Голова на серебряном блюде

Казалось, она на мгновение потеряла сознание. Некоторое время сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Увиденное в зеркале четко отпечаталось у нее в голове. Эржебет даже не подозревала, что ее наружность изменилась настолько сильно, потому что все эти десять лет она ни разу не улыбалась перед зеркалом. Несколько секунд назад она пережила кошмар, в котором ее улыбающееся лицо обезобразили морщины в уголках глаз, сбоку от губ и кое-где на щеках. Из зеркала на нее глядела женщина, стоящая на пороге старости.

Тогда Эржебет было тридцать восемь лет. В запасе еще оставалось немного времени до сорока. Но как же возможно, чтобы у нее появились настолько глубокие морщины?..

Не вставая с пола, Эржебет взглянула на кисть руки. Полупрозрачная кожа потускнела, приобрела желтоватый оттенок и, словно тонкая бумага, покрылась маленькими складочками. Еще хуже было то, что между ними можно было разглядеть множество темно-коричневых пятнышек, словно от уколов иголкой.

«Это все из-за рождения детей», – подумала Эржебет. В этот момент она всей душой прогневалась на Господа за эту ошибку. Как может Бог так отплатить женщине, достойной всеобщего восхищения? Она заслуживает становиться только красивее и красивее и ни за что не стерпит такой конец!

Так Эржебет возненавидела собственных детей, а затем и все вокруг. Возненавидела свекровь, которая молча потребовала от нее произвести потомство, и напрямую причастного к этому мужа.

Отныне Эржебет стала разговаривать со служанками столь же властным тоном, как Оршойя. В пору, когда ей было двадцать с небольшим, она часто думала, что не сможет обращаться так с верными ей людьми. Сейчас же совершенно не понимала, отчего ей так казалось.

Все, что делали служанки моложе ее, вызывало у нее злобу. В отличие от нее, никакими важными делами они не занимались, и лица у них были гладкими, а грудь под бедным одеянием – упругой. Но даже при этом они не ценили свое положение и при каждой удобной возможности отлынивали от работы.

Как и ожидала Эржебет, на завтрак свекровь не явилась. Похоже, она спешно выдвинулась в путь, так и не поев. Кормилица сообщила, что некоторое время Оршойя будет отсутствовать. Эржебет попыталась забыть о своих морщинах, но отражение в зеркале намертво врезалось в память и ни на миг не оставляло ее. Во время завтрака она видела перед глазами собственное уродливое лицо, расплывшееся в улыбке.

И тут ей пришла на ум необычайно хорошая идея: устроить телесное наказание ненавистной Бесс.

Сообщив о своих намерениях одной из служанок, Эржебет отправила ее в поселение возле замка на поиски Доротьи Сентеш и Дарвулии. С тех событий минуло уже более двадцати лет, но, по слухам, обе до сих пор жили на территории Трансильвании. Последующие два дня Эржебет сидела с детьми, ожидая возвращения служанки.

Вечером третьего дня девушка возвратилась в замок с ведьмами. И Доротья, и Дарвулия совсем состарились – последнюю было правильнее назвать дряхлой старухой. В комнате Эржебет все трое крепко обнялись. Дарвулия совсем растрогалась и заплакала, вслед за ней заплакала и Эржебет. Графиня отвела им прежние комнаты и внешне старалась ничем не выдать их присутствия. Однако, разумеется, у нее были свои расчеты. То, что она старательно кого-то прячет, никак не могло уйти от внимания шпионки свекрови – остроухой Бесс.

В тот вечер Эржебет заранее попросила своих верных Торко и Яноша спрятаться в тени подземелья. Затем втроем, с Доротьей и Дарвулией, с горящими факелами в руках они спустились в подземелье. Про хрустальный шар и медный котелок тоже не забыли. Здесь они решили разыграть сцену, будто в отсутствие Оршойи графиня вновь привела ведьм в замок и вместе с ними предается колдовским играм. Бесс не удержалась бы и обязательно пришла взглянуть на творящееся, чтобы доложить Оршойе. Для нее это была редкая возможность заручиться еще большей благосклонностью.

Эржебет нарочно поставила стол в самой глубине подземелья. Расставив на нем несколько светильников, она сделала вид, будто проводит на нем сомнительные ритуалы. Вдобавок возле входа они поставили несколько больших ящиков, за которыми Бесс было бы удобно спрятаться. Торко и Янош укрылись во мраке по бокам от каменной лестницы.

