Женщины виноваты!

– Женщинам такие вопросы не задают.

– Я считал, что тебе лет тридцать, не меньше.

– Это комплимент такой? – она нарочно надула губки, но не выдержала и рассмеялась – в таком возрасте можно смеяться, когда тебе дают больше лет, чем на самом деле. – Я специально себя старю, чтобы не выглядеть девочкой. Что, это плохо?

– Нет, что ты. Ты и такая мне нравишься.

      Он критически осмотрел обстановку и пообещал помочь сменить ее. Это ее обрадовало, и в постели она почти любила Диму – ей это было не трудно: она уже привыкла к смене любовников, хоть и не частой. К тому же, Дима был очень ласковый и милый.

Их встречи продолжались почти год, и все это время Дима не переставал радовать ее: выкупил квартиру, купил новую мебель, всегда был внимательный и предупредительный.

Хотя он ее и любил, и Вероника об этом знала, но на большее она не рассчитывала, и никогда не заводила разговора об изменении сложившихся отношений. Он ценил это. Она не хотела в него влюбляться по-настоящему, но юность и романтика взяли свое. Оставаясь одна, она в мечтах представляла его – смешно, но это было так – принцем, а себя принцессой, которую он освобождал из старого, роскошно убранного замка, в котором все двери были закрыты, а на высоких окнах весели тяжелые бордовые портьеры, не пропускающие ни лучика света. Он увозил ее ранним утром на просторный, залитый солнечным светом луг, через который протекала река с прохладной синей водой, белыми кувшинками в заводях и плакучей ивой над невысоким обрывом, роняющей струи своих зеленых слез в воду. И здесь, под ивой, под ее серебряными от росы ветвями, они подолгу сидели, любуясь друг другом. Глупая детская сказка. Но она ничего не могла с собой поделать – сказка приходила постоянно.

*

*

*

…Все было хорошо, пока она случайно, как ей показалось вначале, не встретилась с Александром Столяровым. Он вышел из автомашины, неожиданно остановившейся рядом, поздоровался, представился, напомнил о встрече в кафе год назад и пригласил в машину. Вероника могла и не садиться в эту огромную черную машину, но что-то, неподвластное ей, подтолкнуло ее, и она, не понимая, зачем это она делает, уселась на заднее сидение. Шофер остался курить на тротуаре – в машине они были одни.

– Не надоел тебе Дима Ильин? – после недолгого вступительного разговора о погоде, спросил Столяров.

– А почему вы об этом спрашиваете? – вопросом ответила Вероника.

– Нравишься ты мне, поэтому и спрашиваю. Ты мне еще тогда приглянулась: белый костюм, медные волосы, серые глаза, а на руке большой перстень. Видишь, не забыл, – он улыбнулся, но только одними губами.

Она не ответила.

– Предлагаю бросить его и перейти ко мне, – теперь уж без улыбки.

– Как же вы представляете себе это?

– Очень просто. Скажи ему, что уходишь ко мне. Он понятливый, хотя и упрямый, и держать тебя не будет, – снова улыбающиеся губы.

– Нет, я так не могу. Я люблю его.

– А вот любить тебе никого не нужно. Вредно тебе любить. Пусть тебя любят, а тебе не надо. Так тебе будет проще жить, – говорил он вполне серьезно.

– Я не пойду на такую подлость по отношению к Диме. И вообще, что это за разговор? Я вас не знаю, вы меня.

– Ошибаешься, я о тебе знаю все. – Он помолчал. – Значит, говоришь, подличать не хочешь? Это хорошо.

Он закурил и предложил ей, – она отказалась.

– Получается, что Ильин мешает тебе встречаться со мной, – помолчал. – Если бы ты знала, как он мне мешает, – чуть слышно проговорил он.

Глубоко затянувшись, выпустил дым в приоткрытое окно, затем открыл дверь и вышел из машины.

– Рад был познакомиться. – Он помог ей выйти и, наклонившись, поцеловал руку. – До скорой встречи.

Тогда она не очень испугалась, по-настоящему ей стало страшно позже, когда начала осторожно расспрашивать Диму о Столярове. Тот сразу же как-то сжался и неохотно поведал что-то об акуле, которая проглатывает все и всех.

– Я еще держусь, но боюсь, что долго не устою. Он на все способен, – закончил он мрачно и перевел разговор на другую тему.

