Трое у реки

   <<<>>>

И ведь не обманул Шмуля! Натанчик – поварской подручный, как увидел маляву – аж в струнку вытянулся. Только что под козырёк не взял. Правда, козырька у него и не было. Быстренько руки, тестом вымазанные, о фартук обтёр, огляделся:

– Пошли, – говорит – за мной. Тут как раз местечко тёплое нарисовалось.

И пристроил Давидку прям в Палаты Самого, ну, пыль там вытирать, ковры вытряхивать и всё такое.

Давидка, несмотря на своё сельское происхождение, а может даже и благодаря ему, был парнем хватким. Прошло совсем немного времени, как его заметил царский Главный Шоумейстер, да и трудно его было не заметить – высокий, статный, идёт налево, пыль вытирает и псалмы поёт, идёт направо, ковры вытряхивает и окружающим сенным девкам сказки говорит. А то сядет в тени смоквы, во дворе, и давай на гуслях-кинноре плясовую наяривать. Даже одноногий сторож Беньямин – и тот, бывало, не устоит.

А как раз об эти дни царь Саул в очередную депрессию впал. Он и вообще-то был склонен к меланхолии, а тут – филистимляне, сволочи, покрошили его храбрый экспедиционный корпус, да еще прислали ему отрезанный хвост его любимого боевого осла.

Главный Затейник, чувствуя, что дело пахнет керосином (ну или там ладаном, всё одно – швах полный), велит послать за «этим, длинным, который на кинноре бацает».

Привели Давида. Саул на него исподлобья так зло посмотрел. Но ничего не сказал, отвернулся, зубами скрежещет. Затейник стоит рядом и дрожит.

– Ну всё, отпрыгался, – подумал Давид, но, на всякий случай вытащил киннору и запел. Про царя-батюшку, про цариц-матушек (их там при дворе дюжина, а то и боле обретались), про прошлые и грядущие победы Саула-воителя и Спасателя и про то, что сам Тот, Кто Всех Выше, от Саула без ума. Пел, пел… Глянь, а Саул-то уже спит давно. Тихо так, уткнувшись носом в боевую пращу.

С тех пор и пошло – чуть что, зовут Давида. А потом и вообще определили ему место при царе, в уголке, там, где раньше жил царский любимый попугай. А попугая отставили подальше.

И так царь к Давиду привязался, что стал его прям сыном называть, даром, что своих, родных не перечесть было. Сыновьям это несильно нравилось, да кто их спрашивал?

А тут как раз опять филистимляне полезли. Да не просто так, к этому уже израэлиты привыкли.  На этот раз они привели Голиафа, поставили его в самом центре, и прут, насмехаются:

– Ну всё, Саулово племя, теперь вам – хана! – и прочее в том же духе.

Голиаф – это отдельная история. Росту он был таки да – немалого, сажень косая, а то и с походом. Жил он в отдалённом моабитском селе, и, в основном, занимался сбором фиг с высоких деревьев, куда забраться без лестницы непросто. Был он силён, но в военном деле не обучен, да и не хотел он в военные. Зачем?

А тут подкатились филистимские посыльные:

– Голя, пошли с нами, мы тебе сыра свежего дадим, творогу, яблок, девки вот тоже у нас есть – сисястые, ласковые… – проси, что хочешь. А и надо-то тебе с нашими ребятами до израильских сходить. Туда – и враз назад. И – проси, что хочешь…

В общем, уломали, одели в доспехи – еле подходящие нашли, и то малы оказались – дали в одну руку меч, в другую – оглоблю от телеги, и поставили перед рядами наступающих.

Давида Саул как раз послал к своим передовым бойцам. Ну, вроде как с шефским концертом. Для поднятия чтобы. Да и забыл про него. А напомнить ему – побоялись, как бы чего не…

А дальше вы уже знаете – кончилось это для Голиафа неважнецки, зато Давид резко пошёл на повышение и скоро стал Царским Смотрителем Заиорданья – богатых пастбищами, но отдалённых земель царства Саулова.

Тут он отличился быстрым ростом куриного поголовья, отменой оброка, рытьём скоростного туннеля до самого отдалённого овина и возведением высоченной крыши над своим Офисом – видной не только из-за соседней фиговой рощи, но даже и с другого берега Иордана. В народе эту крышу ласково прозвали – «Давидкина Фига».

