Нацистская оккупация и национальный вопрос

В отношении народов Кавказа нацистская политика формировалась, с одной стороны, проще, так как эта территория была удалена от Германии и не входила в ближайшие планы колонизации, и, с другой стороны, сложнее. Нацисты считали, что кавказцам не свойственно чувство «совместной (национальной) принадлежности» и поэтому даже Шамиль «не смог объединить всех мусульман под своим знаменем». Нацистские идеологи отмечали, что, хотя у кавказцев и «присутствует… ненависть к русским», их политические настроения являются «несистематическими», что препятствует «созданию необходимых… условий для консолидации»[77]. А. Розенберг с недоверием и презрением относился к кавказцам, полагая, что «если это смешение народов предоставить самим себе, то все они перережут друг другу горло». Поэтому он предлагал не создавать единое «кавказское национальное государство», а найти «решение в духе федерации», применив тот же прием, как и на Украине, – чтобы кавказцы сами «просили Германию обеспечить их культурное и национальное существование»[78]. Нацистская политика заигрывания с народами советской Центральной Азии, которая не рассматривалась в качестве «жизненного пространства» и не подлежала колонизации, была связана с возбуждением антирусских и антисоветских настроений среди этих народов – и для облегчения победы над СССР, и для реализации внешнеполитических интересов нацистской Германии в Афганистане, Иране и китайском Синьцзяне[79].

Политика нацистов в отношении еврейского и цыганского народов, как известно, была направлена на их уничтожение. Никакой «перспективной» национальной политики в отношении евреев и цыган на территории, контролируемой Третьим рейхом, не было предусмотрено, так как антисемитизм являлся концептуальной основой нацистской идеологии[80], а цыгане рассматривались как один из самых «расово неполноценных народов»[81].

Важным вопросом для германского руководства были планы в отношении немецкого населения СССР. Нацисты провозгласили, что все немцы, независимо от их гражданства, местожительства и желания, связаны «нерасторжимыми узами» с рейхом, который по этой причине якобы имел право вмешательства во внутренние дела любого государства для оказания покровительства немецким меньшинствам[82]. Зарубежные немцы («фольксдойче»), прошедшие процесс натурализации, получали «фолькслист» – документ, игравший одновременно роль паспорта и удостоверения о «чистоте происхождения». Согласно приказу Г. Гиммлера от 12 сентября 1940 г., польские немцы были разделены на четыре группы согласно их участию в борьбе за «народность» (то есть в нацистской деятельности) и сохранность немецкого самосознания. Принадлежность к той или иной группе давала больше или меньше прав на получение гражданства рейха, разного рода привилегии и пр.[83] Эта политика после начала войны была перенесена на немцев – граждан Советского Союза.

С национальной политикой нацистской Германии была связана ее политика в отношении религии. Среди нацистов бытовали два основных подхода к «религиозному вопросу». Первый, более радикальный, был связан с созданием и внедрением новой религии вместо христианства[84], которое рассматривалось нацистами как «расово чуждая» идеология, «религия слабых»[85]. Строительство новой религии было основано на возрождении древнегерманского язычества и оккультизме[86]. В догматах новой «германской религии» провозглашалось, что «Адольф Гитлер – новый мессия, посланный на землю, чтобы спасти мир от евреев»[87]. Во многих городах и селах Германии нацисты удаляли кресты и распятия из церквей, школ и других общественных заведений, заменяя их на скульптурные изображения «народных героев»[88]. Другое направление религиозной мысли нацистов – «позитивное христианство» – основывалось на убеждении, что национал-социализм совместим с христианским учением или даже исходит из него. В глазах приверженцев этого направления еврейская нация была врагом – как Германии и арийцев, так и христианства[89]. Это направление, которое было структурно оформлено в виде организации «Немецкие христиане», следует рассматривать как временный компромисс между нацистской идеологией и традиционным христианством.

