скачать книгу бесплатно
– Погоди, Коленька, – девушка ухватила парня за рукав. – Ты уж прости меня, дуру, за прошлое, совсем я стыд потеряла. Да только не могу я без тебя, хоть вешайся. Не думала, что такое в жизни взаправду бывает, не верила. А сейчас… Хочешь, бей меня, хочешь?–?ругай, только не уходи…
Девчонка упала перед парнем на колени:
– Любый мой, прошу Христом Богом, возьми меня прям здесь, не венчанную. А потом?–?хоть трава не расти. Бог меня простит, люблю я тебя…
Другой мужик на месте Кольки давно бы потерял голову и, не боясь ни Бога, ни мести односельчан, завалил Танюху на мягкий лесной мох, наплевав на строгие и жестокие в этом отношении негласные законы глухих российских сел. Но смущенный Колька поднял девушку с коленей, погладил по голове и тихо сказал:
– Прости, Танюша. Красивая ты, хорошая. Но… я другую люблю…
– Наташку… – Танька смахнула навернувшиеся злые слезы. – Сучку-подкидыша… Грешишь с ней, вражина?
– Да она и не знает, что я люблю её, – Колька грустно улыбнулся. – Ходим вместе, живем, считай, в одной избе, а сказать не могу…
– Знаю я всё.
Наталья вышла из-за дерева.
– Следила, тварь??–?В изумрудных Танькиных глазах полыхнула ненависть.
– Да не следила?–?мимо шла. А чё следить? Тебя небось в деревне слыхать… А Коля пусть сам выбирает, кто ему больше по сердцу.
Наталья подошла и прижалась к парню.
– Да выбрал я давно уж… Ты прости, Тань, видать, не судьба…
Татьяна медленно пятилась назад. Красивое лицо девушки перекосила дьявольская ухмылка. Глаза из-под густых бровей глядели жутко, пальцы сжатых кулаков побелели, между ними проступила кровь от воткнувшихся в ладони ногтей.
– Ну попомнишь ты меня, Коленька. И ты, подруга, попомнишь. Мне не судьба, да и вам, ведьмаки, счастья не будет… Будьте вы прокляты!
С этими словами Татьяна скрылась за деревьями.
«Попомнишь… Будьте прокляты…»?–?эхом отозвался лес.
– Странная она, – Николай пожал плечами. – Мы ж ничего ей не сделали. Зачем проклинать-то?
– Люди злые, Коленька, – Наташка крепче прижалась к парню. – Злые и завистливые… Но с тобой мне ничего не страшно…
– Как бы Танька не натворила чего. Чует мое сердце?–?беда будет, – мрачно сказал Николай, обнимая подругу.
* * *
Однако в последующую неделю все было спокойно. Только Танькина мать ходила по дворам, спрашивая у людей:
– Вы, часом, мою дурёху не видали?
Люди в ответ пожимали плечами?–?мало ли куда может запропаститься молодая, своенравная девка? Может, хахаль в соседней деревне завелся, а может, и вовсе из нашей глухомани в райцентр махнула.
– Чего такой красавице делать в нашем захолустье? Объявится непутевая, не гоношись, мать, раньше времени, – говорили люди…
Прошла неделя, другая, и вдруг однажды хмурым утром деревню поднял на ноги истошный женский вопль. Голосила Танькина мать. Татьяна действительно объявилась.
Возвращаясь из ночного, пастухи увидали в озерной ряске край знакомой всей деревне кофты. Почуя неладное, принесли багры и вытащили на берег то, что совсем недавно было Татьяной.
Распухшее, порченное тлением и озёрными жителями тело вместо былого восхищения вызывало лишь ужас. Только лицо красавицы смерть как бы не решилась превратить в уродливую маску. Казалось, что девушка уснула и чему-то улыбается во сне. Только улыбка была ехидной и торжествующей, как у садиста-палача, наконец-то прикончившего свою жертву. Люди, суеверно крестясь, отходили от трупа?–?по коже мороз шел от зрелища столь странной посмертной гримасы. Даже голосившая родная мать, увидев лицо дочери, замолчала, охнула, прикрыла рот рукой и попятилась назад.