Дима ходил к ней часто, они посещали свое кафе, выезжали за город. Все шло уже привычным путем, но недолго: вскоре они стали встречаться реже. Дмитрий появлялся поздно, был хмурым и раздраженным, и, несмотря на все старания, успокоить его она не могла. Как-то раз он дал ей большую сумму денег и сказал:

– Спрячь подальше – когда-нибудь пригодятся. Удачно одну сделку провернул.

– Что произошло? – постоянно спрашивала она, но он в ответ лишь грустно улыбался и переводил разговор на другую тему.

* * *

Однажды вечером Дмитрий не пришел, хотя днем звонил и обещал зайти. Она прождала его до поздней ночи. Утром пыталась разыскать, но его мобильный телефон не отвечал и в офисе никто не знал, где он. Вероника, как обычно, пришла на работу, но все валилось из рук – тревожное предчувствие томило ее. На следующий день Николай, ее шеф, пригласил Веронику в свой кабинет.

– Вера, у меня для тебя плохая новость. Для всех нас плохая, – поправился он. – Диму Ильина убили. Позавчера вечером.

Вероника смотрела на него глазами, полными ужаса.

– Это из-за меня, – прошептала она.

Потом была истерика. Она плакала навзрыд, и ее долго не могли успокоить. Давали окие-то капли, воду, что-то говорили. Все еще плачущую Веронику Николай отвез на своей машине домой, где она, наконец, перестала плакать, пришла в себя.

– Почему ты сказала, что это из-за тебя? – готовя чай, спросил Николай.

Вероника уже была в состоянии обдумывать ответы.

– Дима говорил, что на меня все заглядываются и все ему завидуют: вот я и решила…

– Ну что ты! Из-за женщин в нашем деле не убивают. Их просто перекупают. Прости, но это так, – помолчал, думая о чем-то, налил ей чаю. – Лимон у тебя есть? – Не дожидаясь ответа, открыл холодильник. – Может, у тебя и коньяк есть?

Вероника показала на шкаф. Николай налил ей и себе. Молча выпили.

В голове у Вероники гремело тихо сказанное Николаем: «Их просто перекупают. Просто перекупают. Просто». От этих слов захотелось заплакать в голос, завыть, но она сдержалась.

– Уж очень он хотел быть независимым, а у нас так не получается, – донесся до нее голос Николая. – Вот за это его, наверное, и убили. – Николай посыпал ломтик лимона сахаром и протянул Веронике.

– Его хоть не мучили? – чувствовалось, что ей трудно спрашивать об этом.

– Нет. Застрелили в машине где-то в тихом переулке, там он всю ночь и пролежал.

Вероника вспомнила фразу, сказанную Столяровым несколько недель назад. «Если бы ты знала, как он мне мешает». Но вслух сказала:

– Спасибо, Коля, за сочувствие. Мне уже лучше. Иди. Я хочу побыть одна.

– Все нормально? Ну вот и хорошо. Тогда я пошел.

В дверях он остановился и спросил:

– Столяров к тебе не подходил? О Диме разговора не было?

– Нет, – солгала она.

– Жаль Диму, хорошим был мужиком!

…Оставшись одна, Вероника вновь разрыдалась, но теперь она оплакивала больше себя. «Просто перекупают. Как просто, – думала она, – купил один, попользовался, а потом продал другому, как какую-нибудь вещь».

Она представила кучу беспорядочно наваленных вещей в магазине «Second Hand», людей, копающихся в этой куче и пытающихся найти вещь получше. Так и ее в куче таких, как она, нашел Столяров, еще не купил, но уже оценивает: стоит ли она того, чтобы купить. Для нее это было не ново, но она об этом никогда не думала, казалось, что все это относилось не к ней. Но вот коснулось ее, и удар оказался болезненным.

– А что же ты хотела? – зло спросила она себя вслух. – Ты кто? Самая обычная вещь. Продажная девка. Проститутка. Да, да, проститутка, проститутка. За деньги ты выполняешь любую прихоть того, кто тебе платит. И нечего изображать из себя принцессу, графиню. Что хотела, то и получила.

Немного успокоившись, она еще долго тихо сидела в кресле, и слезы время от времени катились из ее потемневших глаз. Она вытирала их ладонями и вновь застывала в удобном кресле, в котором так любил сидеть Дима.

Две недели по вечерам она не выходила из квартиры. После смерти Димы на какое-то время жизнь ей стала безразличной, и охватившая апатия иногда пугала ее.

– Неужели я его так любила? – спрашивала она себя.