Отношения между нацистскими властями и христианскими конфессиями были сложными. Конкордат, заключенный с Ватиканом в 1933 г., на некоторое время ослабил преследование католической конфессии в Германии, однако соблюдался лишь в ограниченной степени, и в 1937 г. папа Пий XI осудил германское правительство за нарушение условий договора и преследование католиков. Германские протестантские церкви испытывали жесточайший нажим, целью которого было установление над ними полного государственного контроля[90]. В то же время Гитлер прямо не запрещал деятельность церквей в Германии, так как в стране со столь долгими христианскими традициями сделать это было бы трудно. Кроме того, он всегда подчеркивал отличие своего движения от «безбожного большевизма» и свой поход против Советской России объявил «походом против безбожников». Хотя М. Борман в июне 1941 г. издал указ, фактически предписавший всем гауляйтерам порвать всякие отношения с Церковью, окончательное решение «церковной проблемы» было отложено на послевоенный период[91].

В довоенный период германские власти, реализуя свои внешнеполитические интересы, пытались создать себе имидж «друзей» православия. С этой целью они оказывали поддержку Русской православной церкви за границей (РПЦЗ). В 1938 г. была завершена постройка нового православного кафедрального собора в Берлине (Свято-Воскресенский собор), что благоприятно повлияло на отношения Германии с русской диаспорой, а также с Болгарией, Румынией и Югославией. После разгрома Польши оккупанты возвратили православному населению бывших польских территорий отобранное польскими властями церковное имущество[92]. Такая политика имела своей целью заигрывание с восточнославянскими народами и являлась апробацией религиозной политики на планировавшейся к оккупации территории СССР.

К практическому воплощению своих планов в отношении народов СССР нацистское руководство планомерно двигалось все годы после прихода к власти в 1933 г. В Германии была развернута массированная антисоветская пропаганда[93]. Однако в начале 1939 г. руководство Германии в связи с необходимостью обеспечить невмешательство Советского Союза во время захватнических действий рейха в Европе снизило накал пропаганды, направленной против СССР. После подписания пакта о ненападении в августе 1939 г. и Договора о дружбе и границе в сентябре 1939 г. произошло еще более серьезное ослабление антисоветской пропаганды, в том числе были закрыты некоторые периодические издания и изъяты из проката некоторые фильмы[94]. Й. Геббельс приостановил в Министерстве пропаганды деятельность «антикоминтерновского аппарата»[95]. Хотя официального запрета на издание антисоветской литературы не существовало, тем не менее Министерство пропаганды поручило некоторым издателям воздерживаться от этого[96].

Кроме того, были изданы публикации, в которых дореволюционная история России излагалась без откровенно славянофобских или антисемитских тенденций. Эмоционально напоминалось об исторических и культурных связях России и Германии, в том числе со ссылкой на изречение Ф. Ницше: «Нам, безусловно, следует сойтись с Россией»[97]. Генерал-майор в отставке Б. Швертфегер писал в изданной в 1939 г. книге «Германия и Россия в трансформации европейского альянса», что эти страны «вместе устранят опасное положение в Европе и каждая в своем пространстве будет содействовать благу… людей и, тем самым, европейскому миру»[98]. Однако заключение советско-германского пакта и проявившиеся тенденции к «дружбе» с Советским Союзом были негативно встречены некоторыми ортодоксальными нацистами. В частности, А. Розенберг считал, что пакт «трудно совместить с двадцатилетней борьбой нацистской партии против большевизма»[99]. Й. Геббельс, который испытывал трудности с объяснением германскому народу необходимости заключения пакта[100], 16 июня 1941 г. – в преддверии нападения на СССР – сделал запись в дневнике: «Сотрудничеством с Россией… мы замарали наш кодекс чести. Теперь мы очистимся от этого»[101].

