Поцелуй феи. Книга 1. Часть 4

– Это странно. Знаешь, Лала, это вообще всё так странно, когда тебя замечают, – признался Рун. – Сегодня в харчевне я говорил с людьми, и они меня слушали, отвечали на мой вопрос про желания. Это кажется невероятным, в моей деревне все бы сделали вид, что меня нет. Это словно чудо какое-то. И господин Шэух, знатный человек, хотел моей компании. Немыслимо. Но ведь было.

– Вот видишь, дорогой, всего-то и надо было покинуть свой маленький мирок затворничества, чтобы перестать быть одному.

– Пожалуй так. Ох, Лала, а это не ты? Не твои чудеса, ласточка моя? – вдруг озаботился мыслью Рун. – Если твои, что ко мне приветливо относятся, я требую штрафа.

Лала рассмеялась звонко от всей души.

– Ишь ты какой! Требует он. Нет, заинька, это не я.

– Правда?

– Ты испрашиваешь с меня честного ответа, Рун? – Лала подняла голову, посмотрев на него как-то особенно беззащитно.

– Нет, – мягко заверил он. – Вовсе нет. Просто… очень хочется штрафа.

На последних словах его голос наполнился жалостливыми интонациями. Лала снова рассмеялась.

– Я всё-таки дам тебе честный ответ. Так и быть, только сегодня, хоть ты и не настаиваешь. Это не я, Рун. Мир не без добрых людей, и чудеса тут не нужны. Верь в людей, говори с ними, не чурайся незнакомцев, и ты обязательно найдёшь среди них много добрых. Мы тоже когда-то были незнакомы.

– Как жаль, – посетовал Рун полушутливо. – Я наделся, это ты.

– Ладно, пойдём в кроватку, несчастненький ты мой, уж я согрею твоё суровое мужское сердце, – лукаво улыбнулась Лала.

– Ну, ты постарайся. Согреть. Моё сердце очень суровое, – проронил Рун с юмором.

– Я буду нежной, – ласково пообещала Лала, сияя.

***

Солнце ярко светило в вышине, проливаясь лучами на внутренний двор древнего монастыря. Всё здесь дышало стариной и безупречным порядком. Отсвечивали красной черепицей причудливые многоярусные крыши, украшенные резными головами драконов и хищных лесных зверей, покачивались в обложенном небольшими валунами пруду цветущие кувшинки, у крепостной стены стройной шеренгой росли одинаково подстриженные деревца одинаковой вышины, отстоя друг от друга ровно на четыре шага. Только мощёная камнем тренировочная площадка несколько нарушала общую безукоризненность, имея с одной стороны круглые вмятины, за века оставленные в каменном покрытии ногами монахов, отрабатывавших становление в стойку. Вдалеке юные послушники бегали по ступеням, таская на плечах коромысла с огромными вёдрами, наполненными водой. Рун беспомощно посмотрел на свои вывалившиеся кишки, ноги его подкосились, он упал на колени, поскользнулся на собственных кишках и шмякнулся лицом вниз. Глаза его закрылись, на мгновение наступила тьма, и вдруг отступила, и он уже снова цел и невредим, и все кишки на месте. И от пролившейся только что в обилии из него крови ни на нём самом, ни под ним не осталось и следа. Он встал, поднял с земли оба своих меча. Обратил взор на Неамида в ожидании. Эльф явно не собирался продолжать бой. Рун вздохнул.

– Даже не видел, как вы это сделали, учитель. Раз, и брюхо вспорото, – признался он.

– Да не переживай, всё нормально, – весело приободрил его Неамид. – Ничего не замечаешь во мне?

Рун оглядел его внимательно с головы до пят и пожал плечами:

– Вроде нет.

– На мне тоже нет твоей крови. Похоже, именно я этим управляю. Её удалением с себя. Постепенно начинаю разбираться, как всё устроено в твоих снах. Тут есть свои правила и закономерности. Ладно, садись, на сегодня хватит тренировок. Надо поговорить. Я в общем-то понял, чего ожидать от твоего обучения во сне. Каков будет результат.

