Чаровница

– Добрый день, – неловко, зато вежливо произнесла Ларэ.

– Дел у нас невпроворот, – сказала она девушке, снимая ошейник фартука через голову. А затем через плечо на кухню бросила, – Айран! Я ухожу. Теперь сами и чтоб все было приготовлено вовремя! А ты, дорогая, иди- ка за мной.

К этому времени слуга, приведший ее, успел тихо покинуть их; Ларэ и не заметила его ухода, словно бы он испарился. Канара повела ее обратно через белый коридор, по пути рассказывая о назначении комнат и заведенных у них порядках.

– Если господин отошел ко сну, то и все остальные тоже должны, – повторила она за женщиной.

– Именно, – та подняла указательный палец вверх. – Так как хозяин распорядился, что есть ты будешь за его столом, то намотай себе на ус – никогда не опаздывать.

– Поняла, – Ларэ улыбнулась и кивнула до кучи, хотя домоправительница и не могла ее видеть, потому что шла впереди. Зато слышала ее приветливый, ретивый тон.

А когда Канара принялась водить ее по дому, заглядывая чуть ли не в каждую комнату, девушке только и оставалось, что с тяжелым вздохом пытаться запомнить все лабиринты здешних коридоров. Комнаты слуг и господские спальные комнаты находились в разных частях дома, на вторых и третьих этажах, и даже лестницы к ним вели разные. В сами комнаты, они, разумеется, не вошли, однако на всякий случай Канара убедилась, что девушка запомнила, где находится комната домоправительницы и самого хозяина. Потом Ларэ были показаны рабочие кабинеты, куда просто так, в обычное время заходить ей воспрещалось, ибо, мало ли, хозяин или его дочь вздумают дела решать в них, а тут чаровница их беспокоит.

– Не слоняться по дому, – вывела Ларэ из этих объяснений женщины еще одно правило для себя.

– Это верно, – протянула та ей в ответ. – Кстати, твою комнату я покажу тебе в последнюю очередь. Она находится не в служебной и не в господской части. Дом, конечно, большой, но комнаты там для тебя не хватило. Вот и переделали под тебя одну из закрытых гостиных комнат. Но то потом. Сперва я отведу тебя к хозяину.

– Эразию Бульбе? – в горле у девушки екнуло. Так скоро?

– Ты не волнуйся, – махнула женщина рукой, – он человек по натуре добрый. К особенным плохо никогда не относился. Здоровьем только сызмальства не хвастал. А в старости оно и понятно. Вот, лекарь ему наш случаем обмолвился о шансах, что дар твой ему поможет. Не отдельно от его лекарств, конечно. Якобы можешь ты прогнать чернь его болезни, и тогда уж с корнем ее справится сам лекарь, – тут она хмыкнула. – Правда, говорят, лекарь этот после слов своих тут же язык себе и прикусил, а потом давай самому отговаривать хозяина от уже понравившейся тому идеи. Пытался убедить его, что сболтнул лишнего. А наш хозяин каков – вздумалось ему сделать что- то, так идет до конца.

– И сейчас мы к нему идем? – уточнила Ларэ. Ее тело вот- вот собиралось начать испускать пот от волнения.

– К нему, – подтвердила домоправительница. – Уже почти дошли. Он тебя в библиотеке ждет.

Нервно поправив кожаную сумку, переброшенную через плечо, Ларэ со всей силы вонзилась пальцами в ее лямку. Значит, у домоправительницы этот человек был на хорошем счету. Звучала она открыто и честно. Такие люди, как эта женщина обычно не умеют лгать – слишком просты. Поэтому Ларэ ей верила. Но все равно боялась. Вдруг, она не понравится господину и вышвырнут ее отсюда, как дворняжку? Долой мечты о сытой жизни.