Тем не менее, как известно, заключение пакта было лишь политической уловкой Гитлера. Вопрос о войне с Советским Союзом для нацистов был экзистенциальным и никогда не снимался с повестки дня. В середине 1940 г., решив задачи по захвату Центральной, Северной и Юго-Восточной Европы, германское руководство приступило к разработке плана нападения на СССР, получившего известность под названием «Операция «Барбаросса». Цель нападения на Советский Союз была сформулирована в Инструкции по развертыванию и боевым действиям по плану «Барбаросса от 2 мая 1941 г.: «Война против России – один из важнейших этапов борьбы за существование немецкого народа. Это древняя битва германцев против славянства, защита европейской культуры от московитско-азиатского нашествия, оборона против еврейского большевизма»[102]. 8 мая 1941 г. А. Розенберг разъяснил своим подчиненным, что целью войны против СССР является «избавление на грядущие столетия Германской империи от великорусского… давления»[103].

Судьба народов и территории СССР была окончательно решена нацистским руководством к моменту нападения на Советский Союз. Гитлер планировал против СССР особую войну, коренным образом отличавшуюся от тех военных действий, которые Германия вела на территории Западной Европы, – войну на уничтожение[104]. В решении вопросов судьбы народов Советского Союза самое непосредственное участие принимали рейхсфюрер СС Г. Гиммлер и министр пропаганды Й. Геббельс[105]. Однако основную практическую работу в этой сфере проделал А. Розенберг, который 20 апреля 1941 г. был назначен уполномоченным по «централизованному решению вопросов восточноевропейского пространства» и разработал проект создания на оккупированной территории СССР административно-территориальных единиц в ранге «рейхскомиссариатов», указав при этом, что оккупация должна проводиться по-разному в разных регионах[106].

В уже упоминавшейся речи 20 июня 1941 г. А. Розенберг представил свои планы нацистскому руководству. Он предлагал вычленить из СССР «Россию» в пределах «пространства между Петербургом, Москвой и Уралом». Белоруссия должна была стать «резервацией» для переселения «антиобщественных элементов» из Прибалтики, Генерал-губернаторства[107] и отобранной Германией у Польши в 1939 г. области Вартеланд. Другие три территориальных образования – «Украина», «Прибалтика» и «Кавказ» – предполагались в качестве новой «лимитрофной зоны», служащей для изоляции России с запада. «Украина» должна была простираться на восток до Тамбова и Саратова. О западных границах и форме потенциального «украинского государства», которое в будущем могло возникнуть под протекторатом Германии, пока не говорилось. Границы «прибалтийских территорий» должны были пройти от Ленинграда к Новгороду, затем западнее Москвы до границ «Украины». В каждом из этих регионов предполагалась реализация особой политики[108]. На Кавказе А. Розенберг выдвинул план создания «федеративного государства с германским полномочным представительством»[109]. В качестве его северной границы он определил линию от Ростова-на-Дону к Волге[110]. На территории Кавказа и республик Центральной Азии нацисты предполагали провести «эксперимент» с предоставлением населению определенных прав взамен на обеспечение охраны территории рейха от внешних посягательств[111]. В целом возлагались серьезные надежды на поддержку со стороны народов Кавказа и казаков[112].

Нацисты планировали осуществлять свою политику на оккупированной территории СССР на основе известного метода «Разделяй и властвуй», используя «возможное наличие противоречий между украинцами и великороссами», «напряженные отношения» между прибалтийскими народами и русскими, «противоречия между туземцами (грузины, армяне, татары и т. д.) и русскими» на Кавказе (отмечалось, что «следует считаться с тем, что грузины и татары[113], в противоположность армянам, дружественно настроены к немцам»). Для повышения эффективности управления планировалось выдвижение местных кадров, лояльных к Германии, – в частности, нацисты считали, что в Прибалтике этот вопрос мог быть решен достаточно легко, то есть там можно было «опереться на местных немцев, а также на литовцев, латышей и эстонцев»[114]. Сотрудничества с русским народом предписывалось избегать, в том числе русские не «могли быть использованы в качестве консультантов [германских] административных органов» на оккупированной территории СССР[115].

