Пасынок Вселенной. История гаденыша

– Ничего сверхъестественного? – улыбнулся старик. – Разве?

– Ничего, что нельзя было бы объяснить обычным способом, – уточнил я.

Старик неуверенно как-то посмотрел на своих… коллег? Единомышленников? Долбаных масонов? Одни задумчиво пялились на собственные руки, сцепив их пальцами на поверхности стола. Другие как будто даже стыдливо косились в некую сторону подальше от меня. Третьи напротив, смотрели прямо, но, в то же время, то ли на мои башмаки, то ли куда-то в область ширинки. Это было неуютно. Если масон смотрит тебе на ширинку, добра от него не жди. Эти экспериментаторы…

– Скажите, – снова подал голос старик, – у вас есть дети?

– Чего? – растерялся я. – Дети? Нет. То есть, насколько я знаю – нет. А там – мало ли…

Разумеется, присутствующие женщины состроили такие физиономии, что масоны или не масоны, иллюминаты и союзы девяти и десяти, но в сути своей они оставались обычными бабами. Эти фырканья и негодующие выражения на лицах говорили сами за себя. Ну конечно, мужики, что с них взять. Все они ходоки, кобели и прочая, и прочая… Ибо мир должен быть организован только так, как того хочет женщина. Нет, то есть, может быть, это и правильно. Но никто, как я думаю, не вправе заставить меня в таким мире жить.

Женщины. Имя вам – восторг, растерянность и совершенная неспособность мозга вас понять. Я никогда не буду способен уживаться с вами – таким уж я уродился. Вы умеете заставить мужика уступить так, чтобы он при этом чувствовал себя победителем. Я на такое не способен.

Бывают женщины-политики, женщины-руководители, даже женщины-боксеры и борцы (или борицы?) сумо. Женщины-мужчины. На кой ляд оно нужно я не знаю, но теперь это считается правильным и так оно и есть. Данность. Чтобы потом по телевидению какой-нибудь репортер, сводя скулы в вынужденной улыбке, брал интервью у вот этого перекачанного тестостероном существа, обзывая его «очаровательной девушкой».

И вот теперь я наблюдал женщин за круглым столом тайного общества. Почему нет? И то, что в чем-то они вели себя как простые бабы, таилась для меня суть этого тайного общества и всего чем оно занималось. Есть ли у них какие-то там сверхвозможности и способности, но в сути своей – обычные люди. И если бы не загадочный Зверь и не сверхмудрый старик, я бы давно начал игру. Давно бы запутал их, намотал бы их мозги сами на себя и оставил в таком положении. Не знаю, получилось бы у меня или нет, но на подобные ситуации я реагирую именно так… Ну, если совсем уж нельзя дать по морде.

Елки, можно сколько угодно рассуждать про равноправие женщин, про их деловые качества, про успешность и характер. Что толку? Никто не любит женщину за то, что она успешна в бизнесе, что обладает несгибаемым характером, за силу воли и целеустремленность. Окститесь, люди, мы любим женщин за нежность, доброту, ласку. И что вы в этой связи сделаете, мои придурковатые феминисточки? Подадите в суд за то что вас не любят? Сперва меня поймайте. Да и сами вы, феминистки, борицы за права супротив обязанностей и здравого смысла. Наговаривают на вас. Сами вы и наговариваете. Для женщины отсутствие любви намного тяжелее и болезненнее, чем для мужчины. Некоторые мужики вон прекрасно без этого обходятся. Я, например. Смешно. И, как мне представляется, все феминистки мира такие страшные не из принципа, наоборот – они стали феминистками, потому что уродились страшными. И нечего повторять навязжшее «Некрасивых женщин не бывает – бывает мало водки». С убитой печенью не до любви. Просто все феминистки так подчеркивают свою страхолюдность, потому что больше подчеркивать-то и нечего. Мы живем с теми козырями, которые сдал нам при рождении Великий Обманщик.

«В мужчине – ум решающая ценность,

И сила – чтоб играла и кипела.

А в женщине пленяет нас душевность,

И многие другие части тела».

Но что-то я отвлекся. А отвлекся просто чтобы сбавить обороты мозга. Ибо я совершенно не мог понять что происходит. Присутствующие явно были умными людьми (уж мой старик-то точно), и они явно не шутили. Но они несли совершенный бред! И что мне было с этим делать?

– А при чем тут моя репродуктивно-социальная разболтанность? – поинтересовался я.

