скачать книгу бесплатно
Диввис с важным видом выпрямился:
– Мой отец, лорд Вориакс, был короналем. Мой дед Дамиандейн был первым советником, мой прадед…
– Да, нам всем это известно. И я говорю, что этот мальчик теперь такой же благородный, как вы, Диввис. Так написано в указе. И в другом таком же указе так же написано о ком-то из ваших предков, я уж не знаю, насколько давно и за какие заслуги. Или вы считаете, что знатность дается от рождения, как четыре руки и темная шерсть у скандаров?
– Вы сегодня вспыльчивы, Элидат.
– Именно так. Посему имейте это в виду и постарайтесь не докучать мне.
– В таком случае простите меня, – сказал Диввис без особого раскаяния.
Элидат встал, потянулся и выглянул в большое закругленное окно перед столом короналя. С этой стороны замкового комплекса, с самой вершины горы, открывался вид на бескрайний воздушный простор, где парили на головокружительной высоте два огромных черных стервятника, чувствовавшие себя как дома. С надменным видом они кружили один чуть выше другого, ослепительное солнце сверкало на блестящих хохолках их золотых голов. Элидат следил за свободным полетом птиц и понимал, что завидует им. Он медленно покачал головой. После напряженного трудного дня у него аж ноги подкашивались. «Элидат Морвольский, первый советник и регент…»
Он подумал, что на этой неделе будет ровно шесть месяцев с тех пор, как Валентин уехал с великим паломничеством. А словно несколько лет прошло… Неужели это и означает быть короналем? Выматывающий рутинный труд изо дня в день и никакой тебе свободы? Уже десять лет ему непрерывно грозила опасность превратиться в короналя. Он – прямой наследник, и всем это ясно чуть ли не с того дня, как лорд Вориакс погиб в лесу, и корона неожиданно перешла к его младшему брату. Элидат знал, что если вдруг что-то случится с лордом Валентином, то короной пылающей звезды увенчают его. Или, если понтифик Тиверас когда-нибудь все же умрет, и Валентину придется перейти в Лабиринт, то короналем быть опять же Элидату. Если только он к тому времени не состарится, ведь короналем должен быть мужчина в расцвете сил, меж тем Элидату уже за сорок, и Тиверас, похоже, будет жить вечно.
И если дойдет до него, он не откажется, не сможет отказаться. Отказаться немыслимо. Но с каждым годом он все более пылко молился за долгую жизнь понтифика Тивераса и долгое благополучное правление короналя – лорда Валентина. За месяцы регентства он лишь укрепился в этом. Когда он мальчишкой бывал в замке лорда Малибора, ему казалось, что быть короналем – самое чудесное занятие на свете, и он очень завидовал Вориаксу, который был старше его на восемь лет и стал короналем после смерти лорда Малибора. Теперь же он отнюдь не считал, что быть короналем – чудесное дело. Но если корона перейдет к нему, сопротивляться он не будет. Он помнил, что однажды сказал старый Дамиандейн, первый советник, отец Вориакса и Валентина – короналем лучше всего назначать человека, у которого достаточно навыков для этого дела, но который не гонится за короной изо всех сил. «Что ж, тогда, я самый подходящий кандидат, – безрадостно сказал себе Элидат. – Но может быть, до этого не дойдет».
– Ну что, побежим? – спросил он с наигранным пылом. – Пять миль, а потом глотнем какого-нибудь хорошего золотого вина?
– Конечно, – ответил Миригант.
Когда они выходили из комнаты, Диввис остановился возле выпирающей из дальней стены огромной полусферы глобуса из бронзы и серебра, на которой специальный индикатор отображал маршрут путешествия короналя.
– Взгляните, – сказал он, показывая пальцем на рубиновый шарик, что светился на поверхности глобуса, словно налитый кровью глаз горной обезьяны, – он уже довольно далеко к западу от Лабиринта. Спускается вниз по реке. Это ведь Глейдж?
