скачать книгу бесплатно
Корпорация любит нас
Андрей Валерьевич Скоробогатов
2054 год. Это история об Империи Каменного Пояса и о Путнике, безымянном юноше, пришедшем издалека и забывшем прошлое. Он встречает аборигена Константина, изгнанного из общины металлиста, и незнакомку, работающую стриптизёршей. За ними следят император-технократ, корпорация, которая любит нас, сектанты и субкультуры. И множество соседних миров, похожих и на сон, и на виртуальную реальность одновременно. МОЙ ПЕРВЫЙ РОМАН. Годы написания – 2010-2011. Гимн субкультурам Екатеринбурга и музыке 2000-х годов. Социальная/антиутопическая фантастика с примесью посткиберпанка, сюрреализма, космогонии, попаданчества и мистики
Андрей Скоробогатов
Корпорация любит нас
I. Соната. Эпизод 1. Уральская Рапсодия
– Пора спать, мой маленький, – сказал чей-то ласковый голос, но он, уставший от игр, тут же забыл это, обняв большого плюшевого медведя.
Он забыл, как попал сюда.
Сначала звучала музыка.
На короткий миг он видел себя в странной комнате рядом с группой незнакомых людей. Спустя мгновение его ослепил и позвал к себе свет ярких фонарей между верхушками деревьев. Словно во сне, он бродил по тропинкам сырого, холодного парка и, наконец, вышел к людям, к какому-то огромному, шумному зданию. Люди казались блёклыми, хмурыми силуэтами, и окончательно себя юноша осознал только тогда, когда за ним погнались.
Юноша побежал по пыльному тротуару от торгового центра вглубь кварталов со свободными коммунами. Лёгкое серое пальто расстегнулось на ветру, шарф размотался и неприятно налезал на подбородок.
Иногда обстоятельства кажутся сильнее личности. Иногда создаётся ощущение, что лучший способ спастись от череды разрушений – попасть в новую реальность, начать жизнь с чистого листа. Похоже, что это начало получаться.
Все эти мысли крутились в голове, но сильнее всего хотелось спастись от преследования.
Новый мир, в который он пришёл всего пару часов назад, казался всё более живым и настоящим, но при этом чересчур агрессивным. Двое крепких охранников-наймитов в сине-зелёной униформе гнались за ним от Основинского Парка. Беглец не совсем понимал, в чём он провинился, но, судя по выражениям лиц преследователей, жалеть худого юношу они не собирались.
Он свернул с Кооперативного проспекта на улицу Учителей и стал петлять между огороженных заборами кирпичных домов и высоток прошлого века постройки. Забежал за угол одного из них и, прижавшись к стене, отдышался. Двухэтажный дом стоял отдельно от других и не был огорожен, рядом виднелся подъезд.
Засунув за пазуху предмет, который он бездумно подобрал в торговом центре и до сих пор держал в руке, беглец подошёл к подъезду и посмотрел наверх. Вверху красовалась вывеска с узорчатыми буквами «Часовая мастерская», а рядом эта же надпись, только японскими иероглифами. Непонятно почему, но надпись показалась удивительно родной, и беглец почувствовал, что стало безопаснее. Свой маршрут по незнакомому городу он выбрал интуитивно, неосознанно, словно кто-то звал, тянул его к этой странной вывеске.
Поправил шарф, застегнул пальто, осторожно пододвинулся к краю и посмотрел за угол – преследователей не было видно, и это обрадовало беглеца.
– Это он и есть? – послышался шепот со стороны подъезда. – Худой какой.
– Тише, он заметит! – второй голос был бархатистым и старческим.
Беглец повернулся, но разглядеть, кто подкрался к нему сзади, он не успел – по голове ударили чем-то тяжёлым, и сознание отключилось.
(Абориген)
Танки приходят утром с востока, вместе с первыми лучами солнца.
Даже когда придёт новый мир, восток так и останется для Константина на всю жизнь чем-то странным, опасным и мощным. Сначала на востоке жило зло в лице крупнейшего в уцелевшем мире мегаполиса, который угрожал отколовшимся провинциям. Потом, когда страна станет единой, наступит власть Корпорации, а мегаполис сменит гнев на милость и станет родным, зло на востоке всё равно останется: в лице непостижимой и зловещей Японской Империи.
