скачать книгу бесплатно
– Танька, тебе не кажется абсурдной эта фраза в нашем возрасте?
– Мне же тогда было 10 лет всего.
– А мне – четырнадцать, и я кое-что слышала. Мне и тогда казалось это все странным. А потом, когда мы выросли, почему мы не спросили у матери, где могила отца? Почему не поехали сами, не узнали? Получается, что нам с тобой выгодно было его исчезновение из нашей жизни? Меньше унижений, меньше обид. Вот, смотри, – и Катя резким, но по-женски плавным движением придвинула на середину стола свои расчеты:
– Отец родился в 1919 году. В августе 1941, когда немцы, жившие в Саратовской республике Поволжья, были объявлены пособниками фашистской Германии. Ему было 22 года, и его, как выпускника военного факультета медицинского института, мобилизовали в действующую армию старшим военврачом – под Ленинград. Потом его отзывают и отправляют на Урал, а его родителей и сестренку в течение 24-х часов выселяют из родного города и отправляют – в Сибирь, на лесоповал. (2.Прим)
В Нижнем Тагиле, после того, как трудармейцам разрешают поселение и работу на гражданке, он знакомится с нашей матерью, и уже после войны они женятся.
Сначала мы уехали в Подмосковье, а потом – в Москву. Мы с матерью в Москву уехали раньше, чтобы успеть к началу учебного года, а он оставался в подмосковном посёлке, чтобы упаковать вещи, посуду, мебель и отправить контейнеры по железной дороге. Потом он не приехал, а мать сказала, что он погиб в автомобильной аварии.
…Если Анюта ничего не перепутала, то получается, что из Подмосковья он поехал не в Москву, а вернулся в Нижний Тагил. Почему?
…Танька уже не плакала, а только сонно кивала головой. Она всегда соглашалась – и с мамой, и с сестрой – во всем, что не касалось музыки. В свой мир музыкальной гармонии она их не пускала.
Мать, привыкшая к Танькиным кратковременным посещениям, забеспокоилась долгим присутствием дочери в квартире, заглянула в комнату, где сидели Катя с Таней. Увидела заплаканную младшую, набросилась на старшую:
– Что ты ей сказала? Чем ты ее довела?
– Мамулечка, все в порядке. Я просто устала, я уже ухожу, – Танька всегда умела подольститься к матери. Да, собственно ей и особых усилий прилагать не нужно было. Любовь матери к ней была безусловна…
Катерина, отправилась провожать Таньку до метро, чтобы материных ушей не достигли их переговоры.
– Теперь, Танька, твоя очередь наступила следить за материным питанием и всем остальным. А мне отлучиться надо, – строго сказала Катя, как она делала еще в детстве, когда ей поручали позвать сестру с улицы.
Танька, привыкшая, что все бытовые тяготы решает Катерина, не успела даже возмутиться.
– А если что, – найми соседку Александру. Она все сделает, как надо, – инструктировала Катя свою «нежную» сестру.
– Кать, – вдруг засомневалась Татьяна. – А может, не надо все это поднимать? Ну, найдешь ты его, а он в маразме, как мать, или уже умер – и что? На могилке поплакать хочешь? И ради этого вот так срываться, лететь сломя голову неизвестно куда?
Она еще что-то хотела сказать, но увидев, с какой яростью смотрит на нее Катерина, остановилась…
– Танька, ты соображаешь, что говоришь? Ты же об отце нашем говоришь. Он что? Алкоголик? Дезертир? Предатель Родины? Да и вообще, какой бы он ни был – он наш отец – это, – безусловно, понимаешь? Или тебе твои гастроли совсем башку свинтили набок? Да хотя бы и на могилу приехать – хоть так и там с ним поговорить!? Эх ты, творческая личность, нежное создание…
Они молча расстались у станции метро, недовольные друг другом.
…На следующее утро Катя сразу же после врачебной конференции отправилась к заведующему просить отпуск.
– Что-то не в сезон собираетесь, – проворчал начальник. – Впрочем, это ваше личное дело, – подмахнул Дмитрий Сергеевич ее заявление. – Тем более, что сейчас стажеров-интернов прислали. Надеюсь, справимся без вас.
Катя ничего не стала объяснять чрезмерно любопытной Элеоноре, которая в тот день не раз пыталась узнать у коллеги цель срочного оформления отпуска не в сезон:
– Ты едешь к Игорю? Ты ложишься на аборт? У тебя новое любовное приключение?
– Элеонора, я могла бы подтвердить любую твою версию. Но боюсь, из твоей любви к деталям, мой обман сразу же обнаружится. Давай договоримся: как только я вернусь, ты первая об этом узнаешь. Все, меняем тему.