– Думаю, Трей, – ответил Миригант, – он направляется в Треймоун, как мне кажется.
Элидат кивнул. Он подошел к глобусу и легонько провел рукой по гладкой как шелк металлической поверхности.
– Да. Оттуда в Стойен, а дальше, полагаю, сядет на корабль и переправится через Залив в Перимор, и вверх по побережью до Алаизора.
Он не мог отнять руку от глобуса и ласкал округлости континентов, будто Маджипур был женщиной, а Алханроэль и Зимроэль – ее грудями. Как прекрасен мир и как прекрасно его изображение! На самом деле, это был только полуглобус, потому что другое полушарие Маджипура было сплошь покрыто практически неисследованным океаном, и не было смысла изображать его на глобусе. Все три континента, представленные на глобусе, находились в одном полушарии. Алханроэль с большим зазубренным пиком Замковой горы, выступающим в комнату, покрытый лесами Зимроэль, пустынный Сувраэль внизу, а между ними, во Внутреннем море, Остров сновидений, дом благословенной Владычицы. В деталях были изображены многие города, горные цепи, крупнейшие реки и озера. Какой-то непонятный Элидату механизм все время отслеживал положение короналя, и светящийся красный шарик постоянно двигался, отображая его перемещения, так что всегда можно было узнать, где лорд Валентин сейчас находится. Будто в трансе, Элидат провел пальцем по маршруту великого паломничества: Стойен, Перимор, Алаизор, Синталмонд, Даниуп, по ущелью Кинслейн в Сантискион, и обратно по широкому кругу через предгорья, снова к Замковой горе…
– Вам ведь хочется ехать с ним? – спросил Диввис.
– Или вместо него? – сказал Миригант.
Элидат резко повернулся к старшему мужчине.
– На что это вы намекаете?
– Разве не ясно? – ответил смущенно Миригант.
– Думаю, что вы обвиняете меня в противозаконных замыслах.
– Противозаконных? Тиверасу двадцать лет как пора умереть. Он жив только благодаря каким-то чарам…
– Передовым успехам медицины, вы хотите сказать? – переспросил Элидат.
– Это одно и то же, – пожал плечами Миригант. – Кабы все шло естественным образом, Тиверас уже давно бы умер, и нашим понтификом сделался бы Валентин. И новый корональ возглавлял бы свое первое великое паломничество.
– Это решать не нам, – проворчал Элидат.
– Да, – сказал Диввис, – это решает лорд Валентин. А он ничего решать не будет.
– Будет, когда настанет время.
– Когда? Через пять лет? Десять? Сорок?
– Вы хотите заставить короналя принять решение, Диввис?
– Я хочу дать короналю совет. Это наш долг – ваш, мой, Мириганта, Тунигорна, всех нас, кто входил в правительство до переворота. Мы должны сказать ему: настало его время спуститься в Лабиринт.
– Думаю, настало наше время начать пробежку, – сухо сказал Элидат.
– Элидат, послушайте! Я что, наивный младенец? Мой отец был короналем, мой дед занимал пост, который сейчас занимаете вы, я провел всю свою жизнь возле средоточия власти, и я все понимаю не хуже других. У нас нет понтифика. Лет восемь, если не десять, вместо понтифика у нас, можно сказать, живой труп, сидящий в Лабиринте в стеклянном пузыре. Хорнкаст с ним говорит или делает вид, что говорит, получает от него указания или притворяется, что получает, но фактически понтифика у нас вообще нет. И как долго сможет таким образом функционировать правительство? Сдается мне, Валентин пытается быть понтификом и короналем сразу, а с такой ношей не справиться никому, и от этого страдает вся структура власти, все парализовано…
– Хватит, – сказал Миригант.
– …и он не вступит в эту должность, потому что он молод, ненавидит Лабиринт и притащил из изгнания новую свиту – всех этих жонглеров и пастухов, что так очарованы красотами Горы, что не дают ему увидеть, что его истинный долг…
– Хватит!
