скачать книгу бесплатно
– Здесь нет особенной истории, типа превращения Золушки в принцессу. Мы начинали на улицах своего района в Кельне, шаг за шагом шли к своей мечте, знакомились с нужными людьми, развивались и пытались приручить трехголового змея интернета. Потом вышел первый альбом – и нас узнала вся страна. Ну а с выходом второго альбома – и вся Европа.
Я без особого энтузиазма проговариваю текст, который с утра прислал мне Рихи. Может, он прав, и порой нужно быть чуточку сговорчивее?
– Скажи, а как обстоят дела с третьим альбомом? Новых песен, если я не ошибаюсь, не выходило уже больше полутора лет, и ваши почитатели… эммм… немного беспокоятся.
Ты хотела сказать, переключились на смазливого Томаса, мать его, Люфтнера?
Тут для меня тоже заготовлен текст. Спасибо, Рихи. Обо всем подумал. Но нет.
– На этот раз движется сложнее. Очень трудно, если честно, найти баланс между тем, что хочешь сказать, и тем, что хотят услышать люди, покоренные не самой качественной музыкой, взлетевшей в рейтингах за последнее время.
Выкуси, Томас.
Барбара растерянно смотрит то на меня, то в свои карточки – полагаю, Рихи снабдил «моими» ответами и ее.
– Ээээ… Винфрид, я знаю, что твой отец иногда ходит на ваши концерты. А ходит ли на концерты ЛенцВернерКох твоя мама?
Я все еще продолжаю победно улыбаться, хотя понимаю, что только что проиграл сражение. Чертов Рихи!
Пауза затягивается. Из-за штор, скрывающих вход в студию, показывается голова Бритты. Затем появляется остальная ее часть: она несет в руках стакан и бутылку воды. Надеюсь, это для меня. Барбара подхватывает импровизацию: обмахивается карточками.
– Спасибо, Бритта, в студии сегодня жара.
Я делаю глоток из взятого у Бритты стакана и побелевшими пальцами хватаюсь за остатки самообладания:
– Возвращаясь к вопросу – конечно, ходит. Иначе как бы все билеты раскупались за два дня?
Вышла неплохая шутка: ведущая смеется, зал смеется.
…Когда все закончилось, я поискал Бритту в гримерной. Там было пусто. Я ещё немного подождал и спустился вниз. Бритта стояла у фонарного столба с моим велосипедом и жадно курила, делая быстрые короткие затяжки. Я подошёл и закурил рядом с ней.
– Даже не думай сейчас ляпнуть что-то типа «спасибо», – теперь её голос звучал сухо.
– Я как раз для этого искал тебя.
– Она знала, что это вопрос ниже пояса. Но для рейтинга растерянный Винфрид Кох – это просто прекрасно, – Бритта прикурила новую сигарету. – Я росла без отца, – она сделала большую затяжку, и сигарета истлела на треть. – Ненавижу говенные вопросы об этом. Ладно, – сигаретное колечко долетело до меня и растворилось в дыму моей сигареты. – Будь начеку.
Легонько коснувшись моего локтя, девушка поспешила внутрь здания.
Пока я курил еще одну, с неба посыпался мокрый десант: крупные капли промозглого весеннего дождя. Я вместе с прохожими юркнул под навес над входом в ЦДФ, а через три минуты уже можно было выдвигаться к мосту Либкнехта. Велосипед был мокрым. Пусть сохнет, а я пройдусь. Воздух после дождя густой, наполненный запахами земли, пожухлой травы и городской пыли.
В пути я размышляю об Ингрид Кох на моих концертах. Черт ее знает, может, она туда и ходила. Узнал бы я ее среди многотысячной толпы? Куда там. Попросту бы не разглядел.
Я дохожу до исторического музея и, подхваченный толпой туристов, дрейфую среди палаток с сувенирами. Чтобы пробраться вперед, нужно хорошо поработать локтями. Засмотревшись, я врезаюсь в женщину, прокладывающую дорогу мне навстречу. И тут же откуда-то рядом с ней появляется, должно быть, ее муж: на его шее сидит маленькая девочка.
– Эй, парень, потише!
Он снимает солнечные очки, чтобы высказать свое недовольство мне в глаза.
Глядя в его открытое лицо, я падаю. Снова падаю в зияющие тени прошлого. Передо мной Тило Фогт.