В тот день танки видны из окна многоэтажки: улица переходит в пустынный Московский тракт, ведущий в мегаполис на востоке. Машины подсвечивают лучи восходящего солнца, вскоре колонна останавливается, сверкая сине-зелёными боками. Мальчику кажется это красивым и таинственным ровно до той самой минуты, пока системы «Град», спрятанные за лесом, не пускают первый залп.
– Вниз! В подвал! – орёт отец, хватая сына на руки.
Сначала грохот слышен только снаружи. Потом, когда они с матерью уже бегут вниз, стены, пол и всё вокруг сотрясают взрывы ракет. В ушах звенит от боли, отец еле удерживает Константина на руках и несёт дальше к спасительному входу в подвал сквозь, пыль, дым и грохот, расталкивая локтями точно таких же сонных и испуганных соседей.
В подвале темно, сыро и душно. В этой темноте мальчику слышится плач и кажутся страшными силуэты. Чаще всего, потом эти силуэты превращаются в слоноголовых людей, в синекожих толстяков и других чудовищ из соседних миров, а потом Константин просыпается…
* * *
Почесав лохматую голову, Константин Молот уставился в своё отражение в обломке зеркала, стоящего в прихожей. Этот сон про войну за Чусовую снился в этом году уже в десятый, если не двадцатый раз.
Раньше, даже в детстве, снилось реже. Старею, вдруг подумалось ему. Всё правильно, немолодой уже, скоро придёт пора детишек учить, а особых перемен к лучшему нет. Товарищи давно советовали пойти наймитом в Корпорацию, но ненависть к центральной власти всё время оказывалась сильнее желания прилично зарабатывать. Константин и в тридцать пять оставался извечным максималистом и терпеть не мог любого намёка на какую-либо форму зависимости. В душе ему оставалось лет двадцать, не больше. Впрочем, ровесников с похожей судьбой и характером, в городе, особенно Внешнем, пруд пруди, как-никак, родился в период демографического бума. Говорят, в стране миллиону с лишним человек тридцать – тридцать пять лет. Почти четверть мирового населения.
Металлист вернулся в комнату, надел косуху и растёр замёрзшие за ночь в кожаных брюках ноги.
Ещё раз огляделся. Помимо трёх бутылок из-под древнего коньяка, на полу валялись окурки от самокруток и драгоценных сигарет, игральные карты и пара гильз. Картонка, уже второй год заменявшая оконное стекло в комнате, была пробита в двух местах. Крови на полу и стенах не оказалось – что уже радовало. Чувство, что вчера случилось что-то важное, не покидало металлиста. Константин попытался вспомнить вчерашнее, растирая виски.
А вчерашнего не было. В голове было шумно и пусто, как после Ядерного Четверга. Помимо сумбурных воспоминаний о ночных кошмарах, в сознании крутились только несколько тревожных кадров последнего вечера. Вспомнилось лицо девушки, лица двух приятелей – Алекса и Егора, но что конкретно произошло, оставалось неясным.
Много выпить он не мог – это про себя Константин знал точно. В эпоху сухого закона с крепкой выпивкой надо осторожнее, могут поймать и закрыть. Потому подобные провалы в памяти совсем не радовали – непонятно, чем они могли быть вызваны. Также настораживало отсутствие дома Лизы – познакомились они недавно, и, судя по всему, первой пьянки с друзьями она не перенесла.
«Надо прогнать печальные мысли», – решил Молот, подошёл к холодильнику и включил стоящий рядом древний магнитофон с заслушанной до дыр бразильской «Сепультурой». Достал японский «бичпакет» и начал грызть, запивая кефиром и потряхивая головой в такт музыке.
Стало немного веселее. Вспомнить бы ещё, что было вчера.
Хорошо, всё же, жить в коммуне, думалось Константину. Особенно в неспокойные времена. Кончилась еда – зашёл к соседу, попросил. Кончились иены – можно взять из «общака», хотя злоупотреблять этим не стоит. В коммуне свободный и никем не контролируемый доступ в сеть Урнет. Сине-зелёные относятся уважительно, а всё потому, что коммуна частично независима от властей.