На том и расстались.
Теперь, осознав цель своего существования на ближайший месяц, Катя выстроила все логические точки «поискового маршрута». Вечером того же дня она отправилась на железнодорожный вокзал. В конце зимы проблем с билетами не было. Она села в поезд, шедший прямым курсом Москва – Нижний Тагил. Ее никто не провожал. Она ехала налегке, обремененная лишь мыслями о том, как правильно вести поиск. Впрочем, через двое суток сам город ей подскажет.
Глава 3. В дороге
Ей досталась верхняя полка, которая позволяла свести общение с пассажирами до минимума.
Но радость Кати была недолгой, когда она поняла, что ей предстоит «путешествовать» с командой лыжников-подростков. Вот почему ей с такой легкостью удалось «достать» билет. Вагонное пространство было оккупировано детьми в возрасте от 12 до 17 лет. Она попыталась обнаружить среди них хоть одного взрослого, который бы нес ответственность за весь этот балаган. Он сам на нее «набежал», как ей показалось, в попытке найти хоть какую-то часть вагона, незанятую брызжущей во все стороны, не расходуемой в условиях ограниченного пространства, энергией малолетних спортсменов.
– Не возражаете? Если я тут присяду? – поинтересовался у нее невысокий крепыш лет сорока с веселыми ярко-синими глазами. – А у меня есть выбор? – несколько раздраженно переспросила она, как будто на нем желая вынести свою досаду от тревожного соседства. – У вас тут весь вагон куплен.
Он, словно уловив ее состояние, миролюбиво пообещал:
– Не расстраивайтесь. Они сейчас побегают, пошумят и успокоятся. Я сегодня им нагрузку на двое суток вперед дал. – А мы с вами тогда и чайку попьем.
– А с чего вы решили, что я с вами чай пить буду?
– Так вы же все равно чай пить будете. Так почему не со мной?
С правой стороны рта спортсмена был маленький шрам, который мешал ему улыбаться: казалось, что он криво усмехается. «Видимо, при травме был задет нерв», – отметила про себя Катерина. Кривая усмешка компенсировалась прямым добродушным взглядом. От него пахло, в отличие от многих мужчин, которые прошли «через руки» Кати, чистым телом и дорогим мылом. В меру накачанные мышцы, которые сейчас не скрывала футболка с коротким рукавом, могли маскироваться в обычном костюме. Все это она отметила автоматически, профессионально. Он понаблюдал за ее «сканированием», спросил:
– Вы из богемы?
Его вопрос ее озадачил:
– Почему?
– Тщательно изучаете все, что у меня есть.
Она смутилась, покраснела:
– Извините, это мои профессиональные издержки: я врач. Но вы тоже… не в окно смотрели.
– Так и у меня профессиональные издержки. Я – тренер. Владимир. Мир?
– Ну, хорошо…
Пришла проводница, забрала билеты, выдала, как всегда, чуть влажное постельное белье, потом хотела разносить чай. Но Владимир мобилизовал старших ребят, и они, оставив проводницу у титана с кипятком, разнесли стаканы с чаем быстро и организованно. Симпатичный тренер оказался прав. В десять вечера вагон уже тихо сопел.
Стараясь не шуметь, Катя сходила умыться, переоделась в спортивный костюм и забралась к себе на верхнюю полку. Стук колес, навевавший дремоту и умиротворение, сразу напомнил ей, как они путешествовали всей семьей летом: в Сочи, Гагры, Ялту… Родители обычно в течение года копили деньги, чтобы в летний отпуск вывезти дочек на юг, да и самим погреться.
Кто-то из спортсменов прошлепал в туалет. Потом еще, и еще – это походило на детский сад. «Ритуал» один и тот же: стоит одному проснуться, как шебуршиться начинают все. Потом снова стало тихо. На верхней полке ей никто не мешал думать. Она помнила, каким мрачным бывал отец, когда ему приносили с почты заказные письма. Как-то мать объяснила Кате: отец пишет запросы в архивы, чтобы получить справку о своей службе в действующей в армии в начале войны. А ему приходят ответы, что Август Артурович Лихт ни в одной из воинских частей Ленинградского фронта не числится.
– Как нет!? Как нет! – я что, сумасшедший? Я что, умер? Тогда пусть напишут, где я похоронен! – горячился отец, потрясая над головой бумажкой с печатью.
– Август, наверное, еще время не пришло, – мягко говорила ему мать.
– А когда придет? Когда меня не станет?