…Я узнал Тило сразу, хотя прошло целых десять лет с того времени, когда мы виделись в последний раз. Голос его остался прежним, однако сам он сильно изменился: набрал лишний вес и носил волосы назад, оголяя влажные залысины. Глаза тоже были теми же, что я запомнил после похорон Феликса, – потухшие, постоянно ищущие, на чем сфокусироваться. Полупальто, темно-синий пиджак поверх футболки, поношенные джинсы и коричневые, не по погоде высокие ботинки – это была одежда, которая в сочетании с его осунувшимся лицом подходила кому-то, кто долго кутил по чужим вечеринкам, перебиваясь случайными косяками, гамбургерами и женщинами. Меня никогда не интересовало, что с ним стало после школы, но втайне я желал, чтобы у него ничего не вышло. И чтобы он всегда помнил, почему. Когда я пою на концертах, то всегда ловлю себя на мысли, что меня с Тило объединяет гораздо больше, чем с кем-то еще в этой многотысячной толпе. И если он слушает эти песни (а в этом у меня почти нет сомнений), то узнает каждое вздрагивание голоса, каждую мою попытку не сорваться на ор.
Секунд тридцать мы неподвижно стояли и смотрели друг на друга среди пульсирующей нагнетающей толпы. Затем он торопливо опустил девочку с шеи на землю, вложил ее ладошку в руку матери и кивнул мне.
– Я Тило, – сказал он. – Тило Фогт. – Тило, – я наконец смог произнести его имя после затянувшейся паузы. – Надо же. Как давно мы не виделись?
В нем не осталось даже налета былой дерзости, агрессии, высокомерия. Теперь он был похож на заблудившуюся среди улочек большого города безродную собачонку с жалостливыми, жадными до ответного взгляда глазами. Его вполне можно было принять за неудачливого, прогоревшего до последнего евроцента предпринимателя или некогда известного телеведущего, чьё звучное имя настигло забвение.
– Тило… Как дела? – прервал я неестественное молчание. – Так ты в Берлине?
– Да, – ответил он, указывая правой рукой куда-то в сторону музея. – Правда, временно без работы.
В средний возраст Тило входил быстро и неприятно: некогда владелец самого привлекательного лица в своре Феликса, теперь он был обладателем массивного двойного подбородка и припухшими, как при паротите, щеками.
– Работал в «Марэлинд». Ну, знаешь: оцилиндрованное бревно, брус, строительство домов…
– Слышал, – кивнул я так, будто разбирался в этой отрасли и название компании было мне известно. Я осмотрелся и прикинул, какие у меня есть пути отступления.
– Здорово, что мы встретились. Ты ведь не был на похоронах Феликса?
Его округлое лицо помертвело. На виске забилась жилка.
– Нет. Ты, наверное, знаешь, почему мне там не стоило появляться?
– Не сказать, что знаю. Так, слыхал всякое, – я потёр шею. – Что после вечеринки вы вроде как спали в одной постели, и отец Феликса побил его за это. А потом это оказалось не случайностью. Ну то есть… – у меня вырвался нервный смешок. – Он, вообще-то, и хотел быть с тобой, а вот ты с ним – нет, – наконец выдохнул я.
Тило выудил из кармана зажигалку и несколько раз пощелкал ею.
– Ты прости, что не поговорил с тобой сразу. Ты ведь был его лучшим другом. Я думал, ты все знаешь.
– Знаю что? – я нащупал в заднем кармане приглашение на открытие галереи Карлы и заломил уголок.
– О том, что с ним случилось раньше.
– С Феликсом? – спросил я и после его утвердительного кивка сказал: – Не знаю.
Лицо Тило помрачнело. Похоже, он не хотел быть тем, кто поведает мне это.
– Да в общем-то, и я точно не знаю. Что-то случилось с ним, ещё задолго до нашего знакомства.
– Что? – я слегка раздражался от манеры Тило вести диалог.
– Что-то ужасное.
– Нет.
Я отвёл взгляд на ревущего у ступенек музея ребёнка – он безуспешно клянчил у матери леденцы.
– Что-то такое, – продолжил Тило, – отчего так страшно, что на время перестаешь говорить.
О господи…
Светило солнце, улицы кишели смеющимися туристами, а я стоял посреди всего этого, потерянный, словно ребёнок, которому подсунули пустую коробку из-под сладостей.
Ну как же так? Все эти годы, когда я думал о смерти Феликса, я винил в ней Тило, Ромера старшего, себя – кого угодно. Но я ни разу не думал, что оболочка была нарушена гораздо раньше, и с годами брешь в ней только росла и кровила, пока не загноилась вконец. Сколько раз после той злополучной вечеринки мне хотелось сжать Феликса в крепких объятиях и крикнуть ему в ухо «Я не такой, как твои дурацкие дружки! Мне не стыдно рассказать все!» Но вместе этого я топтался у его порога, перебирая мелочь в кармане, и от возникающей неловкости думал только о том, как бы быстрее да подальше свалить.
