скачать книгу бесплатно
– Принцесса! Помилуйте, это вовсе не то, что я имела в виду!
– Меня бы преследовал страх не оправдать ожиданий – его и его семьи, – продолжала я, не обращая внимания на протест. – В конце концов, он выбрал вас исходя из предположения, что вы окажетесь достойной дочерью своего рода. Рода, который подарил нашему обществу немало великих нирян. А что может быть унизительнее для женщины, чем неспособность завоевать уважение в новой семье? Это бы тревожило меня превыше слухов… на вашем месте.
Бедняжка. Будь ты кем-то другим, ты могла бы мне понравиться. Будь ты невестой кого угодно, любого из моих сводных братьев, я бы взяла твою руку и сказала бы всё, что ты хотела бы от меня услышать… но к невесте Трипа у меня не было жалости.
Я ненавидела каждое слово, срывавшееся с моих уст, но упивалась эффектом, который они производили. Девушка опустила глаза к сложенным на коленях рукам. Секунду мне казалось, что вот сейчас – сейчас! – она мне ответит. Бросит мне в лицо то, чем я была для неё – презрительно, высокомерно. Осознанная провокация с моей стороны. Я словно подначивала её: «Давай же, скажи это, чтобы у меня появилась причина ненавидеть тебя!»
Напрасно. Да и на что я собственно надеялась? Тир Мелу Вис была нирянкой. Она сдержалась.
– Я не имела в виду ничего такого, – произнесла она смиренно. – Прошу простить меня, принцесса, если мои слова каким-то образом обидели вас. Уверяю, это было непредумышленно.
Отвернувшись, она стала смотреть в окно, на белоснежный покров, навеки укутавший землю внизу, на редкие чернеющие пятна давно засохшего леса, на застывшие озера. Мы летели над Лильской пустошью, безжизненной землей, на которой не осталось ничего, кроме снега и льда. Пейзаж соответствовал настроению как нельзя лучше.
Тир Мелу больше не пыталась говорить, но тишина в каюте стала гнетущей. Я обидела её, и удовлетворение, которое получила от этого, быстро испарилось, оставив лишь неприятный осадок. Опущенные глаза Тир Мелу были мне немым укором.
Наконец, не в силах больше этого выносить, я поднялась, вышла в коридор и прошла в хвост корабля, не совсем понимая, что мне там делать.
Корабль, на котором мы летели, назывался «Колыбельной», и принадлежал моей семье уже несколько поколений. Это была не кричащая модель «Солнечный ветер», ставшая популярной лет десять назад, на которой летали почти все королевские семьи. О, нет, наша посудина имела вид настолько же несовременный, насколько основательный. Весь её облик говорил:
«Я здесь с одной целью – летать».
И делала она это превосходно. Принадлежавшая в своё время к ограниченной серии кораблей, теперь она была едва ли не уникальной, и стоя в порту, с презрением поглядывала на броских товарок – ну, или, по крайней мере, так мне казалось, когда я была ребёнком.
Мы летали на этом корабле ещё с матерью, хотя я плохо помню то время. У неё были комнаты на самой нижней палубе (каюты там тесноваты, но законная жена моего отца не вынесла бы, посели он её на одном уровне с наложницей). Было время, когда мы много путешествовали. Отец любил охотиться, и мы совершали длительные полёты лишь затем, чтобы он мог вволю погонять снежных слонов по беспредельно белым покровам Тиссы, одной из немногих пригодных для жизни планет в Нире. Жена моего отца, Веру Лан, с удовольствием присоединялась к жестокому веселью. Укрыв голову шлемом, вместо покрова, она седлала самый громкий челнок и бесстрашно скользила на нём, иной раз, так высоко поднимаясь над землёй, что винты начинали визжать, а машина едва не теряла управление.
Мать смотрела им вслед, стоя на застеклённой палубе корабля. Её руки были опущены и неподвижны, как у статуи. Она не носила ни покрова, ни даже прозрачной вуали, как подобало женщине её положения. Она ненавидела глупые традиции нирян и не стеснялась заявлять об этом вслух.
