Последняя загадка Эдипа

И вот колесница с возницей и Лаем, в сопровождении четвёрки конных направилась к воротам города. Колесницу провожали граждане в надежде на избавление от чудовищного тирана, принесшего им столько бед.

В день посещения храма Эдип решил покинуть Дельфы, но и не возвращаться в Коринф. Плащ промок насквозь. Дождь струйками стекал по носу, щекам, подбородку. Эдип не чувствовал ни мокрой одежды, ни холода. Он всё ещё слышал голос оракула: «Тебе суждено убить своего отца и жениться на собственной матери, и прокляты богами будут дети твои».Фраза множилась и уже многоголосием стучала в висках. «…убить…отца…жениться на…матери…прокляты …дети твои».

Ответ исчерпывающий. Почему же Аполлон не ответил мне на мой вопрос? И что мне делать? Как быть дальше? Как жить? Вопросы бесконечной вереницей одолевали Эдипа, а ответить на них он был не в состоянии. Он, не торопясь брел вдоль городской стены. Дорога шла верхом, часть города на ближайших холмах едва просматривалась за густой завесой дождя. А Эдип видел улицы Коринфа, дворец отца, лица друзей, мягкие руки матери… «Конечно, я приду в Коринф и…что и? Разве богов обманешь? Или отдаться на волю судьбы!? О! Великий Громовержец, ужели на Олимпе не зрят несправедливости этой жестокой кары на неповинного? Но, если Мойры так распорядились моей жизнью, не смогут боги судить меня.

Мой бедный отец, я слишком люблю тебя, чтобы выполнить предначертания богов. Что во мне может вызвать гнев, способный пробудить дикие инстинкты? И даже, если богам будет угодно заставить меня свершить неслыханное преступление, ослепив мой разум – придя в себя, смогу ли я простить себе злодеяние? А мои друзья, мои сограждане! Кем я стану в их глазах!? О, это невыносимо.»

Спустя двадцать четыре дня, после полудня, одинокий скиталец с посохом в руке, остановился в тесном ущелье у подножия Парнаса, на пересечении трёх дорог. Одежда его пообтрепалась и была грязной, кое-где виднелись дыры. ремни сандалий оборвались и вместо них верёвки держали подошву на ступнях. Лицо, обветренное на солнце и холодном ветру, обросло тёмной щетиной и трудно было бы определить возраст этого путника. Он стоял на узкой развилке. Слева и справа громоздились скалы, в проёме – пронзительно-синее небо притягивало взгляд. Скиталец огляделся, подыскивая камень, на котором можно было бы отдохнуть, как вдруг, сзади послышался топот коней и грохот мчащейся колесницы. Едва путник успел обернуться, высокий голос глашатая заорал:

–Эй, оборванец, посторонись с пути, не то…

И тут колесница остановилась, зацепившись колесом за камень, облюбованный путником для отдыха. Возница взмахнул бичом и тот, просвистев в воздухе, больно обжёг ухо странника. Залившись краской, путник ударил возницу, выхватил у него поводья и дёрнул их с силой. Сидевший в колеснице стройный, с густой проседью в волосах человек, взмахнул посохом, и удар пришёлся Эдипу чуть выше виска. Едва сопровождавшие успели что-либо сообразить, как Эдип оказался в колеснице. Посохом он с такой силой ударил по темени обидчика, что тот мешком, замертво свалился на дорогу. Всадник, попытавшийся вмешаться, чуть удержался в седле, ибо конь ,испуганно взвился на дыбы и шарахнулся в сторону, когда человеческое тело упало ему прямо под ноги. Воспользовавшись замешательством, Эдип вскочил на коня, запряжённого в колесницу, а оттуда -перескочил на другую сторону. Двое всадников ринулись за ним. Одного из них сильным ударом юноша сбил с коня, второго ударил посохом по лицу. Им на помощь поспешил ещё один всадник, но место было узкое, кони столкнулись и, тот не удержался, слетел на землю у самого колеса, схватился за ногу путника, желая его уронить с собой и, в этот момент Эдип нанёс ему сокрушительный удар кулаком по голове. Эдип вскочил на колесницу. Внезапно последний, оставшийся на коне всадник, занес дротик, чтобы сразить Эдипа, но конь оступился, дротик, царапнув ногу юноши, зацепился за верёвки сандалии и вместе с ней оказался на земле. В ярости Эдип ударил в грудь незадачливого воина. Его лицо пылало гневом. Разгорячённый дракой, он хотел было ударить лежавшего возле колесницы, сбитого им возницу– человек, лишь молча выставил для защиты согнутую руку. Эдип отвернулся. Мгновенье постоял и, обернувшись, изо всех сил дёрнул поводья…Конь взоржал и бешено помчал пустую колесницу прочь.

