скачать книгу бесплатно
Подо льдом
Динара Смидт
Ниряне и люди – вечные враги, воюющие за немногие плодородные планеты, оставшиеся в галактике. Майя – нирская принцесса. В мире, где над всеми существами висит вечная угроза голода, её жизни нельзя не позавидовать.Однако, несмотря на то, что Майя родилась в Нире и называет себя Нирянкой, на самом деле она – человек. Она избегает и стыдится своей сущности, но однажды ей приходится столкнуться с нею лицом к лицу, когда человеческий ренегатский челнок сбивает и захватывает её корабль…
Подо льдом
Динара Смидт
© Динара Смидт, 2022
ISBN 978-5-0056-5351-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Подо льдом
ПРОЛОГ
Дворец Мира был воздвигнут на Земле после заключения долгожданного хрупкого перемирия между людьми и нирянами. В честь сего знаменательного события посреди зала Рукопожатий была установлена статуя, носящая название «Под толщей льда». Объявляя конкурс среди скульпторов, правление надеялось на нечто традиционное, классическое: полуголую девицу с воздетыми руками и реющими волосами, к примеру. Эскизы посыпались отовсюду. Чего только не предлагали: и держащихся за руки детей, и сгоревшие пушки, и покорёженные обгоревшие остовы космических кораблей. Столько вдохновенных идей, а выиграла самая нелепая. Должно быть, председатель комиссии оказался большим оригиналом. Как бы там ни было, после нескольких месяцев, ушедших на воплощение эскиза в жизнь, наконец-то, она готова и выставлена на всеобщий суд.
Посетитель, входя в зал Рукопожатий, сначала теряется. Оглядывается. В центре как будто стоит невысокий постамент, а на нём – ничего. С боку пристроилась скромная табличка с названием и именем скульптора. Чуть ниже сентиментальное стихотворение, из которого и взято название для скульптуры:
«Где моё сердце видит сны, под толщей льда…»
Потом, подойдя ближе, зритель понимает, что постамент – это и не постамент вовсе, а круглый каменный колодец, полный специально обработанного стекла, имитирующего лёд. В пол по периметру вмонтированы невидимые охлаждающие элементы, усиливающие эффект. В итоге «лёд» выглядит таким реальным, что хочется прикоснуться. Потереть рукой поверхность, чтобы лучше разобрать, что же он скрывает. Что же там, в конце концов, под толщей льда?
Глава 1
Пра Юги
Пожалуй, никто во всей галактике не знает такого количества поучительных историй, как ниряне. Ох, и любят же они пугать своих чад! Взять хотя бы историю о существе, превыше всего на свете ненавидящем непослушных детей.
– Веди себя, как следует, – наставляют нирские родители, – а не то явится Пра Юги и поднимает тебя на свои рога.
Сама перспектива быть поднятым на рога ничего хорошего не сулит, но с Пра Юги всё далеко не так просто. Это покрытое чешуей существо, мощное как бык, носит на голове целый лес: голые и чёрные, будто бы обглоданные пламенем, деревья. Меж ветвей каркают вороны. Тому, кого Пра Юги поднимет своими рогами, всю вечность предстоит бродить по этому лесу, слушать крики птиц и раскаиваться в том, что не слушался родителей. Нужно ли говорить, что историю о Пра Юги я слышала столько раз, что и не пересчитать? Я, разумеется, делала вид, что подобные выдумки меня ничуть не стращают. Лес на голове у чудища – что за глупость! И всё же, несмотря на браваду, эти истории находили путь в мою голову, пробирались ко мне под покровом ночи. И тогда мне снился этот сон: чудище забралось в дом и гналось за мной. Переворачивало мебель. Разбивало окна. Я пряталась от него – то в шкаф, то под кровать, но оно всегда находило меня.
В ту ночь Сон приснился мне снова, впервые за восемь лет, и я проснулась, задыхаясь. В тишине спальни отзвуки кошмара ещё некоторое время преследовали меня. Грохот ломающихся панелей. Разлетающиеся в стороны осколки каменной плитки, которой были выложены полы в коридорах. Треск раздираемых в клочья шёлковых гобеленов. Пра Юги вновь искал меня.
С чего бы? Ведь я уже не ребёнок.
Сон не давал мне покоя весь следующий день, а ближе к вечеру приехал отец, и едва увидев его шаттл, приближающийся к посадочной площадке позади нашего загородного дома, я всё поняла.