Вот они подошли к массивной деревянной двери с изогнутыми, словно лозы, позолоченными ручками. Вот Канара взялась за обе и опустила их вниз. Вот раскрылись двери, раскрывая Ларэ всем ветрам жизни и оставляя беззащитной, открытой взглядам на пороге большой комнаты, заставленной полками книг по левую сторону, а по правую, освещенную дневным светом из анфилады окон. В центре широкого прохода, устланного ковровой дорожкой, стояли два красных кресла и круглый столик на высокой ножке между их мягкими подлокотниками. А в креслах…

Ларэ вздохнула и ступила внутрь комнаты, подгоняемая выразительными взглядами Канары и ее кивками. Женщина явно не собиралась заходить в библиотеку вместе с ней. Более того, стоило Ларэ пройти некоторое расстояние, как та закрыла двери комнаты, оставшись с наружной их стороны.

Еще немного и ноги у девушки бы подкосились, и изучающий взгляд черных глаз, словно пытающийся прочесть ее душу, совсем не помогал вернуть ее пульс в нормальное состояние. Но не владелец этого взгляда имел статусное превосходство в этой комнате, и все же почему- то именно о его фигуру, облаченную в необычные, почти чудаковатые одежды, зацепилось внимание девушки. Рослый мужчина тридцати лет, стоя, низко склонился над запястьем старого человека в кресле, протяжно вздыхающем от усталости. По положению его пальцев, Ларэ поняла, что тот мерил хозяину дома пульс, и она как раз прервала их на этом занятии своим приходом. Это заставило ее почувствовать себя еще более неуютно. Да и взгляд свой мужчина не спешил отводить от нее, как поднял его к ней, будто забыв о своем деле, так и не удосужился вернуть назад. Наоборот, медленно разогнулся, потирая руки, выпрямился в полный рост, ни на мгновенья не переставая смотреть на Ларэ, к тому же, без всякого намека на улыбку, словно проводил важный эксперимент с участием морской черепашки, где роль черепашки досталась Ларэ – сомнительная честь. Он обратился к старцу в кресле со словами:

– Господин, ваше давление сегодня повышено лишь слегка. Это хороший признак. Ниже, чем вчера. Значит, новая настойка действенна. Предлагаю продолжать ее прием и дальше, – голос его звучал размеренно и твердо.

Ларэ не сдержала рефлекса и проглотила накопленную слюну и от явственного, сопроводительного звука, раздавшегося при этом, у нее чуть не покраснели от стыда щеки. Она все никак не могла понять, почему слюна сглатывается так громко в напряженные часы, а в обычные – действие это совершенно незаметно. Она не умела этого контролировать, но очень бы хотела научиться. Особенно сейчас.

– Было бы крайне безответственно с моей стороны ослушаться такого прекрасного лекаря, как ты, Моаз, – заметил старец, тем добрым, славным тоном, которым дедушки говорят с любимыми внуками.

Пока Ларэ пыталась поскорее привыкнуть к обстановке и выбросить молчаливое присутствие пресловутого лекаря из своей головы – а это у нее едва ли получалось, хоть она и отвела свой взгляд от него- старец перенес руки на толстые подлокотники и, опираясь на них, поправил свое положение в кресле, принимая более удобное, дабы ему легче было говорить с девушкой.

– Юная госпожа чаровница. Ларэтта, если не ошибаюсь? – приветливо протянул хозяин дома. – Как же я счастлив, что вы приняли мое приглашение. Полагаю, дорога выдалась нелегкой?

Как ей обращаться к двоюродному брату султана? Она еле удержала себя от паники по этому поводу.

– Добрый день, господин. Все зовут меня Ларэ, – сообразила она, в конце концов, и ее голос даже ни разу не дрогнул. Но не должна ли она была случаем поклониться? Потому что она не стала. Руки ее сжались на легкой ткани платья по бокам. – Дорога давно стала моей жизнью. Путь сюда был мне не в тягость.