Возница так и остался лежать на земле. Он успел заметить розовый шрам на ступне разутой ноги юноши. С ужасом смотрел он во след Эдипу. Глаза его настолько округлились, что казалось, выкатятся из орбит. Этот старый слуга Лая, который когда-то был рабом своего господина, никогда бы не узнал, что за человек встретился им на пути. Но он видел шрам. Его ужаснуло случившееся, ибо по воле судьбы произошло непоправимое, сулящее беды в грядущем. И нельзя было обвинить чужестранца в убийстве, гнев его распалили грубость и необузданность самих фиванцев.

Этот единственный уцелевший свидетель, впоследствии рассказывал фиванцам, как шайка разбойников напала на его господина, о том, как храбро он защищался и погиб вместе со своими согражданами. Он скрыл от фиванцев истину по двум причинам, одна из которых – невежество и позор, побеждённых одним человеком.

После короткой и победоносной схватки с именитым и дерзким фиванцем, Эдип переночевал в горах у пастухов, а утром направился в сторону видневшегося селения. Тяжёлые и мрачные мысли роились в его мозгу, подобно клубку змей, болью и досадой наполняя сердце. Зачем этому богачу взбрело в голову обидеть путника? Ужели все жители, некогда благословенных Фив, таковы же? Горды и высокомерны, как тот, что встретился на пути?

Эдип брёл по дороге, размышляя, и чем дальше он шёл, тем выше поднималось солнце и гнетущие мысли постепенно отступали. Дорога спустилась в ложбину и привела Эдипа к небольшому селению в окрестностях Фив. Здесь он и решил остановиться на несколько дней, чтобы починить свою одежду и немного отдохнуть.

Его приютил Амфилох, живший на самой окраине, чуть в стороне от селения. Как раз в ночь перед приходом юноши, овчарню хозяина посетил волк и задрал двух баранов. Поведал горемыка Эдипу о постоянных набегах волка, которого он никак не мог одолеть и, даже собаки не могли справиться с хищником. Тогда решил Эдип помочь гостеприимному хозяину. Караулили они овчарню несколько ночей. Наконец волк вновь заявился в гости. На этот раз не успел он полакомиться и не сумел уйти. Юноша спрятался за стогом сена, а когда Амфилох пугнул незваного гостя, тот бросился в сторону стога. Тем временем, Эдип выскочил навстречу и метнул острый дротик, поразив им волка прямо в голову.

В благодарность, когда Эдип собрался дальше в путь, Амфилох подарил ему новые одежды и крепкого молодого коня, а также предупредил о сфинксе.

Ранним холодным утром Эдип выехал верхом в сторону Фив. Его конь мерно семенил по дороге, вокруг было тихо и как-то торжественно. На западе курчавились белые облака. Все цвета имели ту отчётливость, какая бывает только в холодное время года. Зелёные луга, бесконечная синева небольших озёр, светлая прозрачность ручьёв и чёткие коричнево-зелёные контуры гор на юго-западе.

Вдруг конь насторожился, начал стричь ушами и затем встал, как вкопанный.Эдип почувствовал, словно на него кто-то упорно смотрит. Его ослепила догадка – спасшийся раб мог привести фиванцев для расправы с убийцей одного из граждан. Эдип хотел вынуть нож, однако будто неведомая сила сковала его руку. Пламя бессильного гнева разлилось по его телу.Он решил осмотреться и, только поднял взгляд на склон – увидел нечто прекрасное и грациозное, устрашающее в своей неподвижности и беспощадное в недвижимой жестокости и коварстве. Сфинкс. Только теперь Эдип вспомнил многочисленные, слышанные им истории. Последнюю ему рассказывал Алкимах.

Он с Фокионом держал путь через Беотию. Они знали о существовании сфинкса, и Фокион уговорил Алкимаха и небольшой отряд, сопровождавший их, свернуть в Фивы.

–Я не верю, что сфинкс способен загадать загадку, которую бы не мог отгадать человек. Да, ещё за это губить людей! Это трусы наплели и насочиняли небылиц, – харахорился он.

Один из старых слуг позволил себе заметить, что сам был свидетелем гибели одного из храбрецов – критянина родом. Но Фокион не унимался,

–Нет таких загадок, которые не по силам человеку, если тот – не дурак и не трус.