Отец не раз звал её принять участие в охоте. Она всякий раз отказывалась.
– Мне снова нездоровится, мой милый, – говорила она, касаясь его щеки, и он целовал её руки, не обращая внимания на жену, вне всякого сомнения, зеленевшую от ревности под непроницаемым шлемом.
Теперь, каюты моей матери пустовали. Веру Лан всё рвалась по-новому их обставить, но отец и слышать об этом не желал. Он тосковал по матери так, что тоска его была почти осязаема – густое тёмное облако, сопровождавшее его все годы с тех пор, как её не стало.
В фойе, на нижней палубе, несколько военных играли в кости. Они поднялись с мест, увидев меня. Я прошмыгнула мимо. Отец настаивал на том, чтобы наш корабль сопровождали пехотинцы – вблизи границы стали чаще замечать пиратов – но я отказалась. Ещё чего! Испокон веков королевские корабли летали без всякой защиты, и я не собиралась становиться посмешищем всего Нира, таская с собой миниатюрную армию для защиты своей персоны. Пехота должна быть там, где ей место – на постах, на границах, а не в страже принцессы.
– Ты не просто нирская принцесса, – возразил мне отец. Молчание, последовавшее за этими словами, было точно таким же, как и всегда. Нам вдруг становилось неловко, и мы спешили сменить тему.
– Её больше нет, – сказала я, – имеет ли это ещё какое-то значение? Так что я возьму десять солдат, как положено для судна нашего класса, и ни одним больше.
Отец нехотя уступил. Ему не давали покоя тревожные доклады о человеческих кораблях, атакующих торговые и медицинские суда. После победы в третьей Голодной войне положение Нира стало гораздо прочнее. Мы укрепили границы, обеспечили надёжную защиту для плодородных участков. А люди, разгромленные, но ничуть не подавленные («такова человеческая природа») занялись пиратством на рубежах. Сердца нирских кораблей – самые крепкие, самые жаркие. Люди, как бы ни пытались, не могли воссоздать их мощь, а потому нападали и грабили суда на границах Нира, а иногда и на внутренних межпланетных магистралях.
Ниряне встречали тяготы смиренно, люди же – с гневом. Они не могли просто принимать то, что происходило, и потому брали в руки оружие. Но гнев без смирения приносит дисбаланс, а дисбаланс в свою очередь ведёт к кровопролитию. Так учат в Нире, и если задуматься, в этом есть смысл.
Людская воинственность пугала меня. Как пугали меня и семена гнева, посеянные в моей собственной душе.
Ниряне не созданы для войны. Они – художники и поэты, они изобретатели и исследователи, ценящие не жестокость, а сильный дух. Они презирают войну. Парадоксально, что при этом они на протяжении всей истории воевали с кем-то из соседей. Во владении Нира – двадцать планет, из них лишь две годны для жизни, остальные скованны вековым льдом. У людей всё наоборот – им принадлежит около сорока планет, но все они отравлены, а температура на поверхности поднимается днём до такого уровня, что техника начинает плавиться. Отсюда и конфликты, потому что так уж всё устроено: нирянам нужна еда, людям нужна еда – всем нужна еда. Нужны земли, которые ещё хоть на что-то годятся. Замкнутый круг.
Я вошла в пустой инженерный отсек. Под потолком, в круглой колбе, напоминающей гигантский аквариум, билось сердце корабля. Его ритм было легко почувствовать, стоило лишь приложить ладонь к одной из металлических стен. Особенный. Успокаивающий.
Только по одному этому биению можно было многое узнать. Если корабль поднимается выше, ритм ускоряется. Механик Анн объяснял это тем, что для подъёма, нужно больше усилий, но мне всегда казалось, что это всё её пыл. Азарт. Что «Колыбельная» просто любит летать, и оттого, поднимаясь выше и выше, она трепещет и рвётся вперёд.
