скачать книгу бесплатно
Алек чуял опасность, но ещё не осознал, в чём она кроется. Стук и крики только мешали сосредоточиться и раздражали.
– Отойди от двери и заткнись, – велел он напарнику таким тоном, что тот сразу сник и ретировался. Алек припал лбом к изодранной обивке двери и предпринял новую попытку собраться. Слабый запах, хорошо знакомый. Следом за ним – звук, тоже прекрасно различимый. И тут картинка наконец сложилась – Алек с криком отпрянул прочь, схватил напарника, и падая сам, увлёк его на пол. Они скатились под лестницу, раздался взрыв, дверь вышибло, а над ними пронёсся огненный смерч.
Они лежали, оглушённые, а в голове Алека вновь и вновь проигрывалась та последовательность, которая его насторожила – шипение газа и скребущий звук, с которым зажигается спичка. И взрыв. Он с трудом приподнялся – напарник успел достать телефон и уже звонил куда-то. Алек ничего не слышал, в ушах то начинало звенеть, то всплывали какие-то щелчки, как будто к нему возвращалось эхо. Словно он находился под водой и измерял глубину и рельеф дна. Напарник оттащил его подальше – жильцы в панике выбегали из дома, примчались пожарные, скорая, началась суматоха.
Алек был совершенно дезориентирован – он сел на пол и с силой сжал виски ладонями, словно пытаясь собрать осколки ощущений воедино. Охотник в ужасе забился вглубь своего логова, оставив его одного. Кто-то потянул его за рукав, он послушно поднялся на ноги. Его отвели к машине скорой, где фельдшер, выразительно артикулируя, расспрашивал его о чем-то. Алек различал лица, но ничего не слышал. Казалось, он медленно погружается в темную воду. У него снова был шок – такой же, как в первые дни в городе, но без панической атаки. Он соображал вполне трезво и даже произнес что-то вроде «Я в порядке». Это было странно – лишиться не только слуха, но и собственного голоса. Он ощутил движение губ, но слов так и не расслышал. Алек понимал, что слух и обоняние скоро вернутся, но не мог об этом сказать. Хотя, возможно, он говорил что-то, но всё было как в дурном сне – когда пытаешься крикнуть, но не можешь выдавить из себя ни звука. Его усадили в машину и отвезли в больницу с подозрением на контузию.
В машине Алека вдруг накрыло волной усталости – тяжёлой, необоримой, словно что-то внутри него надломилось. Он спрятал лицо в ладонях и попытался хотя бы немного прийти в себя, чтобы объяснить врачу, что не нуждается в помощи. Сколько он так сидел – непонятно, но очень скоро его похлопали по спине – давешний фельдшер жестом поманил его за собой. Алек выбрался из машины, следом вытащили носилки с другим пострадавшим – похоже, тот был совсем плох. Алек скользнул взглядом по телу, закутанному в нелепое клетчатое одеяло – и тут на него нахлынули чувства, не постепенно, а резко. Он вздрогнул, как от удара. Всё навалилось разом, мир стал чрезмерно чётким, громким, ярким. Внезапно заговорили люди, он расслышал страдальческий стон, в нос ударили запахи – выхлопные газы, лекарства, но хуже всего был запах обожжённой плоти, палёных волос и металлический вкус крови. Мигалки на скорой продолжали гореть, их огни, многократно отражаясь от щедро остеклённого здания больницы, били по глазам. Каталку с пронзительным скрежетом укатили внутрь – он успел заметить лицо, точнее, то, что от него осталось, обгоревшие волосы, одежду. Похоже, это и был адресат того злополучного конверта. Закружилась голова, Алек склонился и его вырвало.
– Чёрт, да что ж такое, – фельдшер был рядом и поддержал его, когда он пошатнулся.
– Я… в норме… – с трудом проговорил Алек, утирая рот, но никто его не слушал.