– Отлично- отлично, – старец изобразил радость об этом. Кажется, не только Ларэ испытывала неловкость. Просто у Эразия Бульбы опыта в этом было несравненно больше. – Присядь, дитя, прошу тебя, – он указал на кресло напротив себя. Ларэ помешкалась, прежде чем направиться к нему. Не забирает ли она место у молчаливо стоящего позади столика лекаря? Не то, чтобы он пугал ее, но его аура испускала весьма… мрачные (?) флюиды. Когда девушка села на мягкое, податливо сиденье, хозяин дома спросил ее. – Ты выглядишь совсем юной. Сколько тебе лет? Мне сообщили, что вы молоды. И все же, я не ожидал, что настолько.

Интересно, кто ему сообщил? Лекарь? По словам Канары это он поведал старцу о ее существовании; выходит, больше некому было его информировать. Ларэ не удивляло, что некий лекарь знал о ней. О ней многие знали и не только потому, что ее имя сослали в воришки. Еще до того, как ее несправедливо опорочили, люди раздавали молву от одного к другому о ее чудодейственном даре. Некоторые говорили, чаровница просветляет ум, другие – улучшает бодрость духа и меняет настроение, а еще – делает тело легким, как у пташек. Ларэ было любопытно, какая из версий дошла до слуха здешних обитателей. В любом случае, правдивы были они все, однако сути ее дара все равно не передавали.

– Девятнадцать, – она чуть- чуть поерзала и перестала, как только заметила, что делает это. – Не понимаю, для чего я вам понадобилась? Я не лекарь и самочувствие тела изменить не в силах. Мой дар не в этом.

– Это мне известно. Мой верный друг, – старик махнул рукой на стоящего позади лекаря, – рассказал мне о том, как работает ваш дар, – на этих его словах Ларэ не сдержалась и одним глазком глянула на безэмоционального мужчину. – Вы очищаете ауры от плохой энергии: сглаза, порчи или остатков падких эмоций. Страха за жизнь, например. В последнее время мне частенько приходится задумываться о смерти. Это неплохо сбивает мой сон по ночам. Если благодаря вам, я избавлюсь, по крайне мере, от тревожности во сне, то буду знать, что совсем не зря вызывал вас в свой дом по этой удушающей жаре, – затем он сказал себе в подбородок, словно мысли его не могли идти одним путем достаточно долго. – Эх, поскорее бы осень вступила в права.

Эразия Бульба оказался прав. Или, вернее, его преданный лекарь. Ее дар осветлял энергию вокруг. И все. Светлая энергия не могла не влиять на тех, кто в ней находится, да и зачастую все проблемы людей исходят из их психологии. Так что неудивительно, что на некоторых он действовал исцеляюще.

– Чем вы больны? – вежливо поинтересовалась девушка у старика.

Тот улыбнулся ей милостиво, словно бы прощая за очевидную ошибку.

– Старостью, – был простой ответ. – Моаз считает, счастье продляет жизнь. Хотя потом он и передумал, воспротивившись моему намерению, – лекарь тем временем и бровью не повел, когда речь зашла о нем. Казалось, он теперь потерял к Ларэ всякий интерес. Надо же, какой изменчивый. – Позволь нам поглядеть на твой дар в действии. Мне не терпится ощутить его на себе. Надеюсь, ты не сильно устала с дороги, и это не осложнит тебя.

– Конечно, – Ларэ улыбнулась шире и попросила. – Дайте мне свою руку.

– Все, как вы скажите, – со смиренным лицом пошутил старик. – Берите пример с Моаза. Вот он, например, помыкает мной, как хочет. И вы пользуйтесь положением, – и только на последнем слове он позволил себе улыбнуться. Удивительно, как внешне похожи дети и старики. Возможно потому, что чувствует себя одинаково беззащитными перед неминуемым роком судьбы?

И лишь после этих фраз хозяина дома, лекарь все- таки ожил. Правда, с весьма скудным набором эмоций на лице. Ларэ почудилось, он намеренно ее игнорирует; витало что- то от его отношения в воздухе. Незримое и холодное.