Первый раз услышав этот разговор, Катя пожалела отца. Она не понимала, что означают все эти слова, она только чувствовала в интонации отца несвойственные ему горечь, отчаяние и обиду. Это теперь, по прошествии 20 лет, она понимает, почему такие ответы приходили из архивов: они были закрыты. Вернее, информация, касавшаяся отца и таких как он, российских немцев, подвергшихся депортации, была закрыта от огласки. Ей как-то случилось оперировать институтского преподавателя истории, и он ей объяснил: «Тема депортации российских немцев и ликвидации Автономной Республике немцев Поволжья ЗАКРЫТА. Когда откроют? Бог весть…» (3.Прим.)
– Катерина Августовна, Катерина, – кто-то настойчиво и бесцеремонно дергал ее за щиколотку.
– Катерина, вы говорили, что вы врач… Нам нужна помощь!..
Она, как на больничном дежурстве, мгновенно вынырнула из сна, спустилась с полки. Внизу сидели Владимир и мальчишка лет десяти – оба бледные, как постельное белье вагонного комплекта.
– Что случилось? – спросила она, причесав пятерней свои короткие волосы и подумав, что разговаривает, не почистив зубы.
– Я не специалист, – тихо сказал Владимир, но, по-моему, у Дениса, – и он кивком показал на бледного тихого мальчишку, – рука сломана – в запястье.
Катя осторожно, почти не касаясь, осмотрела поврежденную руку. Та уже начала опухать. Мальчик молча морщился от боли.
– Похоже, вы правы. Нужно на первой же остановке высаживаться и ехать в травмпункт: делать снимок, накладывать гипс.
Тренер стал еще белее:
– Я не могу высаживаться. Я не могу бросить детей… и его не могу оставить. К тому же через несколько часов уже Нижний Тагил.
– У него может быть шок – болевой. Ему нужно сделать обезболивание, – строго, как маленькому, объясняла Катя.
– Ну, чего-чего, а обезболивающих у нас вагон и маленькая тележка, – встрепенулся Владимир. – Мы ведь – лыжники. Бывает, ломаемся. А вы можете что-нибудь придумать – на несколько часов?
– Только лангетку, – с осуждением и сомнением в голосе сказала Катерина. А про себя подумала: «Вот подлец! Небось, если бы это был его сын, он бы не так себя вел».
– Ну что, Дениска, – обратился бодряческим тоном Владимир Иванович к ребенку, – потерпим? Осталось чуть-чуть доехать… А там и медики свои, спортивные, и машину дадут – все будет, Дениска, только доехать надо.
Все это он говорил, перерывая большую спортивную сумку с лекарствами. Аптечка, действительно, была «богатая».
– Потерпим, пап, – мотнул головой бледный Дениска.
– Это ваш сын!? – воскликнула удивленно Катерина.
– А что вас удивляет? – спросил тренер, видимо, уже успевший взять себя в руки, и протянул ей две тоненькие дощечки, явно «заточенные» для того, чтобы служить лангетками. – А это вот еще бинт… Возьмите, возьмите, – в его голосе она услышала подавляемые тревогу и раздражение.
Вскоре запястье мальчика было крепко стиснуто между лангетками, а рука покоилась в «люльке» из цветастого платка, привязанного к плечу. Мальчика напоили крепким чаем и дали обезболивающие таблетки, положили в одном из купе и приставили «охрану» из сочувствующих сверстников. Только после этого стали выяснять, каким образом ребенок получил травму. Оказалось, что двое мальчишек баловались в тамбуре, ожидая очереди в туалет, и один другому «жахнул» вагонной дверью. Раздав «всем сестрам по серьгам», наорав на своих воспитанников и велев им «всем сидеть на местах до прихода поезда к месту назначения», тренер тупо смотрел в окно, вряд ли видя мелькающие в нем пейзажи. Снег на Урале даже в начале весны лежал плотными сугробами. В вагоне слышно было, как сопит уснувший Катин «пациент».
– Пойдем, покурим, – продолжая смотреть в окно, неуверенно предложил Владимир.
Все еще удивляясь его поступку, она неконтролируемо резко ответила:
– Не курю, и вам не советую.
– Так и я не курю…, – усмехаясь краем рта, пристально, впервые за все это утро посмотрев ей в глаза, сказал тренер. – Так пойдем? Вам ведь не терпится мне что-то сказать?
Катя накинула на себя шерстяной жакет, и в абсолютной вагонной тишине они молча направились к ближайшему выходу в тамбур. Как только они там оказались, Катя резко повернулась к нему, шедшему сзади, и почти выкрикнула:
– Это жестоко!