– Нет, подождите, – серьезным тоном продолжил Диввис. – Элидат, вы ведь не слепой. Всего лишь восемь лет назад мы столкнулись с невероятным в нашей истории событием – законного короналя свергли с престола, заменили на самозванца, и мы об этом не узнали. И это был не просто самозванец, Элидат, а марионетка метаморфов! А Король Снов был и вовсе метаморфом! Узурпированы были две из четырех ветвей власти, сам Замок был полон метаморфов…
– И каждый был раскрыт и уничтожен, Диввис. И законный владелец храбро отвоевал трон.
– Да. Именно так. Но, думаете, метаморфы смиренно вернулись в свои джунгли? Нет, говорю вам, они прямо в эту минуту замышляют погубить Маджипур и забрать себе все, что останется! Мы знаем об этом со времен возвращения Валентина, но что он сам по этому поводу предпринял? Что он сделал, а Элидат? Распахнул перед ними дружеские объятия. Пообещал исправить прошлые ошибки и залечить старые раны. Да, а они тем временем строят нам козни!
– Я побегу без вас, – сказал Элидат, – оставайтесь здесь, садитесь за стол короналя, подписывайте все эти горы документов. Ведь этого вы хотите, не так ли, Диввис? Сесть за этот стол?
Он гневно повернулся и вышел из кабинета.
– Подождите, – сказал Диввис, – мы идем.
Он бегом догнал Элидата, зашел сбоку и поймал его за локоть. Тихим голосом, так не похожим на его обычную манеру насмешливо растягивать слова, он произнес:
– Я говорил лишь о том, что Валентину следует занять должность понтифика – не о наследовании. Неужели вы считаете, что я буду соперничать с вами из-за короны?
– Я не претендую на корону, – сказал Элидат.
– Никто не претендует, – ответил Диввис, – но даже ребенку ясно, что вы – наиболее вероятный наследник, Элидат!
– Оставьте его в покое, – сказал Миригант, – мы все-таки собрались на пробежку.
– Верно. Давайте уже, побежим, и хватит этих разговоров, – сказал Диввис.
– Слава Божеству, – пробормотал Элидат.
Он пошел вниз по истертым за тысячелетия до блеска широким каменным ступеням, и, миновав стражу, вышел на площадь Вильдивара, вымощенную розовыми гранитными плитами, что соединяла внутренний Замок, основную рабочую резиденцию короналя, с лабиринтом прочих зданий, что громоздились вокруг на вершине Горы. Голову будто сдавливал раскаленный стальной обруч – сперва подписывать дурацкие бесконечные бумаги, потом выслушивать граничащие с изменой речи Диввиса…
И при этом он знал, что Диввис прав. Так не могло больше продолжаться. Когда нужно предпринимать масштабные решительные действия, понтифик и корональ должны совещаться между собой и совместно оценивать все риски. Но понтифика в мире фактически не было. Валентин пытался действовать в одиночку и потерпел неудачу. Даже величайшие из короналей: Конфалюм, Престимион, Деккерет не пытались править Маджипуром в одиночку. И ведь задачи, которые они решали, не шли в сравнение с тем, с чем столкнулся Валентин. Кто бы мог подумать во времена Конфалюма, что тихие покорные метаморфы когда-нибудь восстанут, чтобы вернуть себе весь мир? И что прямо сейчас где-то в тайных местах вовсю идет подготовка к войне? Элидат не сможет забыть последние часы войны за возвращение престола, когда он с боем прорывался в подземелья, где стояли машины, управляющие погодой на Замковой горе, и чтобы спасти машины, он убивал стражей, одетых в униформу гвардии короналя, и они в момент смерти изменялись, их лица становились лицами метаморфов – безносыми, косыми, со ртами-щелями. С тех пор минуло восемь лет, и Валентин все еще надеялся окружить этот злокозненный народ любовью и найти достойный и мирный путь, чтобы унять их ярость. Но вот уже восемь лет, как в этом направлении ничего не достигнуто, и кто знает, какую новую диверсию осуществляют сейчас метаморфы?