<<<>>>

Быстро освоившись с новой должностью, Давид неожиданно обнаружил, что не всё так просто, как казалось ему с козьей фермы. Коз вокруг не было, зато козлов – пруд пруди, и козни их следовало принимать всерьёз, играть на опережение и бить не в бровь, а в глаз, причём лучше – в закрытый. Ну, последнее он уже опробовал на практике.

Прежде всего, Давид сблизился с сыном Саула, Ионафаном. По рекомендации нового приятеля, Давида перевели в столицу, и назначили Первым Секретарём-Смотрителем и, по совместительству, руководителем народного ансамбля гусляров.

А в это самое время во дворце и вокруг разворачивались эпохальные события.

Саул, окончательно сбрендив, решил проявить свою царскую власть и всё перевернуть с ног на голову. Чтобы всем было счастье, а ему, Саулу – благоволение…

Для начала он перессорился со жрецами, среди которых, к своему глубочайшему удивлению, Давид узнал своего давнего знакомого – Шмулю-покажи-дулю. Тот подмигнул в ответ, но ничего не сказал.

– Неисповедимы пути Твои…– прошептал привычную мантру Давидка и был прав.

Затем Саул совершил несколько рейдов по окрестным царствам. Несмотря на отдельные победы, удачи это ему не принесло, напротив, в результате израэлитам пришлось оставить некоторые земли, занятые предшественниками царя. Конечно, подано это было как очередная Победа, хотя летящие в спины уходящих солдат камни и комья грязи оставляли мало сомнений в сущности происходящего.

Отчаявшись добиться успеха в своих военно-религиозных реформах, Саул решил обратиться к народу. Разрешил ему, народу израильскому, открывать собственные харчевни, а ежели кто и совсем шустрый – то и свечной маленький заводик. Из соседнего Ливана разрешили кедровую щепу возить, ну и всё такое.

Это тоже не помогло. Народ хотел, чтобы было – как раньше, но чтобы каждому по козе, жене и корзине фиг. И чтобы работать в два раза меньше. Некоторые правда, подсуетившись, пошли в гору, но народ их не любил и обзывал «новожидскими».

Для Давида это были тяжёлые времена. Господь, оделяя своего избранника, дал ему много – солидный вид, хитрость, гибкость, сметливость… И всё же, чего-то не хватало. Уж как Давидка старался попасть в струю – и жрецов хаял громче царя, и про новые инициативы помазанника громче его самого кричал – ан нет. То перекричит, то недохаит. Потом приходилось каяться, бить себя в грудь и обещать, что такое больше ну совсем никогда…

Пару раз приходилось прятаться в дальних овинах – это когда осерчавший самодержец чуть лично не заколол бывшего певчего боевым копьём.

Хорошо ещё, Саул-батюшка был отходчив. Да и не до Давидки ему…

   <<<>>>

Была поздняя тёмная Иудейская ночь, когда Давида разбудил стук в окно. Плеснув в лицо горсть-другую холодной воды, чтобы прийти в себя (голова страшно болела с вечерней трапезы у Начальника Дворцовой Охраны), Давид вышел на крыльцо. Там его ждал Самуил, с ног до головы укутаный в тёмную накидку.

– Пора! Вчера было ещё рано, а завтра будет поздно. Значит – сегодня! С нами – Он, Тот, Кто Всё Зна…

Голос говорящего прервался, он оглянулся и протянул Давиду кусок козьей кожи.

– Царём быть хочешь? Знаю, хочешь! Тут план и время. Только смотри у меня. Если что…

Последние слова донеслись уже из темноты, где исчез ночной посетитель.

Часть вторая. Быть собой.

Вернувшись в дом, Давид запалил свечу и развернул план. Обозначенное место было ему хорошо знакомо – там он не раз с другими царскими людишками охотился на диких баранов. И до Сирийской границы недалече… Что-то последнее время царёвы опричники стали шустрить – то с моста столкнут, то слухи гадкие распустят, что, мол, он сам себя – вилами, то осло-аварию подстроят. Тьфу, мерзавцы, мать их…

Однако, следовало спешить, чтобы успеть до рассвета.

…Все были в сборе. Вожди главных колен, уже изрядно принявшие на грудь ответственности за свои деяния, смотрели хмуро, но решительно. Виночерпии подливали, и это ещё более распаляло собравшихся…

– Саула – на сало! – мрачно гаркнул предводитель колена Иудова и занюхал горилку сушеной фигой.

– Гадом – буду! – подхватил его клич предводитель колена Гадова и икнул.