Алкимах долго не соглашался, ибо отец его поручил ему серьёзные дела, от коих зависило торговое положение их города. Тогда – они направлялись в Дельфы, к оракулу Аполлона. Ах, если бы был уже получен ответ жрицы, то можно было бы рисковать, но пока… Фокион всё настаивал на своём.

Алкимах согласился при одном условии –он с отрядом не приблизится к сфинксу, остановится неподалёку, за скалой. Так и сделали. Воинам и Алкимаху было видно, как Фокион подъехал к горе Сфингион, как он спешился и подошёл ближе. Его конь, опаской кося глазами на гору и переминаясь, отошёл на четверть стадии. Они видели, как внимательно смотрел Фокион в сторону горы, как, затем опустил голову и по-видимому думал. Потом он поднял руку вверх, вероятно прищёлкнув пальцами, в знак того, что отгадал загадку и что-то сказал. Приличное расстояние до скалы не позволяло расслышать его слова. Вдруг, он словно застыл. Алкимах во все глаза следил за происходящим, не слезая с коня. Фокион стоял так очень долго, он будто окаменел. Алкимах окликнул его, но тот даже не пошевелился. Он ещё раз крикнул. Тот же результат. Весь отряд был в напряжении. Алкимах спешился, выскочил из-за скалы и, не доходя до Сфингиона, с ужасом увидел, как Фокион рухнул и над ним пронеслось что-то молниеносным вихрем. И вот уже никого нет. Долго смотрел Алкимах на то место, где только что стоял Фокион. Остальные тоже подбежали к Алкимаху. Старый слуга подошёл и тронул Алкимаха за плечо,

–Поехали, Алкимах, го больше нет. Я предупреждал.

Алкимах в отчаянии заплакал. Отряд повернул обратно в сторону Парнаса на дельфийскую дорогу.

Эдип смотрел. На склоне горы лежал огромный лев с головой прекрасной женщины. Он был великолепен в своей величественной и полуленивой, но грозной позе. Эдипу особенно понравились глаза. Конечно, не передать их цвет и взгляд! Но Эдипу казалось, что обязательно глаза должны быть черными, ибо глубина их зрачков таила нечто пугающее и неведомое.

Многое повидал Эдип – но Сфинкс! Если это лев, то он, кажется, сейчас поднимется на передних лапах и зарычит, а затем, взмахнув огромными крыльями, взлетит; если это женщина – то она улыбнётся и запоёт.

Эдип хотел было тронуть коня – руки не слушались, поводья мирно покоились в полуразжатых ладонях. Эдип хотел крикнуть «Эй, послушай! Давай свою загадку».Язык не повиновался ему. И он, нет, не услышал, а скорее почувствовал подобие шелеста платана и спросил, будто повторяя за кем- то: «Кто ходит утром на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх?»

Ах, вот оно что! -подумал юноша. Загадка. Словно родилась во мне. Он посмотрел на лик сфинкса. Ничего не изменилось в каменном истукане. «Мне загадали загадку. От неё зависит моя жизнь или моя смерть. Да, короток окажется мой век, если я не отгадаю. Он и так у человека короток, что день. Утро, освеченное прекрасной розоволикой Эос, когда невдруг очнёшься ото сна; день-весь в трудах и заботах, за которым не замечаешь как и вечер наступает.

Так и жизнь – родишься и, ходить-то ещё не умеешь, подобно львёнку на четвереньках лазишь, ты- чась носом в незнакомые предметы. Потом, бремя трудов-торговых, ратных -только поспевай. А уж к старости согнёт тебя судьба, искалечит и – бесполезным станешь, вроде детёныша. Только детёныш всё ещё обретёт, а ты уже ничего не обретёшь. Даже способность передвигаться, и та покидает тебя. И, как детёныш на коленки не встанешь – люди смеяться начнут. А я!Что я успел сделать, подойдя к этому городу? Ничего. Ах, нет, успел. Убить человека и убить его рабов. Но разве это деяние? Злодея ние. Коротка ты, жизнь человека. О том и загадка.»

–Человек, одними губами сказал Эдип. Только человек дважды беспомощен, продолжил он мысленно. Прекрасно беспомощен в младенчестве, ибо эта беспомощность таит в себе будущие, ещё не раскрытые и неизведанные силы, и безобразно беспомощен в старости, ибо силы его известны и истрачены.Не вселяет он радость своим старческим лепетом, одну лишь досаду и раздражение,так как старость обезображивает не только лик, о часто и дух.

