скачать книгу бесплатно
Отцовский почерк
Ирина Владимировна Словцова
Возможно, прочитав эту повесть, вы испытаете шок, решив, что «это уж чересчур», «выше человеческих сил». Но герои книги действуют в реальных исторических событиях. Их образы вымышлены, кроме одного – доктора Августа Лихта. Его прототипом стал талантливый хирург, прошедший все круги ада, и, несмотря на всё, сохранивший любовь к людям. У него нет пресловутого врачебного «кладбища». Всех, кто попадал к нему на операционный стол, он спасал. Говорили, что он заключил сделку с дьяволом. Но у него была особая причина бороться за жизнь тех, кто ему доверился.
Ирина Словцова
Отцовский почерк
© Словцова И.В., 2016
Часть 1. Дочь. Экскурсия по этапу
Глава 1. Смерть пациента
У нее началась полоса. Черная. Вчера она рассталась с женихом. Сегодня, 21 марта 1991 года в 11.54 во время операции у нее на столе умер больной. Хирурги постарше и опытнее, советуют в таких ситуациях «замереть» и перестать оперировать. А что делать ей, Екатерине Андреевой, тридцати пяти лет от роду, хирургу первой категории московской клиники? Она не профессор, не кандидат наук, чтобы уйти в творческий отпуск, – она просто ординатор хирургического отделения. Она не пишет книги, не рисует, не вышивает крестиком – она только и умеет что резать. Из-за этого единственного умения она отказалась выйти, наконец, замуж за Игоря и уехать с ним заграницу.
Его пригласили на год – преподавать в один из университетов Германии. Он ведь талантливый химик. Немцы, правда, и сами хорошие химики, но если видят на иностранном горизонте что-то выдающееся, проявляют интерес. К тому же и сам Игорь был не промах, умел использовать все свои знакомства и связи на полную катушку. Исследования, заинтересовавшие немецких коллег, проводились коллективом кафедры, на которой Игорь работал. Тем не менее, пригласили именно его. Перед ним раскрывались горизонты, и Катины возражения слушать и услышать он не хотел. Предлагая сразу и руку, и сердце, и загранкомандировку, Игорь убеждал:
– Катька, поживешь в свое удовольствие!
– Игорь, ты понимаешь, что хирург, как музыкант – должен упражняться каждый день. Если нет – это скажется на качестве операций.
– А ты будешь упражняться на муляжах. Ты же сама рассказывала, что твой отец каждый день тренировался узлы вязать.
– Игорь, я не знаю языка. Я окажусь в изоляции.
Кажется, они впервые ссорились. До этого события они как-то умудрились прожить пять лет без эмоциональных потрясений. Она услышала в его голосе осуждение и досаду:
– Знаешь, Катя, язык можно выучить… при желании. Наверное, дело не в пианистах и тренировках. Наверное, ты просто не хочешь ехать.
Она хотела промолчать, удержаться от резкости перед прощанием, но у нее сорвалось:
– Да, так и есть, Я не хочу быть твоим приложением.
Игорь всегда умел обходить острые углы и проявлял высший пилотаж в семейных отношениях. Может быть, поэтому были так безоблачны эти пять лет? Он, успокаиваясь, сказал:
– Хорошо, не будем ссориться. Примем компромиссный вариант. Я уезжаю один. Ты приедешь следом – когда созреешь.
…Игорь улетел вчера, а сегодня вот во время операции у нее на столе умер пациент.
– Дура, ты, Катька, – сказала ей анестезиолог Элеонора, проводившая наркоз в тот день, – хочешь высшую категорию получить, а берешься за проигрышные операции. Деду и так не жить с его онкологией, чего ты полезла?
– У меня был шанс убрать опухоль. Хоть два года, а дед бы пожил…
– Да он уже 72 года пожил, и неизвестно, доживешь ли ты до столь преклонного возраста с твоим вечным желанием всех спасти!
Разговор проходил в пустой ординаторской, куда Катерина спустилась из операционной отдохнуть и попить чаю … или валерьянки. Впрочем, лучше пустырника, валерьянка туманит мозг, а ей еще отчитываться перед заведующим…
Элеонора еще что-то говорила, но Катерина вдруг отключилась. Подумала, что если бы ее отец был жив, то ему как раз исполнилось бы в этом году 72.