– Ну, чтоб всегда! – Давид как обычно умел быстро схватить суть момента, хотя и не всегда понимал возможные последствия. Впрочем, сейчас это было не важно. Важно было, что наконец сбывалось Шмулькино обещание – быть! БЫТЬ! ЕМУ! ЦАРЁМ! ИЗРАИЛЬСКИМ!

…Разбежались до рассвета, озарившего своим разноцветным сиянием рождение новой исторической реальности.

   <<<>>>

И понеслась птица-тройка, о которой когда-нибудь напишет, а может, написал уже давно тому назад длинноносый печальный Гоголь…

Саул, ещё вчера наводивший страх на своих опричников и домочадцев, в одночасье превратился в смешного говоруна без потфеля. По инерции он еще пробовал метать, но копья падали на пол, скорее похожие на зубочистки, чем на боевое оружие. Соратников – как ветром сдуло.

Обиженный, не понимающий, что случилось и как – Саул отрёкся – впрочем, его отречение мало кто уже слушал.

Давидка ликовал! Во все концы державы (несколько урезанной, но всё еще изрядной) неслись погонщики фельдъегерских мулов.

Всем оставшимся в составе коленам было объявлено, что это узурпатор Саул завалил службу – поэтому стало более плохо, чем должно было стать по плану. Зато теперь – всё будет как обещано.

Воодушевлённый наконец обретённой независимостью от Иуд и Гадов народ израильский возликовал и единогласно проголосовал Давида на царство.

Не мудрствуя лукаво, Давид продолжил все, даже самые странные начинания скинутого только что предшественника – борьбу с наместниками-мздоимцами, сокращение аппарата писарей, увеличение казённых расходов на обучение грамоте несовершеннолетних козопасов (тут, несомненно, отозвались воспоминания о юных годах, проведённых новым Властителем в тиши лугов и полей).

Филистимлян, ещё совсем недавно злейших врагов, он объявил лучшими друзьями, отозвал последние, ещё сохранившиеся гарнизоны с их пастбищ, а предводителя их – Главного Херра – назвал своим лучшим другом и плясал с ним вприсядку народные танцы.

Херру и союзникам это нравилось. «Йя, йя, карашо» – говорил Херр, и присылал другу Давиду сливочное масло и шнапс в виде гуманитарной помощи.

Воодушевлённые всеобщим радостным Бардаком Свободы, сменившим прежний грустный Бардак Застоя, остатние Колена (из «верных», неотколовшихся) вспомнили о своих давно забытых корнях, восходящих то ли к Ною, то ли к самому Дереву Ж.

– А не Суверены ли мы перед Отцом Нашим? – вопрошали на площадях городов и деревень разом осмелевшие чиновники мелких рангов, потрясая клочками свитков и осколками глиняных табличек.

– Ешьте, сколько сможете, – кричал им в ответ Давидка, дотанцовывая очередную присядку под одобрительное уханье свиты.

Так бы всё и продолжалось к вящему всеобщему удовольствию, да тут Совет Старейшин, до сей поры радостно приветствовавший все начитнания сюзерена, вдруг взбунтовался. То ли съел чего, то ли просто надоело казённые стулья задницами полировать.

Давид, изумлённый таким предательством, вежливо попросил их кончать базар и, на всякий случай, приказал окружить Совет Боевыми Ослами и пращниками, как раз вернувшимися с филистимских земель.

Кончилось всё мелкой дракой, кое кто остался без глаза, кого-то посадили в яму, на серый хлеб и воду. Поляну вот, где Совет обычно собирался, попалили немного, но потом – почистили, и стала как новая. В общем, легитимность отстояли, даже – укрепили.

Правда, по мере роста легитимности почему-то снижалась урожайность. И так это стало не очень, что народ даже кое-где и роптать начал – мол уже набедренные повязки с чресел спадают.

Надо было что-то срочно делать. Тут, как раз в очередной раз полыхнула на юге – в горах на границе земель аморетских. Неспокойно тут было уже не один год, но, до поры, можно было договориться с местными вождями, заслав им кож, коз и б.у. ковров из дворца.  А тут, в нарушение всех прежних договорённостей, местные возьми, да и напади на соседнюю израильскую деревню.