– Прошу вас, не играйте с чувствами вашего слуги. Все, что я делаю имеет лишь цель заботы о вас, – тон его был совершенно строг и сдержан в каждом своем звуке, и все же бардовые его губы чуть вздрогнули в намеке на улыбку, стоило ему уронить последнее слово. Вздрогнули, и тут же стали такими же безмятежно- строгими, как раньше.

Какой деловой, хотелось едко бросить Ларэ, но она лишь поджала губы. Он больше совсем на нее не смотрел. Куда угодно, только не на нее. Она показалась ему неприятной? Хотя зачем бы ей об этом волноваться? И чего это она так взбеленилась из- за этого? Ну и пусть не смотрит. Одной проблемой меньше.

Поэтому решив отплатить ему той же монетой, то бишь безразличием, она сосредоточилась на своей работе. Взяв руку старика, она закатала рукав его красного мужского платья вместе с рукавом от цветастого халата и провела пальцами правой руки по обратной от локтя стороне, вдоль вен, непроизвольно вызывая у старика приятные ощущения. Затем она закрыла глаза, ибо так только могла призвать свои способности и дотронулась до своего дара, пытаясь пробудить его. Это тоже обычно занимало время. Да и чем реже она применяла дар, тем крепче он засыпал до следующего раза. Она мысленно прозвенела у него колокольчикам один раз, второй, и на третий, сила полилась по ее венам.

…

Ларэ много раз рассуждала о том, как было бы славно, будь ее дар более воинственным, более приспособленным к защите своей хозяйки. Увы, в бою он был ей совершенно бесполезен. Не то, чтобы она числилась среди драчуний или знала хотя бы несколько приемов, но порой случалось в жизни – дар, вроде владения огнем или умением направлять потоки воздуха, какие ей довелось видеть у некоторых других особенных, пришелся бы ей весьма кстати. А уж какое чувство безопасности бы она имела с такими способностями. Может, и не пришлось бы учиться так быстро бегать; стоптала бы меньше сандалий.

Когда Ларэ часом ранее закончила осветлять ауру Эразия Бульбы и открыла глаза, то неожиданно обнаружила, что старик уснул. Ноги его по смешному вытянулись, а лицо утонуло в блаженном сне.

– Работает, – сказал лекарь и на том не вымолвил больше ни слова.

Что ж, по крайне мере, выгонять ее не собирались и, похоже, официально приняли на работу. С этого дня она здесь своя. Эта мысль долгожданным успокоением согрела грудь Ларэ.

Канара, ожидавшая все это время за дверью библиотеки, провела Ларэ в ее спальную комнату. Ее все возвращал мыслями назад, к тому времени, когда она покидала библиотеку. Она могла поклясться, что чувствовала взгляд лекаря на своей спине, однако стоило ей обернуться у самого выхода, видела только как лекарь, соединив руки за спиной, профилем, исполненным необычного достоинства, смотрел в направлении окон, позволяя свету из них омывать его смуглый, ровный тон его кожи.

Его определенно можно было назвать красивым. Ларэ не понимала, почему он сперва пригвоздил ее взглядом, словно коллекционер булавкой редкую бабочку, а потом ни разу не обратил на нее внимания, избегая ее вида. Что он такого в ней увидел? Или дело не в ней? В который раз Ларэ взглянула в свое круглое зеркальце, что всегда и везде носила на своей груди. Правда не за тем, за чем заглядывала в него обычно. На этот раз ее интересовала собственная внешность, а не проверка злой энергии в окружающем пространстве. Заглядывала и не находила в себе уродливых изъянов. Не эталон красоты, но вполне красива – считала она про себя.

Что ж, похоже, ей не понять странного поведения лекаря.