Его провели внутрь и перепоручили кому-то в отделении скорой. Алек сощурился от чрезмерно яркого света. Белые стены, белые лампы, белая мебель, кушетка, на которую его усадили, тоже была обтянута белой простыней. Он расслышал, как фельдшер в коридоре сказал врачу: «Возможно, сотрясение, проверь, его только что стошнило». Пока на него никто не обращал внимания, Алек залез в карман, нащупал там упаковку таблеток, выдавил две и незаметно отправил в рот. Наверное, можно было попросить воды, в этом бы ему точно не отказали, но он не хотел привлекать к себе лишнего внимания, пока не подействует лекарство.
– Так, погоди, я тебя знаю! Ты же младший брат Кирилла! Ты меня помнишь? Я его друг, Павел, – перед ним оказался молодой врач, – Да, не повезло тебе там оказаться… – он осторожно осмотрел его голову, – ни ран, ни шишек не вижу, что странновато для твоего состояния. Может, останешься в больнице на ночь, выглядишь, откровенно говоря, паршиво.
– Нет, не хочу, боюсь, здесь мне станет только хуже. Может, брат говорил тебе о моих… особенностях. Мне нужно домой, отлежусь там, – Алек умоляюще посмотрел на Павла.
– Да, Кирилл рассказывал, – тот взглянул на часы, – через пятнадцать минут заканчивается моя смена, могу подбросить до дома.
– Спасибо, это было бы здорово, – Алек почувствовал облегчение, он отчаянно нуждался в покое и знакомой обстановке.
– Подождёшь в коридоре? Ты в состоянии там находиться? Или, может, я дам тебе ключи, и ты посидишь у меня в машине?
– Пожалуй, второе, – он не хотел оставаться в переполненном людьми помещении.
– Хорошо. Тогда возьми ключи, иди на служебную стоянку, моя машина с краю, белая легковушка.
Алек с радостью выбрался из больницы, с удовольствием вдохнул холодный зимний воздух – это его немного взбодрило. Неторопливо дошёл до стоянки, нажал на кнопку – как и сказал Павел, крайняя белая иномарка послушно отозвалась миганием фар. Алек забрался на пассажирское сиденье, захлопнул дверь – внутри было зябко, а его и так трясло от всего пережитого, поэтому он вставил ключ в зажигание и включил обогрев. Откинулся на сиденье, закрыл глаза. Постарался хоть немного, но расслабиться. Он сидел и прокручивал в голове случившееся, недоумевая, почему сразу не уловил и не опознал запах газа, его ведь невозможно ни с чем спутать! Да, напарник отвлёк его, но ему не хотелось оправдываться этим. Может, он настолько закрылся, что теперь уже никогда не сможет чувствовать окружающий мир так же остро, во всей полноте, как раньше? Это его напугало.
Кто-то стукнул в окно – он вздрогнул и открыл глаза. Раньше он бы уловил звуки шагов.
– Возьми телефон, брат хочет с тобой поговорить, – сказал Павел, залезая в машину.
Алек взял трубку:
– Привет, как ты? Что произошло? – в голосе Кирилла слышалась тревога.
– Газ в квартире взорвался, – Алек не хотел распространяться о случившемся.
– Очередной адресат?
– Да.
– Ты был в этот момент открыт? – брат понимал, каково это.
– Да, – Алек поморщился, вспомнив накрывшую его взрывную волну.
– Ладно, ты знаешь, что делать. Я попросил Пашу побыть с тобой, а в воскресенье утром приеду сам. С понедельника у меня курсы, так что, жди в гости.
– Я рад. Ты сказал кому-нибудь? – Алек устало откинулся на спинку сиденья.
– Ещё нет.
– У меня просьба – не говори.
– Почему? Думаешь, он будет волноваться? Или приедет со мной? – брат усмехнулся.
– Просто… не надо. Пожалуйста. Незачем ему об этом знать.
– Хорошо, не скажу. Паша поспит на моей кровати. И ты тоже сразу ложись, судя по его словам, тебе пришлось тяжко. До встречи! Дай ему трубку, я его проинструктирую.
Алек хотел было возмутиться, но потом махнул рукой и без возражений передал телефон.