Он уселся на каменную скамью, положив подле себя меч. Рун опустился рядом, тоже положил свои мечи. Заинтересованно воззрился, внимая.

– Ты ничерта не помнишь, мой юный ученик. Умом, – посетовал Неамид. – Поэтому когда пытаешься действовать умом, ты ноль. В смысле ратных умений. Никакого видимого прогресса. Вообще. Но. Ежели тебе не давать времени думать, не убивать сразу, но напирать, не позволяя опомниться. Ты начинаешь действовать инстинктами. И вот тут… Подобные успехи за столь малое время впечатляют. Разница между тем, что было, когда мы начали, и тем, что есть сейчас… гигантская. Даже ошеломительная в какой-то мере.

– Мне не очень понятно, – извиняющимся тоном признался Рун.

– Я тебе не смогу дать знания, – охотно пояснил Неамид. – Я сам всегда способен точно заранее решить, что делать той или иной ситуации, какую тактику избрать для победы в бою, какие действия предпринять. Чётко понимаю, в чём слабости врагов, в чём их сила, где мои преимущества. Ты этого всего не сможешь. Ты не сможешь тут освоить техники и приёмы так, чтобы применять их по своему желанию. Ты их не помнишь умом. Но когда ты не думаешь, не пытаешься их вспомнить, они сами из тебя выходят. Нужные в нужное время, в нужный миг. Примерно так дерутся дураки. Полагаясь лишь на инстинкты.

– Ну вот, – разочарованно вздохнул Рун.

– Я же не говорю, что ты дурак, – усмехнулся Неамид. – Вполне разумный малый. Даже сообразительный. Ты молодец. Просто во сне освоить умом техники нельзя. Это факт. Я это понял точно. А вот инстинктами можно. То есть моя главная задача сейчас добиться того, чтобы ты научился полагаться только на инстинкты. Этому непросто научиться. Слышать их, доверять им. Мне придётся поменять всю методику обучения. С традиционной на… совсем иную. Разработать её. Благо, мне сие по силам. Собственно, её суть я уже нащупал. Мне всегда нужно будет действовать на грани, где ты ещё не проиграл, но уже в муравьином шаге от этого. Не давать тебе думать, не давать опомниться, но стараться оставлять в игре. Не выпотрашивать.

– Разве основное преимущество во сне не в том, что не надо сдерживаться? – с осторожным недоумением заметил Рун. – Эти ваши слова мне запомнились, учитель.

– Всё верно. Только я имел в виду, здесь есть право на ошибку, и всякий удар можно делать в полную силу. Я и буду делать. Но я могу предугадать результат удара. Если я понимаю, что он окажется для тебя фатальным, я выберу другой, или всё же сбавлю силу. Подрежу тебя в игре. Однако я всегда должен стараться держать тебя на пределе твоих возможностей, дабы ты вынужден был действовать постоянно, а времени для раздумий у тебя не было. На данный момент это станет моей главной задачей. Достучаться до твоих инстинктов, чтобы ты привык на них полагаться. Приучить тебя не думать в бою, отучить думать. Знаний у тебя нет, тебе всё равно не над чем думать, только отвлекает твоё внимание. Выйдет двойная польза. Обычно у начинающих учеников инстинкты просыпаются постепенно, как раз из знаний во многом черпаясь. Только вот новички по-другому и не могут. Инстинкты мгновенны и не предполагают осмысления. Ошибся при защите, будет твоя смерть. Увлёкся в нападении, убьёшь товарища, кто в паре с тобой работает. Лишь ты у нас счастливое исключение из правил. Инстинкт нельзя притормозить, обдумать, остановить. Иначе это будет уже не совсем инстинкт. Он чистое действие без анализа. Никто в мире не может себе этого позволить – вести учебные бои с настоящим оружием, полностью отключив рассудок. Но тебе как раз наоборот, бессмысленно вести их как-либо иначе. Вот на этом мы и сосредоточимся. На поиске методов обучения под твои особые условия. Это крайне интересно.