Элидат глубоко вдохнул и припустил вперед большими скачками, сразу же оставив Мириганта с Диввисом далеко позади.
– Эй! – позвал Диввис. – И это, по-вашему, бег трусцой?
Он не обратил внимания. Душевную боль можно было прогнать только болью физической, и он бежал изо всех сил, загоняя себя до предела возможностей. Вперед, вперед, вперед, мимо ажурной, с пятью шпилями, башни лорда Ариока, мимо капеллы лорда Кинникена, мимо подворья понтифика. Вниз по Гуаделумову каскаду, вокруг приземистого черного здания сокровищницы лорда Пранкипина, вверх по Девяноста девяти ступеням, сердце начинает колотиться… В сторону вестибюля Двора Пинитора – вперед, вперед, он ходил по этим улицам каждый день уже тридцать лет, с тех пор как ребенком переехал сюда из Морвола у подножия горы, чтобы выучиться искусству управления государством. Сколько раз они бегали здесь с Валентином, или со Стазилейном, или с Тунигорном – они были близки как братья, четверо мальчишек, носящихся по всему замку лорда Малибора – так он назывался в те дни, и как же им было тогда здорово жить! Они думали, что короналем, как всем известно, станет лорд Вориакс, а они будут при нем советниками, а потом безвременно погиб лорд Малибор, а за ним, чуть позже, и лорд Вориакс, корона перешла к Валентину, и жизнь их четверки коренным образом изменилась.
И что дальше? Диввис говорит, что Валентину пора переехать в Лабиринт. Да. Да. Он, пожалуй, еще молод для этого титула, но ведь не велика радость взойти на трон, впав в старческое слабоумие, как Тиверас. Старый властитель заслужил упокоения в могиле, а Валентин должен отправиться в Лабиринт, и звездная корона перейдет…
Ко мне? К лорду Элидату? И замок будет называться замком лорда Элидата?
Эта мысль удивила, восхитила, но более всего – испугала его: за последние шесть месяцев он увидел, что это такое – быть короналем.
– Элидат! Вы погубите себя! Вы несетесь как сумасшедший! – Голос Мириганта слышался откуда-то издалека снизу, как будто его принесло ветром из другого города. Элидат был уже почти на вершине Девяноста девяти ступеней. Сердце в груди стучало, взор туманился, но он заставил себя подняться на самый верх, вбежать в узкий вестибюль, отделанный темно-зеленым – цвета короналя – камнем, и дальше – к административным зданиям Двора Пинитора. Ничего не видя, он завернул за угол, почувствовал сокрушительный удар, услышал чей-то сдавленный возглас, и упал, растянувшись, тяжело дыша и почти не в силах пошевелиться.
Затем он сел, открыл глаза и увидел худощавого молодого человека со смуглой кожей и темными волосами, собранными в сложную новомодную прическу. Юноша поднялся на трясущихся ногах и подошел к нему.
– Сэр? Сэр, вы в порядке?
– Я врезался в вас, да? Надо было… смотреть… куда бегу…
– Я вас заметил, но не успел увернуться, вы бежали так быстро… и вот… Позвольте, я помогу вам…
– Со мной все хорошо, юноша. Только… отдышусь…
Отвергнув предложенную помощь, он поднялся, отряхнул камзол, заметил, что на колене у него огромная дыра, через которую видно кровоточащую ссадину, и расправил плащ. Сердце все еще гулко стучало, и он чувствовал себя посмешищем. Вверх по ступеням поднимались Диввис и Миригант. Элидат повернулся к молодому человеку и начал уже рассыпаться в извинениях, но что-то в лице юноши остановило его.
– Что-то не так? – спросил Элидат.
– Вы случайно не Элидат Морвольский, сэр?
– Да, это я.
– Я так и подумал, когда разглядел вас поближе. – Парень рассмеялся. – Что ж, тогда вы – тот, кого я ищу! Мне сказали, что вас можно найти во Дворе Пинитора. У меня для вас сообщение.