«Трип Лан сделал выбор», – такую весть он мне принёс.
Мы сидели на крытой веранде и смотрели на закат. Солнце тонуло в ложбинке между горами-исполинами, щедро поливая их на прощание золотым дождём. При таком свете профиль отца вырисовывался очень чётко, приобретая несвойственную ему резкость.
Отец не глядел в мою сторону. Его плечи были расслаблены, руки лежали на подлокотниках кресла (человечий дизайн, не нирский, спасибо мамочке). И всё-таки от моего внимания не укрылась некоторая напряжённость, с которой он произнес имя Трипа.
«Трип Лан сделал выбор».
– Неужели? – спросила я, тоже изображая безразличие.
– Её имя Ранд Тир Мелу Вис со Снежной равнины, – продолжал отец. – Замечательная семья. Я был близко знаком с её дядей. Прекрасная, достойнейшая фамилия. Что ж, мы все знали, что сделав выбор, Трип не ударит в грязь лицом, как сказала бы твоя мать.
Я не ответила. Этого не требовалось.
– Ей понадобится сопровождающая, – добавил отец мягко, предчувствуя мою реакцию.
Вот ещё!
– Пусть это будет… – я сделала неопределенный жест рукой, – ну, хоть бы Маара.
– Род Маары недостаточно знатен. Отец Тир Мелу сочтёт это оскорблением. К тому же, мы, а не Маара, ближайшие родственники Трипа, и это – твоя обязанность.
Ниряне любят высокие слова: «оскорбление», «обязанность». Среднестатистический нирянин употребляет их от ста до ста пятидесяти раз на дню. И ещё ниряне превыше всего ценят в дочерях кротость и послушание. Тут отцу не повезло. Моя мать была, по его же словам, бунтаркой. Я, видно, пошла в неё.
– Мне плевать, кто и что там сочтёт, – процедила я. – Я. Не. Поеду.
Отец лишь пожал плечами, и спустя две недели, я таки сидела напротив неё – Ранд Тир Мелу Вис собственной персоной, в элегантно обставленной каюте нашего семейного судна.
Тир Мелу была ниже меня по положению, но выше во всём другом. Она была, что называется, «из хорошей семьи». Древний род, умудрившийся за сотни лет ни разу не вляпаться в дерьмо, и славившийся боевыми заслугами. Отец сражался в Седьмой войне. Дед получил Императорскую награду за отвагу в битве на Уайт Сиз. Прабабка была знаменитой первооткрывательницей. И поверьте, это – лишь вершина айсберга, которую мне удалось втиснуть в свой мозг в суете, всегда сопровождающей свадебные церемонии.
Я изучала её совершенно нескромное генеалогическое древо за завтраком и за ужином, в примерочной комнате модистки («Принцесса, уберите ваш блокнот, если только не хотите чтобы я промазала с высотой рукава!») и на пути к Снежной равнине, где нам наконец-то предстояло встретиться лицом к лицу. Я изучала его так, как будто это могло подготовить меня к неизбежной встрече.
Ранд Тир Мелу Вис. Чего стоило одно только имя!
Имена ниряне получают в честь заслуг родни. Так моё имя, Тейт Майя Фен Рид, можно расшифровать следующим образом: Тейт – это наш род. Фен – битва при Фене, где отцовский дед получил награду за доблесть. Рид означает, что мой отец с высшим баллом окончил академию в Трен Рид. В общем, имя – это как бы перечисление достижений родителей. («Лучшие хиты» – говорила мать). И поверьте мне на слово, что Ранд Тир Мелу Вис было отличным именем.
Интересно, как мы выглядели со стороны? Она – худенькая, хрупкая, в ниспадавшем серебряными каскадами платье. Покров – такой тонкий, что почти не скрывал лица. И я… жалкое подобие нирянки, нелепая карикатура, выряженная в небесно-голубые шелка королевской семьи. Иногда мне казалось, что кланяясь мне, ниряне просто паясничали.
Первыми словами Тир Мелу, с которыми она обратилась ко мне, за исключением обмена любезностями при встрече, была просьба позволения снять покров.
– Здесь очень уж жарко, – объяснила она. – Моё лицо просто горит.
Я неохотно кивнула. Моё собственное лицо, кажется, уже начало плавиться, но открывать его до конца полёта я не собиралась. Мне претила сама мысль о том, как она станет разглядывать меня – исподтишка, полагая, что я не замечаю.