Сейчас сердце билось ровно. Мы летели совсем низко – «ползли на брюхе», выражаясь пилотским языком, соблюдая скоростной режим. Ожидалась снежная буря, но прогноз не оправдывался, и я надеялась, что мы успеем добраться до дома при ясной погоде и хорошей видимости.
Один из вентиляторов не работал ещё со времён моего детства, и никто так и не занялся его починкой. Взявшись за прохладные прутья, я потянула, и решётка поднялась, открывая вход в тесную нишу. Ребёнком я пряталась здесь. Когда-то она была так велика, что мне и нужно-то было всего чуть наклонить голову. Теперь же пришлось встать на четвереньки, чтобы забраться внутрь.
Я села, прислонившись спиной к неподвижной широкой лопасти, и уткнулась лбом в колени. Чувство беспомощности и одиночества вернуло меня назад во времени, в далёкую пору детства и отрочества.
Я не была тихим нирским ребёнком. Я была маленьким свирепым духом, с вечно сжатыми кулачками, стиснутыми зубами, готовая в любой момент выплеснуть злобу на весь мир. Мои сверстники избегали меня. Их пугала моя беспощадность. Я любила драться и пускала в ход все средства, игнорируя неписаные правила, кусалась, царапалась, брыкалась. Единственный, кто не робел передо мной, был, разумеется, Трип. Мы дрались так, как будто были заклятыми врагами. Нас растаскивали, и на лицах взрослых я с радостью читала ужас. Мы разбивали в кровь кулаки, оставляли на коже отметины зубов, багровые ссадины. Однако вопреки всеобщему мнению мы не ненавидели друг друга. Нисколько. Мы просто направляли ту ярость, которая с рождения сидела в нас, потому что только мы двое могли её понять и принять.
А теперь Трип собирался жениться. Как вам такое?
Сидя на полу корабля, я пыталась представить себе его брак, его семью. Его детей. Мне хотелось кричать.
Время в полёте не идёт, а плетётся. Нет ничего хуже, чем быть запертой в корабле, когда мысли скачут и не дают покоя. Им тесно – мне тесно, как запертому в клетке льву.
И тут что-то произошло. Под потолком вспыхнули красные лампочки. Сигнал тревоги.
Уж не снежная ли буря, наконец-то, добралась до нас? – мелькнуло у меня в голове. Я толкнула решётку – она поддалась не сразу. Зачем я вообще сюда залезла? Как маленькая! Навалившись плечом, я выбила её и выползла из укрытия. Свет погас, гул двигателя стих. Сердце корабля вспыхнуло раз-другой, а потом внезапно потускнело, противоестественно замерев. Несколько секунд корабль продолжал скользить по воздуху, а затем пол стал уходить из-под меня. Я покатилась по нему, как под горку, пока моя спина не ударилась об железную панель.
Всё заходило ходуном, задрожало, завибрировало. На четвереньках, я поползла вдоль стены, ощупью отыскивая спрятанное за панелью сидение. Нашла. Схватившись, дёрнула, а когда оно выскочило, забралась в него и пристегнулась ремнями безопасности. Корабль бросало из стороны в сторону. Лишившись энергии, он стремительно терял высоту. Мои пальцы судорожно сомкнулись на подлокотниках. И так мы рухнули вниз, в объятия снежного плена.
Глава 2
Люди
Первым чувством, вернувшимся ко мне, был холод. Обжигающий. Свирепый. Он, то втыкал в кожу тонкие иглы, то вгрызался, как дикий зверь. Сквозь пелену, мешавшую отличить наваждение от яви, я слышала голоса. Они доносились из прошлого – наш тренировочный бой на Снежной равнине. Трип повалил меня в снег. Я отбивалась, как волчица, будто он и в самом деле был моим врагом, а он только рассмеялся. А потом одним быстрым движением поднял забрало, скрывавшее моё лицо, и его губы накрыли мои, как огненная лава среди льда.
Я закричала. Крик разорвал видение в клочья. Вернулся слух, а следом и зрение, и всё-таки я не сразу поняла, где нахожусь. Кругом царил хаос. Металлические панели выгнулись, покорёжились. Их острые края торчали из стен, обнажая тяжёлые связки оборванных проводов. Сверкающий бисер из битого стекла усыпал всё кругом.