Зато ей выделили комнату, какой ей никогда иметь и не снилось. В голубых оттенках, с высокой односпальной кроватью, на которой она сейчас и сидела, с тумбой, объемным шкафом, мягким круглым ковром на дощатом полу, отполированном так гладко, что ходить по нему и без ковра казалось очень удобно и уютно. А еще с рядом окошек, идущих вдоль одной из меньших стен, стекла в которых были разноцветной мозаикой. И стояли окна не только в стене, открывающейся наружу, но и в той, что смотрела внутрь дома. Комната Ларэ, в отличие от всех прочих, находилась в основной части здания, где все окружающие комнаты —сплошь залы для отдыха и досуга. Двери ее выходили узкий галерейный проход, с одной стороны которого шли перила, поддерживаемые резными ножками из мрамора. А за перилами, внизу расположились все те же дорогие диваны со столиками, карликовые пальмы в алмазных горшках и несколько средних люстр из бронзы, свисающих на толстых цепях с плоского белого потолка.

Еще до ее прихода служанки, по словам Канары, позаботились о чистом постельном белье в комнате, оставили на письменном столе несколько увесистых незажжённых канделябров и уйму запасных свечек, и даже позаботились о ночнужке для девушки, представляющую из себя белую сорочку длиной до пола с красивыми ажурными вставками на ключицах. Ей такой прелести в жизни носить не доводилось. Тем не менее Ларэ полагала – она быстро привыкнет к хорошей жизни. У нее то самой личных вещей при себе находилось немного: семь колец с полудрагоценными камнями, которые она уже сняла с рук на тумбу, бабушкин платок, одно запасное платье в сумке и зеркальце в оправе из тростниковых сухих палочек, которое она всегда носила на груди, чтобы в любое время иметь возможность заглянуть в него ради проверки новой местности.

Правда, она ощутила себя пристыженно, когда домоправительница оглядела ее с ног до головы и взгляд ее недоуменно остановился на сумке Ларэ, свисающей по бедру. Женщина поинтересовалась, все ли это ее пожитки и нет ли других, и стоило Ларэ покачать головой, как та озадаченно нахмурилась. Но хотя бы ничего не сказала об этом, а лишь напомнила про ужин и любовь господ к пунктуальности.

Да, и ужин. Она будет есть вместе с сильными мира сего. Повезло же. Узнай бабушка о том, где она, наверняка бы пробурчала что- нибудь про опасность хитрых лис для белых и пушистых кроликов. Но Ларэ итак уже находилась в непростом положении с ложными обвинениями в ее адрес. Она не могла справиться с ними. Более того, она не понимала, откуда они взялись и с какой стати свалились на ее голову. Поэтому жизнь бок о бок с людьми власть имущими пугала ее на всем этом фоне меньше всего. Эразия Бульба не показался ей натурой изменчивой, наоборот. И пусть лекарь его вел себя с ней не самым дружелюбным образом, но и он не был похож на человека подлого. Поэтому глянув на стремительно смеркающееся за окнами небо, Ларэ вздохнула и приготовилась к очередному испытанию.

…

Ларэ уже доводилось бывать в обеденном зале, но сейчас она не просто проходила мимо овального кухонного стола на изящно изогнутых ножках, а сидела за ним и к тому же с господами. Эразия Бульба занял место соразмерно своему статусу – в одном из торцов стола, лицом к высоким окнам, открывающим вид на зеленый- и весьма колючий- двор. Зато на широких подоконниках расположились красные карликовые розы и то и дело притягивали к себе взгляды всех пришедших на вечернюю трапезу.

– Вам не нравится здешняя еда? – Мая подарила Ларэ свою милую, благородную улыбку.

Ларэ и Мае выделили места по обе руки от Эразия Бульбы, друг напротив друга. Дочь Эразия была, наверное, девушкой самых женственных манер и самых благородных черт, какие ей приходилось видеть. В розовом, прямого кроя платье с рукавами в форме бутона лилии – которые, по мнению Ларэ, осложняли ей многие простые движения руками, но по тем же придавали ей большего шарма – она представляла собой символ и пример для всех живущих в этом доме. В основном Л хранила молчание. Выразив беспокойство о здоровье отца в начале ужина, далее она ограничивалась короткими фразами на его вопросы. По началу она показалась Ларэ безучастной к остальным, имеющей нечто от гордости. Потому, когда девушка обратилась к ней, Ларэ пришла в некоторое замешательство и почувствовала себя еще более неуместной среди окружающей обстановки.