Давид сильно обозлился, да и случай удачный. Корпус лучников, да корпус пращников, да Ослов Боевых – собрали по всем коленам – и на юг. Народу положили – немеряно, да всё – никак. А тут на носу выборы всенародные. Замирились на скорую руку, обнялись…

Выборы Давидке были и вовсе ни к чему. Как козе – баян. Он и так – самый легитимный и всенародный. Но народ израильский – он ведь ещё с древних времён – еврей на еврее. И всё ему не так. Вспомнили, как при древних законах было хорошо – и каждому по миске гороха, и молоко козье беременным с тремя детьми, и бесплатные знахари. И как все вокруг боялись, что не дай бог… Идиллия, в общем.

Лидер у них, тоскующих, объявился. Знакомый, конечно – вместе Саулу пыль вытирали, только он музыке был не обучен, потому так и остался на уборочных должностях. И это его сильно напрягало.

Давид попервоначалу это всё с улыбкой слушал, когда ему Начальник Тайной Канцелярии докладывал – улыбка такая хорошая, широкая – не зря её народ любил – а потом улыбаться перестал, и даже где-то потерял вкус к ежеутренней стопке.

Времени оставалось мало. Пришлось по-быстрому, на скорую горячую руку кого – вниз, кого – вбок. Однако, пронесло. Хотя – просвистело совсем рядом.

Этот свист уже никогда больше не затихал в когда-то белокурой, а теперь поседевшей голове Давида. Он ещё улыбался, обнимал незнакомых женщин-депутатов, веселил труднопереводимыми шутками заморских предводителей, назначал и переназначал министров и генералов, но не было больше радости в душе его.

– Бог мой, почему отвернулся ты от меня? – вопрошал он всё чаще и чаще, но не было ответа ни на дне пустого стакана, ни в глубине круглого и слепого, как глаз падающего Голиафа, глаза телекамеры, через который всем видимая улыбка его и видимая лишь самым близким боль его летели в мир, который лежал на его плечах – плечах беззаботного мальчишки-козопаса.

   <<<>>>

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем»

Кто сказал эти слова? Тот ли, кто придёт на смену, или тот, кто жил тысячелетия назад. Или они просто звучат в душе – вечным напоминанием страждущим и успокоением отчаявшимся?

Холодным зимним вечером, когда каждый, у кого был очаг, старался сесть поближе к огню, а у кого очага не было, с тоской смотрел в освещенные окна счастливцев – в этот вечер не стало Царя Давида. Не стало как-то рутинно, без особых потрясений. Так же, незаметно, ушел когда-то Царь Саул. Народ, уже давно привыкший ко всему, крякнув, опрокинул по стопке за «чтобы всем», занюхал кто фиником, кто огурцом солёным, немного посудачил по поводу Преемника, и, набрав нужный градус, лёг спать.

Проснувшись наутро, многие и не вспомнили вчерашнее, а если и вспомнили, то так:

– А что это нам такое спьяну привиделось?

Не привиделось. Новая эпоха начиналась под хлопание шампанского, тосты и оливье. Куда приведёт этот путь? Где завершатся тысячелетние странствия народа, идущего поперёк, идущего вопреки, с глазами на затылке и звездой во лбу, народа, коему Царь Давид был плотью от плоти…

Козопас, гусляр, выпивоха. Человек без маски. Дитя времён, ушедших навсегда.

Третий: Поход

Часть первая. Тайное становится

Молодой человек без особых примет шёл по узким улицам Дамаска, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Пепельно-серая накидка покрывала его с головы до пят, оставляя открытой лишь правую руку. Он только что прибыл в город-водоворот, где сталкивались, пересекались, бурлили потоки людей, товаров, денег и информации со всех концов света. Он оставил караван, доставивший его сюда, на расстоянии полудневного перехода от городских стен и оставшийся путь прошёл пешком, и в город он проник не через Главные Восточные ворота, а через узкую, неприметную для большинства калитку в стене.

Молодой человек направлялся к Израильско-Сирийскому культурному подворью, где ему отныне предстояло служить в качестве Смотрителя.

Это была его первая длительная командировка за рубежи родной Иудеи, хотя ему уже и приходилось бывать вне её благодатных просторов. Но в этот раз всё было иначе. Он прибыл под своим именем, с папирусом в складках плаща, сообщавшим всем интересующимся, что «Податель сего действительно является Соломоном, урождённым в г. Иерусалиме такого-то числа от своих собственных Отца и Матери, назначенный Смотрителем…».