Где я? Неужели это мой корабль? Моя «Колыбельная»?
Оторванный корпус лежал на боку. Там, где корма соединялась с жилым отсеком, теперь зияла дыра. Холодный ветер задувал в неё, свистел и выл на опалённых металлических зубьях, а я безвольной марионеткой висела на ремнях безопасности.
Я пошевелилась. Тело отозвалось обжигающей болью, но потерянная и сбитая с толку, я даже не сразу сообразила, где именно болит. Подняла свинцовые руки, прикоснулась к голове. Покров исчез. Пальцы скользнули по бритому затылку, шее, плечам, проверяя, нет ли серьёзных повреждений. На предплечье обнаружилась неглубокая рваная рана. Кровь сочилась из неё, пропитывая разодранный рукав. Движения давались с трудом: я чувствовала себя тяжёлой и неповоротливой, словно плыла под водой в набухшем ватнике.
На самом деле, на мне не было ничего, кроме лёгкого платья. С тем же успехом я могла быть голой. Я замёрзну… если те, кто сбил нас, не доберутся до меня раньше. Мощнейший импульс, отключение питания – наша авария не была случайностью. Нас сбили.
Несколько лет тому назад ренегатский челнок людей прошмыгнул через нашу защитную систему. Он был быстро обнаружен, команда арестована и вскоре казнена. С тех пор система безопасности была усилена. Но лазейки есть всегда, а люди – они как мыши, умеют их находить.
Моя голова плохо соображала, и я решила не строить предположений и сосредоточиться на том, что действительно важно – выбираться отсюда, пока до меня не добрались враги и мороз.
Корабль повалился на левый бок. Мое кресло находилось справа. Я прикинула: отстегнув ремни безопасности, я упаду с высоты равной ширине всего инженерного отсека. В транспортных кораблях это, к счастью, не так много, шагов восемь-десять. Переживу.
Я нащупала пряжку ремня и щёлкнула ею. Она не сработала. Тогда я схватилась обеими руками. Пальцы, мокрые от крови, скользили по гладкому металлу, но пряжка всё же поддалась. С шипением ремни исчезли в спинке, и я упала.
Падение длилось не более секунды, но показалось вечностью. Я приземлилась на выбитую из стены панель, и скатилась с неё, оставив на зеркальной поверхности кровавый отпечаток. Рану в предплечье будто обожгло огнём.
Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы собраться с силами и подняться – сначала на четвереньки, а затем уж и на ноги. Прижимая ладонь к ране, я огляделась. Должно быть, «Колыбельную» разорвало в воздухе. Инженерный отсек остался цел, но там, где прежде он соединялся с основным корпусом, зияла дыра. Не успей я вовремя пристегнуться, меня бы выбросило из корабля, как щепку.
Я выглянула наружу, огляделась. В растаявшем снегу догорали обломки. Недалеко поднималась невысокая холмистая гряда. В остальном пустошь лежала ровная и белая. Что случилось с остальным кораблем? Если судно и впрямь разорвало в воздухе, части могло раскидать на большое расстояние друг от друга. Но как далеко? Мне нужно как-то связаться с командой, как-то добраться до них.
Налетевший порыв ветра заставил меня попятиться и вернуться под защиту корабля. Осторожно, стараясь не наступить на обломки, я двинулась вдоль стены, позволяя глазам привыкнуть к полумраку. Электричества не было. Механическое сердце не билось. Единственным источником света были резервные химические лампы, встроенные в стены. Слепо таращились потухшие разбитые экраны.
В детстве я любила здесь играть. Все эти разноцветные огоньки – я воображала их диковинными светлячками, которые водились в дебрях мифических джунглей. И не беда, что я плохо представляла себе, что такое эти «джунгли» (что-то тёплое, зелёное), воображение смело заполняло пробелы. Я давала лампочкам имена, а моим любимым огоньком был лиловый – такой яркий, что если приложить к нему палец, тот тоже становился лиловым и светящимся.
