Прометей. Возвращение

Соболевский? Хм, всё может быть…

Чаепитие командора прервала троица его подчинённых.

– Извините, что без стука, – Лиза тут же доложила исполнение приказа: – Бузмакова я сдала в НИИ Склифосовского. Очень плох. Его ввели в искусственную кому. Но мы здесь по другому делу. Давай, Кирилл, рассказывай.

– Командор, мне вчера… – Кацэ осёкся, покосившись в сторону Алисы. – Мне и Алисе вчера удалось хакнуть комп атташе. Я на досуге пролистал материалы. Много чего интересного. Но особо хотел указать вот на это, – он вывел голографическое изображение отсканированных листов.

Это был проект, который Бузмаков оставил в своём «химическом» институте. Генерал задумался.

Хм, проект уже у американцев. Почему-то я не удивлён. Интересно. Интересно, интересно… Как он к ним попал? Я его отдал лично в руки Джужомы. До этого момента его никто не мог скопировать. Интересно. Джужома – предатель? Предположим. Но в таком случае для чего он давал мне задание найти Паганини? Зачем? Если он американский шпион – это ему ни к чему. Джужома не может быть американским шпионом. Китайским? И китайским не может. Проект, который я передал лично в его руки, всплыл у американского атташе, а не у китайского. Круг замкнулся. Это означает, что явных поводов для обвинения Джужомы в работе на ЦРУ нет. Хотя, давая задание найти Паганини, он мог таким образом попытаться завуалировать свою деятельность. Но и в таком предположении мало смысла. Зачем? Для чего? Непонятно. Хорошо, если не Джужома, тогда кто передал проект?

– Ладно, будем разбираться. Но сначала поговорим с Грязновым.

– Это кто? – удивилась Алиса.

– Это тот, кого мы нашли в подвале вместе с Бузмаковым…

… Алексей отнекивался недолго. Генерал ему рассказал, что настоящий Шелихов жив, здоров и находится под его опекой. Ещё генерал заявил, что ему известно про приезд Грязнова с американцами в хутор Смородинский.

– Это ты хорошо придумал приковать себя наручниками в подвале. Вот только от голофона надо было избавиться, – Калачов вытащил из своего стола Лёхин гаджет. – Это ты маху дал. Не бывает пленных и с наручниками на руках, и с телефоном в кармане. К тому же на твоём аппарате очень много интересного. В том числе контакты с американцами, англичанами, израильтянами и даже китайцами. Продаёшься оптом и в розницу?

Грязнов уставился в стол и молчал. Отпираться было бесполезно.

– Ты понимаешь, что ты уже не попадёшь ни в Майами, ни в Алжир, ни в Нанкин. Даже не сможешь вернуться в приятный климат Индонезии. В лучшем случае, будешь работать на пользу государства где-нибудь на Камчатке. И то сомневаюсь, – видя, что угрозы действуют, Калачов предложил: – Ты на всех успел поработать. Пора отдать долг Родине. Чего молчишь? Что ты там шепчешь? Громче!

– Я согласен, – Грязнов выглядел жалким. Он был подавлен и испуган.

– Раз согласен, говори, как на духу, куда подевалась Кузнецова?

– Она сбежала…

– Врёшь.

Лёшка поднял взгляд на генерала и завертел головой:

– Не вру. У неё был ошейник со взрывчаткой. Ей дали возможность перемещаться по дому. Но Мара всё же смылась. Как-то смогла отключить взрывное устройство. Никто не поймёт, как.

– Хорошо. Тогда ещё один вопрос. Знаешь того, кого американцы двигают в наши президенты?

– Да, знаю.

Калачов даже оживился:

– Кто он?

– Его зовут Паганини.

– А настоящее имя?

Грязнов затряс головой:

– Этого я не знаю и в глаза его не видел. Просто, случайно услышал разговор.

Да уж, информация так себе…

…Когда предателя увели, генерал попросил Юшкевич остаться.

– Лиза, сейчас настали очень смутные времена… – начал он издалека, но тут же передумал заниматься многословием: – Короче, Джужома передал мне свою «Смертельную папку» с компроматом. Он просил воспользоваться ею только в особом случае. Я понятия не имею, что там – не смотрел пока. Даже не заглядывал. Знаешь, родная моя, – он подошёл вплотную к ней и взял её за плечо. – Мне не хочется тебя подставлять. Это чёрная метка. Если узнают, что документы Джужомы у тебя…

Юшкевич его перебила:

– Я всё понимаю, Геннадий Васильевич. Давайте.