«Ах, у неё такие маленькие глазки! – восклицали отцовские тетушки, приезжавшие погостить к нам во дворец, когда я была ребёнком. – Она хорошо видит?»
«Превосходно, – отвечал отец. – Может попасть из ружья в глаз ящерице, сидящей вон на той скале».
Полагаю, винить отца мне не в чем. Он всегда любил меня и гордился мной. Как будто забывал, что со мной что-то не так. Мама говорила, что он принадлежал к той редкой породе, которая смотрит не глазами, а сердцем. Что же видело его сердце, когда смотрело на меня?
Как-то раз (я была ещё ребёнком) мы с отцом были в музее естественной истории на ??збе. Он заранее позаботился о том, чтобы залы, которые я хотела посмотреть, были закрыты для посетителей, и я могла вволю бегать по мраморным полам без покрова, разглядывая голограммы вымерших ящериц и сцены извержения вулканов. А потом мы оказались в тёмной квадратной комнате, и там, в самом центре, в воздухе висела фигура обнажённой женщины с раскинувшимися в стороны руками, будто бы она падала или летела. У неё были длинные волосы, полные руки и узкие запястья. На каждой руке было по пять пальцев, и на конце каждого – розовый ноготок.
Я посмотрела на свои руки и ногти. Провела ладонью по выбритому всего два дня назад затылку – на нём уже начинали отрастать колючие жёсткие волосы. Я не была ни слабоумной, ни слепой, и знала, что я не такая, как все, и, тем не менее, то был первый раз, когда моя непохожесть ударила меня в лицо со всей силой.
Я подошла слишком близко, и потревоженная голограмма задрожала и поблекла, так что мне пришлось отступить.
Чуть слышно подошёл отец. Его рука осторожно легла на моё плечо.
– Что делает изображение человечьей женщины в музее Нира? – спросила я.
– Это не человечья женщина, – ответил отец. – Это – прародительница. Когда-то давно, несколько тысяч лет назад, мы все были такими.
– И что же случилось? – спросила я с недоверием.
– Скачок в эволюции разделил нас. Люди пошли одним путем, ниряне – другим. Вот, гляди.
Взмахом руки, отец запустил голограмму, и женщина начала меняться. Её пальцы вытянулись, а мизинец и вовсе пропал. Исчезли ногти. Она стала выше ростом. Волосы редели, пока голова совсем не облысела. Глаза и уши стали больше, а грудь меньше. Она растеряла полноту, и под кожей проступили очертания деликатных костей. Всего через минуту перед нами стояла обычная нирянка.
Я взглянула на отца. Он встал рядом со мной на одно колено, взял мою уродливую пятипалую руку и прижал её к своей щеке.
– Что это сделало? – спросила я, чувствуя в голосе слёзы.
– Время.
– Зачем?
– Кто знает? – произнес отец, не сводя с меня пристального, нежного взгляда. Он поцеловал моё опущенное веко – из-под него скатилась и упала на пол слеза.
– Я привёл тебя сюда не для того, чтобы расстраивать, – объяснил он. – Я лишь хотел показать, что мы не такие уж разные. Пусть в тебе нет нирской крови, ты, всё же, моя дочь. Я понял это с первого взгляда, когда увидел тебя. А твоя мать… для меня не было никого красивее. И то, что ты, когда вырастешь, будешь похожа на неё, наполняет моё сердце гордостью.
Спустя годы я не раз вспоминала его слова, пусть это служило малым утешением. Я не могла судить внешность матери. У меня не было критерия для объективной оценки.
Зато я могла судить Тир Мелу и приготовилась сделать это по всей строгости, однако мои надежды рассыпались в прах, стоило той пробежаться тонкими пальчиками по ряду пуговиц на затылке и стянуть покров. Она обладала нежной, светлой кожей с лёгким медовым оттенком, необычным, но приятным. Глаза были двумя огромными прозрачными жемчужинами, в перламутровой глубине которых небесная лазурь смешивалась с тёмным малахитом. Высокие скулы и узкие уши выдавали благородное происхождение. Она была прекрасна. В самом прямейшем смысле слова. И эта красота была для меня солью на ещё незажившей ране.
«Трип Лан сделал выбор». И, впрямь, что за выбор!
Тир Мелу улыбнулась моему надёжно спрятанному лицу, не ведая о том, какая мука исказила его черты.
– Я много слышала о вас, принцесса, – сказала она легко.
– Неужели? – проговорила я. – И что же?
«Что ты дочь той человечьей твари, которую принц привез в Нир в качестве трофея».