Но постепенно она поняла, что не только в любви дело. Ее все больше охватывал страх перед той жизнью, в которую она окунулась, где так просто могут убить человека, и никто за это не отвечает. Ее повергала в ужас предстоящая встреча со Столяровым, а что она состоится, Вероника знала точно.

«Нет, надо порвать со старым, а то меня также однажды найдут убитой. Необходимо начать новую жизнь, – уговаривала она себя. – Что мне еще нужно? Квартира, обставленная дорогой мебелью есть, работа есть. Осталось найти хорошего человека, выйти за него замуж, родить ребенка и… – на кухню. – Ей вновь захотелось пролить слезу, – оплакать себя, непутевую, – но она сдержалась. – Нет, не хочу. – Она решительно стряхнула с себя сентиментальность. – И что мне Столяр сделает, если я буду вести себя по-умному?»

Она не ждала совета ни от кого и никому не собиралась жаловаться: у нее уже выработалась привычка рассчитывать на свои силы. Поэтому она постепенно успокоилась и вечерами как неизбежности стала ждать прихода Столярова, обдумывая свое поведение с ним.

* * *

Столяров пришел, хотя, по ее расчетам, и с опозданием. Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть, испугавшись, она решила не открывать, но страх быстро прошел, и она, спросив: «Кто там?» – открыла дверь. Он стоял перед ней высокий, красивый, в дорогом костюме, с букетом алых, почти черных роз в одной руке и большим бумажным пакетом в другой.

– Не ждала? – спросил он без улыбки.

– Ждала. Проходите, – она пропустила его в квартиру и закрыла дверь.

Он протянул ей розы и пакет.

– Здравствуй! Принимай.

Она молча отнесла пакет на кухню, а розы поставила в вазу. Все это время он молча осматривался, наблюдал, как она бесшумно двигалась по квартире, перебирала розы в вазе.

– Это от него? – наконец заговорил он, кивнув на мебель. – Ничего, вкус есть. Ну что ж, накрывай стол.

Они перешли на кухню. Вероника вытащила из пакета бутылку шампанского, фрукты, конфеты. Александр сел на место Димы.

– Здесь он сидел?

Она молча раскладывала на тарелки принесенные им фрукты, закуски, поставила бокалы для шампанского. Столяров открыл бутылку и разлил вино по бокалам.

– Давай выпьем за более близкое знакомство.

Она выпила, не отвечая на тост.

– Мне нравится, что ты помнишь его. Но достаточно. Я дал тебе время успокоиться, и теперь воспоминания о нем я могу расценить, как неуважение ко мне.

– За что вы его убили? – задала она давно заготовленный вопрос.

– Хороший вопрос. Я ждал его. Давай все поставим на свои места. Во-первых, я его не убивал, во-вторых, как это ни прискорбно, но он, наверное, это заслужил. В наших делах за просто так не убивают. Вообще такое случается довольно часто – разборки называются. В жизни побеждают сильнейшие. Телевизор смотришь? Там об этом много говорят и показывают, – он говорил отрывисто, с остановками. – И давай на этом закончим. Вопросы есть? Все уяснила, дорогая Вероника? Ну и ладушки.

Она смотрела на него глазами, полными слез. Вся сцена этого разговора много раз проигрывалось ею, и слезы не были запланированы, но воспоминания о Диме, появившаяся жалость к себе – и слезы помимо ее воли наполнили глаза и готовы были выплеснуться наружу.

– Какая же ты красивая, даже когда плачешь, – без улыбки произнес он. – Не напрасно тебя Ильин любил. Успокойся.

– Простите, я сейчас, – она закрылась в ванной, осторожно вытерла слезы, чтобы не испортить макияж.

Когда она вернулась, он стоял в комнате, держа в руках бокалы с шампанским.

– Успокоилась? Вот и молодец. Давай еще выпьем и будем на «ты».

Она отпила несколько глотков, надеясь на то, что вино прогонит остатки страха, который она еще испытывала к новому хозяину.

Столяров позвонил по телефону, что-то сказал. Через несколько минут раздался звонок в дверь.

– Это ко мне.

С полиэтиленовым пакетом в руке вернулся в комнату. Вероника все еще стояла посередине комнаты с бокалом шампанского.

– Теперь раздевайся, – сказал он тоном, не терпящим возражения.

Она с неподдельным удивлением смотрела на него.

– Догола. Здесь. Я жду!

