скачать книгу бесплатно
– Тизана, сядь рядом со мной, – произнес Валентин.
Она опустилась рядом с ним и обняла его за плечи. Да, подумал Валентин. О да, хорошо! Тепло возвращалось в его замерзшую душу, и тьма отступала. А Валентина переполняла любовь к Тизане – крепкой, надежной, мудрой; именно она в дни изгнания первая открыто приветствовала его как лорда Валентина, тогда как сам он все еще считал себя простым жонглером. Как много раз, уже в годы его царствования, она делила с ним открывающее разум вино сновидений и обнимала его, чтобы выведать все тайны тревожных картин, что являлись ему во сне! Как часто облегчала она ему тяжкое бремя власти!
Правда, Валентину так и не удалось уговорить ее и остальных товарищей по былым скитаниям обращаться к нему попросту, не как к короналю, а как к жонглеру Валентину когда-то. На «ты» с ним теперь разговаривали только несколько друзей самых юных лет да Карабелла.
– Я очень испугалась, лорд Валентин, когда вы упали, а вы знаете, что меня нелегко напугать. Так вы считаете, что это было вино?
– Да, так я сказал там, в коридоре.
– Ну а я считаю, что вино тут ни при чем.
– Пожалуй, что так. Делиамбер думает, что это были чары.
– Чьи же? – спросила Тизана.
Валентин посмотрел на врууна:
– Чьи же?
Очень редко ему случалось видеть маленького колдуна в таком замешательстве: бесчисленные щупальца свивались и развивались, большие желтые глаза странно блестели, клюв, похожий на птичий, открывался и закрывался.
– Я не знаю ответа, – сказал в конце концов Делиамбер. – Как и не все сны являются посланиями, так и не у всех чар есть создатели.
– То есть заклинания создаются сами по себе? – спросил Валентин.
– Не совсем так, мой повелитель. Бывает, что чары появляются спонтанно – изнутри, из пустот собственной души.
– О чем ты, Делиамбер? Я что, навел порчу сам на себя?
– Сны, чары – это все одно и то же, – мягко сказала Тизана. – Это те или иные предчувствия в твоем сердце. Они пытаются стать видимыми и принимают форму знамений. Надвигается буря, и это ранние предвестники.
– И ты так сразу все поняла? Знаешь, перед банкетом я видел дурной сон, и, скорее всего, он был наполнен знамениями, предчувствиями и признаками беды. Но ведь я ничего тебе не говорил, если, конечно, не болтал во сне.
– Думаю, мой повелитель, что вам приснился хаос.
Валентин уставился на нее:
– Откуда ты знаешь?
Пожав, плечами, Тизана ответила:
– Потому что хаос должен наступить, и мы все об этом знаем. В мире осталось незаконченное дело, которое буквально взывает к завершению.
– То есть меняющие облик, – пробормотал Валентин.
– Я не смею давать вам советы относительно государственных дел… – начала пожилая женщина.
– Избавь меня от излишних церемоний. От советников мне нужны советы, а не политес.
– Моя область – исключительно сны, – сказала Тизана.
– Мне снились снег на Замковой горе и жуткое землетрясение, расколовшее мир.
– Растолковать вам этот сон, мой повелитель?
– Как ты его растолкуешь, если мы еще не выпили вино сновидений?
– Сомневаюсь, что это хорошая идея, – заметил Делиамбер. – С короналя более чем хватит видений на сегодня, и сонное вино лишь повредит ему. Считаю, толкование стоит отложить…
– Этот сон растолкует и ребенок, – ответила ему Тизана, – даже без вина. Землетрясение? Распавшийся на части мир? Что ж, мой повелитель, вы должны готовиться к худшему.
– Но что ты все-таки имеешь в виду?
За нее ответил Слит:
– Это знамения войны, ваше высочество.
Валентин повернулся и посмотрел на невысокого человека.
– Война? – выкрикнул он. – Война? Я первым из короналей за восемь тысяч лет вывел войска на поле битвы. Неужели мне придется повторить это?
– Мой повелитель, – сказал Слит, – вы и сами знаете, что война за реставрацию была лишь первым сражением настоящей, большой войны, которая сейчас назревает. Много веков все шло к этой войне, и, думаю, вы понимаете, что ее не избежать.
