Нацистская оккупация и национальный вопрос

Одной из акций, осуществленных в рамках нового курса советской политики, стала реабилитация казачества, которое ранее рассматривалось как носитель идей «империалистического прошлого», а теперь было признано «советским не только по государственной принадлежности, но и по духу, по устремлениям, по преданности советской власти»[154]. 20 апреля 1936 г. ЦИК СССР принял постановление «О снятии с казачества ограничений по службе в РККА».

В СССР были исправлены некоторые перегибы национальной политики, связанные с избыточной «коренизацией». Хотя в Конституции СССР отсутствовало положение о государственном языке, такой статус был теперь де-факто закреплен за русским языком. Он получил статус «первого среди равных»[155] в стране и должен был «стать достоянием каждого советского гражданина»[156]. Русскому языку предписывалось отвести «подобающее место в системе народного образования»[157]. В марте 1938 г. было принято постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей»[158]. Повысилась официальная роль русского языка на местном уровне: так, в 1938 г. началось издание русскоязыных комсомольских газет в ряде союзных и автономных республик, русский язык был признан вторым государственным в Белорусской ССР[159]. Ввиду того что преподавание русского языка в национальных школах к началу 1940 г. не везде удалось вывести на должный уровень[160], 6 июля 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об обучении русскому языку призывников, подлежащих призыву в Красную Армию и не знающих русского языка»[161].

Укреплению статуса русского языка послужил перевод письменностей многих народов СССР на кириллицу, который начался в 1936 г. и завершился к 1941 г. Кириллизация была обозначена как «вопрос глубоко политический» и обосновывалась в том числе «укреплением братского союза с русским народом» и «распространением знания русского языка» среди «нерусских» народов[162]. На кириллический алфавит была переведена письменность почти всех народов РСФСР, а также титульных народов Азербайджанской, Узбекской, Таджикской, Туркменской, Киргизской, Казахской ССР и Молдавской АССР. Введенные ранее латинизированные алфавиты подверглись критике как «путаные, усложненные», «малопонятные широким массам трудящихся», «не соответствующие задачам социалистического строительства». Кириллизация алфавита провозглашалась как «величайшее событие»[163]. Действительно, введение кириллицы для национальных языков было обосновано практическими соображениями – кириллица имеет больше букв по сравнению с латиницей, исключалась путаница с написанием и чтением букв на русском и родном языке, облегчалось изучение русского языка. По завершении кириллизации алфавитов были выдвинуты предложения о полной унификации национальных кириллических алфавитов, чтобы как можно теснее сблизить их с русским алфавитом[164].

Советское руководство предприняло шаги по борьбе с пропагандой русофобии. Еще в декабре 1930 г. Секретариат ЦК ВКП(б) подверг критике поэта Д. Бедного за антирусские настроения, выраженные в его фельетонах «Слезай с печки», «Без пощады» и др. 14 ноября 1936 г. русофобские произведения поэта были заклеймены в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного» – указывалось, что она «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа». Пьеса была снята с репертуара как «чуждая советскому искусству»[165]. В июле 1938 г. в «Правде» была дана низкая оценка Малой Советской энциклопедии за то, что в ней «встречается стремление принизить великий русский народ»[166].

Борьба с русофобией проявилась и в рамках кампании массовых репрессий 1937–1938 гг.: в вину некоторым «изменникам Родины», «буржуазным националистам» и «троцкистам» вменялось то, что они «пытались противопоставить русский народ другим народам СССР и насаждали отрицательное отношение к русской культуре». В частности, в русофобии обвинялся Н.И. Бухарин за то, что называл русских «нацией Обломовых»[167], а также глава Российской ассоциации пролетарских писателей Л.Л. Авербах и его коллеги из Российской ассоциации пролетарских музыкантов, которые, как утверждала пропаганда, провозглашали русскую музыку «чуждой и непонятной для других народов Советского Союза», «объявляли Бородина и Глинку… великодержавными шовинистами»[168]. Особое внимание было уделено обвинению «буржуазно-националистических агентов фашизма» в противодействии изучению русского языка в национальных регионах[169]. Обязательность «штудирования немецкого языка» (основной иностранный язык, преподававшийся в школе в тот период) в ущерб русскому языку была признана преступной[170].