– Нет-нет, – усмехнулся старик. – Ваша, как вы изволили выразиться, разболтанность тут никого не интересует. Каждый расходует свою жизненную силу как считает нужным. Ваш способ – не самый худший.

– Это я знаю, – отмахнулся я. – «Жизнь – это износ организма посредством удовольствий»71.

– Да, хорошо сказано, – похвалил старик. – Хотя, и несколько эгоистично.

– Почему? – удивился я.

– Ну, я бы мог вам возразить, что можно посвятить жизнь чему-нибудь, изобрести что-нибудь стоящее, заняться самопознанием, написать книгу…

– Ну понеслась, – вздохнул я. – Господа, вы же тут все премудрые. Что ж вы несете такую, простите уж за грубость, чушь? Скажите, а писатель разве не получает кайфа от написания романа и последующего восхваления с раздачей автографов? Посвятить жизнь чему-нибудь. Тут вариантов два – либо человек получает удовольствие от процесса, либо надеется его получить посредством дальнейшего удовлетворения собственной гордыни. Ну, или гонорар ему приличный обещали.

– То есть, вы не верите в бескорыстие? – удивился старик. Или не удивился? Именно такого и ждал?

– Верю, – усмехнулся я. – Только по-моему, во многих случаях, такое бескорыстие – извращенная форма гордыни. Иисус пожертвовал собой за все грехи человечества? А человечество его об этом просило? Да ни фига. Более того – оно его к кресту приколотило за бескорыстие. Выходит, Иисус считал людей настолько тупыми, что полагал себя вправе принять за них решение? Получается так.

В комнате повисла тишина. Я так и не понял – разозлил я их, или удивил своим пронзительным как лазерная указка интеллектом. Только Зверь вдруг поднял свои жуткие лапищи и зааплодировал. Все уставились на него с удивлением. Похоже, сегодня, посредством наличия меня, Зверь бил все рекорды по неожиданным поступкам. Раньше он явно никому не аплодировал. Равно как никто не слышал его смех. Наверное.

– Послушайте, – медленно проговорил старик. – Вы говорите о вещах, которых не понимаете. Мы могли бы рассказать вам о Назаретянине многое. Этот сын плотника, разумеется, был совсем не тем за кого его выдали впоследствии. Но сейчас это не имеет отношения к делу. Давайте лучше поговорим о вас.

– Давайте, – кивнул я. Если честно, тема Жертвователя меня тоже не особенно интересовала.

– Итак, – сказал старик, – вам не кажется странным подобное строение вашей психики и мировоззрения?

– Кажется, – усмехнулся я. – Ну и что? Вот уж это можно объяснить причинами абсолютно тривиальными.

– Какими же?

– Я сирота, вырос в приюте. С характером у меня всегда было не здорово. Наверное, меня можно было бы скорректировать – то есть, обломать – в детстве. Называется воспитание. Но дешевые приютские психологи – где уж им. Да и обстановка не подошла. Кому-то – вмешательство высших сил. Мне – просто стечение обстоятельств. А потом… – Я покосился на Зверя. – Потом я получил очень интересное образование. Меня научили так смотреть на мир, выживать в этом мире, как хищник выживает в джунглях. Научили не верить никому, как хищник никому не верит. Мне объяснили, что мировоззрение простого человека – это слабость. Слабость, которую можно использовать, направить против него самого, при помощи которой можно им манипулировать. Слабость, которую ни в коем случае нельзя позволять самому себе. Иначе это может тебя убить. Или еще хуже – сделать как все. В сущности, меня научили тому, что все люди слабы и что это можно и нужно использовать. Во всех направлениях – как наружу, так и внутрь.

– И кто же вас этому научил? – заинтересовался старик.

– Нашлись добрые люди.

Старик был умницей – он сразу почувствовал, что тема закрыта.

Впрочем, закрыта ли? Зверь вон сидел в кресле, старик сам в своем рассказе упоминал про Виктора и что они с ним сотворили. Тайное общество или нет, высшие цели или какие еще, но Виктора именно они укатали. Желание надавать им по рожам, перебить все почтенное собрание усилилось. И тут в моем мозгу всплыла новая мысль.

И я спросил, внезапно помрачнев:

– Ответьте только для чего вам понадобилось убивать отца Кристиана? Вы, радетели за человечество.

Старик печально вздохнул, как-то неловко осмотрел собравшихся, потом уставился на Зверя.