– То есть вы считаете, я теперь смогу стать настоящим бойцом, раз вы про меня всё поняли? – спросил Рун.

– Полагаю, да. Шансы твои велики. Главное найти надёжный способ пробуждать в тебе инстинкты. Уверен, я это сумею.

– А насколько сильным бойцом я смогу стать?

– Видишь ли, всё в мире относительно, всё измеряется на фоне других, – поведал Неамид. – Ты хоть осознаёшь, кто я? Я тебе даю такое, чего тебе не даст никто. Даже у эльфов, даже в самых именитых монастырях, где воспитывают элитных бойцов, через тренировки сотнями и сотнями лет. Любые секретные техники, мне от тебя скрывать нечего и незачем. Освоишь ли ты их достаточно хорошо, чтобы применять безотчётно, лишь на инстинктах… это большой вопрос. И тем не менее. С кем ты в вашем мире можешь сойтись в бою, с какими противниками? Думаю, через год-другой обучения у тебя будут высоки шансы в схватке один на один даже с самыми лучшими вашими бойцами из аристократов. А уж всякое бандитское отребье, без знаний, без тренировочной подготовки, без философии, без внутренней дисциплины. Тут при определённой удаче и против трёх-пяти, а то и десяти выстоишь.

– Правда?! – поразился Рун.

– Я полагаю, надежда на это есть, – кивнул Неамид. – Ты, собственно, зачем учишься-то? Для каких целей? Чего хочешь добиться?

– Ну… защищать себя и своих близких, если кто нападёт.

– Разбойники?

– Вроде того. Просто чтобы уметь постоять за себя в случае чего.

– То есть главная цель – безопасность? Не воинская слава, не ратная карьера?

– Ага, – подтвердил Рун. – Ратником я не хочу становиться. Не для меня это. Дед не советовал.

– Ну, тогда всё не зря в любом случае, – обнадёжил его Неамид. – Безопасность твоя повысится. Намного. Когда она до этого была нулевой, любой прирост это много. А вообще, раз для тебя главное безопасность, я бы тебе мог предложить вот что. Представь ситуацию: допустим, через год нашего обучения ты сходишься в бою с тремя вашим настоящими бойцами. Обученными, опытными, умелыми. Сколько у тебя будет шансов против них? Немного. А теперь представь другую ситуацию: допустим, я схожусь в бою с… пусть, двадцатью вашими наилучшими бойцами. Сколько, ты думаешь, будет у них шансов? Немного. При очень сильном везении может быть кто-то и выживет.

– Против двух десятков? – недоверчиво посмотрел на него Рун.

– Поверь, парень, а дрался с вашим братом, с людьми, знаю, о чём говорю, – уверенно сказал Неамид. – Человек против эльфа-бойца моего уровня ничто. Так вот, к чему я это. Я тут с тобой теперь… всё равно в твоём распоряжении. Лишь в твоём. При тебе всегда. Раз уж так сложилось, и у тебя есть фея. Я бы мог в опасных ситуациях драться за тебя. Твоя фея по-моему достаточно могучая. Если она сможет во время угроз нападения менять наши сознания местами, чтобы я контролировал твоё тело… то о безопасности тебе заботиться навряд ли слишком придётся.

Рун призадумался.

– Вот это да! – молвил он не без ноток восторженного удивления в голосе. – И вы правда стали бы это делать для меня?

– Ну… я между прочим знатная особа, и титулован, – дружески поведал Неамид. – Но всё же я мёртв. И привык к тебе уже как-то. За столько времени. И в общем-то я тоже заинтересован, чтобы ты выживал. Пока ты жив, как бы и я живу, в твоих снах. Поэтому да. Даже с удовольствием делал бы это. К тому же, в настоящем бою приятно было бы снова побывать, пусть ваши бойцы и скучные противники.

– Это, конечно, большая честь и большое предложение, – с почтением и благодарностью произнёс Рун. – Только… я стараюсь не просить Лалу для меня колдовать. Это… неправильно, просить её. И потом, я не вспомню наверняка сей разговор. Я почти никогда ничего не помню из этих снов, простите. Я же знаю, что каждую ночь обучаюсь. А вспоминаю что-то урывками пару раз в неделю.