Но нет, конечно, она сказала иначе:
– Вы – первая из женщин королевской фамилии, удостоившаяся «Высшей оценки» в военной академии. Я слышала, что во время показательного боя среди вашего выпуска вам не было равных. За одним исключением.
Последнюю фразу она проговорила чуть тише и покраснела. Кожа нирян бледная и тонкая. Им трудно скрывать эмоции (откуда, кстати, и пришел обычай высокородным женщинам укрывать лица).
– Трип Лан был первым, – согласилась я.
Обошёл меня всего-то на десять баллов.
– Говорят, он доблестный воин.
– Так и есть.
– Могу я попросить… – Тир Мелу снова улыбнулась, – принцесса, расскажите мне о нём. Ведь вы близко знакомы.
Трип был последним, о ком я хотела бы говорить с ней, но я обещала – торжественно поклялась – отцу, что буду вести себя благоразумно.
Я понимала её интерес. Она видела будущего мужа лишь пару раз на Императорских приёмах, и вряд ли смогла обмолвиться с ним даже парой слов. Забавно, что Трип решил связать свою жизнь с едва знакомой женщиной.
– Трип Лан – племянник жены моего отца, – заговорила я, осторожно выбирая слова. – Мы вместе учились. Он был отличником в классе. Прекрасный стрелок. Позднее, он много времени провёл за пределами Нира с особыми миссиями. Право же, я не знаю, что ещё я могу рассказать. Всё есть в архивах.
– Я думала, что, может быть, вы скажете мне какой он… что любит делать, какой у него нрав…
Он любит воду. Шум волн, набегающих на берег. Глубокое дыхание океана. Он сказал мне однажды, что в прошлой жизни, наверное, был рыбой, а я ответила, что, скорее, он был моллюском или пучеглазым крабом, и тогда он показал мне язык – один из странных жестов, которым научился на Земле.
Прогнав воспоминание, так некстати пришедшее в голову, я ответила:
– Боюсь, мы мало общаемся.
– Отчего же?
Я никогда не была так рада носить свой дурацкий покров. Моё лицо не краснеет, как лица нирян, но иногда прятать эмоции мне настолько же трудно.
– У нас разные интересы, – уклончиво ответила я. Обычно такого объяснения оказывалось достаточно. Тактичные ниряне благопристойно кивали и меняли тему. Не тут-то было.
– Из-за его службы? – проницательно спросила Тир Мелу Вис.
– Он долго отсутствовал. За целый год вне Нира немудрено перемениться.
– Не могу даже представить.
Да уж, куда тебе.
О Трипе многое болтали. Дескать, он слишком много времени провёл с людьми, и это его изменило. Не могу судить, в какой степени разговоры были правдой. Мы почти не обсуждали то время, что он провёл в Земных колониях. Он не любил вспоминать.
«Да, вначале было тяжело, потом привык. Нет, они не столько ненавидят нас, сколько… боятся».
Что ж, если так, то это было взаимно. Мы боялись людей ничуть не меньше, чем они – по словам Трипа – нас. Когда он вошёл в мою гостиную, сразу после прибытия, после первых объятий, после первых слёз и торопливых бессмысленных расспросов, когда я смогла перевести дух и разглядеть его как следует… тогда-то я и заметила. На нём будто бы лежал невидимый груз, придавливающий его к земле. Он смотрел иначе, говорил иначе, двигался иначе, но если бы кто-то спросил меня: «Как именно, иначе?», я бы не ответила. Нечто неопределенное, для чего не изобрели слова.
– Вы боитесь? – спросила я. – Того, о чём говорят?
Она чуть приоткрыла рот, удивленная моей прямотой, выпрямилась, стараясь, как полагается даме её положения, не выдать своих чувств, и в силу молодости выдавая их с потрохами. Страх и надежду на то, что сейчас я развею её сомнения. Мне стоило сказать лишь: «Не бойтесь. Он будет вам добрым мужем» или «Все преувеличивают» или что-нибудь подобное. Это было легко, но что-то подтолкнуло меня сказать иначе:
– Сказать правду, я поражена вашей смелостью.
Тир Мелу вгляделась в непроницаемый покров, стараясь разглядеть за ним выражение моего лица.
– Почему?
– Хотя бы, потому что на вашем месте, меня терзали бы иные переживания. Уверяю вас, я и думать не думала бы о том, что он окажется мне недостойным мужем.
Её лицо вспыхнуло.