– Неизбежных войн нет, – ответил Валентин.
– Вы уверены, мой повелитель?
Корональ взглянул на Слита с гневом и печалью и ничего не ответил. О сказанном только что он успел догадаться сам, без посторонней помощи, но не хотел слышать подтверждений своей догадки, чтобы не наполнять душу невыносимой тревогой. Он встал и принялся молча расхаживать по комнате. У противоположной от двери стены огромная и жутковатая скульптура из резных костей морского дракона: обращенные вверх сцепленные ладони с переплетенными пальцами, но с тем же успехом она могла изображать и огромную зловещую пасть со смыкающимися клыками. Валентин довольно долго стоял перед ней, бесцельно поглаживая лоснящуюся полированную кость. Незаконченное дело, сказала Тизана. Да. Да. Меняющие облик. Меняющие облик, метаморфы, пьюривары – назовите их как угодно, но они коренные жители Маджипура, и это у них первопоселенцы со звезд отобрали их чудесный мир четырнадцать тысяч лет назад. «Уже девятый год, – думал Валентин, – я стараюсь понять чаяния этого народа, но так ничего и не знаю о них».
Он повернулся и сказал:
– Когда я поднялся, чтобы сказать тост, я думал о словах верховного глашатая Хорнкаста: «Корональ – это мир, а мир – это корональ». И внезапно я стал Маджипуром, и через меня прошло все, что происходило во всех концах мира.
– С вами уже бывало такое, – сказала Тизана, – в снах, которые я толковала вам: когда вы держали в правой руке двадцать миллиардов золотых нитей, растущих из земли, и другой сон, когда вы раскинули руки и обняли весь мир, и еще…
– В этот раз было по-другому, – сказал Валентин, – мир раскололся.
– Как?
– Буквально. Разлетелся на куски. Осталось только море тьмы, и я упал в него.
– Хорнкаст сказал очень верно и точно, – тихо ответила Тизана, – вы и есть мир, ваше величество. Со всего мира к вам притягиваются дурные эмоции и мысли. Так что, ваше величество, это действительно было послание, но не от Повелительницы, не от Короля Снов, а от самого мира.
Валентин посмотрел на врууна:
– Что скажешь на это, Делиамбер?
– Я знаком с Тизаной уже лет пятьдесят и ни разу не услышал от нее ни единой глупости.
– Значит, быть войне?
– Уверен, что война уже началась, – ответил Делиамбер.
Глава 2
Хиссун долго корил себя за опоздание на банкет. Первое официальное мероприятие с тех пор, как его неожиданно включили в свиту лорда Валентина, – и он не успевает вовремя. Непростительно!
В чем-то это была вина его сестренки Эйлимур. Пока он возился с парадным облачением, она постоянно суетилась вокруг него: то поправляла цепь на плече, то ее не устраивали длина и покрой туники, то она находила на его начищенных до блеска башмаках пятна, которых не видел никто, кроме нее. Ей было пятнадцать лет – трудный возраст для девочки, хотя Хиссун порой думал, что у девочек любой возраст трудный, – и она пыталась вести себя как настоящая хозяйка, лезть повсюду со своей точкой зрения и вникать во все домашние дела.
Эйлимур изо всех сил старалась, чтобы Хиссун выглядел на пиру у короналя достойно, но в итоге лишь помогла ему опоздать. Одну только нашивку с его званием – небольшой эполет с изображением пылающей звезды, который полагалось носить на левом плече с аксельбантом, – она прилаживала, как ему показалось, минут двадцать, постоянно сдвигая на доли дюйма то туда, то сюда, чтобы попасть точно в центр, и наконец сказала:
– Ну-ка, посмотри. Отлично, правда!
Она схватила свое зеркальце – старое, все в пятнах, исцарапанное и ржавое с обратной стороны, и сунула ему под нос. Хиссун увидел в нем свое тусклое и искаженное отражение – какой-то незнакомец, пышно разодетый, будто на маскарад. Костюм выглядел совершенно неестественно, театрально, но в то же время наполнял душу совершенно новым ощущением спокойствия и власти. Вот чудеса, подумал он: как изменил его костюм, второпях подогнанный портным с Площади Масок. Он больше не суетливый уличный оборвыш Хиссун, и не беспокойный, неуверенный в себе молодой чиновник Хиссун теперь он – щеголь, павлин, гордый соратник короналя.