Взяв на вооружение национально ориентированную идеологию, Советское государство не обошло своим вниманием историческую науку. В 1934 г. история СССР была восстановлена в правах учебной и воспитательной дисциплины в школах и вузах. В 1936 г. в структуре Академии наук СССР был создан Институт истории. В постановлении ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г. «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)» была закреплена линия на дискредитацию «школы М.Н. Покровского», которую обвинили в «вульгаризаторстве» и «извращенном толковании исторических фактов»[171]. Были изданы статьи историков, направленные «против взглядов Покровского», которые, по мнению советской пропаганды, имели «положительное значение» для борьбы «с антимарксистскими теориями на историческом фронте»[172].

Ученые по заданию властей занялись переоценкой истории страны. В июле 1938 г. в журнале «Большевик» вышла статья академика Е.В. Тарле, в которой утверждалось, что «Россия оказывала от начала и до конца XIX в. колоссальное влияние на судьбы человечества», а русский народ «властно занял одно из центральных, первенствующих мест в мировой культуре»[173]. Ревизии подверглась доктрина «Россия – тюрьма народов»: известный полярник И.Д. Папанин писал в «Правде», что хотя «по справедливости называли царскую Россию тюрьмой народов», но «в этой тюрьме томился и русский народ»[174]. Ученые Института истории АН СССР в предвоенные годы работали над темами «История русского народа», «Образование русского национального государства», «Военное прошлое русского народа», «История русской культуры», «История развития русской общественной мысли», «История Москвы», подготовили к печати сборник материалов «Война 1812 г.»[175]. В то же время историкам и пропагандистам пришлось объяснять прежний «антипатриотизм» большевистской партии: так, ее «пораженческие» выступления в 1914–1917 гг. против «защиты буржуазного отечества в империалистической войне» были обыграны как «величайший образец интернационализма и вместе с тем – подлинной любви к родине»[176].

Власть поставила задачу разработать и издать учебники, содержащие новую концепцию истории. В октябре-ноябре 1937 г. в школы поступил «Краткий курс истории СССР» (под редакцией А.В. Шестакова), в котором красной нитью проходила тема патриотизма. И.В. Сталин принимал личное участие в редактировании этого учебника[177]. Было предписано осуществить его перевод на языки народов СССР (например, на чеченский и ингушский[178]). В том же году был издан дореволюционный «Курс русской истории» В.О. Ключевского[179]. Сам Шестаков, говоря об этой книге, призывал «не отказываться от буржуазного наследства в области исторической науки»[180]. В 1940 г. вышел учебник «История СССР» под редакцией А.М. Панкратовой[181].

В то же время обратной стороной усиления русского национального фактора стало недостаточное внимание к истории других народов. Как выяснилось во время обсуждения учебника по истории СССР для вузов, проведенного в январе 1940 г., истории народов Кавказа в XVIII в. было «посвящено каких-нибудь 1½ странички», а также было мало сказано про воздействие нашествия Батыя на страны Азии и Западной Европы[182]. В августе 1940 г. секретарь ЦК КП(б) Грузии К.Н. Чарквиани написал И.В. Сталину о том, что «в учебнике допущены совершенно нетерпимые искажения и игнорирование истории грузинского народа»[183]. Критика не была оставлена без ответа: в октябре 1940 г. ЦК ВКП(б) предложил Институту истории АН СССР переработать этот учебник[184].

Подъем национально ориентированной пропаганды также вызвал негативную реакцию со стороны тех коммунистов, которые жестко придерживались идеологии «пролетарского интернационализма». 7 марта 1938 г. Н.К. Крупская написала письмо И.В. Сталину, в котором выразила озабоченность тем, что «начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм»[185]. Некоторые критики оценивали произведения литературы и искусства, посвященные патриотической тематике, как олицетворение «квасного патриотизма» и пропаганду национализма. Однако такая позиция не получила поддержки у власти. В сентябре 1939 г. ЦК ВКП(б) принял постановление, осуждавшее «вредные тенденции огульного охаивания патриотических произведений»[186].