Пройдет ли это чувство когда- нибудь?

– Все выглядит очень вкусно. Не знаю, что и выбрать, – она пожала правым плечом и склонила к нему голову, почти касаясь щеки.

На самом деле, Ларэ не решалась выбрать что- нибудь из предложенного на столе, потому что не знала, каково это на вкус. Многие рецепты были не знакомы ее глазу и даже некоторые ингредиенты. Все тарелки украшали искусно нарезанные поварами- художниками овощи и фрукты: звездочки из киви, узорчатый цветок из баклажана, порезанные дольками ананас и манго, а в рот одной из рыб запихнули четвертинку лимона. Рыба эта смотрела пустыми глазницами прямо на Ларэ и была главным блюдом ужина. Ларэ не запомнила ее названия, только то, что ее было весьма непросто словить, потому как живет она в море очень глубоко.

– Пожалуй, попросим Моаза сесть возле Ларэ, – сказал старик, дожевывая и откашливаясь. – Он поможет тебе в выборе. По моей вине он сегодня задерживается. Я уронил пару стеклянных бутылок с настойками для меня же, – он усмехнулся и изобразил кукольный стыд. На его круглых щеках он смотрелся весьма успешно. – Дабы дать настойкам время настояться до вечера, ему пришлось заняться их изготовлением тут же. Я сказал ему поручить это дело его мальчишке, а тот оказался этому не обучен. Но, думаю, наш друг скоро уже к нам присоединиться.

Что ж, вот и нашлась причина отсутствия лекаря. Ларэ неохотно протянула руку к бокалу и пригубила свежевыжатый гранатовый сок. Стоило ей опустошить его наполовину и убрать на место, как слуга у стены подошел к ней и быстро наполнил его заново. Ну и ретивость. Она совсем не привыкла, чтобы ее обслуживали. А перед гувернанткой Маи – Масэной – и вовсе не удобно было иной раз двинуться. Женщина сидела подле своей воспитанницы и имела весьма зоркий взгляд, который то и дело направляла на Ларэ, заставляя ту столбенеть каждый раз. Движения самой женщины были весьма скованны – именно скованны, а не скромны – словно плечи ее кто- то невидимый плотно сжимал с двух сторон, не позволяя ее локтям оторваться от туловища. Прическа, платье, даже взгляд: все в ней являлось неприметным, так что войдя в зал и не зная куда смотреть, можно и не заметить ее присутствия вовсе. Про себя Ларэ прозвала ее птичкой – такой маленькой и суетливой.

Ларэ глянула на командира всей наемной охраны в доме, уминающего еду рядом с гувернанткой. Вот уж кто возвращал Ларэ ее уверенность в себе, хотя сравнивать себя с мужчиной, да еще военным, представлялось малолестным. Ни на кого особо не отвлекаясь и не запирая свой аппетит в рамках этикета, мужчина набивал полный рот съестного и глотал, почти не жуя. Он также замотал свое тело в зеленые одежды, как и его подчиненные. Он обладал мощной, квадратной челюстью и светлой кожей, не склонной к загару. Скорее всего, метис.

От него исходило больше всего шума, и Ларэ задумалась, всегда ли он трапезничает за господским столом. С другой стороны, раз его до сих пор отсюда не выгнали, то и ее не станут, верно? Тем временем, забив желудок доверху, военный без всякого пиетета обратился к хозяину дома, отчего у Масэны глаза превратились в окуляры. Мужчина заголосил чуть ли не прямо ей в ухо. Бедняжка.

– Господин, слышал, ваш сын получил- таки должность магистрата в Аль- Танине! Вы, должно быть, ужасно горды им. И мне бы хотелось иметь сына столь острого умом. Столько раскрытых дел! Он находка для султана. Уверен, скоро его переведут служить в столицу, а там и до дивана недалеко.

Единственное, что в речи главного наемника было недалеким, промелькнула у Ларэ шаловливая мысль, так это его ум.