А еще он опаздывает. Но если поспешит, то может добраться до Большого зала понтифика вовремя.
Но тут возвратилась с работы его мать Эльсинома, и пришлось еще ненадолго задержаться. Она вошла в его комнату – невысокая, бледная, с темными волосами и усталым взглядом – и уставилась на него в страхе и восхищении, как на комету, которую кто-то поймал и пустил летать по их убогой квартире. Ее глаза светились, а лицо сияло, Хиссун никогда раньше не видел мать такой.
– Ах, Хиссун, ты выглядишь великолепно! Потрясающе!
Он усмехнулся и повернулся вокруг себя, демонстрируя свое великолепие.
– Абсурд какой-то, правда? Я похож на рыцаря с Замковой горы!
– Ты похож на принца! На короналя!
– Ага, лорд Хиссун. Но тогда мне еще надо горностаевую мантию, хороший зеленый камзол и, пожалуй, большой яркий медальон в виде пылающей звезды на шею. Но ведь и так неплохо, верно, мама?
Они засмеялись, и, несмотря на усталость, мать обняла его и немного протанцевала с ним по комнате. Отпуская его, она сказала:
– Уже поздно, тебе пора.
– Да, пора. – Он пошел к двери.
– Как это все странно, мама, – идти на пир к короналю, сидеть рядом с ним, сопровождать его в великом паломничестве, поселиться на Замковой горе…
– Да, это очень странно, – тихо ответила Эльсинома.
Они встали в ряд – Эльсинома, Эйлимур, младшая сестренка Мараун, и посерьезневший Хиссун поцеловал их, пожал руки, а когда они попытались обнять его, отстранился, чтобы не помять одежду. Мать и сестры глядели на него, как на самого короналя, а то и вовсе какое-то богоподобное существо, как будто он не принадлежал к их семье, а спустился этим вечером с небес, чтобы немного пройтись по их мрачным комнатам. И на мгновение ему самому показалось, будто он не провел все восемнадцать лет своей жизни в тесной и темной квартире на первом уровне Лабиринта, но всегда был и есть Хиссун с Замковой горы, посвященный в рыцари, постоянный гость королевского двора и знаток всех его удовольствий.
«Глупость. Безумие. Всегда помни, кто ты такой, – сказал он себе, – и откуда ты родом».
Но и не думать о произошедших в их жизни переменах трудно, думал он, спускаясь по бесконечной винтовой лестнице на улицу. Столько перемен! Когда-то они с матерью добывали пропитание на улицах Лабиринта: она выпрашивала милостыню у проходящих мимо господ, он бегал за туристами и настойчиво предлагал за небольшую сумму – полреала, редко больше, – стать их проводником по красотам и чудесам подземного города. И теперь он – юный протеже короналя, а мама благодаря его новым связям распоряжается винами в кафе на Дворе Шаров. И все из-за его удачи, необычного и непостижимого везения.
Или дело не только в везении? Когда ему было всего десять лет от роду, он предложил свои услуги проводника высокому светловолосому человеку, и кто бы мог подумать, что тот человек оказался не кем иным, как лордом Валентином – свергнутым, изгнанным и ищущим в Лабиринте поддержки понтифика, чтобы вернуть престол.
Но и то, что это был лорд Валентин, еще ничего не значило. Хиссун часто спрашивал себя, чем же он так приглянулся лорду Валентину, что тот, вернув себе корону, вспомнил его, нашел, забрал с улицы, дал работу в Доме Записей и вот теперь призывает его в святая святых государственного управления. Возможно, дело в его бесцеремонности, колкостях, в его независимом поведении и полном отсутствии благоговения перед короналями и понтификами, в самостоятельности, проявлявшейся даже в десять лет. Должно быть, это впечатлило лорда Валентина. А все эти рыцари с Замковой горы, подумал Хиссун, такие вежливые, воспитанные. Наверное, я казался короналю чужаком почище какого-нибудь гэйрога. И ведь в Лабиринте полно таких мальчишек, и любой из них мог ухватиться за рукав короналя вместо меня. Повезло. Повезло.