Гарантом независимости служила японская лазерная пушка, установленная на крыше двенадцатиэтажки и нацеленная в сторону бывшего торгового центра, где теперь находился опорный пункт Корпорации. В эпоху альфа-батарей лазерной пушкой мог владеть каждый, у кого хватало наличности и были налажены связи с контрабандистами, таскающими японское барахло откуда-то с северных районов сброса. Конечно, если Корпорация сильно захочет, она сможет захватить и подчинить такую общину, но без особой нужды общины с пушками не трогали.
«Интересно, куда делась эта дура», – только сейчас подумал металлист про подругу. Ощущение, что он пропустил что-то важное, не покидало его. К тому же, за неделю с небольшим, что подруга жила в его квартире, он успел привыкнуть к тому, что она рядом, и теперь стало неуютно.
Константин подошёл к окну и посмотрел в пыльное небо, потом на привычный ландшафт окружающих кварталов.
К многоэтажке, в которой жила коммуна, примыкало одноэтажное здание старого магазина, где теперь располагалась общая столовая, мастерские и лавка. Здания и небольшой сад, обнесённые трёхметровым забором, стояли по улице Шахрина. Улице этой, ранее носившей имя академика Бардина, после Катаклизма присвоили имя уральского рок-музыканта. Подобная судьба постигла добрую половину улиц города во Внешней части города, называвшихся ранее именами прославленных строителей коммунизма. Улица Щорса стала улицей Самойловых, улица Патриса Лумумбы – улицей Шевчука, а Шаумяна переименовали в Кипелова.
Проспектам во Внутреннем городе, обнесённым теперь Вторым Периметром безопасности, напротив, вернули исторические название. Проспект Ленина стал Главным, Малышева – Сибирским проспектом. Центральная площадь стала площадью Тринадцатого года – потому что в этот год началась новая история. Первый правитель новой страны сделал всё это из желания стереть у горожан воспоминания о потерянной действительности, нанеся на карту города новые или, напротив, давно позабытые теперь имена. Всё равно, старый мир, старое общество были безвозвратно потеряны. Даже сам город уже в третий раз сменил своё имя, и носил теперь название маленького поселения, когда-то давно являвшегося пригородом.
Это был Верх-Исетск – столица Империи Каменного Пояса, единственный уцелевший город-миллионник.
Его Верх-Исетск. Молот прожил здесь больше двадцати лет, и мегаполис входил в число тех немногих вещей, которые суровый металлист по-настоящему любил, несмотря на все недостатки и всю ту боль, что принесла столица в его жизнь.
За окном, через дорогу, на месте бывшего парка Архипова раскинулась рисовая плантация со складом, снабжавшая зерном добрую половину Юго-западного района. Рис теперь выращивали во многих городских парках, где это позволял ландшафт, и в поймах пригородных рек. Фермерское хозяйство за окном не входило в Корпорацию, и Константин раньше время от времени подрабатывал там. Последние месяцы, в период зимы, работы было мало, и он бездельничал. Видимо, настала пора искать новый род занятий, потому что от безделья человек начинает тупеть.
Это всегда говорил ему отец, которого не было рядом уже много лет.
* * *
…Когда Константину исполнилось двенадцать лет, отец стал учить сына играть на гитаре и рассказывать, какой был мир до Катаклизма. Мир этот казался ребёнку странным, огромным и чарующим – в нём были междугородние поезда, шумные бензиновые автомобили, самолёты, всемирная компьютерная сеть Интернет, связывающая далёкие страны между собой. В нём были гигантские теплоходы и маленькие сотовые телефоны, по которым можно говорить в любой точке города. В огромных городах в незнакомых частях света в нём жили миллиарды людей, говорящих на тысячах разных языков. Его отец родился в огромной стране, самой большой по площади стране в мире, две столицы которой превышали Верх-Исетск и по населению, и по размерам, и по высоте небоскрёбов.