Калачов разжал руку и вложил микрофлешку в тёплую ладошку Лизы. Затем не удержался и поцеловал её в щёку:

– Береги себя.

Глава шестьдесят девятая

21 апреля

Сочи

Ты мой друг, но судьба страны дороже

Итак, проект, который лежал в сейфе Игоря Артёмовича, волшебным образом оказался скопирован, и копия эта попала в руки наших друзей из ЦРУ. Ладно, узнать об этом можно только из первых рук. Вчера я с Джужомой не встречался, некогда было. Но он и не звонил. Я давно подозревал, что в руководстве нашей конторы предатель. Высокопоставленный предатель. Кто? Джужома, Проскурин или Гаков? Проскурин человек Калинина. Судя по последним событиям, Калинин не является протеже американцев. А иначе, зачем бы им его скидывать? Из этого следует, что и Проскурин не их человек. Или же, он хочет подсидеть свояка, который не в курсе его тёплых отношений с ЦРУ. Нет, опять не вяжется. Если бы Проскурин был их человеком, он в настоящих обстоятельствах вполне мог прийти к власти, благодаря влиянию на Калинина. Либо, оставаясь в тени своего родственника-сестролюба, мог продвигать поставленные американцами задачи кулуарно. Не похоже, чтобы это был Проскурин. Слишком откровенно и напористо наши противники хотят сменить существующую российскую власть. Она их совершенно не устраивает. Это означает, что в команде Калинина нет американских протеже. Остаётся Гаков. Нет, Глеба я давно знаю. Он не может быть предателем. Если бы он был таковым, то никогда не вызволил бы меня из опалы. И для чего вызволил? Для того, чтобы я нашёл «Прометей» быстрее янки. Нет, только не Гаков. И что получается? Получается тупик. М-да… Но кто-то из них точно агент. Кто? Что-то мне подсказывает, что я это скоро узнаю. Совсем скоро. А пока надо спросить у Джужомы, кому он передавал красную папку.

Разделавшись с текущими делами, Калачов направился в кабинет высшего начальства. Но Игоря Артёмовича на месте не оказалось. Не было даже секретарши, которая могла подсказать, куда запропастился шеф. Странно всё это. Очень странно. Хорошо, зайдём для начала к Гакову.

Глеб Олегович был у себя в кабинете. Он сосредоточенно перекладывал содержимое стационарного сейфа в металлический переносной кэшбокс. Увидев старого друга, пожал ему руку и указал на кресло, по-дружески при этом похлопав по плечу:

– Наконец-то ты и ко мне заявился. Надо же, как вовремя! А я уже сам за тобой собирался посылать.

– Глеб, я к тебе по очень серьёзному делу.

– Я так и подумал, – улыбнулся Гаков своими рыжими с проседью усами. – Слушаю.

Калачов достал флешку и вывел её данные на голографический экран.

– Это копия проекта «Прометей», – кивнул он головой на найденное изображение страниц документа.

– И что из того? Я в курсе, что ты успешно выполнил свою работу.

– Всё правильно. Я её выполнил и передал документы на хранение Джужоме.

– А копию зачем сделал? Гена, ты что? Это должностное преступление.

– Эту копию я не делал. Мы её хакнули с компьютера американского атташе по культуре.

– Того самого? – намекнул Глеб Олегович на принадлежность атташе к спецслужбам.

– Того самого. Поэтому я к тебе и пришёл. Что делать будем?

– Ничего, – Гаков хмыкнул в усы, откинулся в кресле и с интересом стал наблюдать за реакцией собеседника. Калачов сосредоточенно молчал, пытаясь понять, что может означать это «ничего». Глеб продолжил: – Мы ничего не будем делать. Джужома уже арестован.

– Уже? За что?

– За всё, – попросту сказал Гаков, наклонив голову и разведя руки. – Что мы за ним грехов не найдём? Найдём, Гена, найдём. Вот и ты нам помог в этом. Он, оказывается, на ЦРУ работал, а мы и не знали. Вот только Проскурин, падла, успел скрыться. Ничего и его поймаем. У тебя на Генриха есть что-нибудь?

Калачов уже понял: то, что происходит с ним сейчас в кабинете Гакова – это не просто разговор. Это игра. Вернее, финал игры, которую кто-то вёл и сейчас поверил, что результат уже достигнут. Джужома арестован, Проскурин сбежал, Гаков сидит, раздираемый самодовольством. Это тот самый Глеб, которого я знаю столько лет? Или его подменили?