Миригант и Диввис уже вошли в вестибюль. Они встали рядом с Элидатом, и, глядя на них, он понял, что сам являет столь же пугающее зрелище – красный, потный, очумелый от бешеного бега. Он попытался все объяснить, и указал на молодого человека:
– Я так спешил, что сбил с ног гонца с сообщением для меня. От кого оно, юноша?
– От лорда Валентина, сэр.
Элидат уставился на него:
– Что за шутки? Корональ вместе с великим паломничеством сейчас где-то к западу от Лабиринта.
– Да, он где-то там. Я был вместе с ним в Лабиринте и, когда он отослал меня на Гору, то первым делом велел разыскать вас и сказать…
– Сказать что?
Парень тревожно взглянул на Диввиса и Мириганта:
– Я думаю, что это сообщение лично вам, лорд.
– Это – лорды Миригант и Диввис, кровные родственники короналя. Вы можете говорить в их присутствии.
– Хорошо, сэр. Лорд Валентин велел мне передать Элидату Морвольскому… Ах да, должен представиться, я Хиссун, сын Эльсиномы… Передать Элидату Морвольскому, что он изменил свой план и посетит с великой процессией Зимроэль, а также навестит свою мать, Владычицу Острова Сновидений, перед возвращением, и таким образом вам нужно будет исполнять обязанности регента все время его отсутствия. По его прикидкам, это займет…
– Божество, смилуйся, – хрипло прошептал Элидат.
– …год или даже полтора года сверх запланированного времени, – закончил Хиссун.
Глава 11
Вторым признаком беды, который заметил Этован Элакка, стали опадающие листья с нийковых деревьев, и это было на пятый день после пурпурного дождя.
Сам по себе пурпурный дождь не мог считаться первым признаком беды. На восточных склонах ущелья Дюлорн он был самым обычным явлением: там на поверхность выходят пласты скуввы – мягкого песка, имеющего бледную красновато-голубую окраску. В определенные периоды ветер с севера, который прозвали Чесалом, вздымает этот песок высоко в воздух, где он висит по нескольку дней целыми облаками и придает дождю чудесный лавандовый оттенок. Поместье Этована Элакки располагалось в тысяче миль к западу от тех мест, на другой стороне Разлома, неподалеку от Фалкинкипа, и несущий песок ветер никогда не задувал так сильно на запад. Но ветру, как знал Этован Элакка, свойственно менять направления, и, быть может, Чесало в этом году решил посетить другую сторону Разлома. В любом случае из-за пурпурного дождя не стоило беспокоиться, он всего-то оставлял повсюду красивый песчаный налет, который смывал первый же обыкновенный дождь. Нет, первым признаком беды был вовсе не пурпурный дождь, а то, что в саду Этована Элакки погибли чувствильники, и случилось это за два-три дня до пурпурного дождя.
Событие извечно непонятное, но вполне обычное. Чувствильникам, для того чтобы завянуть, не требуется особых внешних причин. Эти небольшие растения с золотыми листьями и невзрачными зелеными цветочками, растущие в лесах к западу от Мазадона, улавливают эмоции. Если в пределах досягаемости их рецепторов кто-нибудь злобно закричит, или подерутся лесные звери, или даже, как утверждали многие, если мимо пройдет человек, замысливший серьезное злодеяние, этого будет достаточно, чтобы листочки растений сложились, как ладони в молитве, и почернели. Этован Элакка часто думал о том, что с точки зрения биологии в этом нет никакой пользы, однако имелась тайна, которую, несомненно, можно раскрыть при детальном исследовании, и он собирался рано или поздно взяться за такое исследование. Ну а пока же он просто выращивал чувствильники у себя в саду, потому что любил веселые золотистые отблески их листьев.
В поместье Этована Элакки царили порядок и гармония, и никогда за все время, что он выращивал чувствильники, они у него не гибли, это был первый раз. И причина была совершенно непонятна. Кто мог произнести недобрые слова у границ его сада? А если растения вывел из равновесия злобный зверь, то как и откуда он попал сюда, в провинцию, где есть лишь мирный домашний скот?