– Ну, насчёт помнить, это для меня уже… привычная ситуация, – рассмеялся Неамид. – Поначалу выводило из себя порой, но свыкся. Ты не виноват, никто не виноват. Это такое свойство снов. Они не откладываются в памяти. Мне не трудно будет и напомнить тебе данное предложение ещё раз десять в следующих снах. А насчёт неправильно заставлять колдовать… Что если нападут на неё? На фею твою? Подумай. Коли защитник буду я, нападающим сильно не повезёт, это я тебе гарантирую. Даже если их будет две дюжины. А она почти гарантированно останется невредима.

– Я очень крепко подумаю над вашим предложением. Если вспомню, – пообещал Рун. – И я не знаю, может ли такое Лала, менять сознание. Но я подумаю. Большая честь. Огромная. Спасибо.

– Да ерунда, – добродушно отмахнулся Неамид. – В общем, сегодня даю тебе отдых. Это что-то новое, правда? Наслаждайся. Можешь посмотреть тут всё, пробродить. Это настоящий монастырь боевых искусств. Я его таким помню, я в нём был.

– Здорово! Жаль, я забуду это. Но всё равно интересно, страх как, – восхитился Рун. – Спасибо, учитель.

Глава 3. День второй

– Рун, – услышал Рун сквозь отступающую дремоту исполненный радостью бытия, приязнью и нежностью девичий голосок.

– Что, Лала? – спросил он сонно.

– Я тебя очень-очень-очень люблю.

– Вот это да! – он тут же открыл глаза и разулыбался, видя перед собой сияющее бесконечным счастьем личико. – Всегда бы так утро начиналось.

– Оно всегда так и начинается, – сообщила Лала по-доброму, лучась теплом. – Я не всякий раз произношу это вслух. Но чувствую всё время.

– Ну ладно, коли так.

– А ты-то меня хоть любишь, Рун? – воззрилась она на него с полушутливой жалостливостью.

– Ты знаешь, – усмехнулся он.

– Откуда же мне знать, если ты мне не говоришь почти никогда? – посетовала Лала, изображая глубокую печаль.

– Я тебя тоже очень-очень-очень-очень люблю, лебёдушка моя белокрылая, моя ненаглядная Лала, – сказал он с невыразимой нежностью.

– Ну вот, и моё утро теперь замечательно началось, – ещё ярче засияла Лала. – Ну обними же меня покрепче, Рун! Почти отпустил ночью.

– Ой, прости, – он тут же прижал её к себе.

Она смотрела на него, пылая чувствами светлыми. Даря своё невинное девичье счастье. Он любовался на неё.

– Ох и глупенькая ты у меня, Лала, – улыбнулся он наконец ласково, не выдержав.

– Это почему же? – с очаровательным озорным недоумением поинтересовалась она.

– С такой-то красотой могла бы всем миром нашим владеть. А ограничилась одним мной.

– Зачем мне мир, заинька? Разве он может обнимать так трепетно? – она смотрела на него и смотрела, делясь приподнятым настроением.

– Тоже верно, – рассмеялся Рун. – Ну, чем займёмся сегодня, невеста милая? Дождь вроде бы прошёл, ясное небо за окнами.

– Сначала пообнимаемся. Потом встанем, покушаем, – с энтузиазмом принялась перечислять Лала. – Потом ты меня немножко погреешь в объятьях. Потом надо в храм обязательно сходить. Есть он здесь?

– Должен быть. Мы же не басурмане.

– Значит сходим. Давно пора поблагодарить богов. За всё, что произошло в последние полтора месяца.

– Да, надо, – кивнул Рун. – Мне тоже. Впервые буду благодарить от всей души. Одарили меня неслабо. Не ведаю, за что.

– За то, что ты хороший.

– Хороших много. Чего одного меня?