–Человек, -повторил Эдип, -в детстве он ползает на четвереньках, в зрелом возрасте ходит, как подобает, на двух ногах, в старости –опирается на костыль.

Прозрачно-синий воздух уже был влажным курчавые облака, что с утра громоздились по северной кромке гор, после полудня закрыли солнце и слились в сплошные чёрные тучи, которые вот-вот собирались заморосить дождём. Вдали сверкнула молния. Зарокотал гром. Ещё одна молния пронзила небо, ярко осветила дорогу, стоящего коня со всадником подле изваяния и, на мгновение упёрлась ярким концом в каменного истукана. Конь испуганно прянул в сторону и, Эдип успел за- метить, когда конь его понёс, как с грохотом осела и рассыпалась вершина горы Сфингион и погребла под собой сфинкса.

–О! Зевс! -прошептал Эдип, с силой натягивая поводья и останавливая ошалевшего коня, -О! Боги! Вы поразили тирана, вы вложили в мои уста спасительные слова.

В

ФИВАХ.

Эдип въехал в город беспрепятственно. Никто не охранял городские ворота, так как в том не было нужды. Роль стража исполнял сфинкс. Люди, попадавшиеся Эдипу на пути, оглядывались, переговаривались, и, вскоре он заметил, что они собираются группами по трое, по четверо и куда бы они ни собирались, меняли свои планы и следовали за ним. Когда Эдип подъезжал к царскому дворцу, его уже сопровождала внушительная толпа, а стая ребятишек, окружала его коня с криками «Чужестранец в городе! Чужестранец в Фивах!»

На дворцовой площади Эдип увидел настоящее столпотворение. Народ требовал избрания царя. Дворцовая площадь гудела, шевелилась множеством фигур в богатой и бедной одежде. Люди не сразу обратили внимание, на подъехавшего всадника.

На вершине дворцовой лестницы стояла стройная женщина в траурных одеждах. Из толпы доносились выкрики

–Царя! Царя Фивам! Найти убийц Лая! Казнить по закону города! Иокаста, выбирай царя или мы сами его выберем! Пусть прорицатели укажут тебе и нам повелителя!

И лишь когда крики мальчишек влились в гул толпы, многие обратили внимание на стройного, высокого всадника на крепком, гнедом жеребце, сдерживаемом седоком и пританцовывающем на плитах площади.

Люди расступились, пропуская незнакомца. Голоса стихли и все взоры устремились на юношу. Едва Эдип спешился у самой дворцовой лестницы, из толпы послышался громкий голос

–Он -чужестранец, н прошёл в город! Его пропустил Сфинкс!

Толпа с рёвом ринулась к городским воротам. Люди, словно обезумевшие неслись по улицам, сбивая друг друга и топча упавших.Грохот топочущих ног и людского рёва, подобно буре пронёсся над площадью и устремился к городским воротам.

Женщина в траурных одеждах всё также стояла на вершине лестницы и невидящими глазами смотрела куда-то вдаль за стены Фив. Эдип не знал – видит ли она его или нет. Он поднимался ступенька за ступенькой, глядя в лицо фиванской царице, но взгляд её всё также был

непроницаемо-далёким, устремлённым поверх Фив, поверх горных вершин, в сторону далёкого моря.

Эдип остановился на предпоследней ступеньке, склонив голову.

–Долгих лет тебе царица -приветствовал он её, Что за несчастье у тебя, которое окутало твой прекрасный лик в печаль и облачило твой стан в траур?

–Я прожила долгие и прекрасные годы со своим супругом Лаем, царём фиванским. Но вот в горах, на него напала целая шайка разбойников. Они зверски убили моего мужа, перебили его воинов, ограбили его колесницу и скрылись. Очевидец пришёл ко мне ночью с этой страшной вестью, прямо с места происшествия.

Теперь царица смотрела на Эдипа. Тонкие, прямолинейные черты её лица, отмеченные суровой печалью поразили юношу. Да, эта женщина очень красива, хотя не так уж и молода. Очень красива!

–Я- Эдип из Коринфа, сын Полиба и Меропы.

–Ты разгадал загадку сфинкса, -скорее констатировала, нежели спросила царица.

–Да, разгадал.

–Значит ты не обыкновенный человек, Эдип. Пойдём во дворец.

В это время со стороны городских ворот, всё нарастая, донёсся гул. то толпа фиванцев, ликуя двигалась ко дворцу. Прошло совсем мало времени и, прибежавшие одни из первых, остановились у подножия лестницы. Царица жестом указала Эдипу на место рядом с собой.