Несмотря на положительное отношение к проектам А. Розенберга по устройству оккупированной территории СССР, Гитлер рассматривал их только в качестве временных мер, необходимых для обеспечения военной победы Германии. Нацистские руководители были уверены, что рейх не нуждается в поддержке национальных устремлений народов СССР и способен самостоятельно создать мощную колониальную империю[116]. В итоге вся европейская территория Советского Союза так или иначе подлежала «германизации», а коренное население не имело перспектив к сохранению не только государственности, но и национального бытия. Г. Гиммлер планировал, что 75 % славянского населения СССР после оккупации будет «депортировано» в Сибирь. Вполне возможно, что на деле это означало его уничтожение (геноцид еврейского народа также часто именовался нацистами «депортацией»)[117].

Перед самым нападением на Советский Союз нацистское руководство дало армии и гражданскому персоналу рейха последние указания о национальной политике на территории СССР. С целью не антагонизировать его население нацисты считали необходимым тщательно скрывать свои планы. Декларация Гитлера от 22 июня 1941 г., в которой он обозначил причины и цели войны, начатой против Советского Союза, ни слова не говорила о запланированном Германией геноциде и уничтожении государственности народов СССР. Целью войны Гитлер лицемерно и лживо провозгласил наказание «иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев и московского большевистского центра»[118]. Й. Геббельс записал в своем дневнике 16 июня 1941 г. (очевидно, это были его указания, данные сотрудникам Министерства пропаганды): «Большевизм должен быть низвергнут… Отрава большевизма должна быть искоренена в Европе… В России царизм восстановлен не будет, а в противовес еврейскому большевизму будет построен истинный социализм»[119]. Однако он не указал, что плодами этого «социализма» будут пользоваться отнюдь не народы России.

В то же время в выступлениях нацистских лидеров звучали слова и об истинных планах рейха в отношении СССР. А. Розенберг в речи 20 июня 1941 г. прямо сказал, что «борьба с большевизмом» – это лишь пропагандистское прикрытие: «Мы ведем «крестовый поход» против большевизма не для того, чтобы освободить «бедных русских»… от этого большевизма, а для того, чтобы проводить германскую мировую политику и обезопасить Германскую империю». Розенберг подчеркнул, что с русской государственностью должно было быть покончено, а «остаткам» русской этнической территории суждено превратиться в колонию без права на «появление… какого-либо… национального вождя». Расчленение завоеванных территорий Розенберг оправдывал тем, что Россия «никогда не была национальным государством, она всегда оставалась государством национальностей», и поэтому он ставил задачу «органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и направить их против Москвы, освободив тем самым Германскую империю на будущие века от восточной угрозы»[120]. Й. Геббельс беззастенчиво указывал на экономические (фактически грабительские) цели войны против СССР: «Сырьевые ресурсы этой богатой страны теперь мы сможем использовать… Итак, вперед. Богатые поля Украины манят»[121]. Таким образом, заявления, – в частности, сделанные после войны И. фон Риббентропом, – о том, что целью нападения на Советский Союз являлось «предотвращение будущего нападения» СССР на Германию[122], не соответствовали истине.

Преступные намерения нацистского руководства в отношении народов СССР подтверждают указания, данные руководством рейха германской армии: «Инструкция по развертыванию и боевым действиям по плану «Барбаросса» от 2 мая 1941 г. предписывала «беспощадное тотальное истребление противника» и «в особенности никакой пощады по отношению к представителям русско-большевистской системы»[123]. 13 мая 1941 г. были изданы Указ о применении военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мерах войск и Директива об обращении с политическими комиссарами, на основании которых военнослужащие вермахта фактически освобождались от ответственности за убийства гражданского населения на оккупированной территории Советского Союза – они получили право расстреливать партизан, всевозможных «несогласных» и «подстрекателей» без суда и следствия, а также брать и убивать заложников[124].

Санкционированию жестокости в отношении граждан СССР способствовала уверенность нацистского руководства в быстрой победе. Й. Геббельс считал, что «большевизм рухнет, как карточный домик», а вермахту «предстоит триумфальное шествие, не имеющее себе равных». Он был уверен, что уже в первые дни войны будут устранены любые сомнения германского народа в необходимости войны с Советским Союзом и возможные симпатии к СССР: «Нашим солдатам представится возможность лично познакомиться с отечеством рабочих и крестьян. Все они вернутся ярыми противниками большевизма»[125].

