скачать книгу бесплатно
По телику все ещё крутят кадры того, как в среду президент Франк-Вальтер Штайнмайер вручает Меркель грамоту, в четвёртый раз назначая ее нашим канцлером. В последний раз. Я уверен.
Посетители хлопают. Без энтузиазма. Дань уважения «железной девочке». И винить их не в чем.
Вскоре я чувствую на себе прожигающий взгляд. Я повернулся в ту сторону: девушка, на вид лет тридцати, с малиновыми волосами и пышными татуированными руками, сверлила меня глазами. Быстро отвернувшись, я остановил взгляд на соседнем столике. За ним пила пиво девушка в наушниках – видимо, спасаясь от шума бара. Мне было незнакомо её лицо: раньше я ее здесь не встречал. Я ещё немного понаблюдал за ней, пока малиновая дама не заслонила собой обзор.
– Привет, – она масляно улыбалась.
Я кивнул и уставился в своё пиво. Дальше следовал обычный набор «Я узнала тебя по волосам», «Я люблю ваши песни», «Я люблю тебя» или «Я люблю Мило, можешь ему передать?».
– Винфрид, можно сделать с тобой селфи?
Я прикрыл рот кулаком, подавляя зевок. В душных помещениях от пива меня клонило в сон.
– Нет, извини, – я снова уставился в своё пиво.
Лицо малиновой девушки досадливо искривилось, и она нехотя отплыла от моего столика. Я продолжал потягивать пиво, наблюдая за происходящим вокруг. Выудив из кармана блокнот, я раскрытым положил его на стол. Вдруг придёт в голову хорошая строчка? Стоит быть готовым. Вдруг меня окликнули:
– Вин!
Я развернулся в сторону, откуда кричали, и мне в лицо хлестнуло холодное шипящее пиво. Малиновая девушка прошипела «Козел!» и с грохотом поставила опустевший бокал на мой столик. Пивные струи шипели и стекали по волосам и лицу на футболку и штаны. Девушка за соседним столиком вынула наушник и через проход протянула мне стопку салфеток:
– Твоя девушка та ещё штучка, – по-английски проговорила она.
Отфыркиваясь от стекающего пива, я рассмеялся:
– Хоть в чём-то повезло: это не моя девушка.
– Помочь?
– Справлюсь, спасибо, – я промокнул волосы и лицо, потом взялся за штаны: им досталось больше всего.
Девушка по соседству снова сунула в ухо наушник. Я подождал ещё две или три минуты. Вот-вот она должна обернуться и сказать: «Да, кстати, я узнала тебя». Прошло несколько минут, но ничего не происходило. Она все так же была поглощена музыкой. Может ли так статься, что она единственный человек в этом баре, который не знает, кто я? Мой бокал был почти пуст. Я еще немного понаблюдал за соседкой. Она сидела за крайним столиком, и свет от лампы касался ее спины и кончиков русых волос.
…Течение времени размазывается. Наверное, мы сидим так довольно долго: она в наушниках над пивом, а я – пристально глядя на нее. Она поднимает глаза и смотрит прямо на меня. Я мгновенно перевожу взгляд на парочку туристов, громко болтающих на итальянском. В бар вваливается шумная компания из пяти человек, и я теряю из виду итальянцев. Компания громко решает, за какой из оставшихся двух столиков им сесть. В тот момент, когда они наконец выбирают место, меня окутывает терпкий запах, похожий на смесь полыни и лайма.
– Никогда не видела таких шумных немцев, – объект моего наблюдения убирает волосы со лба и кивает на стул рядом со мной. – Не против, если я подсяду к тебе? Кондиционер невыносимо дует в спину.
Она говорит на плохом немецком: слишком старается на звуках «р» и «ш».
Я сдвигаю в кучу блокнот, телефон и бокал, освобождая место для ее пива.
– Много пива, и – вуаля! – не отличить немца от итальянца, – щелкаю я пальцами.
И через секунду, будто в подтверждение моих слов, шумная компания взрывается хохотом.
Девушка не улыбается. На её симпатичном загорелом лице россыпь веснушек. Я не заметил их, когда она протянула мне салфетки через проход. Должно быть, веснушки не видно на расстоянии – из-за загара. Ее серо-голубые глаза смотрят спокойно и невозмутимо. Одно могу сказать точно: она моего возраста.
– В таком случае у меня есть рецепт превращения немца в восточного славянина, – она расслабила плечи и похлопывала себя по щекам, совсем не глядя на меня.
– Похоже, я был восточным славянином всю свою юность.
Она щурится и слегка улыбается:
– Мы уже где-то встречались? Где я могла тебя видеть?