На дворе были две тысяча пятидесятые. Теперь от страны остался лишь крохотный кусочек с населением в пять миллионов человек. Осталось самое необходимое из того, что было раньше, и остался город. Постаревший, отрезанный от своего прошлого, осиротевший без старших братьев, но почти не изменившийся за четыре десятка лет. Зато добавилось много того, о чём раньше было сложно подумать.
Отец Молота, Максим, был родом с Урала. Он родился в Челябинске, в начале девяностых годов прошлого века, ещё до Катаклизма. Мать Константина родилась в Ревде, небольшом городке – родители были одними из тех немногих людей, кто помнил старую, сгинувшую и забытую реальность, которая превратилась в реальность нынешнего Верх-Исетска.
Сначала, в середине две тысяча десятых, когда люди прозрели и отошли от первозданного хаоса, возникла Империя Каменного Пояса. После наведения порядка власти решили объединить вокруг Верх-Исетска все районные городки, а в перспективе и более отдалённые города – Челябинск, Миасс и Златоуст, которые, по слухам, остались невредимыми.
Но Челябинск отказался идти на контакт, а вскоре на юге возникла гигантская тридцатиметровая стена вдоль всей бывшей границы областей, считавшаяся не то аномальным явлением, не то происками мифической Японской Империи, на которую списывали все беды. Первоуральск и Ревда, бывшие некогда крупными пригородами, в восемнадцатом году объявили о независимости и создали Республику Реки Чусовой. Подобные карликовые государства тогда возникали по всему Среднему Уралу, как грибы после дождя, но население большинства из них не дотягивало и до пятидесяти тысяч. Новоявленный сосед с двухсоттысячным населением показался Императору опасным. Через три года Империя вторглась в Первоуральск и Ревду на старых танках и сравняло два города с землёй, истратив почти все боевые и топливные арсеналы бывшей Федерации. Выжившее мужское население двух городов было уничтожено или порабощено, но Максиму с семьёй удалось выбраться лесами из осаждённого города в одну из нетронутых деревень. Константин потом искал эту деревню на карте, но так и не смог найти.
Через год супруга не вынесла тягот жизни и ушла куда-то на Запад, откуда ещё никто не вернулся, оставив Константина с отцом одних. В Верх-Исетск они переселились в две тысяча тридцатом, тогда в стране был установлен контроль над северными территориями, и к власти пришла Корпорация.
Город к тому времени оказался разделён стеной на Внутренний и Внешний. Отец пропал, когда сыну было семнадцать, во время беспорядков в городе. Перед этим он подолгу стал пропадать по каким-то секретным делам, которые скрывал даже от сына, а потом просто ушёл из квартиры и растворился в глубине улиц Внешнего города.
Отец. Последний родной человек. Был он сейчас жив, или нет, Константин не знал. Отцовская гитара и умение играть – вот то единственное, что осталось в наследство. Иногда приходила в голову мысль – будь отец рядом, возможно, Константин бы и не стал трэш-металлистом[1], отдав своё сердце более лёгким и гуманным разновидностям рок-музыки. Но нелёгкая судьба сама привела юношу к этой редкой и суровой субкультуре. Благо, физически он был силён, характеру металлиста соответствовал, потому и выжил, худо-бедно дожив до тридцати пяти.
Размышления прервались грохотом железной двери – запирать квартиру в коммуне считалось дурным тоном, но металлический дверной каркас остался ещё с конца двадцатого века. Молот вышел из кухни, потряхивая бутылочку, чтобы кефир стёк со стенок на дно.
На пороге стоял Каиров, пожилой председатель жилсовета коммуны, за спиной маячили Стенов и Стрекалин, которых за глаза называли «братцами-акробатцами». Последний – бородатый двухметровый качок в футболке с Пинк Флойд – молча проследовал в комнату и выключил магнитофон. Константин заподозрил неладное. Он и сам был не из робкого десятка – метр семьдесят пять ростом, но коренастый и крепкий, однако эту парочку «вышибал» Молот не любил.
– Вот что, Константин, – сказал Каиров, делая скорбное лицо. – Ты не обижайся. Коммуна приняла решение лишить тебя права совместного проживания. В течение суток ты должен покинуть наш дом.