Таким образом, основу нацистских планов с самого начала существования НСДАП составляли уничтожение Советского (Российского) государства, колонизация завоеванных территорий, порабощение, уничтожение и депортация народов СССР. Война против Советского Союза имела для нацистов экзистенциальное значение как воплощение их планов по завоеванию «жизненного пространства» и в конечном итоге мирового господства. Заявления германского руководства о «борьбе с еврейским большевизмом», наказании большевиков за уничтожение «германской правящей верхушки» Российской империи и т. п. были лишь побочными аспектами главной цели нацистов, а заявление об «освобождении порабощенных народов» – полностью лицемерным.

Сложно сделать однозначный вывод о том, какой фактор – национальный или экономический – превалировал в целях Германии по захвату и колонизации территории СССР. Безусловно, нацисты стремились к захвату экономического потенциала Советского Союза. Однако при этом они планировали истощение одной из главных составляющих экономики завоеванной территории – ее трудового потенциала посредством уничтожения и депортации значительной части населения по «расовым признакам». Такие цели не были характерны для традиционных войн в Европе, когда завоеванное население обычно оставлялось на месте в качестве новых граждан или подданных страны-завоевательницы, которые должны были вносить свой трудовой вклад в развитие новой родины. Таким образом, экономические цели сочетались с «расовыми» – оттеснением с границ Германии и уничтожением представителей неугодных народов.

Можно говорить об абсурдности нацистских планов по захвату силами небольшой Германии такой могущественной страны, как СССР, который к тому же являлся наследником Российской империи. Однако они не казались таковыми нацистам, которые были уверены, что своему могуществу Россия была обязана властвовавшему в ней до 1917 г. «германскому элементу» и что после вытеснения этого «элемента» она лишилась своей силы. Нацистские власти считали, что под руководством «расово неполноценных» большевиков Россия противостоять Германии не сможет.

§ 2. «Национал-большевизм»: Усиление национального фактора во внутренней политике СССР

После Октябрьской революции национальная политика в Советской России была сведена к определенным образом понимаемому интернационализму. Созданные на обломках Российской империи советские республики рассматривались как стартовая площадка для «мировой революции». Образование СССР в 1922 г. декларировалось как «решительный шаг по пути к объединению трудящихся всех стран в мировую Социалистическую Советскую Республику»[126].

В Советском государстве представители всех наций и рас получили равные права[127], что, несомненно, было прогрессивным шагом. Внутренняя структура СССР была построена по национально-территориальному признаку. С одной стороны, это дало возможность для развития национального бытия всех этносов. Однако, с другой стороны, такое устройство государства создало проблемы: из-за этнической чересполосицы во многих случаях было невозможно адекватным образом разграничить этнические территории разных народов.

Несмотря на задекларированное равенство всех наций, русские – самый многочисленный этнос в СССР – не получили своего национально-территориального образования. Для новой власти русские были прежде всего государствообразующим народом Российской империи, которую В.И. Ленин в статье «К вопросу о национальной политике»[128] охарактеризовал как «тюрьму народов»[129]. Под влиянием историка М.Н. Покровского и его соратников история дореволюционной России подверглась поруганию[130], как патриотизм и национальные чувства в целом. В школах и вузах фактически было ликвидировано историческое образование. Снижению «русского влияния» в СССР служила кампания по «коренизации», которая заключалась в выдвижении национальных (нерусских) кадров, дискриминации «русских кадров» и минимизации использования русского языка[131]. При государственной поддержке развивалось изучение эсперанто как «языка международного общения»[132]. В рамках кампании по созданию нового латинизированного алфавита для большинства народов СССР рассматривались планы по латинизации русской письменности[133], что, безусловно, еще больше обрубило бы связь русского народа с дореволюционной Россией.