– Извини, что вот так это рассказываю. Ты как? – Тило почесывал залысины, отчего они раскраснелись, как от ожога.
– Да я…
Я снова обернулся на ребёнка. Он утешился огромным хот-догом, не забывая делиться кусками булки с налетевшими голубями и воробьями.
– Я не знаю, что сказать. Он никогда не рассказывал, даже намеков не делал.
– Да уж. Что есть, то есть.
– А когда – хотя бы приблизительно – это «ужасное» произошло?
Тило похлопал себя по карманам джинсов.
– Ты как, торопишься? – спросил он.
– Ээээ…
– Нам надо выпить. Знаю одно местечко на Шарлоттен-штрассе. Пешком далековато, но оно того стоит. Ты не против? – не дожидаясь моего ответа, Тило двинулся прочь от Шпрее.
***
Мы сидели за покрытым облупившейся коричневой краской уличным столиком на переполненной террасе ресторана «Лютер и Вегнер» – приятное место, внутри обставленное в духе старомодного шика: стены обшиты темными деревянными панелями, над которыми пестрели экспрессионистские картины. Тило бубнил вполголоса, абсолютно не заботясь о том, что его было едва слышно в шуме улицы и голосов посетителей.
– С Феликсом, – сказал он, отхлёбывая рислинг 2015 года (совсем не типичный напиток для Тило предыдущей версии), – точно было что-то не так. Я знал кое-что, но все мы тогда избегали серьезных разговоров.
Я кивнул: с этим трудно не согласиться.
– Первый звоночек прозвенел ещё в марте 2006. Ты тогда ещё не был с нами знаком. Вдруг он загорелся безумной идеей, граничащей с одержимостью: первым из нас лишиться девственности. У Штрауса он вдруг стал странно себя вести, напиваться и без конца цепляться к девчонкам. Его даже однажды арестовали за то, что он пытался девчонке на Цюльпишер-штрассе показать член для наглядности.
– Ох, я даже подумать не мог, что Феликс творил такое! – мои брови поползли вверз.
– Это было в начале марта. А к концу месяца он как-то вечером наткнулся на пьяную девушку. На улице стояла холодрыга. А она была такой пьяной, что не понимала, кто перед ней. Называла Феликса каким-то другим именем, но он не обращал внимания. Просто повалил ее на землю и сделал свое дело. Мы не понимали, нафига вот так. Но он стал первым и успокоился.
– Трудно в это поверить…
– Ну да, – Тило пожал плечами. – Эта история в нашей компании быстро замялась: мы предпочитали о ней не вспоминать. В каком-то смысле это все же был секс без вменяемого согласия. Но, – Тило поднял указательный палец, – после того случая Феликс ни разу не обидел девушку. Он мог поливать дерьмом прохожих, от скуки бить морду тому бомжу, что ошивался возле заправки… помнишь его? Но девчонок он больше даже пальцем не трогал. И язык в их адрес не распускал. Вот как-то так все и было.
– Ты говорил, что он замолчал. Это тогда было?
– Замолчал? – Тило нахмурил лоб, – Ах, да. Замолчал. Я не знаю, когда точно. Должно быть, перед новым учебным годом в 2005: его как раз перевели в нашу школу. Как сейчас помню: в тот день я на спор разбил окно в женском туалете, кто-то меня сдал и пришлось тащиться к директрисе на ковер. Я сидел перед ее кабинетом и слушал, как она ругается с женщиной из отдела образования – как мне тогда показалось. Речь шла о каком-то парнишке, которого отдел образования хотел перевести в обычную школу, в обычный класс, а директриса кричала, что у нее точно будут проблемы с травмированным ребенком, который перестал разговаривать.
– Перестал разговаривать? – я жестом показал официанту, что мне нужно повторить.
– Ага. Потом тетка стала угрожать директрисе, что, мол, засудит ее за дискриминацию или что-то такое. И через три дня в нашем классе появился новенький. Феликс Ромер, – Тило громко отхлебнул вина.
– Я не знал этого.
– Никто не знал. В том-то и фишка. Никто, кроме этих теток и меня. Потому что Ромер на первой же перемене болтал как ни в чем не бывало, знакомился со всеми подряд и обсуждал футбол.
– Ты когда-нибудь говорил с ним об этом?