Я едва сдерживаю язвительное «Везде», но плохой немецкий и упоминание славян заставляют меня думать, что она русская туристка, и я только пожимаю плечами в ответ. На мгновение ее лицо тоже кажется мне смутно знакомым, но я быстро решаю для себя, что все дело в принадлежности к какому-то типажу, а люди одного типажа всегда чем-то смахивают друг на друга. Она вдруг перегибается через стол: так, что ее лицо совсем близко – видны морщинки вокруг рта – и шепчет:
– Я иногда сильно напиваюсь и не помню, как прихожу домой. Если мы виделись, когда я была такой – просто скажи, я не обижусь.
Это неожиданное признание и близость ее лица ввели меня в секундное оцепенение. Телевизор под потолком заорал неожиданно громко. Она вдруг расхохоталась и откинулась на спинку стула:
– У тебя такое лицо, словно я попала в точку. Часто здесь бываешь?
– Люблю заведения потише и поближе к дому, где все свои.
– А я наоборот: те, где выпьешь, и никто потом об этом не болтает.
Разговор был каким-то бессмысленным, и я решил выйти на задний дворик освежиться.
Ветер разогнал тучи. Небо было безоблачным.
Устроившись на одном из паллетов, которыми был уставлен дворик, я закрыл глаза. Со всех сторон доносились звуки: в баре смеялись и звенели стаканами, со стороны Грайфер-штрассе визжали автомобильные тормоза.
Солнце упало за домами Плануфер, оставив после себя розовато-фиолетовый свет. Я не мигая смотрел на него. Вдруг тишину нарушил хлопок закрывающейся двери, и спину обдало тёплым влажным воздухом из бара.
Рядом со мной села та девушка с двумя банками пива.
– Не знаю, какое ты любишь, так что взяла Фленсбургер Пилс.
– Подойдёт.
Какое-то время мы просто молчали и смотрели на загорающиеся окна соседнего дома.
– За что она тебя так?
– Некоторые женщины просто не понимают, что если я красив, умён и обаятелен – сногсшибателен, одним словом – это не значит, что мне интересен случайный секс.
Она прищурилась и отстранилась, как будто в первый раз увидела меня.
– О! Да ты заносчивый высокомерный говнюк! Как же я сразу не поняла?
– Это не высокомерие. Всего лишь констатация факта.
– Вин? Кажется, так она тебя назвала? Ты не прав. Это именно оно, раздутое до небес самомнение. Я знаю такой тип, как ты.
– Как я? А хочешь, я скажу, какой ты тип? Видимо, тот, что испытывает трудности с общением. Поэтому мой тебе совет: прекращай пить и пройди курс коммуникативных навыков.
– Да пошел ты…
Девушка вскочила на ноги и быстро пошла обратно к дверям барам. Почти побежала.
– Да, кстати, – она обернулась в дверях. – Заплати за пиво.
– Нет. Даже не думай. Ты меня угостила – ты платишь.
– Мне показалось, ты симпатичный. Но я ошиблась. А денег у меня все равно нет. У меня украли сумочку в метро.
– Эта сказочка стара как мир. Я на такое не ведусь. Ты платишь.
Она прочистила горло и выдала:
– Все равно я попросила Магнуса записать на твой счёт… так что…
Я расхохотался.
– Ладно. Предлагаю перемирие. Я заплачу за пиво. Не убегай.
– Заплатить за пиво – слишком малая плата за ту ересь, что ты нес. Прощаю тебя авансом.
– Да у тебя, поди, тоже раздутое самомнение.
Она подошла ближе и отхлебнула из банки.
– Допустим. Но мне интересно другое. А ты почему сбежал? Не любишь толпу?
– Иногда не хочется смотреть на людей. Только внутрь себя.
– Знаю такое чувство. Оно называется «тоска».
– Не сказал бы, – пожал я плечами.
Пару минут мы молча смотрели в темноту. Плечи наши соприкасались. Мои мысли невольно возвращались к Феликсу, потом к матери и обратно к Феликсу.
Девушка выудила из кармана наушники и подключила их к телефону.
– Можно мне один? – я протянул ладонь.
– Да пожалуйста, сногсшибательный Вин. Но не думаю, что ты слушаешь такую заунывную инструментальную музыку.
– А какую я, по-твоему, слушаю?
– Не Бибера точно, – она рассмеялась и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. – Radiohead… или может, Джонни Кэш?
В наушнике заиграло пианино: легко, будто летний дождь тихонько барабанит по крыше.
– О чем ты думаешь под такую музыку?
– В данный момент о том, что у меня украли сумочку, в которой были не только деньги, но и билет на последний поезд в Потсдам, – она скривилась.
– Как это произошло?
– Совсем глупо. Я положила ее на лавку в метро, а какой-то парнишка схватил ее и вскочил в закрывающиеся двери вагона, – проговорив это, она уставилась в землю.