Ловушка была готова. Эржебет факелом развела на полу огонь, поставила на него котелок и, притворяясь, что проводит тайный обряд, начала ждать жертву. И впрямь, спустя примерно час Торко подал сигнал, напоминавший крик совы. В ту же секунду позади ящиков послышался резкий звук.

– Лови ее, Торко! – крикнула Эржебет. Схватив факел, она подбежала к ним и увидела Бесс, которая вырывалась из рук Торко и Яноша. Совсем как Эржебет в тот день, когда в замок с маршем вошла Оршойя.

– Вы только посмотрите, какая крупная крыса к нам попалась! – ехидно сказала Эржебет, приподнимая факел. Вот и пришел тот день, когда она наконец скажет пару слов Бесс.

– Молю, графиня, пощадите! Я здесь по поручению…

Эржебет звонко рассмеялась.

– Упражняешься сочинять небылицы? Надо же, что ты умеешь придумать за секунду… И какие же дела у тебя в подземелье?

– Я пришла забрать одежду для госпожи Оршойи и…

– Посреди ночи?

– Да, она наказала мне поторопиться…

– Звучит правдоподобно. Не будь ты такой находчивой, шпионки из тебя не вышло бы.

– Прошу вас, поверьте мне, госпожа!

В голове Эржебет обрывочно всплывали воспоминания, как Бесс разглядывала ее, раздетую догола во время порки.

– Торко, Янош, снимите с нее всё. Лживой крысе человеческая одежда ни к чему.

– Прошу вас, госпожа, не надо… Нас ждут неприятности, – попытался образумить ее Янош. – Госпожа Оршойя рано или поздно возвратится в замок.

– Она говорила, что вернется совсем скоро! – пронзительно закричала Бесс.

Этот крик вывел Эржебет из себя.

– Вы что, не расслышали? Живо раздеть ее! – сдавленно проговорила она. В ней начинала бурлить свирепая жажда мести.

После того как Бесс осталась в чем мать родила, они связали ей запястья веревкой и подвесили к потолку. Глядя на тело служанки, свисающее в полумраке, Эржебет начала терять самообладание от гнева.

Наверное, Бесс была ее ровесницей. Однако она не рожала, поэтому живот у нее нигде не провисал, грудь и бедра были упругими и, в отличие от Эржебет, желтоватых участков на ее коже не было.

Эржебет уверяла себя, что все дело в темноте и легкой склонности Бесс к полноте. Может, отчасти это было и так, однако графиню по-настоящему потрясло, что тело служанки может быть привлекательнее ее собственного, и это немыслимое открытие привело ее в бешенство. Знатная дама должна выглядеть красивее прислуги, таков порядок вещей. А потому тело этой девки следовало привести в убогий вид, подобающий ее происхождению.

Эржебет подобрала с пола заранее припасенный кнут. С первым, решительным ударом Бесс оглушительно завопила. Ее крик распалил Эржебет, и она принялась нещадно хлестать Бесс куда попало. На вопли служанки она не обращала никакого внимания.

Однако из-за того, что Бесс висела слишком высоко, удары приходились ей в основном на бедра. Эржебет хотелось задеть ее грудь.

– Ну-ка опусти ее пониже, Торко! – крикнула она через плечо. Но вдруг ощутила сильный толчок в щеку, да такой, что завалилась назад и резко приземлилась на грязный пол. Переведя глаза вверх, она поняла, что это Бесс пнула ее высвободившейся ногой.

Мгновение она не понимала, что случилось. Эржебет даже и помыслить не могла, что служанка осмелится ударить ее. Из-за боли она некоторое время не могла пошевелиться.

– Простите меня, госпожа, я не знаю, что на меня нашло!.. – закричала Бесс сквозь слезы.

Щека горела. Думая, что завтра на ней появится синяк, Эржебет вконец утратила власть над собой.

– Меч сюда, быстро! Торко, меч!

– Нет, госпожа! Нам не сойдет это с рук! – воскликнул дворецкий.

На этот раз Торко тоже остановился.

– Меча нигде нет.

– А вон там что? – указала Доротья.

В углу подвала притаился пыльный меч. Эржебет кинулась к нему со скоростью молнии и, вытащив его из ножен, сделала выпад в темноту.

– Не приближайтесь!

Одновременно с выкриком рука Эржебет с мечом слегка дрогнула. Из-за его веса она не могла прочно стоять на ногах.