«Колыбельная», мой глупый старенький кораблик. Это прапрабабка Лии Рут дала ему имя, потому что гул двигателей так славно усыплял её по ночам.
Меня начала бить дрожь. Дыхание вырывалось из груди судорожными всхлипами.
Просто реакция на стресс. Это нормально. Это пройдет. Главное – не растеряться.
Инженерный отсек в корабле – самая неудачная часть, где можно оказаться в моей ситуации. Здесь совершенно ничего нет: ни оружия, ни одежды. Разве что если механик, спустившийся сюда, чтобы проверить систему, забудет что-нибудь – фонарик или недоеденный бутерброд или очки (Анн вечно забывал перчатки, потому что снимал их во время работы и бросал где попало).
Я споткнулась обо что-то – белый цилиндр, припаянный к стене. Набор первой помощи! Такие штуки в кораблях на каждом шагу. Отвинтив крышку, я выгребла содержимое: бинт, крошечный пузырёк-антисептик, мазь от ожогов, обезболивающее средство, пластырь, миниатюрные ножницы.
Затолкав в горло пару таблеток от боли, я худо-бедно обработала рану на руке. Снегом оттёрла с кожи кровь. Стены корабля ещё хранили в себе остатки тепла генераторов, но это ненадолго. Скоро холод проникнет в тело, отыскивая невидимые лазейки, прошивая кости тонкими иглами. И скоро, притом, это мягко сказано.
– Так, – сказала я вслух, – теперь нужно оружие.
Лезвие ножниц было длиной с фалангу моего мизинца. Не самый лучший вариант, но раз уж ничего другого нет, то и это сойдёт.
Перебинтовала ладони, прижимаясь спиной к ещё тёплому кораблю. Я уже прикидывала, насколько трудно будет разорвать обшивку кресел, чтобы соорудить что-нибудь похожее на обувь (как будто это спасёт меня от обморожения!), когда ветер донёс до меня звук мотора.
В военной академии нас учили распознавать виды транспорта на слух, но я так и не добилась в этом деле совершенства. Мотор был небольшой. Его звук резкий и глухой, похожий на сухие хлопки трещотки. Четырёхместный воздушный ялик? Или двухместный? Я не была уверена.
Нужно скорее спрятаться. Взгляд лихорадочно метнулся по разгромленному отсеку, и остановился на вентиляционном отверстии с торчащими из него выгнутыми лопастями винтов. Укрытие не ахти, но времени привередничать не оставалось.
Мотор гудел уже совсем близко, и сквозь шум я услышала голоса людей. Да, вне всякого сомнения, это были люди. Пронзительные, быстрые реплики – странные для моих ушей. Они как будто играли в мяч, яростно отбивая фразы.
Они говорили на среднем наречии – одном из трёх популярных на земле. Пиратские команды набирались из разных стран, им нужны были общие языки, чтобы хоть как-то друг друга понимать. Я немного знала все три, но лучше всего – высший, язык политиков и послов. Язык моей матери.
Я заползла в отверстие и притаилась там, где тени лежали гуще. Мотор тем временем заглох, а голоса заслышались отчётливее, превращаясь в слова. Я понимала не всё – человеческие языки, кроме самого официального, полны ненужных фраз, которые не добавляют смысла, но здорово путают. В любом случае, суть я ловила:
«Что показывает прибор?»
«Чтоб я ещё хоть раз вышел на задание с этой рухлядью».
«Это оно? То, что ты искал?»
«Да, в транспортных кораблях сердце устанавливают в хвосте».
«Сердце?»
«Ядро на нирских кораблях зовут сердцем. Пора бы уж знать».
«На кой мне такое знать? Ядро и есть ядро. Эй, тише, вдруг там кто-то есть?»
«Кто там может быть? Эти штуки механизированные».
Двое мужчин. Если они станут обыскивать отсек, если подойдут ближе, они без труда увидят меня. Мои пальцы судорожно сжались, ногти впились в ладони.