– Ты сидишь и думаешь, тот ли я парень, что не раз тебя спасал. Тот, Гена, тот. Это я тебя тогда от тюряги отмазал. Ты мне обязан.

– Что ты хочешь, Глеб? За кого ты играешь?

– Я играю, за кого надо играю. И с тобой сейчас разговариваю по одной простой причине – ты мне не чужой. Поэтому я, лично я, даю тебе шанс.

– Какой шанс, Глебушка?

– Жизненный, какой же ещё? Разве в нашей системе бывают другие? Кому, как ни тебе об этом знать? Сидеть! Куда вскочил? Обернись!

Калачов покосился назад – за ним стояли два спецагента в штатском: один с шокером, другой с наручниками. Хорошо вошли, черти. Очень тихо, как учили.

– И что ты хочешь от меня?

– Хм, чего хочу? – Гаков медленно размял каждый пальчик, и в конце этой процедуры всосал воздух от болевого ощущения: – Вс-а, зараза, с этой нервной работой совсем подагра одолела. Чего спрашиваешь, хочу? Хочу, чтобы ты сам, по своей воле, с этого самого момента стал честно работать на меня.

– На тебя? А ты теперь кто?

Гаков снова вздохнул и ухмыльнулся:

– Главное не то, кто теперь я. Главное то, кто у нас теперь президент. Помолчи, я скажу, когда тебе говорить. Как ты относишься к тому, если президентом нашей страны станет человек с умной головой, большой учёный, да к тому же неоднократно доказавший свою преданность стране?

– Не знаю. Звучит красиво, но как на практике – неизвестно.

– А если я тебе скажу, что этот русский Эйнштейн, не просто большой учёный. Этот новоявленный Кулибин является изобретателем панацеи, спасательного круга для всего человечества. Не буду ходить вокруг, да около – ты его знаешь.

О ком это он? Я теперь знаю только одного изобретателя «спасательного круга для всего человечества». Это Шелихов. Но не может такого быть, чтобы Глеб говорил о нём. По многим причинам не может. По всем причинам не может.

Улыбнувшись загадочной улыбкой и считав с лица гостя недоумение, Гаков продолжил:

– Я не называл его имя, потому что время ещё не настало, – он демонстративно взглянул на настенные часы. – А вот сейчас уже можно. Сейчас ты всё узнаешь в прямом эфире. Впрочем, не в таком уж и прямом. Раскрою секрет – это запись, – он хлопнул в ладоши и сразу же во всю дальнюю стену кабинета засветился голографический экран.

Первым кадром возник развивающийся триколор на куполе президентской резиденции. Зазвучал гимн России. Затем флаг сменился панорамой: камера скользила по лицам людей, стоявших в суровых сосредоточенных позах на крыльце президентского дворца. Их было пятеро. Калачов знал каждого. Слева направо: Эдуард Ларчиков, Наиля Юсупова, Арсений Соболевский, Ольга Самборская и Глеб Гаков. Самборская сделала два шага вперёд и стала говорить, обращаясь к гражданам России:

– В этот ответственный исторический момент, когда под вопросом будущее всей человеческой цивилизации, по воле злого рока наша страна осталась без рулевого. Причём дважды. Сначала, после продолжительной болезни ушёл из жизни законный президент. А вскоре скоропостижно скончался и его наследник. Конечно, до новых выборов мы могли бы подобрать достойного кандидата из среды проверенных соратников Юрия Константиновича Стрекалова. У нас в обойме много опытных руководителей, уважаемых в народе политиков… – она на секунду зависла, не сумев подобрать подходящего эпитета для характеристики достоинств членов «обоймы». Но, решив не заклиниваться на малозначительном, перешла к существенному: – Но мы решили по-другому. Решили, думая о нашей страны, о нашем народе, вглядываясь в перспективу. «Кто нам сейчас нужен на высшем посту государственной власти?» – размышляли мы. И сами себе отвечали: – «Нам нужен человек, преданный России, заслуживший всеобщее уважение своим трудолюбием, своими талантами, своей безупречной порядочностью». И такой человек нашёлся. Это всемирно известный учёный, лауреат Нобелевской премии, президент Российской академии наук Арсений Сергеевич Соболевский. Многие считают его просто учёным. Да, Арсений Сергеевич, учёный. Но он не «просто учёный». Он светоч, не побоюсь этого громкого слова. Только узкий круг посвящённых знает, чем он занимался в это трудное для всех нас время. Скажу прямо! Он занимался спасением мира! Спасением нашего многострадального отечества! – она вошла в патетический ажиотаж и практически уже кричала лозунгами: – Его последнее величайшее открытие ни больше ни меньше кардинально изменит мир. Впрочем, об этом коротко расскажет наш новый директор Федеральной службы безопасности.