– Екатерина Августовна, – вывел ее из задумчивости голос заглянувшей в ординаторскую медсестры. – Вас заведующий вызывает.
– Ну, началось, – скорее себе, чем коллеге, буркнула под нос Екатерина и стала надевать смятую до этого в кармане докторскую шапочку.
– Уже! Доложили! – возмущенно хлопнула себя по упитанным коленкам Элеонора. – В себя человеку придти не дают… Да чего ты застыла, – с укоризной посмотрела она на медсестру, замершую в дверном проеме, – сейчас придет.
Катерина была уверена, что именно Элеонора «докладывает» заведующему обо всем, что происходит в операционной, но относилась к этому философски. Начальство имеет право быть вездесущим. Она встала перед зеркалом и увидела свое бледное лицо с темными глазами и синими кругами под ними. Надела шапочку на коротко подстриженные волосы…
– У тебя, дочка, такое лицо, – говорил ей когда-то отец, – что с прической мудрить не надо: чем проще, тем изящнее ты сама…
Что бы он теперь сказал про ее лицо и руки, налившиеся тяжестью после неудачной операции?
Зато она точно знала, что ей скажет ее непосредственный шеф. Шагая по больничному коридору к кабинету заведующего хирургическим отделением, она представляла, как Дмитрий Сергеевич будет выдвигать и задвигать ящики письменного стола (он делал это всегда, отчитывая подчиненных) и говорить:
– Вы мне портите статистику, Екатерина Августовна!..
Клиника занимала старинное здание, а потому имела свои особенности. Отделения с палатами отличались высокими потолками и окнами, пропускающими потоки солнечного света, в котором так нуждается любой пациент. Длинные коридоры и рекреации, соединяющие между собой отделения, были лишены естественного света – только тусклые лампочки под потолком – для экономии.
…По одному из таких коридоров Катя и отправилась к вызвавшему ее начальству, надеясь по дороге сформулировать свои ответы заведующему. – Не удалось.
Навстречу шел Тимофей Рязанцев, ее вечный «гонитель» и оппонент. Тима, как за глаза звали коллеги молодого, но очень талантливого хирурга, считал, что женщина-хирург это все равно, что блондинка за рулем автомобиля или женщина на корабле.
– Ну что, – приветствуя Катю таким образом, зло спросил Тимофей, – нашла, что искала?
– О чем ты? – не поняла она вопроса коллеги.
– Ну, ты же зачем-то полезла к старику в живот, – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес фразу вечно взлохмаченный Тимофей. – Тебе, наверное, статистики не хватает для кандидатской?
Обычно она отмалчивалась, но на этот раз не в силах была сдержать свои эмоции:
– Дурак ты, Тима. И мыслишь шаблонно. И как только ты оперируешь? – она пожала плечами, и взялась за ручку двери кабинета заведующего.
Ругались они на ходу, и Тимофей ее «сопровождал», как траурный эскорт, или бичуюший? Она потом разберется с более точным определением.
…Катерина открыла дверь кабинета.
Заведующий Дмитрий Сергеевич был не один: на диванчике сидела дочь умершего во время операции старика, – почти Катина ровесница. Они с ней общались и раньше, обсуждая возможные осложнения и в случае ничегонеделания, («Кажется, ее Анной зовут, – попыталась вспомнить Катерина), и в случае радикального вмешательства. В руке женщины был листок.
– Уже и жалобу накатала, – про себя подумала Екатерина, – а казалась такой разумной…»
– Вот, – без предисловия начал Дмитрий Сергеевич, – защитница у вас, Екатерина Августовна, нашлась.
Женщина попыталась улыбнуться ей сквозь слезы.
– Анна Родионовна говорит, что это, – и он показал пальцем на листок бумаги, – продиктовал ей отец перед операцией. Женщина молча протянула Кате листок, та взяла письмо и стала глазами пробегать строчки:
«Я, Родион Николаевич Карелин, 72 лет от роду, находясь в полной памяти и рассудке, в присутствии моей дочери и соседей по палате, прошу в случае моей смерти во время операции не наказывать моего лечащего врача Екатерину Августовну Андрееву. Низкий Вам поклон, Катенька, Вы сделали все, что могли, и руки у Вас, как у отца вашего, золотые…»
Она споткнулась о последнюю строчку и еще раз пробежала ее глазами: «…руки у Вас, как у отца вашего, золотые»…
– Он тут, – медленно, еле двигая губами, произнесла Катя, – какого отца имеет в виду?