В то же время советское руководство стремилось удержать усиление русского национального фактора и «великодержавия» в заданных границах с целью сохранить диктат коммунистической идеологии и предотвратить возможный всплеск негативизма на «национальных окраинах». Для поддержания «идеологического баланса» была разработана и активно внедрялась доктрина «советского патриотизма», который определялся как «любовь и преданность своему отечеству… чувство ответственности за судьбы своей страны, желание и готовность защищать ее от угнетателей и интервентов»[187]. Этой доктрине придали «исторические корни»: М.И. Калинин на собрании партийного актива Москвы в октябре 1940 г. заявил, что «советский патриотизм является прямым наследником творческих дел предков, двигавших вперед развитие нашего народа»[188].

«Советский патриотизм» был тесно увязан с русским национальным фактором[189]. Характерной особенностью этой идеологии, сохранившейся на многие десятилетия, стало смешение русской и советской идентичностей[190] и последующее размывание русской идентичности среди «советской». В частности, культурные, научные и другие достижения русского народа были объявлены «общим достоянием» всех народов СССР[191], русская культура – «интернациональной – общечеловеческой культурой»[192].

Кроме того, было объявлено, что советский патриотизм «совершенно чужд и в корне враждебен всякому шовинизму, всякому чувству национальной исключительности»[193] – в первую очередь это касалось русского народа. Так, введение обязательного изучения русского языка не должно было перейти в «русификацию». Его целью было лишь создание условий для билингвизма (двуязычия) или, самое большее, формирования «двойной культуры»[194] у «нерусских» народов СССР. В сентябре 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) дало указание партийным и советским работникам в национальных республиках изучать язык титульной нации[195]. Отсутствие «русификационных» намерений проявилось в отказе властей от реализации предложений по обязательному введению полностью русифицированных фамилий и отчеств для коренных народов Азербайджана, Казахстана и Средней Азии[196].

Пропаганда активно прославляла «безнациональные» проявления «советского патриотизма»[197], в том числе в военной сфере[198]. «Воспитание трудящихся в духе советского социалистического патриотизма»[199] – в особенности молодого поколения[200] – стало важнейшей государственной задачей. Одно за другим создавались патриотически ориентированные литературные[201] и музыкальные[202] произведения. Поставленная перед советским кинематографом задача снимать «фильмы, воспитывающие советского патриота»[203], была реализована в художественных кинолентах «Петр Первый» В.М. Петрова, «Минин и Пожарский» и «Суворов» В.И. Пудовкина, «Александр Невский» С.М. Эйзенштейна, «Богдан Хмельницкий» И.А. Савченко. Высокую оценку получил известный пропагандистский фильм «Если завтра война» (1938) за то, что «он вызывает чувства советского патриотизма»[204].

Несмотря на реабилитацию многих героических страниц истории России, власти признали недопустимым «чрезмерное увлечение» прославлением «царского прошлого», так как это могло поколебать основы «советского патриотизма». Особенно это касалось присоединения к России «национальных окраин». Е.М. Ярославский в опубликованной им в 1939 г. в журнале «Историк-марксист» статье сетовал, что историки «договариваются до того, что считают наименьшим злом вообще всю колониальную политику, все колониальные завоевания русского царизма». Он утверждал, что так «можно прийти к оправданию всех и всяческих насилий царизма» и это «таит опасность развития квасного патриотизма, ничего общего не имеющего с советским патриотизмом». Е.М. Ярославский призвал «решительно бороться против того, чтобы в качестве героев прославлять людей, которые свой ум, таланты и энергию отдавали на угнетение народов, населяющих Россию» (в качестве примера был указан генерал М.Д. Скобелев)[205].