Слово перешло к Гакову:

– В настоящий момент все разведывательные структуры мира, отодвинув в сторону насущные задачи, заняты только одним делом. Они всеми правдами и неправдами пытаются заполучить так называемый «Прометей». «Прометей» – это эпохальное открытие, значение которого невозможно переоценить. И вся Россия должна гордиться, что её автором является Арсений Сергеевич. Великий учёный, кристально чистая душа, достойный гражданин, патриот. Поэтому приходится только радоваться, что это изобретение пришло в голову нашего человека, – он сделал особое ударение на слове «нашего». – Оно пришло в его гениальную голову в очень ответственный момент. На кону стоит судьба всего мира. Быть или не быть – вот в чём вопрос. Теперь на него можно ответить однозначно уверенно – быть! Потому что «Прометей» – это не проходящее изобретение. Это изобретение на века. Скажу ещё, что столь великого открытия не было не то что давно – его не было никогда. Благодаря ему человечество само сможет выстраивать климат Земли. Да-да, теперь такое возможно. Именно поэтому, узнав об этом величайшем открытии, мы тут же единодушно предложили Соболевскому занять пост президента. Кто, если не он, должен возглавить страну, когда теперь перед ней стоит одна большая и важная сверхзадача. Эта сверхзадача звучит просто: «Необходимо в самые сжатые сроки запустить в действие этот самый «Прометей». Чем скорее мы его запустим, тем больше россиян останется в живых. Арсений Сергеевич буквально вчера вернулся с Камчатки, где он проводил последние испытания системы «Прометей». Результаты этих испытаний вызывают неистребимый оптимизм у нас и чёрную зависть проклятых конкурентов…

Гаков снова хлопнул в ладоши и повернулся к Калачову:

– Ну как тебе наш выбор?

– Никак. Любое начинание нельзя начинать с вранья. Результат будет предсказуемо плохим.

Гаков опять откинулся в кресле и укоризненно покачал головой:

– Ах, Гена, Гена… Ох уж, эти твои принципы. Это они приведут тебя к «предсказуемо плохому результату». Молчи! Последний раз спрашиваю: ты со мной или нет? Чего молчишь?

– Ответ ты знаешь.

Гаков высыпал в ладонь целую пригоршню таблеток и встал:

– Знаю, конечно, знаю, – он дошёл до кулера, стоящего у окна. Приняв лекарство, он на время завис, глядя на улицу: – Снег, наконец перешёл в дождь. А ведь когда-то в середине апреля люди прилетали в Сочи позагорать. Вот и скажи мне, дорогой мой, чего ты добиваешься? Чего? Народ не хочет дохнуть. Он схватится за любую соломинку. А тут вдруг к нему подплыл огромный ковчег, где для каждого найдётся тёплое место. А ты своим упрямством стремишься отправить этот ковчег ко дну. Молчи! Дай сказать. Ну, какая разница для народа, кто его спасёт: Соболевский или Шелихов? Шелихова он вообще не знает и в случае временных неудач с «Прометеем» порвёт и этого твоего доморощенного учёного и всех тех, кто его выдвигал. Молчи, я сказал! Неужели Соболевский заслуживает эту должность меньше, чем Шелихов? Он не просто большой учёный – он опытный руководитель. А Шелихов кто? Шелихов в этом деле дилетант, кухарка, желе, которое неизвестно как себя поведёт при повышении политического градуса. Давай работать вместе. Ты приведёшь к нам Шелихова, и именно он будет руководить научным внедрением своего «Прометея», но под жёстким контролем с моей стороны и со стороны такого опытного учёного, как Соболевский. Его должен кто-то контролировать. Пойми, на карту поставлено всё. Все средства пойдут на воплощение «Прометея», все ресурсы. В том числе и людские. Ну что? Я тебя убедил?