Мне казалось, что я слышу горячий запах оружия в руках людей. Шорох одежды. Скрип налипшего на подошвы ботинок снега. Удивительно, что они не слышали биение моего сердца – мне самой оно казалось оглушительным.
Грохот и лязг металла об металл, тяжелые шаги – ближе и ближе. Кто-то ворочал ящики. Пираты расчищали себе путь, пробираясь к главной цели – сердцу.
Раздался щелчок – клик-клик – и бледно-голубой луч фонаря скользнул по стене, в дюйме от моего лица. Инстинктивно, я зажмурилась.
– Никого. Чокнулся твой прибор.
Несколько непонятных слов и смех – как раздирающие небеса раскаты грома.
– Нашёл его, Марек?
– А как же.
– Сможешь починить?
– Ты с кем говоришь. Идиот.
Я слышала, как они возились, устанавливая миниатюрный прожектор, затем принялись за работу. Сердце корабля – неотъемлемая его часть. Без него он уже никогда не будет прежним. Можно залатать дыры, можно сшить развалившийся корпус. Но замени сердце – и всё, это будет уже другой корабль.
Пиратам – им всё одно. Для них «Колыбельная» – это просто груда железа. Они бы даже не задумались о том, что маленькая девочка когда-то давала имена всем её лампочкам, и пряталась здесь от всего Нира, и прижималась ухом к палубе, слушая мощный басистый гул, рождающийся в глубине.
Пиратам нужно сердце, и они вспарывают корабль, как охотник за жемчугом безжалостно и по-деловому вспарывает раковину моллюска, чтобы добраться до перламутрового шарика внутри.
Строго говоря, сами себя пираты предпочитали называть «каперами» или «рейдерами». Люди любят укрываться за порядочными словами. Чем, в сущности, отличие капера от пирата? В разрешительной грамоте, которую они получают от своего правительства. Несколько волшебных слов и всё, как по волшебству, грабёж и убийства вдруг становятся чем-то вроде как даже правильным, чуть ли не благородным.
– Пойду, посмотрю движок, – сказал человек, которого звали Ли, спустя минуты (…часы? …дни?). – Может быть, ещё что ценное есть. Кораблик-то ничего. Какой-то шишке, видать, принадлежит. Ладно, заканчивай тут.
Тяжёлые сапоги удаляясь, прогрохотали по металлическим панелям. Раздался скрежет – это он подтащил ящик, чтобы дотянуться до люка, а потом бесцеремонно выбил его. Механик Анн всегда прикрикивал на своих работников, стоило им хлопнуть крышкой хоть чуточку сильней, чем требовалось.
– С техникой нежно обращаться нужно, – так он говорил, – особенно с моей малышкой.
«Моя малышка» – так он звал «Колыбельную». У него бы сердце разорвалось, если бы он увидел и услышал то, что видела и слышала я в ту минуту.
Я подалась чуть вперёд, морщась от боли в затёкших ногах, поглядеть, что происходит. Второй человек распрямил спину. На мгновение прожектор, в свете которого они работали, выхватил из полумрака его лицо. Черты резкие, будто бы выдолбленные в камне. Закончив, он поднял прожектор, и ослепляющий луч скользнул по развороченным внутренностям корабля.
И тут, что-то на полу привлекло внимание человека. Он наклонился, затем присел на корточки, изучая.
– Эй, Ли, – крикнул он, – тут следы крови.
Чёрт…
Волна озноба прокатилась по моему телу.
Ли не ответил, должно быть, не услышал. Марек выпрямился и поставил прожектор на прежнее место, но развернул так, что теперь свет падал на заднюю стенку и ниши, в одной из которых укрылась я. Медленно он стал приближаться к тому месту, где в своём ненадёжном укрытии сидела я. Шаг, ещё один, и ещё. Маленький огонёк метался из стороны в сторону – подствольный фонарик на его пистолете.
Я подобралась, прижимая руку, в которой были зажаты ножницы, к груди. На смену холоду пришел жар. Это загорелись мои легкие. Огненные искры попадали в живот, и там тоже начинался свой крошечный пожар.