–Сфинкса больше нет!, -кричали из толпы,– Чужестранец спас Фивы! Да здравствуют свободные Фивы! Царя Фивам!…

Царица подняла вверх руку. Всё разом смолкло. Глаза горожан устремились на неё и высокого стройного юношу.

–Фиванцы, – раздался её печальный, но сильный голос, -Я, – Иокаста, царица Фив, хочу, чтобы вы зна ли человека, спасшего наш город, наше царство от деспота и тирана…

Иокасте не дали договорить, её слова покрыл оглушительный рёв приветствий и одобрения. Она, вновь подняла руку и, вновь воцарилась тишина.

–Этот человек-благородный Эдип из Коринфа, сын Полиба и Меропы…

И новый взрыв одобрения пронёсся по толпе.

–Благородный Эдип! Сын царя коринфского! Будь нашим царём!…Последний клич подхватили все фиванцы и уже скандировали

–Будь нашим царём! Эдип-царь Фив! Будь нашим царём! Эдип-царь Фив!…

Эдип молча стоял рядом с Иокастой и был поражён таким признанием фиванцев.

Наконец, волнение постепенно стихло. По ступеням, не торопясь, с достоинством поднимался старейший и уважаемый житель Фив. Он остановился на две ступеньки ниже площадки, где стояли Иокаста и Эдип, повернулся к гражданам и, наступило безмолвие.

–Фиванцы! – старик говорил не очень громко, но уверенно, зная, что его слова услышат все, что его слова будут переданы тем, кто заполнил дальние улицы Фив, не имея возможности подойти ближе, ибо народа было столько, что площадь их уместить не могла.

–Фиванцы! Эдип из Коринфа принёс нам радость и освобождение. Его боги направили в наш город. Я знаю, боги послали нам достойную замену погибшему от рук разбойников царю. По обычаю нашего города Эдип должен взять себе в жёны Иокасту, царицу Фив и стать царём фиванским. Новый мощный рёв одобрения пронёсся над городом. Фиванцы выбрали себе царя.Царя по крови, царя по поступкам.В этот день Иокаста отправила в Коринф гонца к Полибу и Меропе с сообщением о подвиге их сына и о провозглашении его царём древнего города Фив.

ФИВАНСКИЙ ЦАРЬ.

Эдип знал законы своей родины, считал их справедливыми и незыблимыми.

Красивым и мужественным юношей он вошёл во дворец фиванских царей и стал супругом овдовевшей царицы. Однако, его чувства к женщинам ещё ни разу не обнаруживали себя и, несмотря на то, что он был истинным сыном своего времени и народа, в душе Эдип был нимало смущён и нерешителен. Да, Иокаста красива, очень красива. Он, едва увидел её, сразу оценил все её достоинства и женщины и царицы. И всё же…

Бесконечные пиры в честь победы над сфинксом и воцарения нового правителя в Фивах, бесконечные разговоры и беседы, споры и возлияния, в коих Эдип, как и прежде, придерживался меры, всё таки утомили его, не оставляли времени обдумать своё положение и встретиться наедине с Иокастой Он ни разу не вошёл в гинекей.

И вот, однажды утром, когда все празднества закончились и, настало время заняться государственными делами, Эдип неожиданно проснулся в своих покоях от непонятной тревоги. Он не сразу понял, где находится, а когда пришёл в себя, увидел, что на краю его ложа сидит его жена и с нежной задумчивостью смотрит на него. Он не ожидал увидеть женщину в мегароне.

Она провела нежно рукой по его волосам.

–Какой ты красивый, Эдип. Ты молод и наверное честолюбив…,-она вздохнула, явно не договорив.

Эдип не знал, что сказать Иокасте, не знал как вести себя. Он только теперь понял, как боялся и хотел остаться с ней вдвоём всё это время. Он боялся себя и хотел понять её. Молодость Эдипа прощала многое -а он не осознавал силу своей мужской и царской власти над женщиной, данной ему в жёны. Царица же фиванская знала силу этой власти, знала и пугалась её, ибо она понимала- слишком молод для неё Эдип, а быть супругой молодого правителя, особенно, если он честолюбив, властен и жесток…

Иокаста Эдипа не знала, потому затруднялась представить себе их супружескую жизнь.

В лучшем случае, её ожидало безразличие и холодность, в худшем – унижения и презрение со стороны царя.

Лай был властен, честолюбив, жесток и часто несправедлив, но он любил Иокасту. Любил почти животной жестокой любовью и, царица привыкла беспрекословно подчиняться ему и его прихотям.