– Только попробуйте встать у меня на дороге – я и вас зарублю!

Ее свирепый вид заставил Торко и Яноша попятиться назад. Оба решили не вмешиваться.

Сжимая меч, Эржебет рванулась вперед. Она потеряла рассудок и уже плохо понимала, что делает.

Истошный, пронзительный, как трель флейты, крик Бесс превратился в предсмертный вопль, а затем в бессвязный поток звуков. Налетев на нее всем телом, Эржебет глубоко всадила ей меч в солнечное сплетение. Тело служанки крупно задрожало.

Эржебет вытащила лезвие, и кровь хлынула потоком, брызгая ей на лицо и руки. Но, словно не замечая этого, она продолжала снова и снова беспорядочно протыкать тело Бесс. Всякий раз, как она вытаскивала меч, кровь обильно выливалась из отверстий, попадая и на нее саму.

Дальше она принялась размахивать мечом из стороны в сторону и кромсать живот и бедра служанки. Кровь из изрезанной плоти струилась по телу Бесс, корчившейся в муках. Она мучительно стонала, то что-то выкрикивая, то глухо бормоча страшные проклятья.

Тяжело дыша, Эржебет еще долго била мечом по трясущемуся куску мяса.

Бесс уже больше не кричала. Ее некогда белое тело превратилось в темно-красную массу, которую было невозможно отличить от звериной туши. На полу под ее ногами расползалась большая лужа крови.

Четверо подельников Эржебет стояли как громом пораженные, неотрывно наблюдая за обезумевшей графиней. Вдруг она начала вопить, временами срываясь на плач. От изнеможения ее руки с трудом держали тяжелый меч, и она вот-вот поранилась бы, если б Янош не подхватил ее со спины.

Эржебет всю трясло. Ее руки совсем обессилели и вряд ли уже смогли бы держать меч. Она лишь с лязгом волочила его по каменному полу. Торко взял ее за окровавленные запястья и попытался забрать у нее меч. Но хотя руки Эржебет продолжали бешено дрожать, она по-прежнему крепко сжимала рукоять ледяными пальцами. С помощью ведьм они вчетвером наконец разомкнули ее пальцы.

Эржебет отрешенно смотрела в никуда с приоткрытым ртом. Ее волосы растрепались, желваки на скулах подрагивали. Все ее лицо, запачканное кровью, сводило судорогой.

D

Следующим утром, проснувшись в своей кровати, Эржебет ощущала спокойствие с какой-то примесью горечи. Понемногу она вспомнила события прошлой ночи. Вскочила на ноги – но не от осознания, какое страшное злодеяние она совершила, и не от глубокого чувства вины. Нет, она волновалась, не распухла ли у нее щека от удара, нанесенного ей служанкой.

Эржебет встала перед зеркалом. Поразительно… Щека совсем не опухла. Наоборот, кожа выглядела здоровее, светлее и нежнее обычного.

От странного наплыва чувств Эржебет замерла на месте. «А я красивая сегодня», – подумала она. Ей показалось, будто она помолодела. Но в чем дело? Наверняка все благодаря тому, что ненавистной Бесс больше не было. Ничего другого на ум не приходило.

Эржебет сняла с себя ночное белье. Конечно, ее грудь была уже не такой крепкой и пышной, как у Бесс. Живот после трех родов тоже потерял прежнюю форму. Утешало, что хотя бы Бесс больше не было.

Взглянув на левую кисть, Эржебет ахнула. Как такое возможно?! В лучах утреннего солнца кожа на руках сияла белизной! На вид она вновь стала чуть более упругой, а коричневых пятнышек было гораздо меньше.

И тут Эржебет наконец поняла, в чем же дело.

Кровь. Кожа помолодела лишь в тех местах, на которые попала кровь Бесс. И доказательством было то, что плечи и грудь никак не изменились. Лишь лицо и левая кисть стали гораздо бархатистее, чем обычно.

Эржебет впала в ступор. Кровь. Кровь. Раз за разом она повторяла про себя это слово.

Вот где крылось ее спасение!

Торко и Янош тайком избавились от трупа Бесс. Однако, судя по всему, слухи дошли и до Ференца, ведь через два дня он сорвался с нового места дозора и примчался домой.

Еще через день, невзирая на плохое самочувствие, в замок вернулась Оршойя. Эржебет успела отправить Доротью и Дарвулию обратно за пределы замка, однако, само собой, ее положение было очень опасным. Оршойя пришла в бешенство и заявила, что такой женщине нельзя доверять воспитание наследника знатного рода.