За выходные он более или менее пришел в себя, но по-прежнему чувствовал разбитость. Когда он появился в офисе, там только и было разговоров, что о взрыве. Проходя мимо застеклённых кабинок, Алек ловил на себе взгляды коллег, с которыми, впрочем, за эти годы так и не сблизился. Они продолжали оставаться для него посторонними, большинство из них он не узнает, встретив на улице. Его передёргивало от мысли, что все эти люди в выходные занимались тем, что обсуждали его действия. Рабочий чат в мессенджере просто кипел. Основным источником сведений был юный напарник, который, в отличие от Алека, с наслаждением купался в лучах хоть и сомнительной, но славы, время от времени добавляя в свой рассказ новые подробности. Женская половина коллектива наиболее активно реагировала на его слова. Кирилл, как и обещал, приехал в воскресенье, и очень веселился, читая их переписку, но Алек в этом плане не отличался чувством юмора и мрачно отмалчивался.
В понедельник он, как обычно, подошёл к стойке регистрации, чтобы забрать конверты – но секретарь сказала, что ему следует сперва заглянуть к начальнику. Алек с сожалением вытащил наушники, стянул куртку, снял капюшон и, постучавшись, вошёл в просторный кабинет.
– Садись, пожалуйста. Я вызвал тебя, чтобы поговорить о происшествии, случившемся в пятницу. Скажу сразу, что ни в чём тебя не виню, просто вы оба оказались не в то время и не в том месте. Просто хотел спросить – тебе есть что добавить к рассказу напарника? – начальник выглядел так же, как всегда. Волосы с проседью аккуратно зачесаны назад, цепкий взгляд, аккуратно завязанный галстук, безупречно отглаженный костюм, холёные руки. На столе – груда бумаг, очки в тонкой золотой оправе и неожиданно – старенький офисный набор, закопчённый, с навсегда остановившимися часами с треснувшим циферблатом, весьма странный сувенир из прошлого.
Алек отрицательно покачал головой. Он не стал садиться – на ногах он чувствовал себя увереннее.
– Вижу, ты не из разговорчивых, – начальник продолжал сверлить его взглядом.
Алек пожал плечами. К чему эта беседа? Он-то считал этот случай своей ошибкой – не надо было подпускать напарника к двери и отвлекаться; ему стоило быть более собранным и реагировать быстрее. Возможно, окажись он там раньше, смог бы предотвратить взрыв и последовавший за ним пожар – десять-пятнадцать минут решили бы всё. Или же само его появление спровоцировало адресата очередного письма на столь отчаянный шаг. Кто знает, что творилось в голове у допившегося до белой горячки мужика, какую угрозу он уловил во внезапно раздавшемся стуке в дверь?
– Я слышал, что ты пострадал при взрыве, это так?
Алек наконец заговорил:
– Нет, я в порядке.
– Ладно, не буду ходить вокруг да около. Принято решение премировать тебя, – Алек недоверчиво взглянул на начальника, тот невозмутимо продолжил, – Я в курсе твоей работы, и ценю твою добросовестность. Приказ выйдет сегодня. Если хочешь немного отдохнуть – я не против, могу дать неделю дополнительного отпуска. Тебя стоит хотя бы отоспаться, – проницательный взгляд светло-серых глаз остановился на его лице, – я знаю, каково это – попасть в подобную ситуацию, – его рука машинально потянулась к часам на столе, – приходилось переживать подобное. К счастью, всё это осталось в прошлом. Кстати, ты ведь из той маленькой деревушки, за рекой, верно?
Алек не знал, как ему следует реагировать на происходящее, поэтому ничего не ответил.
– Ты напоминаешь одного моего друга. Мы с ним служили вместе, прошли огонь и воду, такое не забывается. Настоящий боевой товарищ. Три года, с первого дня службы – и до последнего. Многие погибли за это время, но мы выжили – и всё благодаря ему. Он тоже был таким же особенным, как ты, его острое чутье не раз спасало нас. Ты очень на него похож, – он встал и подошел к шкафу, в котором выстроились тома в одинаковых чёрных обложках, открыл стеклянную дверцу и вытащил фотографию в простой деревянной рамке, – Узнаёшь кого-нибудь?