– Нам это не понадобилось, – проговорил он, наконец. – И мы не радетели на человечество, как вы изволили выразиться. Мы… Ну, если вас так коробит от всех терминов, которые вы сами себе напридумывали, – что-то вроде ученых, которые в изысканиях продвинулись много дальше ученых обычных, которых вы привыкли воспринимать.

– И вы убили Кристиана в качестве эксперимента? – ошалел я.

– Нет, – замотал головой старик. – Мы не планировали его убивать. Просто так вышло, что… В общем, надо было вас выманить, как-то справоцировать. Для чего? Думаю вы понимаете.

– Вам было нужно, чтобы появился призрак, – кивнул я.

– Призрак? – старик задрал бровь. – Вы так его называете? Впрочем, не важно. Да, нам это и было нужно. И так вышло, что Зверь… В общем, Зверь переборщил. Аккуратность и деликатность, знаете ли, не входит в список его достоинств.

– Идиоты. – прохрипел я.

– Молодой человек… – попыталась было возмутиться строгая дама.

– Заткнитесь уже! – рявкнул я. – Вы, тайное общество супер крутышей. Что ни фраза – «так вышло, так получилось». Какие вы вселенские властители – у вас же руки-крюки.

Потом я с ненавистью посмотрел на Зверя. Теперь я совсем уж не знал как к нему относиться. Интересно, черт побери, а если бы Виктор – настоящий Виктор – убил отца Кристиана, как бы я отнесся к этому? А ведь, насколько я знал Виктора, ему это было бы раз плюнуть… Нет, настоящий Виктор не стал бы. Это был бессмысленный поступок, отец Кристиан наоборот ему бы понравился… Или я выдаю желаемое за действительное?

– Ах ты паскуда, – мрачно сказал я Зверю.

Зверь совершенно серьезно кивнул.

– Мы отвлеклись, – напомнил о себе старик. – Но давайте вернемся к детям. Вернее, к том факту, что вас так и не усыновили. Вы ведь наверняка были очень милым ребенком.

– Я был сволочью, – мрачно сообщил я. – Оттолкнуть от себя людей я умел. Но если это доказательство моей демонической сущности…

– Да при чем тут демоническая сущность? – поморщился старик. – Не надо употреблять глупых терминов. Просто люди чувствовали в вас… Чужеродность? Опасность?

– Откуда мне знать? – усмехнулся я. – Таким образом можно притянуть за уши что угодно.

Старик устало вздохнул. То ли мое упрямство его утомило, то ли тупость, не знаю. Нет, ну а чего он ждал, в самом деле? Что он объявит меня непорочно зачатым чертом из табакерки, и я тут же поверю в этот бред? Хренушки. Давай докажи – сделай анализ ДНК в процессе проведение ритуала зкзорцизма, вытащи джина из бутылки с родимыми пятнами на неприличном месте, сличи с моими. Или я должен в эту ахинею на слово поверить?

– Скажите ему, Мастер, – вздохнула полная пожилая женщина. – Он умный, хитрый и изворотливый. Но он такой дурак… И он требует именно того чего вы не хотите ему говорить.

Старик задумчиво и печально посмотрел в ее сторону. Но так ничего и не сказал. Или не успел, а может, и не собирался.

Зверь вдруг издал некий странный и грозный звук и буквально подскочил со своего места. Его поза не предвещала ничего хорошего – напружиненные ноги, руки вроде бы расслабленные, но явно готовые рвать и крушить. И глаза – жутко горящие глаза готового убивать хищника. Странно только, что этот взгляд был направлен не на меня. Смотрел он куда-то в темный угол за моим левым плечом.

– А что вы можете ему сказать? – прозвучал знакомый глухой голос.

Присутствующие страшно всполошились, повскакивали со своих мест. Мне вдруг подумалось, что было бы уместно, если бы кто-нибудь завизжал.

– Признаю, я не сразу понял, что это ловушка, – проговорил призрак, выходя из темноты. – Но вы… Люди. Мутанты. Выкидыш мироздания. Вы тратите столько сил, творите столько непотребств, убиваете друг друга, чтобы сохранить собственное право на тупость и лень.

– Это… это… – просипел кто-то из присутствующих.

– Да, – напряженным голосом ответил старик.

– Да, – поддержал его призрак и сделал шаг вперед.

– Нет! – крикнул старик.