Чтобы сбалансировать реабилитацию героических страниц русского дореволюционного прошлого с «советским патриотизмом», историки не оставляли своим вниманием тему «российского колониализма». Институт истории АН СССР в 1939 г. разрабатывал такие темы, как «Колониальная политика царизма в Казахстане 1785–1828 гг.» и «Борьба горцев Дагестана и Чечни под руководством Шамиля», в 1941 г. – «Борьба горцев Северо-Западного Кавказа за независимость (1849–1856 гг.)»[206]. История народов СССР и борьба против самодержавия были отражены в литературе[207], кинематографе[208] и музыке[209].

В качестве составной части доктрины советского патриотизма в СССР культивировалась концепция братства и непоколебимой дружбы его народов[210]. Советский Союз был провозглашен «братской семьей»[211], «великим содружеством народов и наций», которые «достигли подлинного расцвета»[212]. Дружба народов СССР была признана «нерушимой»[213] и подавалась в качестве закономерного результата «правильной» национальной политики государства[214]. Констатировался «процесс развития и сближения языков, который происходит на базе тесного сотрудничества народов СССР»[215], а в перспективе предполагалось укрепление «братства народов» Советского Союза вплоть до «постепенного слияния наций»[216]. Очевидно, этот процесс должен был завершиться в будущем созданием «советской нации» (наподобие американцев США, австралийцев, новозеландцев и пр.).

Для подкрепления доктрины советского патриотизма была доработана политическая концепция «национального вопроса». В опубликованной в 1939 г. статье «Марксизм и национально-колониальный вопрос» И.В. Сталин дал определения нации, народности, национальной группы[217]. Советская пропаганда утверждала, что место межнациональных противоречий, неразрешимых при капитализме, при социализме «занимает национальная свобода и национальное равноправие, братская помощь одних народов другим народам»[218]. Вследствие сохранения неравенства наций в СССР (имелся в виду уровень развития национальной культуры и пр.) была поставлена задача по «ликвидации этого неравенства на основе нового, несравненно более высокого уровня, достигнутого передовыми частями нашего Союза»[219]. Эта концепция объясняла особую роль «русского фактора» в доктрине советской национальной политики необходимостью использовать потенции русского народа как «наиболее передового» для оказания помощи другим народам СССР[220].

«Выдвижению и воспитанию национальных кадров» в СССР продолжали придавать «огромное политическое и практическое значение»[221]. Была реабилитирована «национальная экзотика», прославлялась (а кое-где – и создавалась «с нуля») национальная культура народов СССР[222]. В 1939–1940 гг. в Москве были проведены «национальные декады», в том числе армянского, белорусского и бурят-монгольского искусства, азербайджанской литературы. В 1939 г. праздновалось 1000-летие армянского эпоса «Давид Сасунский», в 1940 г. – 500-летие калмыцкого эпоса «Джангар». Выдвижение национальных кадров и развитие национальной культуры служило целям «сближения» народов СССР, взаимного проникновения культур на базе «советской общности». Эту же задачу решало принятое 7 марта 1938 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановление «О национальных частях и формированиях РККА», которое предусматривало переформирование национальных частей, военных училищ, школ РККА в общесоюзные с экстерриториальным комплектованием, изменение дислокации соответствующих частей и соединений и призыв граждан всех регионов «на общих со всеми национальностями СССР основаниях»[223].

Для поддержания баланса в национальной политике в СССР осуществлялась борьба с обоими «экстремальными уклонами» в сфере национального фактора – «великодержавным шовинизмом» (со стороны русских) и «буржуазным национализмом» (в основном направленным против русских или «советской общности»). Так, комсомолу была поставлена задача «вышибить националистов»[224]. Достоверность многих обвинений в отношении сторонников обоих «уклонов» сомнительна, так как они были сделаны в рамках кампании массовых репрессий. Однако некоторые сигналы о проявлениях национализма и шовинизма, очевидно, были достоверными[225]. Советское руководство стремилось пресекать проявления национальной розни. Местные органы власти получали указания исправлять допущенные ущемления прав коренных этносов – например, в Киргизии[226] и Бурят-Монголии[227]. В целом массовых фактов национальной розни в СССР выявлено не было.