Не просьбы – приказы слетали с его губ. С ней еще никто так грубо не обращался, но она понимала, что выбора нет, вернее, она этот выбор сделала сама и изменить это уже нельзя. Отвернувшись, она начала не торопясь раздеваться. Он внимательно наблюдал за ее движениями и остался доволен ее видом, когда она, по его просьбе, повернулась к нему лицом и опустила руки. Налюбовавшись ее прекрасной наготой, он вытащил из пакета ослепительно белый шелковый халат и помог ей одеться. Затем достал из кармана ювелирную коробочку, надел ей на шею сверкающее бриллиантами небольшое колье на цепочке из белого золота, и подвел к зеркалу. Колье было великолепным. Блеск камней завораживал взгляд.

– Я слышал, что тебя друзья зовут графиней. Если будешь себя хорошо вести, я сделаю тебя королевой, – угадал он ее желание.

«Он грубее Димы. Но богаче», – подумала Вероника, а сердце вдруг защемило, сжалось. Вспомнилось все: родители, детство, школа, Паша. В зеркале, словно в туманной дымке, появился Дима. Несколько мгновений она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Усилием воли прогнала ведение – в зеркале появилась она, с колье на шее, а позади – Столяров.

«Он богат», – вновь подумала она, отгоняя другие мысли.

1998 г.

День рождения кошки

Вечеринка удалась на славу. Бывает так, что хозяева и гости стараются сделать вечер веселым и интересным – напрасно. А сегодня и без особых усилий было все прекрасно.

Михаил и Наташа давно не встречались за столом со своими старыми друзьями Николаем и Леной. На свадьбах друг у друга, да еще пару раз – вот и все за последние пять лет, хотя и считали себя близкими друзьями. Решили встретиться, посидеть за столом, поговорить. Решено – сделано. Да и повод нашелся – день рождения любимой кошки. Может кому-то и покажется этот повод несерьезным, но только не для Наташи-хозяйки кошки. Она души в ней не чаяла, и даже рождение дочери не пригасило любви к кошке, хотя и отодвинуло ее на второй план. Люси, так звали именинницу, была помесью сиамской и бирманской пород. От сиамской мамы она унаследовала черные уши, мордочку, лапы и хвост, а от бирманского папы – коричневый цвет шкурки, и характер – добродушный и ласковый. Подарки имениннице были, соответственно, кошачьи: «Вискас», целых два кг, кошачьи витамины и искусственную мышь, на которую Люси глянула только мельком. Посидев у каждого на руках и благосклонно дав себя погладить, она отправилась на свое любимое летнее место – на подоконник под открытой форточкой – и оттуда, сквозь дрему, наблюдала за хозяевами и гостями, непонятно чему радующимися. На этом официальная часть была закончена, и они сразу же перешли к неофициальной.

За столом было весело: вспоминали учебу в институте, полузабытые истории, рассказывали новые анекдоты. Двухлетняя дочь особо не мешала, а вскоре ее уложили спать. Казалось, что даже русская норма – выпить все, что есть – не могла выбить ребят из колеи и испортить прекрасный вечер. Первым на то, что норму выполнили, обратил внимание Николай.

– Пора домой, – решительно сказал он, тщательно выговаривая почему-то ставшие вдруг трудными привычные слова, и отправился в ванную освежиться перед дорогой.

– Да, пора, пора, – поддержала его жена и начала собираться.

Хозяйка ушла из-за стола еще раньше. Успокоив проснувшуюся в спальне дочь, она тут же рядом и уснула, положив голову на решетку кроватки.

Михаил подошел к охорашивающейся перед зеркалом в прихожей Лене и обнял ее – вспомнились студенческие годы и их встречи: ему тогда казалось, что она любит его, но она предпочла Николая. Расслабленная от выпитого вина и тех же воспоминаний, она прильнула к нему, и поцелуй длился долго.

– Ты с ума сошел. Коля же здесь. И Наташа, – шептала она, не отрываясь от Михаила.

– Ну и пусть. Я всегда тебя любил. И сейчас люблю. До сих пор не могу понять, почему ты выбрала Николая.

– И ты мне нравился, но больно уж ты ревнивый, – говорила она, разглаживая складки на его рубашке.

– А сейчас ты любишь Николая, – грустно констатировал он.

– Да, люблю. – И снова томный поцелуй.

Где-то скрипнула дверь. Словно очнувшись, Лена оттолкнула от себя Михаила и направилась к входной двери.