Калачов отрицательно покачал головой. Гаков вздохнул:

– Ну, нет, так нет. Жаль. Я ведь тебе только добра желаю. Вот ты спрятал своего учёного где-то, а ведь по сегодняшней ситуации – это государственное преступление. Можешь не беспокоиться, мы его найдём. И думаю, он не будет таким упрямым, как ты. А тебя я вынужден изолировать. Калачов, ты, конечно, мой друг, но судьба страны дороже.

И он кивнул агентам, стоявшим за спиной командора.

Глава семидесятая

21 апреля

Сочи

У тебя насекомые

Все ждали возвращения командора. Но он так и не появился. Зато явился Нутрецов в сопровождении большого отряда спецназовцев. Всех сотрудников ОУСО ФСБ вывели в коридоры, упёрли руками в стены и тщательно обыскали. После этого опечатали все кабинеты, а коллектив распустили по домам на неопределённое время. Только Юшкевич не отпустили. Владимир Артурович отвёз её к Гакову.

Новый начальник ФСБ долго её расспрашивал, пугал и стращал. Вопрос, собственно, был всего один: где Шелихов? Куда его спрятал Калачов? Лиза отвечала кратко: не знаю. Через час Глеб Олегович выдохся, присел на краешек стола, за которым сидела Лиза и с усмешкой на губах подвёл итог беседы:

– Ну, нет, так нет, мы и без Шелихова проект запустим. Но если ты соврала – дорого заплатишь. Всё, свободна.

Да, он её отпустил. И это было странно. Даже на детекторе не проверили. Лизу этот факт немного напряг. Но на улице она не заметила слежку. Не было её и потом, когда она шла сначала по направлению к конторе, потом, передумав – по направлению к дому. Хотела опять изменить маршрут и пойти в гости к Алисе или к Целовальникову, но снова передумала и всё же пошла домой. Каково же было её удивление, когда в своей квартире Лиза обнаружила и Алису, и Кирилла. Они сидели за кухонным столом и пили чай из морковной ботвы.

Увидев её, Кацэ сразу приложил палец к губам, достал приборчик и стал им водить вдоль тела хозяйки квартиры. Затем приблизился к её уху и прошептал:

– У тебя насекомые.

Полковнику ФСБ Юшкевич не надо было объяснять, что это означает. Лиза понимающе кивнула. Всё так же шёпотом Кирилл уточнил дальнейшие действия:

– Мы их не будем уничтожать. Пусть думают, что ты дома. Один жучок у тебя в подоле жакета, второй в каблуке. Их вставили во время шмона, – Юшкевич кивнула во второй раз. Кацэ продолжил: – Переоденься, и поехали к Шелихову. Надо обмозговать, что делать дальше.

Глава семьдесят первая

22 апреля

Сочи

Либеральные реформы

Наступил новый день, и он принёс жителям страны «долгожданные» перемены. По всем СМИ круглые сутки гоняли обращение вступившего в должность Соболевского, растащив его речь на цитаты. Во-первых, он объяснил в общих чертах, что из себя представляет проект «Прометей». Во-вторых, для успешного внедрения этого проекта он сразу потребовал всенародного единения и строжайшей экономии сил и средств. Проект дорогой, бюджет его не потянет, поэтому народ должен потерпеть и перенести некоторые неудобства и недостаток средств существования. И далее он по пунктам разложил, что под этим подразумевается: заморозка пенсий и других социальных выплат, либерализация ценообразования, отказ от бесплатного образования и медицинского обеспечения. В конце этого блока, он внедрил новый лозунг: «Всё для «Прометея»! Всё для победы над ледником!» В-третьих, Соболевский назвал идеалами новой России либерализм, демократию и права человека. Идеалы сразу же были поддержаны целым блоком реформ. Президент объявил всеобщую амнистию, полную свободу вероисповедания, независимо от конфессий и сект, гендерное равенство и свободу сексуальных отношений. И под этим же соусом правительство легализовало проституцию и употребление лёгких наркотиков – «…послабления, которые народ ждал от власти веками». Так выразился президент. В-четвёртых, Соболевский подчеркнул, что «по некоторым направлениям общественной жизни» он подписал ряд законов, временно ограничивающих права и свободы граждан. Среди них – «сухой закон», действия которого ограничены сроком «до полной победы над ледниковым периодом». Вторым по значимости стал закон о повышении подоходного налога до двадцати пяти процентов – «…государству очень нужны средства на программу «Прометей». Президент объявил также о введении запрета на деятельность любых партий и общественных объединений – «…в переходный период в стране должно быть единомыслие и порядок». А также запрет собраний и митингов. В столице вводился комендантский час с девяти вечера и до семи утра. Всякие передвижения по городу стали невозможными без специального QR кода. В заключение президент призвал затянуть пояса и во всём помогать новой власти.