– Где ты будешь ночевать? Или ты рассчитывала поехать ко мне? – усмехнулся я.
– Даже не надейся. Я живу в Берлине, просто к мужу приехало все его огромное семейство. И чтобы произвести на них еще большее впечатление, он снял для всех дом в Потсдаме. Я должна была приехать вечером, чтобы утром блистать трезвостью за завтраком. Но теперь уж поблистаю на обеде. Так что, Вин, облом. Может, ещё есть шанс вернуть ту розововолосую пышечку и разделить с ней постель.
Я засмотрелся в окно на третьем этаже, где двигались два силуэта – мужской и женский. Позади нас, в баре, заиграла музыка. Конечно же, я узнал ее с первых аккордов – это была моя песня.
– Что это играет? – моя новая знакомая прислушивалась к звукам из глубины бара. – Приоткрой, пожалуйста, дверь.
Я открыл дверь и остался стоять в проеме.
– Ты знаешь, кто это? Безумный голос!
Мы оба замерли, вслушиваясь в мелодию и мой голос, и не произнесли ни слова, пока песня не закончилась.
– Это ЛенцВернерКох, – наконец сказал я. – Если тебе уже не нужно на поезд, и ты не планируешь затащить меня в постель, может, сходишь со мной на открытие галереи?
– Да уж, – девушка давится смехом. – Будешь использовать меня как живой щит от пивных бокалов?
– Так да или нет?
Вместо ответа она кивает на дверь и мы возвращаемся в бар за ее пальто и моей курткой. Пока она одевается, я плачу за напитки и незаметно наблюдаю, как она, склонив голову к плечу, болтает с парнем за соседним столом. Они улыбаются друг другу, и я ощущаю укол непрошенной ревности.
Наконец мы вырываемся из липких лап бара, ныряем в переулок и плывем, подхваченные вечерним колючим ветром.
Глава четвертая. Спокойно, Кох.
Свой 15-ый день рождения я не хотел помнить. Не потому, что я оказался в компании Феликса и загулял на всю катушку. Нет, наоборот.
Первый урок я проспал (урок фрау Винтер – нечего там делать) и пожаловал сразу ко второму, где на столе меня уже поджидал пакет от Греты.
– Поздравляю! – она смущенно улыбнулась и подтолкнула ко мне пакет.
– Было бы с чем, – пробурчал я, но пакет открыл.
Внутри лежал новенький, сверкающий белизной шарф FC K?ln[22 - «Кёльн» – немецкий профессиональный футбольный клуб из Кёльна.].
В класс вошёл учитель, и мы немедленно сели за парты, так что я не успел сказать Грете никаких слов благодарности. Вместо этого я накрыл своей ладонью ее руку и крепко сжал. Грета быстро высвободила ладонь и скрыла ее под партой. «Наверное, у девочек не принято так выражать признательность», – подумалось тогда мне. Или это вообще значило что-то другое. Я хотел было спросить это у Греты после занятий, но пока я собирал учебники и тетради в рюкзак, она уже выскочила из класса. Я вышел в коридор, надеясь встретить ее там, но вместо этого увидел толпу возле нашей школьной газеты. Вся толпа откровенно ржала. Я протиснулся в гущу толпы и, выглядывая из-за плеча какого-то качка, быстро пробежался глазами по заголовку.
…«Самые «лучшие» звания для самого «уклюжего» театра».
Статья вещала о том, что редакция школьной газеты (надо бы напрячься и вспомнить, кто в неё входит) присудила мне победу в номинациях «Диктатор» и «Звезда». Статья сопровождалась рисунком, где поразительно смахивающий на меня парнишка, запутавшись в порванных гитарных струнах, летит со сцены головой вниз. Здесь, конечно, была доля недостоверности, но открытый рот и глупое выражение лица вызывали презрительную жалость, после которой разглядывание достоверности было делом абсолютно никому не нужным. Но стоит признать: рисунок действительно был хорош. Уж точно гораздо лучше моего рождественского выступления.
Я выбрался из толпы, пока никто не заметил, что герой разносной статьи стоит прямо перед носом, и вышел во двор. Январский воздух был колюч. Подтаявшие накануне лужицы снова прихватило хрустальной сеткой с тысячей прожилок. Ледяная корка хрустела под подошвами, когда я протискивался между пританцовывающими от морозца компашками и шел к дальнему углу школьного двора, где, болтаясь на старых скрипучих петлях, открывалась в дивный уличный мир Николаус-штрассе и прилегающего к ней сквера облезлая калитка.
Мое внимание привлекла компания у колонны, и я замедлил шаг, прислушиваясь к разговору.