Но было поздно. Зверь рванулся вперед.

Уследить за его движениями по-прежнему было чертовски сложно. Я бы, например, на такой бросок отреагировать не успел. Призрак успел. Он вдруг стал как будто размытым – словно растекся в воздухе, оказавшись в другом месте. При этом, правда, он успел протянуть руку вперед. Зверя отбросило на стену со страшной силой. Обычный человек не пережил бы такой удар, но Зверь ухитрился перевернуться в воздухе, оттолкнуться в полете от стены ногами и снова приземлиться в стойку. И снова бросился вперед. Призрак снова ускользнул, но на этот раз Зверь ухитрился зацепить его когтистой лапой. Раздался жуткий рев и обоих – и призрака и Зверя – швырнуло в разные стороны словно взрывной волной.

Никто не упал – просто теперь они стояли в нескольких метрах друг перед другом. И оба явно готовы были снова броситься в бой. Хотя, нет, не оба.

– Остановись, мертвец, – проговорил призрак тихим голосом. – У нас с тобой нет вражды.

Прозвучало несколько пафосно. Потом я увидел нечто странное – несколько глубоких ран на шее Зверя, которые буквально на глазах затягивались. То есть вот прямо как у Хью Джекмана с железными когтями.

Зверь явно готовился снова броситься вперед, и тут – какая муха меня укусила – я рванул вперед и встал между ними.

– Нет, – крикнул я. – Уймитесь.

Как ни странно, оба остановились. Как мальчишки между которыми вклинился взрослый.

Вообще-то, это даже выглядело диковато. Виктор дрался с Виктором. И каждый из них был не совсем Виктором. Но я вдруг понял, что не хочу, чтобы ни один ни другой пострадали. Впрочем, кому из них я бы желал победы тоже осталось неизвестным. Видимо, себе.

– Я не знаю, что тут происходит, – сказал я, непонятно к кому обращаясь – то ли к двум странным и неумелым копиям человека, который дал мне в жизни больше, чем вся система образования вместе взятая, то ли к прочим собравшимся, – но это шоу зашло слишком далеко.

Зверь улыбался (или просто скалился?), и мне почему-то казалось, что он не просто готовый броситься в бой хищник, а еще и гордится… мной? Или я просто фантазирую как пацан? Призрак пребывал в своем обычном полускрытом во тьме состоянии (и когда он успел туда спрятаться?).

И тут, в повисшей неловкой тишине прозвучал голос старика. К кому он обращался, так и останется загадкой для истории.

– Ну, что же, все получили ответы на свои вопросы?

Я так точно не получил ответы, но, кажется, мои чувства тут не брались в расчет. Или, быть может, ответы на все мои вопросы получить попросту невозможно? Наверное, так оно и есть. Наверное, это касается всех людей.

– Я ухожу, – объявил я присутствующим. – Вы остановить меня не можете – кишка тонка. Он, – я показал на Зверя, – тоже не может. У него тут появился противник.

– Теперь никто не собирается вас останавливать, – проговорил старик.

– Знаете ли, я не верю людям, – возразил я ему. – Жизнь приучила.

6

«– Как ты можешь жить, понимая что ты такое?

– Ну, выбор у меня невелик».

«Чужой. Воскрешение»

– И что, мне теперь называть тебя папой? – осторожно спросил я, и тут же ощутил мучительную неловкость – и от глупости сказанного и от неуклюжего какого-то порыва на фамильярность.

– Тебе это надо? – поинтересовался призрак. – И потом, почему именно папой?

– А как тогда?

Он прошелся по натянутому над далекой водой тросу, как по проспекту. Странно, до меня только теперь дошло, что я впервые вижу его целиком. Раньше какая-нибудь часть обязательно оставалась в темноте. Сам я сидел на верхушке опоры моста. До рассвета оставалось немного времени, и я гадал, что произойдет с первыми лучами солнца – он исчезнет, или просто спрячется за стальную балку?

– Как тебе такое вообще пришло в голову? – спросил он. – Папа.

– Но ты…

– Даже технически я тебе никакой не папа. Да, твоя мать была беременна в тот момент, когда вступила со мной в контакт… Вступила в контакт? Да, можно так сказать. Хотя, с моей точки зрения… Все так сложно. Некоторые вещи не помещаются в слова.

– И что произошло? – настаивал я.

– Произошло… – повторил он. – Я не сумею объяснить…

– Попытайся, – требовал я. – Может, я такой умный, что пойму с полуслова. Батя.

