скачать книгу бесплатно
– Как насчёт твоих хозяев?
Марциан вопросительно посмотрел на него.
– Ты что, намекаешь…
– Ты дурак. Вот на что я намекаю. – Узник смотрел насмешливо.
– Ты лжёшь, пун. Тебе не удастся запутать меня.
Карфагенянин скривил губы и отвернулся.
Марциан зашёл к нему с другой стороны:
– Подумай вот о чём. Ты скрыл от своего хозяина, что один из твоей команды сбежал и переметнулся к нам. Так же, как скрыл это от Совета Старейшин. Признать, что твой человек предал тебя было бы позором для тебя. От него мы узнали и про корабль, и ещё много всего. Мы узнали про тех в Карфагене, кто желает c нами войны. Для твоих земляков твой человек погиб, ибо тому, кто тебя нанял, ты солгал, что он был убит тобой…
Он сделал паузу.
– Предположим, я не стану тебя пытать и не позволю тебе сдохнуть. Напротив, я сделаю по-другому. Я поселю тебя в доме под охраной и распространю слух от Рима до Египта, что дал тебе много денег, и за это ты переметнулся к нам. И это был не тот, кто сбежал от тебя, а ты сам – ты сам рассказал нам и про корабль, и про своих хозяев, и уже будучи купленным нами соглядатаем, спасся и, с нашего же ведома, давал показания в Совете. Это мы послали тебя в Карфаген собирать требуемые нам сведения… я передам это через наших людей слово в слово! Твои хозяева возненавидит тебя. Родичи проклянут тебя. В Карфагене тебя ждёт мучительная смерть, если раньше они не наймут убийцу.
Пленник прищурился здоровым глазом:
– Это так ты пытаешься меня переманить, римлянин? Придумай что-то получше. Даже если ты меня оболжешь с ног до головы и тебе поверят, и я не оправдаюсь – я буду рад принять смерть от земляков. Обман рано или поздно выйдет наружу. Но как быть с твоей честью, римлянин? Вы говорите о чести, но сами рыщете как псы и используете малейший случай, чтобы нанести удар в спину, как трусы. Вы используете клевету и подкуп. Так почему с вами не поступать так же… Хватит болтовни. Ты думаешь, я поверю, что ты поступишь так, как говоришь? – Его глаз сверкнул: – Ну, чего ты медлишь? Веди своих истязателей. Только сам никуда не уходи. Стой и смотри на меня не отводя своих глаз. Ты увидишь что такое сила карфагенского духа!
Лицо Марциана перекосилось. Он наклонился к его уху и быстро заговорил:
– Ты хочешь разыграть мне героя, и думаешь я поаплодирую тебе ? Я разуверю тебя. Я лишу тебя этого. Не героем, нет, ты будешь лежать вот здесь, на полу в своей моче, потому что ты обмочишься от страха, когда это наступит. Тебе будет стыдно за себя. Ты будешь умолять меня прикончить тебя потому, что не сможешь с этим жить. В одночасье всё твоё тщеславие испарится, и передо мной будет лишь жалкий, вонючий пун, которому опротивела жизнь…
Он понизил голос до полушёпота и продолжил:
– Есть вещи, которые тебе и не снились. Они выше воли человека. У меня есть вещество из которого мне приготовили снадобье. Оно ломает волю как тростинку, какой бы сильной она не была. Человека, выпившего его, трясёт, наконец он падает и становится как мёртвый, а затем оживает. Он оживает, чтобы стать послушным как дрессированный пёс. Компоненты, что там содержатся, проникают в самые мелкие поры тела; они изменяют кровь и меняют удары сердца. Но, что главное, они меняют разум – делают его податливым и мягким как воск, он становится как у младенца, неспособного лгать старшим. Ни один вопрос не останется без правдивого ответа. Ты станешь таким же. Через меня прошли не одни «герои», кичащиеся сильной волей и которые хвалились что не страшатся пыток. Но перед действием этой штуки они бессильны. Они выложили мне всё; рассказали добровольно, рыдая за своё бессилие.