Хотя, она тоже любила Лая, пусть не такой любовью как он, а нежной и немного покровительственной, но любила.

Эдип лежал, запрокинув руки за голову, и смотрел царице прямо в глаза. Смотрел и пытался, впервые за прошедшие дни его царствования, определить и осознать свою роль в жизни этой женщины и этого города.

«Она старше меня. Старше намного. Не стану ли я посмешищем, не только в своих глазах, но и в глазах своих новых сограждан? Хотя… Это ведь закон. А закон не осмеивается. Или сегодня же уехать? Я же должен побывать в соседних государствах, тем более получил уже несколько приглашений. Надо налаживать торговлю, съездить в отдалённые полисы – Лай в последние годы перессорился почти со всеми дальними соседями, да и сфинкс способствовал полной изоляции Фив.»

Эдип прикрыл глаза. Иокаста истолковала это по-своему, но верно. Она поднялась и безмолвно удалилась. И этот уход восхитил юного царя. Это был уход поистине – царицы, не надменный, но достойный.

В этот же день, Эдип в сопровождении отряда воинов отправился в путь. Фивы должны стать вновь цветущим, богатым городом, с ильным и справедливым государством.

Уже на коне, удаляясь по горной дороге, Эдип радовался тому, что судьба привела его в Фивы, что его родители здравствуют в родном Коринфе и, он не выполнил предначертания богов: не свершил отцеубийства и кровосмешения. Его супруга, хотя и старше его – умная и красивая женщина из чужого города.

Путь Эдипа лежал в Платеи, затем через Элевсин и Пирей –в Афины.

Холодное время года – не самая подходящая пора для преодоления расстояний. Только Эдип знал, что это единственно правильное решение в его положении. Да и города эти отстояли не так уж и далеко друг от друга.

Недолго задержавшись в Афинах, Эдип покинул Аттику и, вновь прибыв в Платеи, не заезжая в Фивы, пересёк Беотию и на долго остановился в Дельфах. Когда Эдип ехал из Афин в Платеи, его отряд обогнал караван торговцев из Пирея, который направлялся в Фивы. И Эдип впервые за время похода испытал глубокое чувство удовлетворения от своих действий.

Стояла самая промозглая погода. С утра крупными хлопьями падал мокрый снег. Отряд Эдипа шёл по Локриде в направлении Навпакта. К обеду снег сменился крупой и кони то и дело

поскальзывались.

Эдип натянул поводья, конь замер, остановились и все всадники на крутой горной тропе.

–Друзья, впереди долина,– царь протянул руку, указывая на довольно- таки большое пространство, виднеющееся внизу справа, -ещё немного, мы спустимся туда и отдохнём. А позже, двинемся дальше.

Когда воины спешились, развели костры и принялись за приготовление пищи, Эдип растянулся в палатке на запасной попоне.

Он и прежде чувствовал тревогу, которую не мог объяснить. Теперь же она заполонила его сердце, подчинила себе мысли и царь понял – он хочет вернуться в Фивы. Он хочет увидеть Иокасту. Воспоминания унесли Эдипа далеко от этой долины, от его воинов, от дороги в неведомые ему ещё города. Он не привык быть вдали от близких. Из Коринфа он почти не уезжал надолго. Лишь добровольное самоизгнание занесло его из родных мест в Фивы. И странное дело -Эдип быстро привык к этому городу, полюбил холмы и долины его окрестностей. Это был его город. Он был его царём, его правителем.

Эдип, словно наяву увидел дворцовую площадь, лестницу и женщину в траурных одеждах. Высокую ,с печальным красивым лицом. Увидел спокойный взгляд её чёрных больших глаз, осенённых длинными, слегка загнутыми ресницами.

«Странно как всё случилось. Мне эта женщина небезразлична. А что она? Конечно, народ решил, закон решил мне стать царём и мужем Иокасте. Но сколько Греция знает подобных браков, в коих жёны боятся и ненавидят своих мужей, а мужья презирают и унижают своих жён, нередко берут в супруги других женщин и поселяются в других городах надолго, на десятилетия. Сколько интриг и козней, войн и крови знает история, сколько бедствий, связанных с подобным супружеством.

Но боги вручили мне Фивы и их народ. Я должен быть истинным гражданином этого истерзаного города. Я должен вернуть ему величие и славу. А Иокаста? Боги, ниспошлите мне терпение! Только, вдруг, она меня возненавидит, ведь я – чужестранец.