– Дядя Эдя, но за что?! – Константин чуть не выронил бутылку от неожиданности. Подобные изгнания случались очень редко, да и отношения с председателем жилсовета казались до сего момента не то, чтобы отличными, но, по крайней мере, неплохими.
– За что?! Ты когда последний раз нам в хозяйстве помогал, ёлки-палки! – протараторил Стрекалин. – У пушки на крыше когда дежурил? Работать не хочешь, бюджет последний раз пополнял два месяца назад. Не женишься всё, а это было условием.
– Девушку привёл – думал, уж остепенишься, а сейчас делась куда-то, – спокойно-уверенным тоном продолжал Каиров. – Потом, музыка по ночам орёт, не достучаться, тише не делаешь. Товарищей, опять же, приводишь сомнительных. У нас, конечно, рокерская коммуна, мы ценим таких, как ты, но сатанюг и «мясников» малые детишки с мамашами пугаются. А ещё и алкоголь пьёте.
Чёртовы предубеждения. Никакие они не сатанисты, просто красятся под мертвяков. Середина двадцать первого века, а мышление у пожилых как в перестройку, стереотипное – все субкультуры в одну кучу мешают. Иные металлисты подобрее и обходительней «попсовиков» будут. Пожилых людей, как любой из настоящих металлистов, Молот уважал, но слышать от них такое было огорчительно.
– Но последняя капля, переполнившая чашу терпения, – закончил свою речь председатель. – это вчерашние выстрелы в твоей квартире. Нет, такие товарищи нам не нужны.
Константин нахмурился, и Стенов похлопал толстенной ручищей Молота по плечу.
– Ты уж давай, брат, на нас не сердись. Сейчас свободных хат много, жильё ты найдёшь. А жить с тобой совсем тяжко стало, у меня жинка по ночам всё головными болями мучается, а ты…
– Да пошли вы все! – рявкнул Молот, швырнул бутылку в стен, едва не попав в последнее уцелевшее в квартире стекло, и пошёл в комнату. Гости ушли, побоявшись, что металлист начнёт бузить – все знали, что драться он умеет, хоть и не любит.
Приступы ярости случались с Константином очень редко, и он уже давно умел их останавливать. Спустя пару минут он успокоился, и, решив не медлить, начал собираться. Скидал диски, старые кассеты и другое нехитрое барахло в торбу. Достал спрятанный в шкафу чехол с отцовской «Ямахой»[2] и положил в карман два рожка патронов к АКС-74У – к тому самому, из которого стреляли вчера его пьяные гости. Сам автомат забросил на плечо, под куртку. Съел одиноко лежащий в холодильнике кусок колбасы. Обошёл последний раз комнаты, служившие ему приютом последние пять лет, затем хлопнул дверью и шагнул в общий коридор. Резво сбежал по лесенке вниз, не здороваясь с проходящими мимо соседками, и вышел из подъезда.
На улице за рисовыми плантациями послышалась пара выстрелов – похоже, в глубинах Юго-Западного района, где были изолированные индуистские общины, опять назревал какой-то конфликт Корпорации с повстанцами. У подъезда, перед воротами ограждения, стояли четверо старейшин коммуны во главе с Каировым.
– Говорят, у тебя сложно с финансами, – сказал председатель, выйдя вперёд. – Мы посоветовались и решили дать тебе денег на первое время, чтобы обжиться на новом месте.
Старик протянул две бумажки по пятьсот иен. Молот усмехнулся, вытянул банкноты из сжатых пальцев старика и демонстративно бросил вниз. Пусть лучше он будет без денег, чем с такой подачкой. Каиров пожал плечами и поднял деньги – спорить старейшина не любил.
Стенов разомкнул ржавые ворота и пропустил металлиста вперёд, на улицу. Когда стальной засов на двери со скрежетом закрылся, Константин невольно обернулся. Старая двенадцатиэтажка, возвышавшаяся позади, вдруг показалась такой до боли родной, что металлист не выдержал, сбросил с плеча автомат и проорал в свинцовое уральское небо:
– Грёбаный социум!
Панки-бомжи, сидевшие на картонках у ворот коммуны, испуганно разбежались по сторонам, а на душе почему-то полегчало.