Магистратом звали того, кто стоял над всеми исполнителями закона в определенной местности. Например, в этой местности, где располагались и владения Эразия Бульбы, высшим учредителем от закона признавался, выходит, его сын. Однако во дворце имелось известное каждому попрошайке правило – человек всякой профессии лишен права продвигаться по службе вне территории, где он родился. Исключением являлись лишь те мастера, кто продавал не услуги, а вещи: кузнецы, сапожники, гончары. Целители, законники, военнообязанные и им подобные обязывались оставаться там, где появились на свет. Им разрешалось путешествовать, но работать только на своих землях. По мнению дворца, этот закон испокон веков помогал взращивать в людях преданность свои родовым корням и сплачивал людей, принадлежащих одной местности, что вместе с тем укрепляло и власть султана – кто его разберет почему. Исключение делалось для особенных. Дар являлся частью их самих, потому пользоваться они могли им где угодно, и как угодно. Услуги, которые они оказывали посредством дара, не воспринимались запретом. Хотя, Ларэ подозревала, и это скоро измениться, учитывая, сколь любимо дворцу в последнее время во всем ограничивать особенных.

Так или иначе, а сыну Эразия Бульбы, пусть и племяннику султана, не суждено было получить должность выше, чем ту, что он уже занял.

Старик откашлялся и подарил главному наемнику легкую улыбку.

– Боюсь, это невозможно, мой друг. Наша семья чтит закон. Никто из нас не посмеет и думать строить обходные пути.

– Бросьте! – безалаберно заявил наемник. Его имя ни разу не прозвучало за столом, и Ларэ никто не удосужился его сообщить. Она не печалилась об этом. Оно вряд ли ей пригодится. – Уверен, султан не оставит своего почтенного родственника в таком…

– Каком?! – голос вошедшего удивительным образом прозвучал одновременно резко и вежливо. В кухонную залу вошел Моаз. То есть лекарь. Ларэ не решалась звать его по имени даже про себя.

Его статная осанка теперь была особенна заметна ввиду того, что только он стоял, а остальные сидели. На нем все еще были те странные одежки. Нет, конечно, выглядел он в них безупречно, словно секунду назад вышел из-под швейной иголки, однако ни на что знакомое похожи они не были? Где же он такие раздобыл? Из всего, что на нем сидело, Ларэ узнала лишь белую рубашку с накрахмаленным воротничком, а остальное… На плечах висел длинный не то плащ, не то халат. Плечи у этого одеяния стояли сами по себе, как на кафтанах богатых господ, и борта с воротником напоминали кафтановы, только много- много проще по отделке своей. В то же время от кафтана накидка отличалась тем, что подобно некоторым халатам, не доходила до пола, а заканчивалась чуть выше колена, да и ткань у нее была не бархат и не лен, а обычное черное сукно. И пуговиц у нее был не один ряд, а два. Под этим чудом лекарь носил застегнутую жилетку, плотно облегающую туловище. Ларэ еще ни у одной жилетки не видела такое большое количество пуговиц. Обычно их либо вовсе не бывает, либо максимум две. Жилетка имела длинный треугольный вырез, чего с привычными ей мужскими одеждами тоже не случалось. К ногам лекаря плотно прилегали… Ларэ не видала шаровар, которые бы так тесно облегали ноги. Удобно ли это? И сапоги на плоской подошве, отделанные кожей. С ними тоже все обстояло не совсем в порядке. Дело в том, что доходили они лекарю аж до колена. С чего бы такие длинные? Какой портной над ним так поиздевался? Или портниха? Наверное, он разбил ей сердце, и она ему так отомстила, иначе Ларэ никак не могла объяснить подобный крой одежды. Она видела много мужчин, которые совершенно не разбирались в том, как одеваться и просто слепо слушали своих жен об этом. Так что вполне вероятно… С таким холодным выражением лица… Скорее всего это была неразделенная любовь. От этой идеи девушке немного полегчало на душе, ей даже пришлось попридержать хихиканье.