Марциан улыбнулся:
– Это зелье стоит целого состояния. Но ты его достоин. Сегодня тот случай. Выпей это во славу Рима, пун.
Лицо карфагенянина сделалось на миг напряжено. Казалось, он размышлял над словами Марциана. Но затем рассмеялся:
– Придумай-ка что-то получше. Расскажи сказки про волшебное зелье римским малышам.
Марциан распрямил спину и поджал губы.
– Ну что ж.
Открыв дверь, он хлопнул два раза в ладоши. Охранник, стоявший в коридоре, кивнул и вышел. Через минуту он вернулся в сопровождении двух дюжих экзекуторов с суровыми лицами в черных кожаных фартуках и наручах.
Отойдя к столу, Марциан сдернул ткань и взял небольшой стеклянный флакон туго закрытый пробкой. Подойдя к узнику, он демонстративно потряс им перед его глазами. Затем кивнул экзекуторам. Они схватили карфагенянина. Задрав ему голову за волосы, один зажал ему нос. Другой схватил за шею. Узник тут же стал вырываться, неистово мотая головой, но экзекуторы крепко удерживали его. Наконец он, задыхаясь, открыл рот. Тот, что держал пленнику голову, вставил длинную и узкую металлическую воронку ему в рот. Хрипы и гортанные звуки раздались из горла карфагенянина. Марциан открыл флакон и вылил содержимое в воронку. Вслед за этим экзекутор сильно сдавил пальцами горло узника, затем разжал, заставив сделать глотательное движение. Марциан дал знак отпустить его. Они вытянули воронку из его рта и прекратили его держать. Пленник, кашляя и гремя кандалами, упал на колени. Он держался за грудь. Наконец, отдышавшись, сел на пол, прислонившись спиной к скамье.
– Ты… просто жалкий трус, – произнёс он слабым голосом.
Марциан кивнул секретарю. Тот приоткрыл заглушку водяного хронометра. Капли одна за другой устремились в чашу.
Через пару минут пальцы карфагенянина вдрг сжались в судороге, его спина выгнулась. Он закатил глаза и упал. Его начало трясти, словно больного падучей, а изо рта показалась пена. Цепи на его руках и ногах брякали, сопровождая его содрогания. Обильный пот покрыл его тело.
Пока узник лежал на полу, Марциан стоял над ним с торжествующим видом и молча наблюдал, время от времени оборачиваясь на хронометр. Когда уровень воды достиг отметки двадцати минут, судороги узника постепенно стали проходить. Он лежал на боку редко вздрагивая и безучастно глядел в одну точку. Наконец, замер. Казалось, что он умер. Его глаза не моргали. Цвет их вдруг переменился – они стали или, правильнее, вновь стали зелёными. Изощрённое снадобье действовало.
Марциан вышел за дверь и вернулся в сопровождении двоих охранников. Они подняли и посадили узника на скамью. Марциан подошёл ближе.
– Ты слышишь меня? – спросил он.
Тот не отвечал и продолжал смотреть в одну точку.
– С этого момента ты будешь отвечать мне. Ты скажешь мне правду, хочешь ты того или нет.
***
«На следующий день Марциан доложил мне о результатах допроса.
– Ты не поверишь, но я вылил ему в рот всю склянку, и теперь у нас нет снадобья. Больше нет! Обычному хватило бы и трети, но пун оказался очень крепок…
– Я тебя предупреждал.
– … и всё же не настолько, чтобы запретить своему языку говорить мне правду, – продолжил он со смешком. – Я многое узнал. В последний момент пун был готов выложить мне главное, но как-то сумел напрячь последние силы. Я слышал обрывки слов, бессвязное бормотание… а потом он упал без чувств. Мне жаль, Луций. Скоро он придёт в себя. Думаю, близнецы его не сломят. Он, скорее, откусит себе язык, чем расскажет то, что не договорил. Только не подумай, что на этом конец, – поправился он, не желая, чтобы я подумал, что он и в самом деле опустил руки. – Я всё равно узнаю то, что хочу.