– У них и спросишь. А после храма походим по городку. Изучим его получше. Мне очень интересно. Будем гулять по нему и обниматься.

– Много?

– Гулять или обниматься?

– Обниматься конечно.

– Очень много, Рун.

– Годится.

Они замолчали, наслаждаясь моментом. Оба улыбались, глядя друг на друга. Восходящее солнце лучами проникало в окно, высвечивая на стене яркое красноватое пятно. Где-то вдалеке прокричал петух, слышалось жизнерадостное чириканье воробьёв, празднующих очередной тёплый день лета. Нет ничего прекраснее, чем встречать утро в объятьях того, кто мил сердцу. Всё вокруг кажется добрым, согревает душу, привнося в царящее на её холсте счастье новые цвета. В груди поёт, сладостно щемя. Заставляя чувствовать, как тебе повезло быть живым. И от этого хочется жить ещё сильнее.

– А что тут можно посмотреть, Рун, в городке этом, кроме храма? – полюбопытствовала Лала.

Её голосок был столь наполнен нежностью, что Рун аж выдохнул, пытаясь продышатся. Глазки Лалы заблестели капельками весёлой иронии.

– Не знаю, – отозвался он ласково. – Я тоже тут впервые. На ум приходят лишь дома господ. У богатеев хоромы порой причудливы. Ну и одежды их, и вещи. Во что дамы наряжены. Тебе, кажется, всё подобное нравится. По идее, базар самое интересное в любом городе. На базаре всегда есть на что подивиться. Но тебе туда нельзя, голубка моя. Там мясо, там рубят туши завсегда. Продают дичь, рыбин. Зрелище не для фей.

– И правда, – чуточку опечалилась Лала. – Как жаль.

– Повезло мне с невестой, – с юмором заметил Рун. – Девушкам нравится ходить на базар с кавалером, насколько я слышал. Чтобы покупал подарки. А моей девушке туда путь закрыт. Хоть сэкономлю.

– Вот ты какой! Скряжник! – буркнула она, изображая разочарованное осуждение.

– Вовсе и нет. Двадцать монет уже истратил, между прочим. Лучшую комнату снял, – похвалился Рун. – Один бы был, ни в жизнь бы не потратил монету даже на себя. В лесу бы спал и ел похлёбку. Грибную. Ты хоть понимаешь, сколько надо горбатиться за двадцать монет, сколько бабуля копила их? А я раз, и спустил всё махом. Вот так всегда с деньгами.

– Мне ничего не надо, Рун, – добродушно проговорила Лала исполненным любви и умиротворения голоском.

– Это пока ты на базар не попала, то да, – усмехнулся он. – А попади на него, тут же и захотела бы чего-нибудь.

– Может и так. Даже наверняка, – согласилась Лала лукаво.

– А тебе туда нельзя, – порадовался Рун.

– У-у-у, нехороший! – полушутливо огорчилась она. – Я теперь прямо хочу, вот, на базар. И что-нибудь купить обязательно.

– В принципе… один медяк у меня ещё остался. Если по краю базара пройтись… в надежде, что мясные ряды в глубине где-то. Можно рискнуть сходить. Что-нибудь да купим поди. А если что-то дорогое, надо к меняле сначала идти. Серебро менять. Только потом с кучей меди придётся таскаться. Несподручно чуток, Лала.

– А что на одну монетку можно купить?

– Да так-то немало. Сладостей. Или вкусностей. Или безделицу какую. Деткам игрушку берут обычно тоже за медяк.

– Мне бы хоть просто посмотреть Рун. На всё, на игрушечки даже. Не покупать. Подержать в ручках лишь. Только я не вынесу, как рубят туши, – вздохнула Лала. – Я всё же боюсь туда идти.

– А что если мне тебя водить? – озарился он внезапной мыслью. – Ты закроешь глаза и будешь лететь, держась за меня. Я стану тебя направлять. А где нет мяса, буду говорить открывать глаза.

– И правда! Ой, как замечательно! Вот здорово! – разулыбалась Лала ярче солнышка, снова став совершенно счастливой. – Спасибо, мой рыцарь.