– Ну перестань, – потребовал он.

– Что, не нравится? А мне думаешь нравится считать тебя отцом?

– Ну так и не считай.

– Но тогда что ты такое? Демон? Ангел? Существо из тонкого мира?

– Сколько слов, – вздохнул он. – И они ничего не объясняют. Хорошо, я попробую. Видишь ли, с определенной точки зрения, женщина беременеет не в момент совершения полового акта с мужчиной.

– Ну, вот видишь, – похвалил я. – Ты даже это знаешь.

– Заткнись, будь так любезен, – потребовал призрак. – Женщина беременеет и не тогда, когда… Когда… Когда часть мужчины соединяется с ее частью. Как это называется?

Я чуть не свалился с моста – до того смешно прозвучало. Однако же, что-то мне подсказывало, что он имеет в виду некие совершенно не пошлые моменты. И я решил уточнить:

– Какая часть с какой частью?

– Жизнь из мужчины перетекает в женщину и остается там после.

Я со страшной силой вцепился в холодное железо, чтобы не свалиться и жутко напрягся, чтобы не заржать. Такими словами об этом, кажется, еще никто не говорил. Вот что значит чужеродность. Он не знает как называется – когда одно в другое перетекает. Папаша.

Да, помимо всего прочего я был на него зол. Конечно зол. За все эти годы он не нашел возможности представиться, рассказать кто он такой. А я все мучился шизофренией? Правда, теперь вот он пытается рассказать… Звучит как пересказ порнофильма в устах умственно отсталого трехлетнего ребенка. С Марса.

– Жизнь перетекает, – не удержался я. – Ты так это называешь?

– Так выглядит с моей точки зрения, – равнодушно признался он. – Но эта жизнь еще не жизнь. Вернее, она может стать жизнью, а может и не стать. Нужна… Инициализация? Да, кажется есть такое слово. Как правило, это происходит само собой. Но твоя мать… Видишь ли, как я понял из того, что говорили те люди, считается, что такие как я – хотя, я не уверен, что есть такие как я. Может, и есть, только я с ними не знаком. Так вот, такие как я стремятся завладеть человеком, подчинить его себе… Но это все человеческие стремления – завладеть, подчинить. Зачем мне это надо? И часто бывает так, что человек просит о том, чего не понимает. Он даже не понимает, что в определенных ситуациях отказать ему невозможно. Это… сложные правила. Просто так обстоят дела. И твоя мать захотела чего-то такого, чего я не понял.

– Чего именно?

– Она захотела… Нет, не так, она стремилась почувствовать то, что чувствую я. Можно сказать, что она захотела посмотреть на мир моими глазами. Да, так, наверное, будет достаточно понятно. Или почувствовать себя в моей шкуре? Так можно?

– Можно, – великодушно разрешил я. – И что?

– Видишь ли, человек при контакте способен притянуть к себе точно так же, как я могу притянуть его, – объяснил призрак. – Никто, наверное, не знал что может произойти. А произошло то, что ее разум не выдержал, я бы сказал, что ее душа перегорела как лампочка. А я оказался… нет, не привязан, но… Появилась какая-то связь с тем духом, который все же жил внутри нее. С ее ребенком. Вот и все.

Я поднялся на ноги и попрыгал на опоре моста. До самого полотна было метров тридцать, а до воды, наверное, все сорок. Но я никогда не боялся высоты. Мог бы работать высотным монтажником. Если бы когда-нибудь испытывал желание работать.

– Так что, – продолжил призрак, – в нашем с тобой случае, отношения «папа-сын» несколько неуместны. Ты не находишь?

– Блин, еще как нахожу, – фыркнул я. – У меня от всего этого мурашки по коже.

– У меня, наверное, тоже, – признался призрак.

Я подумал, а потом спросил:

– Что ж ты так долго не появлялся?

– Я всегда был рядом. Просто в какой-то момент, я… Сумел вступить с тобой в контакт.

– Почему не раньше?

– Я не знаю.

– Ты же знаешь обо мне все.

– О тебе – да. Но о законах Вселенной всего не знает никто. Честно сказать, о них никто почти ничего не знает.

– Значит, ты всегда был рядом… Когда я сидел в сортире, когда мастурбировал под одеялом…

– Тебя это веселит? Нет, я не настолько досконально интересовался отправлением твоих потребностей. Памперсы тебе не менял, и идти дальше не видел смысла.