Алек замер. Он сразу нашёл знакомое лицо и вспомнил старый альбом, который отец всегда держал на самом видном месте. Среди страниц затерялись групповые снимки молодых солдат, гордо позировавших с оружием в руках.
– Да. Но я не знал, что вы с ним служили… – его голос прозвучал неожиданно хрипло.
– Ладно, не буду углубляться в дела давно минувших дней. Отправляйся домой и отдохни как следует. Жду в следующий понедельник. Это приказ, – начальник похлопал его по плечу.
Алек вышел из кабинета в странном оцепенении. Секретарь улыбнулась ему – она явно была в курсе происходящего:
– Ну что, сегодня никакой работы?
Всю свободную неделю он провел дома. Алек и не осознавал, насколько устал за эти несколько лет, и теперь наслаждался отдыхом. Время от времени выбирался на пробежки в парк, общался с братом, который уезжал на курсы рано утром и возвращался почти ночью. Они допоздна могли сидеть на кухне и перебирать общие воспоминания. Алек понял, что скучает по тем временам. Оказалось, многое стёрлось из памяти, он уже не помнил лица тех, с кем рос там, в другой жизни. Брат показывал фотографии – и Алек узнавал места, где было проведено немало счастливых часов. Высокий берег реки, могучие лиственницы с раскидистыми ветвями, каждую из которых он когда-то знал, стройные сосны, потайные тропки, по которым могли пройти только они, след в след, блестящая гладь озёр, гроздью рассыпавшихся по округе, широкие луга, протянувшиеся почти до горизонта, густой непроходимый березняк – летом там всегда царили прохладные зелёные сумерки, узкий деревянный мостик, перекинутый через речку, все тот же, с исцарапанными бесчисленными поколениями перилами – каждый норовил оставить на них память о себе. Там были и его инициалы, насколько он помнил, вырезанные одним осенним вечером.
***
После отъезда брата Алек вдруг почувствовал одиночество. В доме стало пусто и холодно. Он никогда не нуждался в чьей-либо компании, хотя, может, со временем просто убедил себя в этом. Но даже там, в прежней жизни, к нему предпочитали не набиваться в друзья – его сверстники чуяли в нем хищника. Алек не любил вспоминать школьные годы – свою оторванность от остальных учеников он компенсировал хорошей учебой. Он быстро усваивал новые знания, которые были ему интересны. Учителя побаивались своего ученика – он прекрасно видел их страхи, и по глупости иногда давал им это понять. За это его невзлюбили ещё больше. И одноклассники, и ребята постарше то и дело пытались его подловить, подстерегали после уроков, на переменах, но Алек никогда не боялся драк и всегда давал яростный отпор даже тем противникам, которые нападали на него целой сворой. Охотник в такие минуты становился максимально собранным, они с человеком действовали заодно, используя сильные стороны друг друга. Не всегда их тандем выигрывал в схватке, но их злость и ожесточённость неизменно производили впечатление. Алек пускал в ход любые приёмы, главное – причинить как можно больше боли и вреда нападающим, чтобы те в следующий раз хорошо подумали, прежде чем повторять подобный опыт.
В старших классах, когда он сполна ощутил свои возможности и научился их использовать, школа перестала быть местом, куда он стремился. Он задыхался в тесных коридорах, не мог усидеть в полутёмных холодных классах, занятия казались ему бессмысленной тратой времени, ведь ему всё равно предстояло остаться в деревне. Его тянуло на простор, на свежий воздух, в тайгу, где он мог быть самим собой. В последние полтора года он почти забросил учебу – по этому поводу никто особо не переживал, Алек подозревал, что в школе многие вздохнули с облегчением, когда он стал реже появляться. Лишь один из учителей пытался его образумить, даже начал заниматься с ним на дому, надеясь подготовить к выпускным экзаменам, но его усилия были сведены на нет внезапным отъездом ученика.