– Так что же ты выяснил?
– На основании сведений перебежчика я полагал, что он лишь исполняет волю Аркуда. Оба начинали в Воинах Решефа и хорошо знают друг друга. Но Аркуд продвинулся по службе и высоко взлетел – теперь он правая рука Гамилькара Барки. Это был его замысел устроить провокацию с кораблём и, надо сказать, он добился своего: в Карфагене увидели, что Риму нельзя верить. Вот, взгляни на это. Мне это передал Геласий, он только что вернулся.
Марциан взял со стола свиток и протянул мне.
Геласий был сицилийским купцом и нашим осведомителем. Он неоднократно бывал в Ливии, откуда возил свой товар. В Ливии же сведения ему передавал для нас беглец из Карфагена, когда они пересекались в порту. Этот знатный человек лично пострадал от Гамилькара, и всей душой ненавидел клан Барки. Мы щедро платили ему, и ещё ни разу не раскаялись в этом, ибо сведения, что он передавал нам, были чрезвычайно важны.
Я развернул свиток и, пройдя несколько строк глазами, нашёл в нём то, о чём только что сказал Марциан:
«… и одиннадцатого дня он дал клятву в храме Баал-Хамона в присутствии жрецов и свидетелей, оставаться вечным врагом Риму до скончания дней своих, и просил запомнить его слова, и сказал, что если он сам отступит от этой клятвы из-за малодушия или измены, то пусть понесёт справедливую кару смертью как клятвопреступник от любого из стоящих здесь…
Я отвёл глаза.
– Что это значит?
– Читай дальше.
Я произнёс вслух:
– «Такую же клятву он заставил произнести своего старшего сына Ганнибала. И в скрепление этой клятвы трое римских пленников были принесены в жертву Баал-Хамону».
Я вздохнул и возвратил ему свиток.
– Нам следовало раньше вырвать зубы у этой злой собаки.
– Ещё не всё потеряно.
Я посмотрел на него, желая получить пояснения его слов.
– Семья Барки могущественна. Но есть и те, кто недоволен ими, – сказал Марциан. – Многие из карфагенской знати не хотят новой войны. Они нашли себе вождя. Им стал Ганнон.
– Ганнон? Разве он не устал от политики?
– Если узник не врёт – а он соврал бы в любой другой раз, только не тогда, когда его язык не повиновался ему – то, видно, ещё нет. Род Ганнона так же влиятелен, как и род Барки.
– Хочешь сказать, что нам стоит выйти на него?
– Несомненно, Луций. Несомненно.
– Что ж, об этом стоит подумать.
– Мы бы могли осуществить контакт через Тарент, чтобы не бросать на него тень.
– Только не через Тарент, – предостерёг я. – Там всё продаётся и покупается. Пока мы предоставляем им торговые льготы, они заискивают перед нами и клянутся в дружбе. Но как только пуны высадятся на южном побережье, они забудут все свои клятвы переметнутся к ним.
– Тогда через Египет.
– Это звучит лучше.
Но в следующий момент ко мне вкралось сомнение:
– Если пун верно сказал тебе про Ганнона… я к тому, что может быть, это и правда. Но я знаю, лишь что у Ганнона не меньше интересов чем у Баркидов. Он тоже желает вытеснить нас из Внутреннего моря.
– Но он не хочет с нами войны, Луций. Он за честное соперничество. Споры торговцев не требуют крови.
Я задумался. Затем посмотрел на него и усмехнулся.
– Что-то заставляет тебя усомниться? – спросил Марциан, уловив мои мысли.
– Гм, мы сейчас говорим с тобой так, словно от нас что-то зависит. Мы обсуждаем политику, словно мы с тобой восседаем на Капитолии…
В его глазах блеснуло недоумение.
– Тогда зачем мы делаем нашу работу?
– Мы просто делаем то, что должны делать.