– Может быть, – он засунул свои руки себе же под мышки, как делают люди, когда хотят согреться. – Но я считаю, что лучше иногда перетерпеть и получить квалифицированную помощь, а не абы-кабы, на первом полустанке. Не первый раз замужем…
– А, кстати, где ваша жена, и как она отпустила с вами сына? Я бы на ее месте…
Он резко ее прервал:
– Оставайтесь на своем месте… и не лезьте, куда не следует.
Снова повисла пауза, заполняемая стуком колес.
Ей было зябко даже в жакете. Он был в футболке и, казалось, не чувствовал холода.
Катя взялась за ручку вагонной двери, но в это время услышала его потухший, совсем не командирский голос:
– Спасибо вам за помощь. Наверное, вы правы, будь мать рядом, с Дениской, ничего бы не случилось. Мы вдвоем их тренируем… – он споткнулся на фразе, – тренировали…
– Она не смогла поехать?
Снова было слышно только стук колес. Потом, явно заставляя себя говорить, Владимир произнес:
– Можно и так сказать…
Снова повисла пауза, заполняемая звуками стального тамбура и вагонных колес…
– Она умерла, не приходя в сознание, после травмы, которую получила во время тренировки…
– Как это случилось? – Катя старалась говорить как можно мягче, боясь своего вторжения на территорию чужой боли.
– Да здесь же, на Урале. Мы часто сюда приезжаем на соревнования – в сезон. А тогда решили летом «лагерем» остановиться – в пригороде. Климат здесь хороший, летом сухо, дождей нет. Пруд, пляж, лодки – тренируйся, сколько хочешь. В лесу – грибы-ягоды. У нас в тот день была двухчасовая тренировка – на выносливость. Бежали по одной из проселочных дорог. Вера, жена моя, с младшими девчонками впереди, а я с ребятами постарше – замыкающим. Нас обогнал трактор… Сначала ехал вдоль дороги, а потом стал ее пересекать по диагонали и аккурат – в толпу девчонок. Так, по одной их и подминал под себя: те, кто оказался около него первыми, – отделались ушибами, а те, кто… Я трактор догнал, влез в кабину. Водитель пьяный, я его выволок… Мы со старшими ребятами на руках дотащили всех своих раненых до ближайшей деревни. Пока вызывали «Скорую», пока она приехала, пока приехали в город… Ну, вы понимаете, раз хирург …
Ей вдруг стало стыдно… и холодно. Она прикоснулась к его предплечью, почувствовала бугор мышц, сказала:
– Пойдемте, тут совсем не жарко… – и добавила: «Простите меня…пожалуйста».
Как только они вошли в вагон, детское щебетанье смолкло, как по команде. Тренер приходил в себя от собственной откровенности, потом тихо сказал, ни к кому персонально не обращаясь:
– Давайте, архаровцы, собирайтесь потихоньку. Скоро будем на месте.
«Архаровцы», обрадованные тем, что гроза миновала, радостно зашебуршились, зашептались, а потом и вовсе заговорили звонкими детскими голосами, как и положено им по возрасту и «статусу».
…Как ни нравился Кате Владимир Иванович, как ни сочувствовала она ему и его сыну, но мысль о том, что сейчас, вот уже сейчас она окажется в городе, где родилась и выросла, воздвигла некую незримую преграду между ее симпатичным попутчиком и его воспитанниками. Так часто бывает в дороге: только что мило беседовали с чужими людьми, но приближение конечной остановки вынуждает сосредоточиться на своих проблемах и предстоящих делах. Видимо, и у тренера было примерно такое же состояние: группа детей почти в пятьдесят человек на одного взрослого – ответственность тяжелая.
С радостью, что наступило «освобождение» от вагонной духоты, пассажиры выбирались на свежий морозный воздух под аккомпанемент тепловозных гудков и объявлений вокзального диктора. Тем не менее, тренер нашел минуту, чтобы при прощании на перроне дать Кате свою визитку:
– Через две недели мы вернемся в Москву. Если захотите – позвоните мне. А на обороте – телефон гостиницы, где мы остановимся сегодня. Это даже не гостиница, а спортивная база, на горе Долгой. Вдруг захотите покататься? У меня времени, конечно, вряд ли много свободного будет. Но часа два я найду. Если хотите, город вам покажу.
Она улыбнулась снисходительно:
– Нет, провожатых мне не надо. Я в этом городе родилась.
– Ну, как знаете, – приподняв плечо под ремнем тяжелой сумки, – резюмировал Владимир итог знакомства, понимая, что за ними сейчас наблюдает двадцать пять пар детских глаз.