Алек настолько смирился со своим одиночеством, что стал втайне им гордиться. Ему нравилось ощущать свою независимость, в любой момент он мог сорваться в тайгу, он никогда никого не ждал, впрочем, как и его самого тоже. Его единственными близкими людьми были Кирилл и Марк. Конечно, находились те, кто после столкновения с Охотником бежали к его братьям и пытались открыть им глаза «на зверя, который живёт с ними в одном доме», но мальчики всегда были готовы встать на защиту друг друга. Несмотря на большую разницу в возрасте, они прекрасно ладили, пока старший не уехал в город учиться. Алек никогда бы не признался Кириллу, что тоска по нему, в конце концов, и стала одной из причин его отъезда. И сейчас, когда брат уже несколько лет жил в родной деревне, Алек то и дело ловил себя на мысли, что, возможно, наступила пора вернуться и ему. Но он не представлял, чем там будет заниматься – а город в этом плане предоставлял гораздо больше возможностей.
***
Ему всё же удалось вздремнуть пару часов, а вечером, наскоро перекусив, он сел на мотоцикл и уже в сумерках вырвался из города. Как бы Алек не хотел себе признаваться, он с нетерпением ждал встречи со своим новым знакомым, Захаром. Чем-то этот старик его тронул. В пятницу он всё же позвонил и робко надиктовал список того, в чём нуждался, в основном, это были краски, кисти, бумага, пара книг. Алек за вечер обошел художественные магазины и купил всё, что требовалось, кроме этого, решил отвезти старику запас еды на неделю.
Окраина была пустынной, Алек с удовольствием гнал на большой скорости. Освещённые участки чередовались с тёмными, уличные фонари уверенно шагали вдоль дороги. Вскоре он оказался на трассе, где наконец-то смог немного расслабиться. Алек нёсся вперёд, во тьму, чувствуя, как городской гул остается позади, постепенно затихая и сходя на нет. Перед ним раскинулась ночь, рассекаемая лишь светом одинокой фары его мотоцикла, да извилистая дорога – он покорно следовал всем её изгибам, плавно, по широкой дуге, влетая в каждый поворот. Стая преследователей отстала – если бы он обернулся, то смог бы заметить их силуэты, которые сперва замедлили свой бег, а потом и вовсе остановились. Алек знал, что они будут поджидать его на обратном пути, и он вновь почувствует их жаркое дыхание у себя за спиной. После отъезда брата ему стало труднее с ними бороться – воспоминания подстерегали его везде, роились вокруг каждого источника света, таились в каждой тени. Когда Кирилл был рядом, он мог противостоять им, но сейчас он был совершенно один против всей их стаи. Встреча с Петром и его студентами только усугубила его состояние. Алек чувствовал, что и Охотнику приходится несладко – тот хоть и не осознавал причин боли, но чувствовал её, и это ему не нравилось. Он стремился убежать от неё, спрятаться, переждать в безопасном месте, но человек не давал такой возможности.
Алек осторожно съехал с трассы на узкую грунтовку. В темноте дорога, прекрасно ему знакомая, преобразилась. Она неожиданно отскакивала в сторону, словно пугливый зверь, металась в свете фары, какое-то время послушно бежала прямо, но потом вновь резко уходила из-под колёс куда-то влево, петляла, втискивалась в густой кустарник, и лишь в самом конце, истощив всю свою изобретательность, покорно вывела его к озеру. Луны не было видно, но её бледный свет угадывался за тонкой плёнкой облачности. Алек, не останавливаясь, поехал дальше по ещё более узкой тропке. Возможно, стоило оставить мотоцикл на опушке, как он обычно делал, но ему не хотелось тащить тяжелую поклажу до избушки старика. Где-то на середине пути Алек осознал свою оплошность, когда, не заметив торчащего из земли корня, едва не упал. Заглушив мотор и прислонив мотоцикл к дереву, он взвалил на себя тяжёлый рюкзак, подхватил две большие сумки и отправился дальше пешком. Охотник не одобрял его поездок на любом транспорте, и на это время старался забиться куда-нибудь подальше. Особенно его пугал мотоцикл, поэтому Алеку приходилось довольствоваться только своими чувствами. Но как только он зашагал по тёмному лесу, Охотник присоединился к нему – его чутье и умение ориентироваться в ночи ни разу не подводили их.