– Коля, я подожду тебя внизу. Жарко здесь, – громко сказала она, и, улыбнувшись Михаилу, вышла на лестничную площадку.

Николай не отозвался. Михаил заглянул в гостиную – никого. Он вышел вслед за Леной. В лифте они были одни. Михаил вновь начал целовать слабо сопротивляющуюся Лену. Но путь с шестого этажа оказался коротким, а внизу лифт ждали пассажиры.

* * *

Николай, ополоснув лицо холодной водой, пытался привести себя в нормальное состояние, но это удавалось плохо. Он присел на край ванны – она сразу стала уходить из-под него, и его потянуло в сторону. Он тряхнул головой, встал, снова умылся, крепко потер лицо полотенцем – стало немного легче. Но стоило ему остановиться, как снова все поплыло перед глазами. Николай вышел из ванной, плохо соображая, где он, и, цепляясь за стенку, дошел до первой двери и открыл ее. Свет из гостиной осветил кровать.

– Спать, спать, спать, – шептал он, с трудом передвигаясь по направлению к кровати.

Добравшись до спасительного ложа, он начал стягивать с себя одежду – привычка. Если с рубашкой он справился быстро, оторвав все пуговицы, то с брюками пришлось повозиться. Раздевшись, он лег и укрылся простыней. Его закачало из стороны в сторону; тело стало невесомым, и казалось, что вот-вот оторвется от постели и улетит, и он покрепче вцепился в подушку, натянул простыню на голову и сразу куда-то полетел, теперь уже с подушкой и постелью. Спустя несколько секунд Николай уже крепко спал, громко посапывая.

Услышав шум, Наташа проснулась, мельком глянула на спящего и, растирая щеку, вышла в гостиную. Там никого не было, кроме Люси, сладко дремавшей на диване.

– Ну вот, хозяйка называется – все проспала.

Вышла в коридор, закрыла дверь на защелку. Убирать со стола не хотелось – хотелось спать. Она в раздумье постояла посреди комнаты, выпила стакан воды и, махнув на все рукой, отправилась спать. Быстро разделась и, едва коснувшись подушки, провалилась в сон.

* * *

Михаил и Лена, разгоряченные поцелуями, вышли из лифта и отступили в темный угол подъезда. В этот поздний час в подъезде никого не было. Николай почему-то задерживался. Скромные поцелуи перешли в жаркие: Михаил уже не сдерживал себя, но когда он начал расстегивать блузку, Лена очнулась.

– Миша, не надо. Пожалуйста, перестань. Мы как-нибудь встретимся в другом месте, – шептала она, отталкивая его от себя.

Она поправила одежду и, воспользовавшись его замешательством, выскочила на улицу. Пошатываясь, Михаил вышел следом. Лена подняла руку проезжавшему автомобилю – тот остановился. Она уселась на заднее сидение, помахала рукой Михаилу и назвала адрес – автомобиль рванулся по пустынной улице.

Лена ехала, удобно устроившись на сидении. Губы еще не остыли от поцелуев; шея, грудь, бедра хранили тепло его рук. Было радостно и немного волнительно. «Все же я его люблю, а вот замуж вышла за другого. Жизнь сложная штука, – рассуждала она, глядя на безлюдные улицы. – Что делать, если он предложит встретиться?» – Снова ощутила на себе прикосновение его губ, рук и вздохнула. Она мысленно возвращалась в лифт, в темный подъезд: все-таки он пробудил в ней воспоминания былых встреч.

– Приехали, – неожиданно раздался голос, молчавшего до сих пор водителя.

Наташа от неожиданности вздрогнула, глазами начала искать Николая и наконец вспомнила, что в машину садилась одна.

– Вот черт, мужа в гостях забыла, – пробормотала она и засмеялась.

– Вы что-то сказали? – не понял водитель.

– Ничего. Это я про себя, – проговорила она. – Вы не могли бы вернуть меня туда, где я села к вам? Ключи забыла, – соврала Наташа.

– Платите – и я отвезу.

– Конечно. Вот, возьмите, – она протянула ему деньги. – Хватит?

Водитель молча развернул автомобиль.

* * *

Оставшись один, Михаил достал сигарету, закурил, успокаиваясь.

«Горячая баба, не то, что Наташка. Жаль, что не сладилось тогда у нас. Надо бы встретиться с ней как-нибудь. Вспомнить молодость», – размышлял он, глубоко затягиваясь дымом сигареты и пытаясь хоть немного прогнать хмель.