(Путник)
Сначала казалось, что он медленно идёт через бескрайнее серое поле под пустым небом.
Потом он понял, что времени и пространства нет. На короткие мгновения ему удавалось почувствовать скорость течения времени, но большую часть его сознание пребывало в огромной пустоте, которую нельзя назвать ни пространством, ни тьмой, ни вакуумом. Это было Ничто – без пространственных и временных координат.
Но сознание сохранялось. Короткие вспышки – обрывки мыслей, фраз, вкусов и запахов позволяли его личности не расплыться, не исчезнуть в этой пустоте.
Постепенно обрывков-вспышек стало становиться всё больше и больше, и из них начала выкристаллизовываться реальность. Сначала разум осознал, что неплохо бы обзавестись телом. Зрение пока ещё не восстановилось, но обладатель разума почувствовал своё сердцебиение и ощутил кожей лёгкую прохладу. Чувство равновесия подсказало, что тело находится в горизонтальном положении.
Затем появились слух и обоняние – они были слабы и неестественны, а когда он открыл глаза, то увидел расплывчатые, неясные силуэты. Он прислушался к своим ощущениям. На короткий миг ему показалось, что нечто подобное с ним уже было, но потом это ощущение ушло. Чувство тревоги и пустоты соседствовали внутри него с каким-то щенячьим, почти беспричинным восторгом.
Во-первых, он понял, что свободен. Во-вторых, – что забыл всё, что было раньше, и помнит лишь слова и фразы родного языка… или языков? Всё это казалось восхитительно новым, свежим, и, в тоже время, тревожным.
Память очистили, оставив только самые необходимые знания.
Высоко над ним с разной скоростью плыли разноцветные облака, казавшиеся размазанными кляксами на стекле, а лёгкий ветер доносил запах сырости.
Он поднялся. Посмотрел на руки и на тело – на нём оказалась лёгкая белая футболка и такие же лёгкие брюки. Светло-серая субстанция под ногами напоминала одновременно и мелкозернистый песок, и поверхность какой-то жидкости, наподобие масла. Когда он попытался шагнуть, субстанция липла к голым ступням и затем осыпалась, но ноги не проваливались – видимо, таковы были местные законы природы.
Серые барханы заполняли всё пространство вокруг, а вдалеке виднелся ярко-синий объект, выделявшийся из ландшафта, но из-за близорукости было сложно определить, что это. Интуиция подсказала – надо идти туда, и он пошёл…
Он. А кто он? На миг остановился и решил называть себя Путником, потому что новая жизнь началась с короткого пути по незнакомым барханам этого мира.
По мере приближения оказалось, что объект, к которому он направился – трёхметровый великан, сидящий в позе лотос и облачённый в синюю тогу. Голова у великана была слоновья. Путник откуда-то вспомнил название похожего существа – ганеша. Точно такие же великаны были в индийском пантеоне, но от этого субъекта не веяло никакой божественностью или страшащей инаковостью, он казался простым и естественным обитателем этих мест. Путник подошёл ближе и решил заговорить с незнакомцем.
– Привет! Не подскажешь, где я?
Свой голос показался ему непривычно звонким. На короткий миг в глазах существа он увидел удивление, смешанное с испугом, но потом исполин ответил ровным, таинственным голосом, не меняя выражения лица:
– Ты находишься в стране Песка.
– Пустыня? В какой части света?
– В верхней, разумеется.
Так, интересно. Мир, разделённый на верхнюю и нижнюю часть…
– А нижняя тогда где?
Синий исполин слегка повернул свою массивную голову и снисходительным тоном объяснил:
– Внизу, под нами. Придёт время, и она станет верхней частью, а то, где мы находимся – нижней. Это же очевидно. Наша страна устроена очень просто.
Путник обошёл великана вокруг.
– Просто – это хорошо… Как тебя зовут?
– Слонотавр. Синий слонотавр.
«Слонотавр» не походило на имя – скорее, оно напоминало мифологического «минотавра». Путник решил, что у существа или нет имени, или оно его скрывает. Немногословность собеседника немного раздражала, но вопросов хотелось задать много.
– Много вас тут?
– Мало, – ответил слонотавр, не поворачиваясь.