Таким образом, предвоенный период характеризовался общим повышением в СССР значимости национального фактора. Советское государство недвусмысленно заявило, что национальность – это одно из самых существенных отличительных свойств человека[228]. Еще в 1935 г. в аппарате ЦК ВКП(б) была введена новая форма учета кадров, в которой была впервые предусмотрена графа «национальность». Затем был введен учет национальности работников всех государственных учреждений. С 1937 г. НКВД СССР стал фиксировать сведения о национальности заключенных. 2 апреля 1938 г. вышла директива НКВД, установившая новый порядок указания национальности при выдаче или обмене паспортов: если раньше в паспорте записывалась та национальность, к которой причислял себя сам гражданин, то теперь следовало исходить исключительно из национальности родителей, предъявляя при этом их паспорта и другие документы. Этот подход сохранился на многие десятилетия[229].

Процесс повышения значимости «национального фактора» имел и негативные аспекты – в первую очередь формирование деления наций на «свои» и «чужие». В СССР произошло свертывание работы с национальными меньшинствами – особенно с теми, которые были признаны «некоренными». По решению Оргбюро ЦК ВКП(б) от 1 декабря 1937 г. был ликвидирован ряд национальных районов и сельсоветов[230]. На Украине были закрыты пионерские газеты на немецком и еврейском (идиш) языках, вместо них началось издание всеукраинской пионерской газеты на русском языке[231]. В марте 1938 г. были ликвидированы некоторые национальные (финские, латышские, немецкие[232], греческие и др.) педагогические училища[233]. Такие меры были направлены не только на сокращение чрезмерной этно-территориальной чересполосицы, но и на форсирование растворения «малых народов» в советской общности.

В отношении «некоренных» народов были осуществлены репрессивные меры, которые в первую очередь коснулись немцев. После прихода Гитлера к власти в 1933 г. руководство СССР стало все более склоняться к мысли, что советские немцы – это «пятая колонна», которая обязательно «проявит себя при начале военных действий»[234]. В период репрессий немцы были «вычищены» из оборонной промышленности, и вместе с ними – представители других национальностей, признанных «некоренными» (например, поляки, латыши, эстонцы)[235]. В июне – июле 1938 г. была произведена аналогичная чистка в Красной армии[236]. После прихода в мае 1939 г. В.М. Молотова на пост наркома иностранных дел было уволено до 90 % ответственных работников наркомата, многие из которых были представителями «некоренных» национальностей[237]. Были осуществлены депортации по национальному признаку: в 1936 г. из Украины в Казахстан было переселено 45 тыс. немцев и поляков, в 1937 г. с Дальнего Востока в Казахстан и Среднюю Азию – 172 тыс. корейцев, из приграничных районов Закавказья, Туркмении, Узбекистана и Таджикистана в Киргизию и Казахстан – 2 тыс. курдов. В 1939 г. депортации подверглись польские колонисты («осадники» и «лесники») из Западной Украины и Западной Белоруссии. В 1940 г. из Мурманской области были депортированы «граждане ино[странных] национальностей»[238].

В предвоенной советской политике и пропаганде был широко представлен «германский фактор». Известно, что приход НСДАП к власти в Германии в 1933 г. был резко негативно встречен в СССР. Антифашистская пропаганда в Советском Союзе была решительной и бескомпромиссной[239], а эпитеты для нацистов и их предшественников – германских империалистов – самыми жесткими[240]. Подчеркивались давняя история экспансионистских намерений Германии[241], «исконное противостояние» русского и других соседних народов, с одной стороны, и германцев – с другой[242]. Агрессивные намерения нацистской власти в отношении СССР были отражены в литературе[243]. Обвинение в «шпионаже в пользу Германии» было общим местом кампании массовых репрессий в 1930-х гг. В такой политике прослеживались аналогии с противодействием «пятой колонне» в странах Европы[244], где НСДАП вела среди местных немецких общин усиленную пропаганду[245]. Однако в СССР возможности для германских нацистов вести свою пропаганду и вербовать «пятую колонну» практически не было, и поэтому обвинения репрессированных советских граждан в сотрудничестве с нацистами в основном были надуманными.