Этован Элакка превыше всего ценил гармонию. Этот землевладелец и фермер, шестидесяти лет от роду, высокий, стройный, седой, имел сугубо аристократическое происхождение. Его отец был третьим сыном герцога Массиссы и двое его братьев последовательно занимали пост мэра Фалкинкипа, но его самого никогда не интересовала управленческая карьера, и, вступив в права наследования, он купил большой, роскошный участок земли в безмятежной зеленой холмистой местности на западном склоне Дюлорнского разлома и там воссоздал Маджипур в миниатюре – во всей красоте, спокойствии и гармонии, присущих миру.
Он выращивал обычные для района культуры: нийк, глейн, хингаморты, стаджу. Основной упор делал на стаджу, потому что спрос на вкусный, питательный хлеб из клубней стажди никогда не падал, и фермеры Разлома едва справлялись с обеспечением потребностей почти трехсот миллионов жителей Дюлорна, Фалкинкипа и Пидруида и многих миллионов обитателей более мелких окрестных городов. Чуть выше по склону располагались плантации глейна – ряд за рядом густых куполообразных десятифутовых кустов, между их узких серебристых листьев свисали крупные грозди небольших, но вкусных голубых плодов. Стаджу и глейн издавна сажали рядом – корни кустов глейна насыщали почву азотом, затем дожди смывали ее вниз по склону, удобряя таким образом стаджу.
За рядами глейна находилась роща хингамортов, где из земли, словно пальцы, торчали сочные желтые грибовидные отростки, наполненные сахарным соком – они улавливали солнечный свет и снабжали энергией сами растения, что находились глубоко под землей. А вдоль границы владений Этована Элакки росли его знаменитые нийковые деревья, высаженные, как принято, группами по пять, образуя причудливые геометрические узоры. Он любил гулять между деревьев и ласково гладить их тонкие – не толще мужской руки – гладкие как шелк черные стволы. Дерево нийк жило только десять лет, в первые три года оно с невероятной скоростью росло, достигая сорокафутовой высоты, на четвертый год впервые распускались великолепные чашеобразные цветки, золотые, с кроваво-красной серединой, и с этого момента дерево в изобилии приносило плоды – белые полупрозрачные полумесяцы с резким запахом. Затем так же внезапно дерево умирало и за считаные часы превращалось в сухую палку, которую мог легко сломать даже ребенок. Плоды нийка в сыром виде ядовиты, но без них не обойтись при приготовлении столь любимых в гэйрогской кухне острых, грубых рагу и каш. Нийк по-настоящему хорошо рос только в Разломе, спрос на него не падал, и Этован Элакка прочно занимал место на рынке.
Земледелие давало Этовану Элакке ощущение полезности, но не удовлетворяло в полной мере его любовь к красоте. Поэтому он устроил частный ботанический сад и собрал там прекрасные и удивительные растения со всех концов света, какие только могли прижиться в теплом влажном климате Разлома.
Там были алабандины с Зимроэля и с Алханроэля, и естественные разновидности, и гибриды. Были танигалы и твейлы и дерево «Ночная красавица» из метаморфских лесов, на котором лишь в полночь на зимнедень появляются цветы во всем их ошеломляющем великолепии. Росли там пиннины и андродрагмы, пузырчатые деревья и резиновый мох, халатинги, выращенные из черенков, привезенных с самой Замковой горы, а также караманги, муорны, сихорнская лоза, сефитонгалы, эльдироны. Он экспериментировал даже с такими капризными растениями как огненные пальмы из Пидруида – они жили у него иногда шесть-семь сезонов, но на таком отдалении от моря никогда не зацветали, и с игольными деревьями с высоких гор, которые быстро засыхали без привычного им холода. Или странный, похожий на призрак, лунный кактус из Велализирской пустыни, который он тщетно пытался оградить от слишком частых дождей. Не обходил вниманием Этован Элакка и местные растения: он выращивал пузырчатку – странные раздутые деревья, что качались, как воздушные шарики, на толстых стеблях, и злобные древопасти из мазадонских лесов, поющие папоротники, капустные деревья; была у него и пара огромных двикк и полдюжины папоротниковых деревьев доисторического вида. А чтобы заполнить место, он небольшими клумбами высаживал чувствильники, чей скромный и нежный вид являл собой контраст с яркими и крепкими растениями, составлявшими основу его коллекции.