Казалось, Эржебет было не избежать наказания, однако Ференц вмешался и сделал все возможное для умиротворения матери. Он пообещал, что отныне будет проводить в замке как можно больше времени и следить за женой, а детям нехорошо расти без матери, и разлука с ней не пойдет на пользу их роду. Он взывал к рассудку Оршойи, повторяя, что после смерти Бесс Эржебет вздохнула с облегчением, а значит, теперь будет вести себя смирно.

Тогда Ференцу уже почти исполнилось пятьдесят. Он порядком устал от походной жизни и рассудил, что пришло время осесть в замке. Ему хотелось, чтобы распря между двумя женщинами как-нибудь да уладилась и в семье установились мир и согласие.

Что же до Оршойи, то упадок сил из-за болезни было нечем остановить, и наконец она сдалась. Эржебет была помилована. Решающую роль сыграло сословное различие между ней и Бесс. Так что в некотором роде происшествие закончилось так, как если б Эржебет убила любимую собаку свекрови. Однако последующие события показали, что подобный исход никоим образом не пошел графине на пользу.

Прошли два ничем не примечательных года. Можно сказать, это был период затишья. Ференц безвылазно сидел в замке, Оршойя почти не вставала с постели в выделенной ей комнате, дети быстро росли. Эржебет с готовностью посвящала себя воспитанию потомков, но иногда могла по нескольку часов вести себя так отстраненно, что казалось, она и вовсе забыла об их существовании. Но на то у нее была веская причина.

Эржебет наконец исполнилось сорок. Она уже почти утратила прелесть, заставлявшую мужчин из соседних земель собираться в Чахтицком замке. Без белил было видно, что кожа на ее лице огрубела, а между светлыми участками появились желтоватые и коричневатые пятна. В уголках глаз и над губами пролегли морщины – где-то глубокие, где-то сеточка мелких. Улыбаться она уже даже не пыталась. Кожа под подбородком стала дряблой и, к ее ужасу, начала обвисать, как у свекрови. Сморщенные груди, казалось, приклеились к ребрам и напоминали бурдюки без воды. Ягодицы тоже обвисли и понемногу покрывались неровностями, как дыни.

В моменты ступора Эржебет размышляла об изменениях в своем теле. Она изо всех сил пыталась о них забыть, но ей это никак не удавалось, и тогда она принималась твердить самой себе, что она не Эржебет Батори. Но в таком случае нужно было забыть и про жизнь в роскоши, и про многочисленные привилегии. Тогда ей не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в реальность, где она была женщиной средних лет с обычной для ее возраста внешностью.

Идеального выхода из ситуации не было, и это раздражало ее. Стороннему наблюдателю она могла показаться старше, чем ее ровесницы, и, разумеется, виной тому были беременности в прошлом. Перед глазами Эржебет часто оживало воспоминание о том, как кожа в окропленных кровью местах на утро следующего дня сияла белизной. В такие минуты она не могла спокойно сидеть на месте. Пока она ничего не предпринимала, ее тело неуклонно продолжало стареть. Надо было спасать себя. Ей все еще было сорок, и она могла повернуть время вспять. Нужно было снова умыться кровью, и тогда ее кожа вновь наполнится жизнью.

Она задумалась. Вряд ли красоту ей могла вернуть кровь мужчины. Нет, ее омолодила бы только кровь другой женщины. И не всякой – лучше всего подошла бы кровь юной девушки.

А если б она сейчас полностью окунулась в девичью кровь, то ее кожа приобрела бы благоухающий вид. Пока что она напоминала лепестки цветка, начавшего засыхать в отсутствие воды. Эржебет никак не давала покоя мысль, что сегодня она еще может что-то сделать, но завтра будет уже поздно. Со стороны могло показаться, будто она пребывает в спокойном расположении духа, но внутри у нее разыгралась настоящая буря.

Медлить было нельзя. Времени почти не осталось.

Пока эти мысли целыми днями мучили Эржебет, Ференц, уставший от ожесточенной борьбы двух женщин, слег и вскоре испустил дух. Он действительно был хорошим мужем. Опечаленная Эржебет проплакала два дня кряду. Однако от слез ее лицо опухало, поэтому на третий день она уже не плакала.

Вечером на третий день после смерти мужа, не дожидаясь окончания траура, Эржебет созвала служанок и велела им перенести в свою комнату китайский фарфор, который Ференц хранил у себя.