– Нет, – Тило покачал головой. – Феликс так быстро стал заводилой, что я уже сомневался, что речь шла о нем, а потом и вовсе забыл.
«Вовсе». Раньше Тило не использовал таких слов.
– Но, – продолжал он, – Феликс был единственным новеньким в том году, так что… В общем, не знаю, что с ним произошло, но та вечеринка по случаю его шестнадцатилетия в каком-то смысле прикончила его. Не скажу, что все эти годы живу спокойно, без угрызений совести: нет-нет да и нахлынет какая-то жгучая вина. Хотя если разобраться, мне винить себя не в чем. Что было на вечеринке? Ничего, – Фогт прикончил свой бокал и, вытянув шею, высматривал официанта. – Это судьба, я считаю: ждешь не ждешь, хочешь не хочешь, а она хоп!.. И прихлопнет тебя на ровном месте. Как ни крутись. И это нормально. Так бывает, – Тило наконец отыскал глазами официанта и энергично замахал ему рукой. – Мы напились, накурились в хлам, а его полоумный папаша принял нас за «радужных». Вот ты подумай. До чего ограниченное мышление. Вот же старый маразматик.
Я огляделся – Тило было слышно за соседними столиками.
– Вот же черт, – Тило вдруг хлопнул ладонью по столу. – До чего же подло я себя с ним тогда повел. Просто настоящий козел.
Он мельком взглянул на меня, видимо, ожидая услышать что-то вроде «Нет, что ты. Это не так». Но все было именно так.
– Я тогда подумал, что это прикол, развод какой-то. Ну знаешь, пацаны меня проверяют или что-то такое. Послал его куда подальше. Да и назвал его… – он на несколько секунд замешкался, – всякими словами. Как вспомнил сейчас все это – жуть. Он ведь, похоже, правда был в меня влюблен.
– Да уж, – сказал я после нескольких минут неловкого молчания.
От нескольких винных бокалов Тило развезло: он ковырял ногтем трещину на перечнице и продолжал развивать теории относительно Феликса. Я посмотрел на часы: особых дел на сегодня не было, но я порядком устал от Тило. Я еще раз взглянул на часы, добавив взгляду жару и нетерпеливости и отодвинулся от стола.
– Ну, старик, хорошо, что мы встретились. Здорово поболтали.
Тило удивленно поднял на меня поплывшие глаза.
– Как? Тебе уже пора? Меня вообще-то тоже Маргарете по шерстке не погладит, но я так счастлив видеть тебя. Прямо как камень с души свалился. Правда. Я вот помню, однажды под Штраусом…
Я был уже не в силах выносить Тило подшофе и его развязавшийся язык. Сделав вид, что принял звонок на беззвучном режиме, я несколько раз повторил в трубку «А это не подождёт?», «Я тут старого приятеля встретил вообще-то», «Ладно». Нижняя губа Тило разочарованно оттопырилась, и он махнул официантке, чтобы его пустой бокал вновь наполнили.
На прощание я похлопал Тило по спине, стараясь сильно к нему не прижиматься. Вот так удивится Грета этой встрече. Хотя маловероятно, что я расскажу о ней.
Я оставил Тило на Шарлоттен-штрассе и двинулся в сторону дома пешком.
Воздух был свеж. Северный ветер облизывал мои уши со старательностью фетишиста, и я жалел, что обманулся ярким солнцем и не нацепил шапку. Не доходя квартал до дома, я свернул под красно-синюю неоновую вывеску «У Магнуса». Одно пиво и домой.
«У Магнуса» – огромный старый бар. Сначала у владельцев попросту не было лишних денег на ремонт: сменить лакированные столы со следами от окурков на что-то более современное, обтянуть свежим велюром диванчики, на которых ворс затерт до основания… а потом это стали называть «особым стилем» и визитной карточкой бара. Его изношенность меня нисколько не смущала. Даже наоборот. Только среди этого старого хлама я и мог расслабиться.
Я потягиваю пиво из бокала и разглядываю шеренги напитков за спиной у бармена. В ушах шелестит гул голосов таких же ценителей потрепанной мебели. В баре сегодня многолюдно. Барная стойка липкая от то и дело проливающегося алкоголя.
– Пересядь туда, – Магнус кивает за освободившийся стол. – Там почище.
Магнус знает, кто я. Бывает, на его пыльном телике под потолком появляется мое лицо, и Магнус делает потише: знает, как меня это бесит. А вот липкая стойка не бесит. Но мне приятно, что Магнус советует пересесть за чистый стол. Это похоже на заботу.