Однако неуспех коммунистических революций в других странах мира (просоветские режимы удалось установить только в Монголии и Туве, которые на мировой арене играли малую роль) привел руководство СССР к более трезвой оценке перспектив развития социалистической системы. В 1924–1925 гг. руководство страны сформулировало политику построения социализма «в одной отдельно взятой стране»[134]. Таким образом, политические интересы новой власти, установившейся в России, сузились до ее государственных границ. «Национализацию» советской политики, произошедшую в середине 1920-х гг., правовед и политический деятель Н.В Устрялов, живший в те годы в эмиграции, назвал «национал-большевизмом»[135]. Тем не менее во второй половине 1920-х гг. были только заложены предпосылки к формированию новой национальной политики, а реальные перемены обозначились лишь во второй трети 1930-х гг. Таким изменениям способствовали как внутренние реалии страны, так и приход в 1933 г. нацистов к власти в Германии, которая издавна рассматривалась большевиками как одна из главных надежд на продвижение «мировой революции». Массовая поддержка ультранационалистической партии в этой стране оказалась для советских руководителей неприятной неожиданностью, окончательно разрушившей «революционные иллюзии»[136].

В декабре 1933 г. СССР подал заявку на вступление в Лигу Наций (был принят в сентябре 1934 г.), что знаменовало согласие Советского государства следовать нормам международной политики, отказавшись от экспорта «мировой революции». Решения XVII съезда ВКП(б), состоявшегося в январе – феврале 1934 г., окончательно обозначили «мировую революцию» лишь в качестве одного из вспомогательных инструментов внешней политики СССР по обеспечению собственных интересов. Руководство страны взяло курс на осторожное возвращение к патриотическим ценностям. Понятие «Родина» (часто с приставкой «советская») теперь получило большое значение в государственном лексиконе[137].

В условиях перехода к политике развития государства в традиционном понимании этого слова, а не в качестве стартовой площадки для «мировой революции», власть решила вернуть русскому народу государствообразующий статус. В мае 1933 г. И.В. Сталин заявил: «Русские первыми подняли знамя Советов вопреки всему остальному миру. Русский народ – самый талантливый в мире народ»[138]. Хотя Конституция СССР 1936 г., на основе которой строилась советская государственная политика, не предусматривала первенства какой-либо нации[139], к 1938 г. руководящая роль русского народа в Советском государстве как «великого»[140], «старшего среди равных»[141], определилась окончательно. Русскому народу был возвращен статус «великой и передовой нации», присвоены самые лучшие эпитеты – «бессмертный… народ»[142], «самый храбрый солдат в мире»[143], подчеркивались «сила духа русского народа, его мужество и упорство»[144]. Советская пропаганда показывала выдающиеся успехи русского народа в науке, литературе, живописи, архитектуре, музыке[145]. Русская культура было объявлена «единственной пролетарской социалистической культурой»[146]. Признание «первенства» и «величия» русского народа зазвучало из уст официальных представителей национальных регионов СССР[147].

В систему государственной идеологии СССР были введены героические страницы истории России и русского народа. Положительно была оценена деятельность таких исторических деятелей, как А. Невский, К. Минин, Д. Пожарский, Петр I, а также роль некоторых исторических событий – в частности, Отечественной войны 1812 г. [148] Советский военно-морской флот был назван преемником «славных дел и боевых традиций русского флота»[149]. В Красной армии в рамках политической подготовки красноармейцев и командиров проводились лекции на тему «Борьба русского народа за свою независимость»[150]. В мае 1938 г. широко отмечалось 750-летие «Слова о полку Игореве». В августе того же года в Эрмитаже была организована выставка «Военное прошлое русского народа в памятниках искуcства и предметах вооружения»[151]. 2 апреля 1939 г. в Большом театре состоялась советская премьера оперы «Иван Сусанин» – в советской прессе еще на стадии репетиций писали, что в этом произведении М.И. Глинка «сумел… показать глубину и силу чувств и мыслей народа, его мужественный и простой в своем величии героизм»[152]. Финальный эпизод оперы был описан как «чудесное, незабываемое мгновение», когда «народ приветствует свое героическое прошлое»[153].