно памятник Петру Первому. На что Никита со снобизмом коренного москвича фыркнул:
– Поставили Петра Первого, с морским рулем и где? Над Москва-рекою. Они бы еще царя у какой-нибудь московской лужи поставили. Петр Алексеевич, наверное, не раз в гробу перевернулся.
Впрочем, в глубине души он понимал, что на самом деле этот город, как апофеоз эклектики, уже ничем не испортишь.
– Знаешь что, давай я покажу тебе своих друзей, – вдруг предложил Самолетов, решив, что внешний осмотр города можно закончить, и пора приступать к более детальному изучению его содержимого.
– Ты хочешь познакомить меня со своими друзьям? – спросила она с удивлением.
– Да, – твердо ответил Никита.
– А ты не боишься, что они расскажут твоей жене?
– Эти не расскажут.
– Хорошие у тебя друзья…
– Еще бы, ведь они из музея.
– Из музея! А что они там делают?
– Они там висят.
Он прочел недоумение в ее глазах.
– Не пугайся, мои друзья – это картины в музее изобразительных искусств. С ними я и хочу тебя познакомить.
– Ха-ха, Самолетов, ты просто прелесть, я просто сгораю от желания пойти с тобою в музей…
Никита почему-то вспомнил Глорию. Однажды в Штатах на ее вопрос, куда они сегодня пойдут, он ответил: «В национальный художественный музей». И она разочарованно произнесла: «Ты хочешь в музей? Но ты уже был в одном!..»
– Отлично, тогда я буду твоим экскурсоводом, – воскликнул Никита, в восхищении глядя на Лану, не скрывающую своего интереса к тому, что он безгранично обожал.
От храма они перешли дорогу и направились ко входу в музей живописи, который почему-то носил имя великого поэта. Самолетов с пиететом относился к пииту, но все время силился понять, какая связь между ним и живописью.
Когда они раздевались в цокольном этаже музея, он заметил странные взгляды гардеробщиц в сторону его подруги. Он посмотрел внимательнее и обнаружил, что ее высокие каблучки и короткая юбочка с разрезом на боку как-то мало вяжутся с сосредоточенно-возвышенной аурой музейных стен. Мало того, последняя пуговица на разрезе с торчащей из нее черной ниткой все время расстегивалась, открывая ногу Ланы в темном чулке чуть ли не до пояса.
«Ну и пусть! – подумал Никита. – Если это кого-то смущает, то это их проблемы!»
И, взяв изумленную, судя по ее широко раскрытым глазам и приоткрытым губам, музейным интерьером Лану за руку, он повел ее по широкой лестнице из красного мрамора вверх, к божественному искусству.
Первым на их пути оказался зал временных экспозиций, где проходила выставка современных художников-авангардистов. Никита, оглядев огромные полотна, забрызганные красками вдоль и поперек, поморщился и потянул Лану дальше. Но та неожиданно заупрямилась, желая осмотреть все.