Зачем понадобилось идти пешком по пыльной козьей тропе вместо того, чтобы ехать с удобствами на верблюжей спине, Соломон не знал и сам. Видимо это вошло в его плоть и кровь за годы непрерывных упражнений. Впрочем, у каждой божьей твари – свои тараканы, а лишняя предосторожность – ещё никому не навредила…

…Информация к размышлению:

Соломон, оперативная кличка – Умник. Назначен резидентом Моссада в Дамаске. Оперативные задачи – сбор данных о филистимском влиянии на анти-семитское подполье в Иудее, Израиле и прочих местах компактного расселения. Характер – не положено. Привычки – не положено. Свободно владеет Херровским языком и ныряет с аквалангом и без. Чёрный пояс по Хурритскому беспределу.

<<<>>>

Подворье встретило Соломона каким-то наивным расслабленным покоем. Полуголые танцовщицы народных танцев живота, ленивые глотатели огня, полулежащие с кальянами на импортных Парфских коврах, толстые представители местной, прикормленой предшественниками «элиты».

Да, служба обещала быть скучной, но ведь не для развлечения он сюда прислан, а Родину защищать! И он её защитит!

Молодой человек вздохнул и попросил принести архивные папирусы за пять предыдущих лет, кальян и чтоб никто не беспокоил.

Шёл две тысячи восемьсот какой-то год от Сотворения, большие беспокойства назревали на родине Соломона и окрест, а он курил ненавистный кальян и читал сообщения агентов о наружном наблюдении за жидами-диссидентами.

   <<<>>>

Несколько лет пролетели, как один день. Немного информации сохранилось с тех пор о занятиях Соломона – но всё же кое что уцелело в вихре времени и, хотя бы косвенно, говорит нам о незаурядных умениях и успехах подзащитного.

Затеянный просветленным (или, как многие думают и досель – сбрендившим) Саулом вывод гарнизонов из окрестных земель затронул и Зону Особого Внимания резидента Умника. Пришлось ему помотаться по пыльным дорогам Сирии, Ливана, Филистимии и других мелких уделов, создавая информационный шум, скрывая причины и следствия, и выдавая белое за деревянное. В конце концов, он сам запутался так, что отзыв на Родину воспринял как награду.

Впрочем, он и так не был обойдён Всевышним, получив очередную кисточку на пояс, новые сандалии, и бронзовую брошку «За Заслуги Перед» (перед кем конкретно из соображений указано не было).

   <<<>>>

Дома всё бурлило. Его бывший ребе стал Городским Головой. Умник Соломон быстро вычислил, что хорошее место под крылом у старого учителя лучше отличного места под носом у Саула, перманентно грызущегося с Давидом и компанией. Вероятно, как раз в это время на не очень уже молодого, но перспективного специалиста обратил внимание и Сам Самуил – Шмуля-делатель-царей.

Быстро прибрав к рукам потоки всего, проходящие через ввереный ему под негласную защиту Город Трёх Перлюстраций, Соломон стал незаменим и для своего ребе, и для всей остальной городской мишпухи. Помогли как старые, наработанные еще в Дамаске связи, так и новые, аккуратно привязанные умелой рукой к широкой ловчей сетке.

Но не только умение управляться с тайным отличало Соломона. Удивительное чутьё помогало ему выбирать правильную сторону мордобоя, и если синяки иногда и появлялись на его лице, то это были синяки под глазами – следы долгих бессонных ночей на благо…

– Пал! ПААААЛ проклятый тиран и его сатрапы!!!

Это Умник Соломон плечом к плечу с Городским Ребе стоит на трибуне в дни ухода Саула и прихода сменившего его Давида.

И это не осталось незамеченным. Шмуля ли подсказал, или иначе как-то свершилась воля Его, но возлюбил стареющий Давид Соломона, паче аки и понеже сына свояго.

Не удивительно, что в трудную минуту, когда Благодать Божья отвернулась от Ребе-Градоначальника, и Соломон пребывал в полных непонятках – куда? к кому? как? – добрая отеческая длань подхватила его, приблизила, обогрела и определила на сытное место Замупра по всем делам Самого Венценосного с отметкой в Личном Деле в виде шестиконечной звезды, что означало: Золотой Резерв.

И оседлал Соломон волну удачи, и подхватила его волна, и понесла его всё выше и выше и выше, туда, откуда глядели на него добрыми глазами отец Давид, да дядька Самуил, да Тот, Кто Превыше Всего.

И вот уже тайная звезда немолодого, но ещё и вовсе не старого замупра, начконтроля и сексовбеза засияла на груди Первого Министра, чтобы холодным зимним вечером подняться еще выше, туда, где её позже назовут Вифлеемской, а сейчас Звездой Соломона – нового Сюзерена и Преемника уходящего Отца.