– Аккуратнее переносите! Это всё памятные подарки от мужа! – сурово приказывала Эржебет. – Если появится хоть царапина, всыплю вам тысячу ударов!

Трясущиеся от страха девушки стали по очереди переносить крупные кувшины, чайные сервизы и курильницы.

– Сюда несите. Сервиз поставите на камин, – прикрикнула Эржебет. Ни малейший огрех не остался бы без ее внимания.

Однако когда запугиваешь слуг сверх меры, то они, напротив, делают что-то не так. У одной из девушек, ставившей курильницы на каминный портал из мрамора, соскользнула рука. Раздался звон. Эржебет, нервы у которой были натянуты как струна, не могла не прибежать на этот звук. Резко дернув головой, она сорвалась с места к камину.

– Прошу вас, извините меня, госпожа! – От страха девушка упала на колени и заплакала.

Эржебет схватила курильницу. Она думала, что ничего страшного с вещицей не случилось, однако, против ожидания, на ней образовалась трещина.

– Ты что натворила, дура?! – страшно завопила Эржебет.

Прикрыв уши руками, девушка прижалась лбом к полу.

– Умоляю вас, сжальтесь!

– Торко, неси кнут! И оголи ей спину.

– Раздеть ее?

– Нет, мне нужна только спина.

Эржебет больше не хотелось видеть девичью наготу. Ей казалось, что от ее созерцания она вполне могла бы даже убить служанку.

Откинув волосы с голой спины девушки, Эржебет медленно взмахнула кнутом. Не останавливаясь ни на секунду, она принялась бить служанку со злобными выкриками. Как только та от слишком сильной боли попыталась приподняться и сбежать, Торко прижал ее обратно к полу.

– Что уставились? Пошли вон отсюда! – заорала Эржебет, повернувшись к застывшим на месте служанкам. Сбившись в кучу и пытаясь опередить друг друга, они гурьбой бросились за дверь.

Когда в комнате остались только Торко и три служанки, Эржебет снова принялась махать кнутом. Ужасающие звуки чередовались с криками девушки. Только когда на спине проступила кровь, удары стали слабее.

Эржебет поймала себя на мысли, что, размахивая кнутом, хотела добраться до крови, подобно горняку перед золотым рудником. Прекратив удары, она отшвырнула кнут и окунула ладони с обеих сторон в теплую кровь, растекавшуюся по горящей спине девушки.

– Все, пошла с глаз долой.

Скрючившись, чуть ли не на корточках, девушка выбралась из комнаты.

– Ты тоже иди, Торко.

Выставив обоих за дверь, Эржебет поспешила к зеркалу и нанесла кровь на щеки, подбородок, лоб, нос, губы и шею. Теперь в зеркале отражалось окровавленное лицо, и ей захотелось слегка улыбнуться. До сих пор она сдерживалась, но вечером, с кровью на лице – почему бы и нет?

Издав сначала короткий смешок, она уже не могла остановиться. Эржебет от всей души хохотала, да так, что на глазах проступили слезы. Вдоволь насмеявшись, она попробовала кровь с пальцев на вкус. Хотя та была солоноватой, ей она показалась вкуснее вина. Глаза Эржебет округлились. Надо же, она даже и не подозревала!

E

На следующее утро кожа и впрямь выглядела красивее обычного. Свежая кровь действительно помогала. Однако продолжаться вечно это не могло. Вряд ли от крови будет какой-то толк, когда окончательно придет старость. Нужно было как можно скорее улучшить этот метод, потому что в следующем году будет уже поздно. Эржебет вновь отправила свою верную служанку за Доротьей и Дарвулией, и та тайно провела их в замок.

К этому времени Оршойя уже не вставала с постели, и ей было все труднее отдавать приказы страже и прислуге. Почти ничто не мешало Эржебет действовать, как ей заблагорассудится.

Она спросила Доротью и Дарвулию, нет ли у них какого-нибудь действенного яда, и те раздобыли мышьяк. Подергав за ниточки и подговорив Торко, Яноша и служанок, Эржебет стала понемногу подмешивать свекрови отраву в еду и лечебные отвары. Полгода спустя Оршойя не могла даже приподниматься на кровати. Что-то ей подсказывало, что это дело рук ее невестки. Понимая, что так она прикончит ее, свекровь задумалась о том, чтобы покинуть замок.

– Марлене! – позвала она с постели свою верную служанку. Однако ей уже еле удавалось выдавить из себя голос. – Марлене!