– Вашего, Екатерина Августовна, – подтвердила Анна. – Папа вначале сомневался, говорил, что может просто совпадение такое. – И оглянулась на заведующего, как будто опасаясь чего-то…
– Ну-с, – воодушевился Дмитрий Сергеевич, – раз претензий у родственников не имеется, я вам, Екатерина Августовна, только выговор по отделению объявляю, так сказать, без занесения.
Он привстал над столом, опираясь большими пальцами на столешницу, давая понять, что аудиенция закончена, а его время – дорого.
– Как выговор?! – набрала воздух в легкие Анна… Но Катя, схватив ее сильной рукой, потащила за собой в коридор, на ходу кивая начальству:
– Да, Дмитрий Сергеевич, спасибо, я поняла… без занесения…
– Должен же я как-то отреагировать, – успел ответить шеф прежде, чем обе женщины вышли из его кабинета в больничный коридор.
Катя все еще держала Аню за руку. Та, подняв на нее опухшие от слез глаза, предложила:
– Может, мы куда-нибудь пойдем? Из слов отца я поняла, что разговор с вами не подлежит огласке.
– Да, согласилась Катя, – здесь недалеко есть забегаловка – для местных алкашей. Народу немного, а готовят, как ни странно, вкусно.
– Что же, алкаши не люди, что ли? – Аня была еще способна философствовать.
– Когда трезвеют, – парировала Катя, – и могут отличить качественные сосиски от дерьма. И потом, когда они трезвеют, у них просыпается обостренное чувство достоинства, – говоря это, она на ходу сняла халат и повесила его на ближайшую в коридоре стойку для одежды медперсонала. Халат был именной – с надписью на нагрудном кармашке: «Андреева Е.А., хирургическое отделение № 1».
Они спустились по центральной лестнице главного корпуса клиники в вестибюль первого этажа. Взяли пальто из гардероба. У одной оно было короткое бежевое, – чтобы удобно было носить с брюками. У другой – тёмно-синее макси, позволявшее комбинировать его, когда нужно, и с платьями, и с юбками.
Женщины вышли из здания клиники. Катя повела свою защитницу «черным» ходом, там, где предпочитала прокладывать маршрут сама. Они пересекли больничный двор для служебных машин и «Скорой помощи», липовую аллею, пролезли через дыру в бетонном ограждении, перебежали улицу и вошли в дверь, над которой было написано «Сосисочная».
Судя по тому, как автоматически Катя брала поднос, вилки-ножи, заказывала блюда у раздаточного окна, Аня поняла, что доктор здесь бывает часто. Та, ставя тарелки на выбранный у окна столик, словно прочитав ее мысли, посмотрела Анне в глаза, сказала:
– Из наших сюда никто не ходит – брезгуют. А мне нравится: чисто, вкусно без затей, все заняты собой и разговаривают об уважении. А я еду простую люблю: капусту тушеную, гречневую кашу, – и она, щедро положив горчицу на кусок сосиски, отправила ее в рот. – А гречка, вообще, и диетический, и диабетический, и антионкологический … пр…, – тут она поперхнулась:
– Извините. Это у меня от профессии…
Несколько минут они молча жевали…
Вокруг шли беседы о вчерашнем матче по хоккею, о взаимопонимании и уважении. Кухонный кот бродил между ног говоривших, в надежде что-нибудь выпросить. «Зачем ему? – подумала Катя, наблюдая за передвижениями животного. – Его же на кухне кормят». Тот, видимо, тоже так решил и отправился на подоконник – умываться.