Избушка оказалась совсем рядом – она гостеприимно светилась всеми своими окнами. Алек поднялся по скрипучему крыльцу и осторожно постучал.
– О, я думал, ты приедешь завтра днем, – по лицу Захара было видно, что он очень рад гостю, – Но на всякий случай прислушивался, не едет ли кто. Проходи, сейчас попьем чаю.
Алек осторожно снял рюкзак, поставил сумки на пол:
– Я привёз все, что вы просили, и немного продуктов.
Старик засуетился, в каждом его движении сквозила смущённая радость:
– Ну что ты, зачем так много? Я ведь один всё не съем, не стоило тебе это везти, да ещё издалека. Как ты вообще добрался в такой темноте?
– Мотоцикл пришлось оставить на полпути от озера, завтра перегоню его сюда. Вы ведь не против?
– Конечно, нет. Места полно, можешь поставить его в сарай для дров, он прямо за домом. Погода меняется, ты, верно, тоже чувствуешь. Может, к дождю, а может, и к снегу, кто его знает. Весна в этом году выдалась неспокойная.
Алек в ответ только кивнул. Он с удовольствием наблюдал за Захаром, который перебирал краски, кисти и книги:
– И ведь всё в точности по списку купил! Спасибо тебе огромное! Садись за стол, может, это и не совсем хорошая идея – гонять чаи в такое время, но почему бы и нет? Я в прошлый раз так и не узнал о тебе ничего, кроме имени. Может, заодно расскажешь о себе чуть побольше? Я не настаиваю, если что. Но ты ведь простишь старику его любопытство?
Алек устроился на шатком табурете и отхлебнул крепкий горячий чай, сдобренный какой-то ягодой, яркий аромат которой сразу вызвал в памяти жаркий летний полдень.
– Вкусно? Это княженика, лесная ягода, ее невозможно спутать ни с какой другой. Растет на кочках вдоль болот, на опушках, на делянах лесорубов, одной из первых появляется после лесных пожаров. Собирать её трудно, мелкая, да и не любит быть на виду. Но стоит набрать хотя бы одну кружку, чтобы время от времени баловать себя её ароматом. Нет лучше средства, чтобы пережить нашу долгую зиму. Всё хочу нарисовать её, но никак не соберусь. Чудно ведь, правда? Думаешь, что уж ягода-то от тебя никуда не убежит, всегда будет под рукой, не стоит торопиться, откладываешь на завтра, а когда оно наступает, и ты, наконец, созреваешь, оказывается, что наступила зима. И нет больше твоей ягодки, под снегом схоронилась. Что-то я вновь разболтался, – Захар улыбнулся, – А ты уже носом клюешь, поди, устал.
Алек вздрогнул – в тепле его начало неудержимо клонить ко сну:
– Есть немного, – он провел рукой по лицу, стараясь взбодриться, но это не помогло, – Неделя выдалась тяжёлая. Да и после ночной смены почти не удалось поспать.
– Тогда допивай чай и ложись, я постелю тебе на диване.
– Не стоит, я могу и на улице, я привык, – Алек вяло пытался возражать, но потом сдался, усталость взяла свое. Ему хотелось только одного – вытянуться на ровной поверхности и дать отдых измученному телу.
Он с трудом добрел до дивана и пару минут спустя крепко спал. Старик потушил свет, оставив только настольную лампу над рабочим местом, укрыл гостя пледом, а сам долго возился с красками и инструментами, листал новые книги, с наслаждением вдыхая их неповторимый запах. Давно он не пополнял свою библиотеку, которую собирал с большим тщанием всю свою сознательную жизнь. Большая часть книг осталась в городской квартире, а в своё новое обиталище он перевёз только избранные тома, изрядно потрёпанные, но от этого ставшие ещё милее. Эти книги были его старыми друзьями, они прошли с ним все испытания, которых, видит бог, выпало на его долю немало.