Но служанка все не появлялась.

– Марлене не придет, матушка, – послышался громкий голос. В спальню вошла Эржебет.

– Эржебет… – прошептала Оршойя. Говорить она могла лишь приглушенно.

– Как ваше самочувствие? Вам нехорошо? – сочувственно спросила Эржебет. – Подождите, сейчас вам полегчает… – Она медленно расстегнула пуговицы ночной сорочки Оршойи. – Нельзя надевать такую тесную одежду.

С наслаждением Эржебет медленно раздела старуху, уже почти не способную сопротивляться. Ей хотелось внимательнейшим образом рассмотреть одряхлевшую плоть ненавистной ей женщины, из-за которой она потеряла лучшие годы своей жизни.

Все тело Оршойи, возраст которой приближался к восьмидесяти[4], потемнело и усохло. Ее кожа приобрела не столько коричневый, сколько синюшный оттенок. Ребра были четко очерчены, груди превратились в два скомканных мешочка. Живот так ввалился, что казалось, приклеился к позвоночнику. Бедра и голени, на которых почти не осталось мышц и жира, напоминали голые кости, а на ногах выпирали коленные чашечки, покрытые морщинистой кожей. Пристально рассмотрев Оршойю, Эржебет перевернула ее тело на живот. Ягодицы у нее тоже совсем усохли, так что не скрывали задний проход.

Думая, насколько чудовищна старость, Эржебет задрожала. Однако, даже разглядывая немощную свекровь, она понимала, что накопившаяся за двадцать лет ненависть никуда не ушла. Было ясно, что если старуха продолжит жить, то помешает ей осуществить свои замыслы. В любом случае Оршойя должна была отправиться на тот свет прямо сейчас.

Эржебет захватила с собой кнут. Она думала устроить свекрови такую же порку, как когда-то та устроила ей. Однако при виде тела, напоминавшего высохшее дерево, ей как-то расхотелось это делать.

– Вы хорошо постарались, матушка. Из-за вас я тоже уже состарилась. Но ваша история подошла к концу. Оставьте меня в покое и спите спокойно.

С этими словами Эржебет, надавив Оршойе на затылок, вжала ее лицо в подушку.

Дряхлое тело старухи едва заметно сопротивлялось, но лишь недолго. Однако Эржебет не теряла бдительности и даже после того, как Оршойя затихла, еще не скоро опустила ее. Вряд ли свекровь выжила бы, но было даже страшно представить, что случилось бы при таком исходе.

«Ты просчиталась. Надо было покинуть замок сразу же после кончины сына. Но ты возомнила, что замок принадлежит тебе, и сама же укоротила себе жизнь. Собственная алчность погубила тебя», – размышляла Эржебет, пока убивала Оршойю.

Она заказала свекрови роскошный гроб, но для погребения намеренно облачила ее в лохмотья. Ради приличия выдавила из себя слезу перед соседями, однако про себя жалела, что приходится тратить свое драгоценное время на похороны. Скорее бы умыться кровью!

Все, о чем Эржебет могла думать во время траура, – это у кого бы взять кровь и как нанести ее на кожу. Все же кровь была редкостью, и, к какому бы сословию ни относился ее обладатель, раздобыть ее было не так-то легко. Даже если это удалось бы сделать, использовать ее следовало до последней капли. Она не должна была пролиться, как тогда на пол в подвале. Хорошо бы собрать ее в большой сосуд, а затем оросить ею тело…

Хотя нет. Лучше всего налить кровь в ванну. В тот раз она попала Эржебет лишь на лицо и руки, но и этого хватило для удивительного преображения. Какое же чудо произойдет, если окунуться в нее целиком!

Эржебет томилась в предвкушении. Ей хотелось сделать это прямо сейчас.

* * *

Вечером того же дня ее волосы расчесывала служанка Роза. Эржебет вновь ощутила острое желание опуститься в ванну, наполненную кровью юной девушки.

Голова начала зудеть от сильной боли, и у Эржебет невольно вырвался низкий стон. Вспыхнув от ярости, она резко развернулась и увидела испуганное лицо служанки. Между зубьями гребня, который она сжимала в руках, застрял клок волос.

К этому моменту волосы тоже не давали ей покоя. Расческа застревала в них, они сильно выпадали, уже были не такими густыми и блестящими. Кое-где даже начали появляться седые прядки. Не хотелось терять ни единого волоска.