– И на том спасибо, – фыркнул я. – Но почему ты… как ты сказал? Проявился? Вступил в контакт? Почему ты так похож на Виктора?

– Я не похож на Виктора, – усмехнулся призрак. – Я похож на тот образ, который в твоем сознании ассоциируется с неким подобием отца. Ну, или чего-то в этом роде.

– Виктор ассоциируется у меня с образом отца? – оторопел я. – Нет, то есть аналогия очевидна. Но… ты сам до этого додумался, доктор Фрейд?

– Это твое сознание, – пожал плечами призрак. – В этих моментах я – не более чем зеркало. Что есть, то оно и отражает.

– Тоже мне, зеркало, – усмехнулся я. – Ты явно не знал Виктора.

– Не знал, – согласился призрак. – Но я знаю тебя. Знаю лучше, чем кто бы то ни было. Иногда – лучше, чем ты сам. И я понимаю почему ты выбрал именно этот образ.

– И почему же?

– Потому что… – он задумался, очевидно, подыскивая слова. – Потому что встречались люди лучше тебя – умнее, сильнее, – люди, которых ты сам таковыми считал. Но Виктор был единственным, кого ты готов был признать выше тебя во всем. Он – не совсем образ отца. Он – образ, которому ты стремился соответствовать.

Я снова сел на опору моста. Можно было сказать еще многое, задать сотню вопросов. Но я даже не знал как подступиться к этой бредовой ситуации.

– А я могу… могу увидеть какой ты на самом деле? – спросил я, наконец.

Призрак вздохнул:

– Но я и есть такой на самом деле. Твое восприятие – восприятие любого живого существа – не более чем его способ смотреть на мир. Что-то вроде… радиоприемника? Да, точно. Радио, настроенного на определенную волну. Ты вот постоянно слушаешь рок-н-ролл, правда? И ты согласен с тем, что кому-то такая музыка может не нравится. Ты признаешь, но все равно не понимаешь, как такое может быть. И на твоем уровне восприятия я выгляжу именно так. Это не образ, не личина. Не я прикидываюсь – ты так смотришь. Хочешь разглядеть меня при свете дня? Под яркой лампой? Но ты увидишь то же самое. Моя внешность – не обман. Это твой способ смотреть. Моя внешность – отражение самого яркого образа в твоем сознании.

– А как тебя видят другие люди?

Он снова пожал плечами, и мне подумалось – он и в самом деле ими пожимает, или это моя интерпретация его способа сказать, что я идиот?

– По разному. Чаще я им стараюсь не показываться. Некоторые – сильно религиозные – видят меня как демона. Или ангела. Но откуда им знать, как выглядят ангелы и демоны? У них в голове есть только картинка.

Я попытался представить себе, как некий религиозный маньяк, обусловившись восприятием, видит моего призрака как голозадого порхающего херувимчика, или красного рогатого придурка с вилами… Это было даже не смешно – запредельно.

– Те люди в той комнате воспринимали меня, наверное, как некую сущность в форме человеческого тела. Не знаю. Но это тоже не более чем поиск привычного образа. Попроси любого из них описать то, что они называют сущностью – они же и сами этого не знают.

– А если ты посмотришься в зеркало?..

– Развлекаешься?

– Не. Просто у меня мышление такое. Парадоксальное.

– Я вижу не так как ты. Для тебя зеркало – просто отражающая поверхность. Для меня – некий туманный объект. У некоторых животных, говорят, черно-белое зрение. Может, это и верно на обычном уровне восприятия. Но только у животных он не совсем обычный. Они видят то, что недоступно человеку и зачастую не замечают того, что для человека очевидно. Плюс… Ты задумывался насколько влияет на человеческое восприятие воображение? Столько всего… Не знаю как объяснить иначе.

Кто-то будет в шоке, кто-то рассмеется, но… мне вдруг стало скучно. Мы говорили, по сути, ни о чем. Для чего? На самом деле, если сконцентрироваться и посоображать, у меня было всего два вопроса. И я задал первый.

– Ты назвал его мертвым воином. Почему? Кто он?

Призрак вздохнул – то ли на самом деле, то ли обусловившись моим восприятием и в моем воображении.

– Я не знаю как тебе объяснить… что сказать… Я не могу смотреться в зеркало, но я могу видеть того, кто был мертв.

– А потом воскрес?