За окном завывал ветер, погода стремительно портилась, а в доме было тепло, царили покой и тишина. Захар, сполна насладившись новыми приобретениями, вытащил наброски, над которыми работал уже несколько дней. Рисунки, пока очень схематичные, были не в присущих ему тёплых тонах; он никак не мог забыть то, что предстало его глазам неделю назад – густое золото заката, щедро отражённое гладью озера, лодка, фигура человека, застывшего в восхищении перед великолепием весеннего вечера, соломенное кольцо камышей, а за ними – строгие силуэты деревьев. Захар успел обдумать композицию, цветовую палитру, но не был до конца уверен в них, и отложил работу. Ему хотелось узнать получше главного героя будущей картины, но тот не впускал его в свой мир. Алек вроде бы поддерживал беседу, но позже, когда Захар прокручивал разговор у себя в голове, оказывалось, что тот умудрился ничего о себе не сказать.
Старик какое-то время пытался сосредоточиться на пейзаже, потом не выдержал, и рискуя разбудить гостя, устроился напротив него на табурете с блокнотом. Мягкого света от настольной лампы вполне хватало, чтобы было видно лицо спящего. Захар простым карандашом стремительно набросал портрет Алека – ему всегда было проще понять людей, которых он рисовал. Он не знал, как его новый знакомый отреагирует на это, поэтому решил не показывать то, что получилось. Вполне довольный своей работой, Захар закрыл блокнот и спрятал его под стопкой бумаг. Наброски тоже убрал с глаз подальше – в самый нижний ящик стола, и лишь потом отправился в свой угол, который громко величал опочивальней. Засыпая, он слышал гул ветра и стоны деревьев – непогода разыгралась не на шутку.
***
Алек давно так крепко не спал. Может, отсутствие городских шумов сыграло свою роль, или же он просто вымотался до такой степени, что проснулся только к полудню. Он привык подниматься рано, в четыре-пять утра, когда город большей частью был окутан предрассветной мглой и дрёмой. Но здесь, в этом домике на краю света, его тело и разум расслабились. В первые минуты после пробуждения он не мог понять, где находится, но потом вспомнил, как ехал в темноте по узкой лесной дороге. Приподняв голову, он сразу почувствовал перемену, произошедшую во внешнем мире. Алек встал, подошел к окну и изумлённо застыл – крупные снежные хлопья лениво падали с небес, и судя по тому, как согнулись ветки под пушистыми шапками, это продолжалось не первый час. В доме было зябко, печь успела остыть. Алек вернулся к дивану, взял плед, завернулся в него и вновь подошёл к окну. Снегопад завораживал – можно было часами смотреть, как медленно опускается белый занавес, хотя порой казалось, что это ты плавно возносишься куда-то в невидимую высь. Сугробы лежали нетронутые, если не считать тонкую цепочку следов, уже присыпанную свежим слоем снега – Захар выбрался подышать воздухом. Алек посидел, устроившись на широком подоконнике, но потом голод заставил его направиться на кухню. Он быстро приготовил нехитрый завтрак, выпил кофе, взглянул на часы – уже наступало время обеда. Дом остывал, и Алек решил наведаться в сарай за дровами, заодно нашёл лопату и очистил двор от снежных заносов. Растопил печку, поставил чайник, который закипел как раз к возвращению Захара. Тот ввалился в дом румяный от мороза, с горящими глазами, весёлый и довольный.