Антифашистская пропаганда, осуществлявшаяся в Советском Союзе, тем не менее не переходила в антинемецкую. Наоборот, народ Германии был записан в союзники СССР как «жертва дикого фашистского изуверства»[246], «с нетерпением ждущая падения фашистского режима»[247]. Советская пропаганда выражала солидарность с еврейским населением Германии, регулярно помещая материалы о гонениях, погромах, зверских расправах в отношении евреев. В СССР проводились акции протеста против антисемитской политики нацистов[248].

До середины 1939 г. советская пропаганда вела последовательную воспитательную работу в духе ненависти к фашизму[249] (нацизму). Однако затем, в связи с неудачей установления союза с Великобританией и Францией, конфликтами с Японией и другими внешнеполитическими обстоятельствами, советское руководство берет курс на сближение с Германией. 23 августа 1939 г. был подписан советско-германский пакт о ненападении. Через восемь дней на внеочередной 4-й сессии Верховного Совета СССР В.М. Молотов торжественно объявил о «конце вражды между Германией и СССР»[250]. В Советском Союзе произошло резкое свертывание антифашистской и антигерманской пропаганды. Произведения искусства, в которых имелись соответствующие мотивы, были «отсеяны»[251], – в том числе из проката был изъят кинофильм «Александр Невский»[252]. Цензура пресекала антифашистские и антигерманские мотивы в публикациях[253]. Через Коминтерн было оказано давление на компартии западных стран – им была дана директива о сворачивании борьбы против германского фашизма[254].

Заключение пакта вызвало в СССР неоднозначную реакцию, внесло дезориентацию и в массовое сознание, и в деятельность пропагандистских структур. Официально провозглашенный советским руководством курс на сближение и даже «дружбу» с нацистской Германией не находил широкого отклика среди общественности, ведь такой курс разрушал формировавшийся годами враждебный стереотип германского фашизма[255]. Многие советские граждане восприняли заключение пакта негативно[256], отмечая его «временный характер», понимая его как «дипломатическую уловку» или обман со стороны нацистов. Однако заключение пакта привело к появлению и прогерманских настроений. Осенью 1940 г. было выявлено, что «некоторые красноармейцы войну между Германией и Англией считали справедливой со стороны Германии». Назначение в Германию советского посла В.Г. Деканозова (он сохранил за собой пост заместителя наркома иностранных дел СССР) рассматривалось как «новый этап дружбы… с Германией»[257]. Очевидно, такие настроения были результатом воздействия новых мотивов в советской пропаганде.

Однако в 1940 г. в отношениях двух стран вновь наступило охлаждение. По указанию властей СССР с августа 1940 г. деятельность Коминтерна приобрела замаскированную антигерманскую направленность[258]. После визита В.М. Молотова в Берлин в ноябре того же года произошло усиление антигерманских настроений советского руководства[259], тем более что в через месяц в руках советской военной разведки оказались основные положения плана «Барбаросса»[260]. В материалы советской пропаганды стали возвращаться антигерманские мотивы: в закрытых пропагандистских материалах они появились уже осенью 1940 г. В марте 1941 г. Cталинская премия была присуждена фильму «Александр Невский», а через месяц фильм был снова выпущен в кинопрокат. В марте – апреле 1941 г. в ТАСС была создана новая редакция пропаганды, которая начала подготовку к идеологической войне с геббельсовским Министерством пропаганды[261]. Передовица «Правды» от 1 мая 1941 г. гласила, что в СССР «выброшена на свалку истории мертвая идеология, делящая людей на «высшие» и «низшие» расы»[262] – в этой фразе содержался ясный намек на нацистскую идеологию. Кульминацией возврата к антигерманской политике в преддверии войны стала речь И.В. Сталина перед выпускниками военных академий РККА 5 мая 1941 г. – помимо констатации захватнических устремлений Германии в Европе Сталин прямо указывал на нее как на страну, начавшую новую мировую войну. Люди, слышавшие эту речь, сделали однозначный вывод о неизбежности войны с Германией[263], что и сбылось 22 июня 1941 г.