– Почему ты считаешь, что это не будет принято в сенате?
Я пристально посмотрел ему в глаза.
– Друг мой, я слишком хорошо знаю сенат. Они не послушают ни Луция Капитула, ни Элия Марциана, ни префекта, даже если будут самые проверенные сведения. Они послушают того, кто имеет среди них влияние.
– В твоём роду есть двое сенаторов, – сказал Марциан. – Один был консулом и сохраняет большое влияние. Почему бы нам не изложить ему наши соображения, а он донесёт это до ушей остальных?
– Ты говоришь о моём дяде? – спросил я, уточняя имел ли он моего дядю Ветурия Филона.
– О нём. О нём.
Я вздохнул.
– Они зададутся вопросом с какой стати я сказал это дяде, а не моему начальнику. Об этом сначала должен узнать Полониан. Если он одобрит, уже тогда следует пойти с докладом к претору. Тебе ли этого не знать. Если же советник Капитул не доверяет компетенции претора, назначенному сенатом, а доверяет своему дяде, значит его дядя желает оказать протекцию племяннику. Так они сочтут. Существуют исключение из правил – например, при военном положении. Но теперь не война.
Я сделал паузу и продолжил:
– Мой поступок не одобрят. Это первое. Второе. Даже если предположить, что мы выйдем на них через дядю, и они рассмотрят это, на Капитолии есть группы с разными полномочиями. Внешнюю политику представляют два десятка сенаторов, и внутри них нет единства. Если они узнают, о чём мы здесь говорим, принять решение займёт время, а действовать нужно быстро. Наконец, третье и самое главное. Мой дядя был консулом, но у него есть завистники. Они убедили его провести Марка Салинатора, которого уличили в растрате казны, а затем изгнали из Рима – это сделали те же, кто рекомендовал его моему дяде, чтобы потом бессовестно обвинить его.
Я вздохнул и сделал паузу.
– Послушай, дело не в том, что сведения, которые мы передадим, будут важны. Дело в том, от кого они исходят. Они исходят из тайной службы, которую возглавляет его племянник. Так они подумают.
Взгляд Марциана отражал досаду.
– Так что же мы можем сделать?
Я усмехнулся:
– А разве мы прежде не поступали так, как считали нужным?
– Да-да, Луций. Ты совершенно прав. – Он кивнул.
– Тогда вернёмся к допросу, – сказал я. – Я прочёл в свитке, что Гамилькар поклялся оставаться врагом Рима всю жизнь и заставил старшего сына принести такую же клятву.
– Да, это так.
– Почему лишь старшего, а не ещё двух других?
– Я задал этот вопрос узнику. Он ответил, что их жрецы получили откровение, что именно Ганнибал отомстит Риму. Кроме их откровений, ходят слухи, что этот юноша необычайно одарён военным талантом. Он уже имел опыт в битвах и командовал войском. Он использует необычную тактику и особые тренировки для воинов. Он, также, переоснастил армию, убедив их использовать новое оружие и доспехи. Говорят, он сам их придумал и передал мастерам чертежи. Также, он привёз в Карфаген семерых мидян, которые учат как использовать в бою слонов. Ганнибал трижды участвовал в сражениях с ливийцами и наголову разгромил их вдвое меньшим числом. Вот почему Риму следует опасаться именно его.
– Риму следует опасаться их всех, – поправил я.
– Конечно, их всех, – согласился Марциан. – Теперь у них в политике зыбкое равновесие. Если Ганнон соберёт достаточно сторонников, он сможет противостоять Барке. Если нет, вероятность войны усилится многократно. Но я нахожу…
– Говори.
– Я патриот, Луций, но я нахожу, что мы не готовы к ней, – добавил он осторожно.
– Не ты один находишь это, – проявил я солидарность вполголоса.
– Но из ответа узника у меня сложилось мнение, что не всё так просто, – прибавил он с озабоченным видом.
– На что же ты намекаешь?
– Мне кажется, не только Карфаген заинтересован в войне с нами.