Он выкурил сигарету, полюбовался на звезды, слабо мерцающие на городском небе, по очереди закрывая то один, то другой глаз. С одним глазом звезд было в два раза меньше, чем с двумя.

– Хорошо, что не в четыре раза, – усмехнулся он и отправился домой.

Дверь оказалась закрытой на предохранитель и ключом не открывалась. Посмотрев на всякий случай одним глазом на номер квартиры – своя, он коротко нажал на кнопку звонка. Подождал. К двери никто не подходил. Он нажал подольше – снова никого.

«Что за черт? Спит там она, что ли? – подумал он. И вдруг вздрогнул. – Там же Николай». – Хмель прошел сразу.

Он начал звонить, беспрерывно нажимая и отпуская кнопку.

Наташа с трудом оторвала тяжелую голову от подушки.

– Кого это там черти принесли? – пробормотала она, пытаясь разбудить спящего рядом, но тот даже не шевельнулся. – Напьется – пушкой не разбудишь, – прошипела она и отправилась к двери, накинув халатик.

– Кто там? – спросила она сонным голосом.

– Я, кто же еще? – обиделся Михаил.

– Кто это я? – не поняла Наташа.

– Да я же, Михаил, муж твой, – сердито прокричал он.

Наташа растерянно молчала. Похоже на голос Мишки, но тогда кто же спит? Она бросилась в спальню, приподняла простыню.

– Ой, Николай!? Боже мой. Когда же ты сюда забрался? И даже разделся, – запричитала она, пытаясь растолкать его. Тот только перевернулся на спину и громче засопел.

Звонок трезвонил теперь беспрестанно. Наташа подбежала к двери.

– Миша, я сейчас открою, сейчас.

Замок заело. С большим трудом она открыла его. Дверь распахнулась и разъяренный Михаил, оттолкнув жену в сторону, помчался в спальню, к кровати, и сдернул простыню. На кровати, разметавшись, лежал на спине Николай в одних носках. В дверях, в наброшенном на голое тело халатике, виновато стояла Наташа, из-за ее плеча с любопытством выглядывала только что вошедшая Лена.

Лениво потягиваясь, в комнату входила виновница всего произошедшего – кошка Люси.

1999 г.

Долг памяти

Анна Петровна Кружинская хоронила мужа. Ее, почти без чувств, вели под руки старые подруги, с которыми она когда-то работала. Она не понимала, что происходит, куда ее ведут, что за люди вокруг, кого там несут впереди в красном гробу. Временами сознание к ней возвращалось, и она вспоминала, что хоронят ее мужа, ее Антошу, любимого человека, зачем-то ушедшего от нее. Тогда она поднимала глаза к небу и шептала:

– Боже, за что ты меня так наказываешь? В чем я провинилась перед тобой?

Она имела право задать Богу такой вопрос. Восемь лет назад она похоронила своего единственного ребенка, своего ненаглядного сыночка Коленьку. Это неестественно, когда родители переживают своих детей. Кто это испытал, тот знает, как страшно первой бросать горсть земли на крышку гроба, а затем уходить, оставив сына под толстым слоем сырой, холодной земли. Как страшно жить, зная, что его нет с тобой, нет на этом свете. Но тогда, восемь лет назад, она должна была жить ради мужа – муж ради нее. А сейчас зачем ей жить? Ради кого? Для чего?

И все, вот уже который раз, плыло перед ней, все кружилось, ноги переставали слушаться, тело опускалось к земле. Ей снова подносили ватку с нашатырем, махали перед лицом платком, брызгали в лицо водой. И она опять с трудом переставляла ноги, не понимая, что с ней происходит, куда направляются люди, идущие рядом. И вновь она видит впереди себя гроб, и затуманенный взгляд доносит до сознания: хоронят ее мужа.

Снова она на краю могилы, снова первая бросает ком сухой земли, и снова она слышит этот страшный глухой стук.

Теперь она совсем одна.

Анна Петровна не помнила, как она оказалась в больнице, не осознавала, что с ней делают, от чего лечат. Но через три недели она постепенно пришла в себя, вспомнила все, что произошло, и была выписана из больницы. Она вернулась в свою маленькую комнату в коммунальной квартире, где провела с мужем последние пять лет. В комнате, кроме стола, кровати и двух стульев, ничего не было. Но и эти остатки мебели часто вырывали из памяти яркие пятна прошедшей и почти забытой жизни.