Часть вторая. Копья царя Соломона

– Ох, нелегка ты, шапка Мономаха, тьфу ты, Израиля… Нет, тфу, забыл. Надо будет пробить по картотеке, чья там у нас шапка…

Так думал молодой повеса летя вперёд на почтовых…

 Нет, и вовсе не так!

Так думал очень серьёзный мужчина в самом расцвете лет, чинно откинувшись на заднем сиденье президентского Мерседеса, несомого двумя дюжинами крепких еврейских парней по направлению к Иерусалимской Царской Резиденции. А думать было о чём, и происхождение недавно возложенной на его голову короны было тут не самым главным.

Опять поднялись неспокойные аморитяне, подогреваемые Фараоновыми засланцами. Хочешь не хочешь – а вопрос надо решать.

Распоясались олигархи – скупили все газеты и сарафанное радио, Самодержцу и выступить перед народом негде. Тоже надо решать.

Доходы от экспорта елея упали вслед за ценами, убитыми подлым демпингом финикийцев.

Мастерские по выделке верблюжих седел стоят по причине разрыва связей с отколовшимися Гадо-Иудами.

Решать, решать, решать…

Порешить бы их, сволочей, всех разом! Нет, нельзя. Права Человека и прочие новомодные выкрутасы.

И евреи эти, которые мой народ… То им Демократию подавай, которую ещё даже греки не придумали, а то наоборот – давай им Тиранию, почище поздне-Римской. И как их всех к общему знаменателю подвести, не изведя нафик?

Вот ведь угораздило воцариться! Нет, чтобы в том же Дамаске, или хоть в Ниневии какой…

   <<<>>>

За этими тяжёлыми думами день за днём дорога во дворец пролетала незаметно, однако постепенно в умной голове Соломона начали складываться кусочки Плана.

Первыми это почувствовали мятежные амореты. Посланный на разборку с ними экспедиционный корпус раскатал часть вверенной его заботам территории в песок, а на оставшейся понастроил выгребных ям, в народе именуемых «сортиры». Идея операции, довольно нетривиальная, заключалась в том, что мятежники просто отстали в своём коммунальном развитии, и новая выгребная инфраструктура поможет им быстро перескочить в современность. Отчасти это сработало, особенно после того, как вновь избранный всеаморетским демократическим голосованием назначенец Иерусалима – шейх Кейдар, на оставшиеся от первоначального освоения субсидии из Центра начал покрывать стены сортиров сусальным золотом и росписью в традиционном стиле.

Затем настала очередь безмятежно почивающих на мешках с наворованным олигархах.

После умело проведённого упреждающего удара по папирусоимпорту, кожеобработке и лицензированию услуг переписчиков, их сначала оставили без утренних газет, а затем и без сарафанного радио, объявленного Царёвым Словом и Делом…

Последовавший за этим отъём мешков с золотом, мехами, парчой и прочими ковровыми изделиями был уже чисто делом техники. Всё равно никто ни о каких деталях, кроме немногих, спущенных Свыше, и не узнал. Конечно, возвёрнутые народу мешки тут же были переданы в хорошо проверенные надёжные руки, чтобы служить Отчизне в лице её Самых Достойных Представителей, а не так, как раньше, каким-то случайным жидам.

Настала, наконец, очередь Государства Израильского. Умник думал день и ночь, в компании с такими же другими Умниками. Идея Демократии, как призрак Коммунизма, грозящий через три тысячи лет захлестнуть далёкую, варварскую, ныне ещё дикую Запеллопонессию, будорожила народ-богоносец, это беспокоило Самодержца и иже с ним.

Решение было найдено простое, как мычание козлёнка. Поскольку Демократия ещё даже не открыта у себя на родине и ждать этого неудачного зигзага ещё лет этак пятьсот, то назовём-ка мы Демократией то, что сами сейчас и пропишем. Ну, на всякий случай, чтобы там без проблем с будущими Копирайтами, назовём-ка мы своё изобретение Суверенной-Демократией. Так и сделали. И увидели они, что это – хорошо.

И был вечер, и было утро. И все вдруг узнали, что вот так, как уже есть на земле Обетованной – это и есть – Демократия Суверенная. Но не в смысле, что у неё есть Суверен, а совсем даже наоборот – это Суверен есть у Демократии. А которые не понимают – то это колонны всякие, Фараоновы засланцы и всё такое и место им у параши, чтобы не чирикали. «У параши» – это вроде как намёк на расцвет Аморитании.