Он вышел на небольшую пыльную площадь перед домом. Перед ним лежали узкие кривые улочки Двора Гуаделума – района, в котором он прожил всю свою жизнь. Над головой возвышались кривобокие здания, пришедшие в ветхость за тысячу лет и составлявшие границу его мира. Под резким белым светом, ярким до рези в глазах – таким светом, столь непохожим на тихое золотистое с зеленью сияние солнца, лучи которого никогда не проникали сюда, освещался весь этот уровень Лабиринта, – выщербленные серые камни старых домов прямо кричали о страшной усталости и изношенности. Хиссун подумал, что раньше не замечал, как же тут мрачно и убого.
На площади было полно народу. Не многим жителям Двора Гуаделума хотелось коротать вечера в темных квартирах, поэтому народ собирался на улицах на своего рода променад – просто бесцельно послоняться. Пока Хиссун в своих блистающих одеждах пробирался сквозь толпу, ему казалось, что все, кого он когда-либо знал, вышли сегодня на улицу, чтобы похихикать над ним, поглазеть на него, кто хмуро, а кто и сердито. Он увидел Ванимуна, который родился с ним в один и тот же день и час и был ему почти как брат, и младшую сестру Ванимуна, уже подросшую, стройную с миндалевидными глазами, и Хойлана, и его трех здоровенных братьев, и Никкилона, и невысокого косого Гизнета, и врууна с глазами-бусинками, продающего засахаренные корни гумбы, и Конфалюма-карманника, тезку древнего понтифика, и старых сестер-гэйрогов, которых все, кроме Хиссуна, за глаза звали метаморфами, и еще кого-то, и еще, и еще… И все уставились на него, словно спрашивая: «Куда же ты, Хиссун, такой красивый собрался?»
Он с трудом пробирался сквозь толпу, отчаянно сознавая, что банкет вот-вот начнется, а ему еще так далеко идти. И все, кого он когда-либо знал, глазели и не давали пройти.
Первым его окликнул Ванимун:
– Хиссун, ты куда? На маскарад?
– Нет, он на Остров собрался, с Повелительницей в спички играть!
– Нет, он будет охотиться на морских драконов с понтификом!
– Дайте пройти, – спокойно сказал Хиссун, видя, что вокруг него собирается толпа.
– Дайте пройти! – весело подхватили вокруг, но никто не двинулся с места. – Дайте ему пройти!
– Хиссун, ты где взял такой чудной прикид? – спросил Гизнет.
– Поносить взял, – сказал Хойлан.
– Украл то есть, – добавил кто-то из его братьев.
– Небось раздел пьяного рыцаря где-нибудь в переулке!
– Пустите, – сказал Хиссун, которому все труднее было оставаться спокойным. – У меня важное дело.
– Важное дело! У него важное дело!
– У него встреча с понтификом!
– Понтифик сделает Хиссуна герцогом!
– Герцог Хиссун! Принц Хиссун!
– А чего сразу не лорд Хиссун?
– Лорд Хиссун! Лорд Хиссун!
В их голосах звучала угроза. Десять или двенадцать человек обступили его плотным кольцом. Ими двигали обида и зависть. Его яркий костюм, цепь на плече, эмблема, башмаки, плащ – все это было для них чересчур, слишком уж бесцеремонно подчеркивало разверзшуюся между ним и соседями пропасть. Вот уже они дергают его за тунику и за цепь. Хиссун был близок к панике. Пытаться говорить с ними было глупо, драться – еще более глупо, а уж надеяться на патруль имперских прокторов в таком захудалом районе – и вовсе безнадежно. Он был один-одинешенек.
Стоявший ближе всех Ванимун попытался толкнуть Хиссуна в плечо. Тот отпрянул, но Ванимун успел оставить след грязных пальцев на его бледно-зеленом плаще. Внезапно его захлестнула бешеная ярость.
– Только тронь меня еще раз! – закричал он, делая в сторону Ванимуна знак морского дракона. – Не смейте ко мне прикасаться!
С издевательским смехом Ванимун снова протянул руку, но Хиссун поймал его за запястье и сжал из всей силы.
– Эй, пусти! – прокряхтел Ванимун.