Рун погладил ей ручку, очень довольный собой. Быть в чужеземье, но надежды не иметь на посещение столь интересных мест, как городские рынки, это грустно. А коли твоя девушка грустит, то это удручающе вдвойне. Тем более приятно устранить сию несправедливость для неё. В награду за свой подвиг получая её невинной радости сиянье.

– Мяу, – прозвучало вдруг с достоинством за окнами где-то совсем рядом.

– Ну что, встаём? – предложил Рун.

– Давай ещё немножечко полежим, львёнок, – мягко попросила Лала.

– Мяу-мяу, – снова раздалось снаружи исполненное величавости кошачье мяуканье.

– Чего это кошка орёт тут с утра? – озадачился Рун.

– Это не кошечка, а котик. И он не орёт, а как будто… вещает. Возвещает о чём-то, – поведала Лала.

– Мяу-мяу-мяу, – в третий раз продекламировал кот.

И тут неожиданно за окнами зазвучал торжественный стройный хор кошачьих голосов. Очень мастеровито, очень слаженно и гармонично они лились громкой музыкой, чудесной симфонией, заполняя собой всё пространство вокруг. Лала так и села в кровати, удивлённая, с округлившимися глазками. Рун тоже уселся, имея ошеломлённое выражение физиономии. Через мгновенье он вскочил на ноги, побежал к окну. Лала припорхнула следом.

– Там коты. Целая орава. И они поют, глядя на нас, – сообщил Рун растерянно.

– Да мои вы хорошие! – умилилась Лала. – Можно как-то открыть окошечко, любимый?

– Сейчас.

Он стал искать, как окно открывается. Дело оказалось непростым. К тому же трудно сосредоточится, когда что-то отвлекает. А не отвлечься было сложно. Под окном во множестве сидели коты. Впереди один большой чёрный кот, словно дирижёр, а за ним рядами, приняв одинаковые позы с хвостами, лежащими вокруг ног, котов эдак три дюжины, всех цветов и расцветок – серые, рыжие, чёрные, белые, пёстрые. Мордочки радостные и воодушевлённые. И то, что они исполняли, была именно симфония. Музыка с богатым звучанием, с усложнённым меняющимся ритмом, с сочетанием нескольких различающихся тем. Рун никогда не слышал симфоний. У него аж мурашки по телу шли. Это было завораживающе красиво. Народ, кто шёл мимо, встал как вкопанный, иные начали выбегать из дверей близлежащих домов. Выскочили и Уго с женой и несколькими детьми своими, включая Ваю, и ранние посетители харчевни. Все дивились изумлённо. Наконец окно поддалось. Лала тут же высунулась наружу, с сияющим личиком, приложила пальчик к губкам, призывая к тишине. Хор мгновенно смолк.

– Милые котики и кошечки! Спасибо за столь чарующий подарок! – обратилась Лала к хвостатым артистам, лучась доброй улыбкой. – Мне было очень приятно. Но я здесь как бы тайно нахожусь. Что я средь них сейчас, не знают люди. Меня вы им немножко выдаёте, когда мне под окошечком поёте.

Сидевший вперед кот изрёк с достоинством «мяу», коты дружно поклонились, имея довольные выражения мордочек, и стали неторопливо разбредаться. Лала вернулась из оконного проёма в комнату. Глазки её блестели. Рун поспешил затворить окно.

– Очуметь! – выдавил он из себя с трудом. – Что это было, Лала?

– Очень много магии во мне, заинька, в этом дело, – ответила она, так и продолжая сиять. – Ты меня сильно заобнимал, а растрачивать не разрешаешь. Магия словно просачивается из меня, и влияет на всё вокруг. На животных.

– Почему в лесу так не было?

– Не знаю, любимый. Магия немножко непредсказуема. Может, вырвалась из меня из-за грозы. Или потому что я испугалась в грозу. Или это случайность. Или я слишком счастлива. Как тут угадаешь.

– Это было чума как красиво! – молвил Рун слегка ошалело. – Пробирало аж до мурашек. Но, Лала, что мы теперь будем делать? Как это объяснить людям?