– Катя, – мягко произнесла ее имя дочь умершего Карелина, – мне отец дал четкие инструкции на тот случай, если его не станет. Так бы он сам вам все рассказал, что знал…
– Аня, не томите! – не выдержала Катя, и ее собеседница продолжала:
– Вы же знаете, мой отец – цирковой акробат… бывший. Когда не смог выступать, остался в цирке сначала тренером, потом администратором… Он очень много гастролировал. И вот однажды, это было в Нижнем Тагиле, в Свердловской области, один из гимнастов во время трюка, работая без лонжи, упал на арену. У него был перелом шейки бедра. Его привезли по «Скорой» к вашему отцу – он тогда дежурил. Август Артурович его прооперировал и два месяца выхаживал, упражнения всякие придумывал… А мой отец считал себя виновным в этой трагедии. Якобы, не продумал до конца страховку, разрешил без лонжи работать. Дня не проходило, чтобы он не навещал гимнаста и много наблюдал за тем, как ваш отец выхаживал больных. Он ведь у него даже и ночевать частенько оставался – прямо в больнице. Видел, как тот на руках после перевязки переносил пациента с ожогами в палату. Ему говорили:
– Зачем, каталка есть.
А он отвечает:
– Нельзя, будет больно очень.
– Даром что немец… – с той же монотонной интонацией заключила дочка старого акробата. Увидев, как от последней фразы, словно от удара, вздрогнула Катя, Анна спохватилась:
– Ой, извините…
Снова повисло молчание. Обе делали вид, что поглощены размешиванием сахара в стаканах с чаем.
Взглянув на помрачневшую Катю, Аня закончила:
– В этом- то все и дело. Отец говорил: «Немец и фашист – не одно и то же. Только как в нашей стране это людям понять, если в каждой семье есть либо погибшие на войне, либо умершие в лагерях, либо угнанные в Германию, либо пропавшие без вести»…
– Родион Николаевич поэтому со мной не хотел говорить? – подняла, наконец, глаза от стакана Катерина.
– Да, и поэтому тоже. Ведь ваша фамилия Андреева, а у Августа Артуровича – Лихт. Папа узнавал, вы – не замужем.
«Вот почему старик все спрашивал, почему кольца обручального нет», – вспомнила Катя…
Аня вдруг с некоторым осуждением констатировала:
– Значит, фамилию матери взяли, постеснялись отца…
Катя обиделась:
– А спросить сам не захотел?
– Да он не знал, как вы прореагируете, – словно извиняясь за только что высказанное осуждение и за отца, – уточнила Аня и продолжала:
– Захотите ли, вообще, говорить. Ведь ваша мать не захотела с ним жить.
– Не захотела жить!? – вскинулась Катя, – так ведь он…
Многолетняя привычка хирурга сдерживать эмоции заставила Катерину замолчать. Она смотрела мимо своей собеседницы, на входную дверь забегаловки, пытаясь вернуть себе самообладание. Про себя подумала: «Какой странный день сегодня! На смену неудачам приходит неизвестность…»
…Катя вспомнила, как 20 лет назад они встречали в новой московской квартире задержавшийся в дороге из Подмосковья контейнер с мебелью. Они тогда с сестренкой Танькой радовались, что наконец-то приехали их игрушки, кровати, стол. Бегали с улицы на второй этаж трехэтажного дома, где им дали квартиру, перетаскивали посильные им по весу вещи. Мать, как всегда, руководила: на этот раз грузчиками и дочерьми.
Поздно вечером, уставшие, дремавшие за столом, они пили чай с вафельным тортом в ознаменование начала нормальной жизни.
– А папа скоро приедет? – спросила Танька, и обе девочки вопросительно взглянули на мать.
Та ответила не сразу. Сидела, помешивала ложкой в стакане с остывшим чаем, потом вздохнула, как будто собиралась прыгать с вышки в бассейне. Она у них была отчаянная, как говорил папа, – занималась и плаванием, и гимнастикой, и стрельбой.
– А папы больше нет, – сказала мать и посмотрела сначала на Таньку, а потом на Катю.
– Как нет, – проснулись обе сестренки, – а где он?
– Он разбился, – сказала мать и начала убирать посуду со стола. – Он поехал на похороны бабушки Амалии, и на ТОЙ дороге они столкнулись с грузовиком… Девочки (Кате было тогда 14, а Тане 10) знали про ТУ дорогу. Это была трасса из Свердловска в Нижний Тагил. Там часто на одном и том же отрезке пути бывали аварии, и машины там бились, если не на крутом повороте, то сталкиваясь друг с другом….
– А в каком году это было, когда ваш отец был в Нижнем Тагиле? – вернувшись в реальность – к стойке в забегаловке и остывшему чаю, спросила у Анны Катерина.
– Это было в 1972 году.