Странно, но в стране всё же нашлись недовольные. В парке перед Морским вокзалом стали собираться люди, в основном преклонного возраста. Но вскоре сюда подтянулась вереница техники. Омоновцы старательно помыли собравшихся водой, бесплатно помассировали их тщедушные тела резиновыми «массажёрами» и при помощи слезоточивого газа открыли им глаза на новую власть.

В сюжетах «из-за…» сообщалось об единодушной поддержке всех демократических реформ, проводимых новым президентом России. И осуждались незаконные действия кучки экстремистов-реваншистов. Отдельно западные лидеры приветствовали «смелый и свободный русский народ», который этим же днём организованно прошёлся гей-парадом по Курортному проспекту Сочи.

Глава семьдесят вторая

23 апреля

Сочи. СИЗО

На нарах

Калачов двое суток просидел в карцере изолятора временного содержания, или как его обычно называют – СИЗО, и ничего не знал ни о новой России, ни о реакции «из-за». Но на третий день его перевели в четырёхместный «номер», в котором был всего лишь один человек.

Сосед оказался видным мужиком. Рост метр девяносто, не меньше. Вес – килограммов сто. Судя по всему, ему было около тридцати пяти лет. Несмотря на внушительные габариты, его взгляд был вполне добродушным. Если бы Калачов встретил своего сокамерника на улице, то никогда бы не подумал, что перед ним рецидивист. Мало того, оба преступления были особо тяжкими – преднамеренное убийство. Генерал верил в физиономистку. Лицо человека – это энциклопедия знаний для умеющего её читать. Но в данном случае, сосед был явным исключением для этой науки. Рецидивист оказался человеком общительным. Сокамерник сразу рассказал кто он, за что сидит и каким образом совершил оба своих преступления:

– На меня напал один урод. Я защищался и долбанул его подвернувшейся под руку бутылкой из-под шампанского. Дело было после Нового года. Приехали полицейские. Когда я убегал, он точно был жив. Да чего там – из-за удара бутылкой разве можно копыта отбросить? В кино показывают – голову потёр и дальше запрыгал. А мне впаяли 12 лет. Говорят, превышение допустимой обороны – ты его бутылкой ударил, а у него никакого оружия не обнаружено. А ничего, что он в два раза здоровее меня? – генерал с трудом представил «размерчики» жертвы рассказчика. – Это как? К тому же я никого не трогал и спокойненько топал домой. Он на меня напал, а не я. Этот громила, значит, людей грабит и ничего больше в жизни не делает! А я, выходит, преступник? Это по справедливости? Говорят, мол, у нас все равны перед законом и в данном случае – он жертва. Упырки, – сосед рассказывал эмоционально, красочно, с активной жестикуляцией. Он так разошёлся, что соскочил с нар и стал трясти руками прямо перед лицом командора: – Представляешь? И всё бы ничего, но, когда зачитывали приговор, я этого урода в зале увидел. Сидит такая наглая рожа и лыбится. Он для маскировки паричок дурацкий напялил и очки нацепил. Но я сразу его узнал. Кричу, вон он! Хватайте его! Но разве они сделают хоть что-то по закону? Им главное человека посадить и дело закрыть. Приговор объявлен – и уже никто никого не слушает. Тем более подсудимого. Кричи, не кричи – пять ментов схватили меня и вынесли из зала. Вот такой беспредел.

Сосед подошёл к бачку и нацедил в пластиковый стакан воды. Выпив залпом, снова вернулся к Калачову и продолжил свою «исповедь»:

– Ладно, думаю, гад. Бог не фраер, он шельму метит. Куда ты денешься – я всё равно рано или поздно из тюряги выйду. И тогда я тебе не завидую. Так и получилось. Полсрока отсидел, а тут лагеря стали закрываться из-за ледника. Многих выпустили по условно-досрочной. Меня тоже освободили. Ну, думаю, гад, если ты жив – я тебя повторно убью и мне ничего за это не будет. Дважды за одно и то же преступление не наказывают. И точно, нашёл. Он сменил только место прописки. Откормленный такой, самодовольный. Ну, я ему и вломил. На этот раз надёжно – монтировкой.