День, когда погибли чувствильники, начался вполне обычно. Утром Этован Элакка вышел, как всегда, на прогулку в сад. Ночью прошел небольшой дождь, но настоящие ливни обошли сад стороной, и в небе не было ни облачка. Зеленый свет восходящего солнца отражался от гранитных скал на западе. Блестели цветы на алабандинах, голодные с утра древопасти без устали клацали зубами и жерновами, торчащими наполовину из глубоких выемок в середине их огромных розеток. В ветвях андродрагм, трепеща малиновыми крыльями, порхали, словно яркие искорки, крошечные долгоклювы. Но, несмотря на все это, у него были дурные предчувствия: накануне ему приснился кошмар, в котором скорпионы, дхиимы и другие вредители разоряли его поля. Поэтому он почти не удивился, когда обнаружил бедные чувствильники почерневшими и смятыми после какой-то ночной напасти.
Следующий час до завтрака Этован Элакка проработал в одиночку, угрюмо выдергивая поврежденные растения. Стебли были еще живы, но чувствильники было не спасти – на месте увядших листьев никогда не вырастут новые, а если их срезать, то остальное растение погибнет от болевого шока. И поэтому он выдергивал их дюжину за дюжиной, с содроганием ощущая, как они корчатся от его прикосновений, а потом сложил из погибших чувствильников костер. После этого он собрал возле бывших клумб главного садовника и всех работников и спросил, знает ли кто-нибудь, что так обеспокоило растения. Однако никто не имел и представления.
Все утро он переживал гибель растений, но не такой Этован Элакка был человек, чтобы долго пребывать в унынии, и ближе к вечеру он успел купить в местном питомнике сто пакетов с семенами чувствильников: они продавались только семенами, потому что гибли при пересадке. На следующий день он лично высадил семена, и через шесть-восемь недель не останется даже следов от этого печального события. Тайна гибели растений так и осталась второстепенной загадкой, которая, может, когда-нибудь и разрешится, но, скорее всего, нет, и он выбросил ее из головы.
Через день или два произошло еще одно событие – пурпурный дождь. Явление редкое, но безвредное. Все единодушно решили, что так далеко на запад скувву занес переменившийся не в свой сезон ветер. Почти целый день все было в лавандовых тонах, потом песок смыло дождем – обыкновенным. Пурпурный дождь Этован Элакка тоже выбросил из головы.
Однако же нийковые деревья…
Он наблюдал за сбором плодов глейна – после пурпурного дождя прошло уже несколько дней, – когда к нему подбежал старший садовник, невозмутимый морщинистый гэйрог по имени Симуст. Он был, против обыкновения, очень сильно взволнован: змееподобные волосы спутаны, раздвоенный язык так и мелькал, будто вот-вот вылетит изо рта.
– Нийк! – кричал он. – Нийк!
У нийков серовато-белые листья, узкие, словно карандаши, они торчат вертикально, как ударенные током, небольшими пучками на кончиках черных двухдюймовых ветвей. Ствол прямой и тонкий, веток мало, и они будто изломаны. Топорщащиеся вверх листья завершают картину и придают нийку такой угловато-колючий вид, что его ни с чем не спутаешь даже издалека. И издалека, когда они с Симустом еще бежали к роще, Этован Элакка разглядел нечто до невозможности странное – на каждом дереве все листья смотрели вниз, будто это были не нийки, а какие-нибудь плакучие танигалы, или вовсе халатинги!