– Знаешь, я давно ждал именно такого снегопада, – прихлёбывая горячий чай, радостно сообщил старик, – чтобы нарисовать кривую сосну, ту, что у озера. Ты ее наверняка видел, – Алек утвердительно кивнул, и Захар продолжил, – Заметил, как причудливо изогнулся ее ствол? А рядом соломенные метёлки камышей, единственное цветное пятно. И серое небо над ними, такого оттенка, который бывает только в октябре или же, как сейчас, весной. Редкое явление, которое стоило запечатлеть. Да, я тоже охотник, но в отличие от вас, гоняюсь не за зверем, а пытаюсь поймать неповторимые мгновения. Многие говорят, мол, что ты находишь в этой серости, пасмурном небе, чёрной земле, ведь это скучно. А мне порой кажется, что современные люди и так получают цвета с избытком. От потока кричащих красок, который льётся с экранов, в нынешние времена никуда не деться. Люди привыкли думать, что жизнь можно считать удавшейся, только если она перенасыщена яркими цветами. Но ведь на самом деле это не так! Мало кто разглядит пламя заката за тучами, загромоздившими горизонт – чтобы расслышать его шепот, надо уметь видеть. Затаиться, замереть, вжиться в тишину, стать её частью. Поэтому я рисую исключительно тихие картины, чтобы зрители почувствовали в них и волшебство летнего рассвета, и магию зимнего вечера, и солнечные лучи, и синее небо… Наверное, будь я фотографом, снимал бы только на черно-белую плёнку – по той же причине, – старик перевел дух и плеснул себе в кружку ещё кипятка, – Я тебя не сильно заговорил?
Алек покачал головой – ему редко приходилось общаться с людьми, которые были бы столь чутки к окружающему их миру:
– Поэтому вы оказались здесь?
– Можно сказать, что да. Всю жизнь проработал в народных промыслах, потом вышел на пенсию и понял, что больше не хочу оставаться в городе. Один из старых друзей помог устроиться на место лесника, из молодых-то никто в глушь особо не стремится, так я и переехал в этот домик. Живу здесь лет пять, всем доволен – главное, что электричество есть. Я привык обходиться малым, зарплаты с пенсией хватает.
– А вас кто-нибудь навещает? Дети? Внуки?
– Летом, конечно, приезжают, но долго не выдерживают. Их всё в город тянет. Внуков у меня пятеро, трое мальчишек, две девочки. Все школьники. Давно их не видел, зимой-то им неохота в такую даль ехать. На новый год я сам выбираюсь к ним, поджидаю маршрутку на трассе, водители знают меня, подбирают. А еду привозят егеря, обычно раз в неделю. Так что, живу, горя не знаю, рисую, дышу свежим воздухом. Чем не счастье? Вижу, ты меня понимаешь. Ты ведь тоже таёжный человек. Не понимаю только, как ты в городе оказался.
Алек с минуту раздумывал, но потом заговорил:
– Просто в деревне, откуда я родом, мне больше нет места. Так сложились обстоятельства. Поэтому и был вынужден остаться в городе.
– Что же такого могло стрястись с таким молодым парнем, чтобы ты променял родные места на душную столицу? Я ведь знаю, какие у вас там просторы, и природа не чета здешней. Сколько тебе тогда было? Лет пятнадцать? Поди, много времени потребовалось, чтобы приспособиться к новой среде?
– Мне было семнадцать. Поссорился с отцом, уехал. В то время брат учился в городе, и у меня особо выбора не было, куда именно бежать, – Алек пожал плечами, словно говорил о чем-то незначительном.
– Не тянет на родину?
– Когда как. Иногда хочу вернуться, но понимаю, что это плохая идея.
– А твоя семья? Разве они не зовут тебя обратно? Не скучают?
– Общаюсь только с братом. Мать умерла, младший брат и сводная сестра за эти годы наверняка забыли обо мне. Насчет отца вы уже поняли, мы с ним, мягко говоря, не ладим, – Алек горько усмехнулся.
– Друзья? – чем больше узнавал о своём госте Захар, тем сильнее жалел его.
– Нет.
– Как это? Ты же молод, да и деревня ваша небольшая, мне казалось, вы все крепко держитесь друг друга…
Алек предпочёл отмолчаться. Ему не хотелось пускаться в объяснения, почему он оказался один, это значило бы рассказать об Охотнике, что вызвало бы ещё больше вопросов.
– Я никогда не встречал таких, как ты… – Захар замялся, ему не хотелось произносить вслух это слово, от которого веяло безнадёжностью и отчаянием. Выпущенное на волю, оно бы забилось подстреленной птицей в окне, нарушило атмосферу их уютной беседы, но собеседник не разделял его опасений:
– Одиноких? Ну да, я живу один, но почему это вечно кого-то беспокоит? Мне так проще.