– Пусть сами объяснения ищут, – поделилась мыслью Лала мягко. – Вряд ли всем вокруг известно, что это прям наша комнатка и наше окошечко. Меня не видно люду, ты не высовывался. Удивляйся, как ты умеешь, искренне, мой славный. Что тут ещё можно сделать? Котики просто сидели перед харчевней. Не перед окошечком. Может вкусненькое учуяли. Вот так говори.

– Ну… может быть, – вздохнул он. – Что ещё остаётся.

Лала подошла вплотную и замерла в ожидании, глядя сверкающими глазками. А сама счастливая-счастливая. Аж светится. Стояла и смотрела. Рун снова вздохнул и прижал её к себе.

– Уже соскучилась? Только встали вроде, – буркнул он не без юмора.

– Просто счастлива, – сообщила она с теплотой.

– Ох, не нравится мне это, солнышко моё.

– Это ты виноват, – улыбнулась она. – Не разрешаешь мне колдовать, сколько хочется.

– Нет, это ты виновата, – усмехнулся он. – Прям жалко жертв немного для жениха. Колдуй без спросу, чего ты так боишься?

– Вдруг ты плохо целуешься. Вот этого боюсь, – иронично поведала Лала.

– А вдруг хорошо?

– Этого я тоже очень боюсь, любимый, – тихо произнесла Лала по-доброму без какой-либо тени шутки.

***

И снова Лала ни в какую не захотела оставаться одна. Заказывать еду они отправились вместе. Народу в харчевне было немало, и вёл оный себя весьма оживлённо. Люди что-то обсуждали, сидя за столиками группками, говорили с неподдельным воодушевлением, поглощая еду. Ни у кого в глазах не было того обычного тусклого отражения скучной размеренной повседневности маленького провинциального поселения. И у хозяина заведения не было. Выглядел бодрым и даже взбудораженным слегка. Уставился внимательно, едва Рун появился из деверей. Так и буравил взглядом, ожидая приближения. И люд вокруг попритих. На Руна стали показывать пальцами, перешёптываясь. Ситуация складывалась не очень приятно.

– На тебя смотрят, заинька, – озадаченно отметила Лала.

– Ага, кажется да, – кивнул Рун. – Выходит, все знают, что это наше окно было. Вот засада!

Он сделал над собой усилие, расслабляясь. Притворился, что совершенно не замечает чужого внимания. Придал лицу выражение бесхитростной восторженной ошеломлённости, словно у ребёнка, недавно узревшего чудо, и всё ещё погруженного в мечтательный энтузиазм от этого. Изображать подобные эмоции гораздо сложнее, чем просто честно врать. Сие нелегко. Благо, кошачий концерт оставил отзвуки сходных переживаний в душе. Нужно было всего лишь усилить их, вытащить из себя по максимуму, чтобы казаться тем, для кого встреча с волшебством внове. К тому же Руну очень хотелось вернуться в спокойное уединение от чужих, к которому он, будучи невидимкой-изгоем, столь привык за прошлые годы, и это желание добавило ему вдохновения.

– Дяденька Уго, вы видали?! Вы слыхали?! Кошки пели! А что это было?! – воскликнул он с такой простодушной искренностью, с таким глубоким чистосердечием, что Лала аж открыла ротик, а потом разулыбалась весело.

Слова не всегда имеют значение. Значение имеют интонации. Их слышат, через них воспринимая чувства человека, и так приходят к выводам о нём. Не умом, тоже чувствами, в первую очередь ими, и лишь потом, на основе них, уже умом. Интонации не слова, их труднее подделать, в них сложнее заложить ложь, им гораздо больше верят. Сейчас перед всеми предстал простоватый ничего не видевший в жизни деревенский паренёк, впервые столкнувшийся с чудом и оттого пребывающий в радостном возбуждённом смятении. Деревенщине и полагается быть таким. Интерес людей к Руну сразу заметно поуменьшился. В Уго так и вовсе полностью угас.