– Ведьма… – пробормотал кто-то в толпе.
А кто-то, напротив, припомнил, как Татьяна в слезах убегала от Кольки, как последние дни ходила сама не своя. Еще кто-то услышал и подхватил… И вот уже вся толпа, разом забыв всё добро, которое Наталья и Николай делали людям, поначалу тихо, а после во весь голос зароптала:
– Ведьмаки девку спортили… Точно, они, больше некому…
– Будя!?–?возвысил голос председатель сельсовета. – Сама Танька за парнем бегала, а что утопилась?–?дура девка, не тем будь помянута. Надоть теперь о похоронах думать, а не самосуд над безвинными чинить…
Толпа поворчала маленько, погудела недовольно, да и начала потихоньку расходиться.
Труп погрузили на телегу и увезли, но долго ещё после похорон вспоминали люди страшную улыбку утопленницы, втихаря прибавляя: «Спортил не иначе ведьмак девку, как есть спортил…»?–?не забывая, однако, в случае какой беды или хвори, пряча глаза от соседей, идти на поклон к тому самому «ведьмаку».
Хоть и не в чем было винить ни Кольку, ни Наташку, но суеверный народ стал ещё больше их сторониться…
Но людская память короткая. Может, со временем забыл бы народ деревенский о своих страхах и подозрениях. Но ведь не зря говорят?–?беда не приходит одна.
* * *
Шла как-то из курятника бабка Гришачиха, шкандыбала себе потихонечку, боясь лишний раз тряхнуть лукошко со свежими яйцами. Погода была отменная, небо чистое, ни облачка, ни ветерка. Вдруг неизвестно откуда налетевший вихрь с силой толкнул бабку в согнутую спину, сбил её с ног, швырнул об забор лукошко и… снова всё стало тихо, будто ничего и не было.
Встала бабка, отряхнулась, заплакала и побрела в избу. И с той поры каждый день, а особенно ночью, стала Гришачиха тихонько плакать-горевать неизвестно о чём, за короткий срок высохла вся и совсем перестала вставать с печки.
– Что с тобой, мама, – наперебой спрашивали её три сына-бугая.
– Ой, да хто ж его знаеть, сынки? Тяжко на душе, будто давит хто, а слезы сами и текуть… – тихо шамкала бабка, а соленые капли продолжали течь по морщинистым щекам, пропитывая вышитую цветами подушку. И совсем уж собрались сыновья идти к «ведьмакам» на поклон, как рано утром раздался стук в дверь их просторной избы.
– Ой, соколики, погадаю, всё как есть расскажу, что было, что будет…
На пороге стояла статная, очень красивая цыганка в красном платке. Чрезвычайно редко встречающиеся у кочевого народа зеленые глазищи странно контрастировали со смоляным буйством кудрявых волос. Гостья весело глядела на парней, звенело на шее монисто, и столько в ней было кипучей, первобытной энергии, что хотелось угодить этой женщине, подчиниться ее почти осязаемой силе, сделать то, что она пожелает, и рука любого хозяина сама тянулась положить в её котомку кусок пирога или монету.
Но парни стояли хмурые, исподлобья глядя на незваную гостью, и в дом её приглашать особо не торопились.
– Что, соколики, не верите в цыганскую ворожбу??–?Женщина сверкнула глазами и улыбнулась, показав ряд жемчужных зубов. – А я ведь знаю?–?горе поселилось в вашем доме. Злые люди порчу навели на вашу семью, да мать всё на себя приняла, а теперь мается…
– Откель знаешь??–?Старший положил руку на косяк и навис грузным телом над гостьей.
– Да все говорят… – Цыганка перестала улыбаться и чуть попятилась. – Ну не хотите, люди добрые, как хотите…
– Постой, – старший верзила немного смягчился. – Помочь сможешь?
– Отчего не помочь хорошим людям??–?оживилась цыганка.
– Заходи, добрая женщина, будь как дома. Только мамку спаси?–?плоха больно, – старший распахнул дверь и пропустил внутрь гостью, которая, позванивая браслетами и ожерельем, подошла к печке.
– Ой, горе тебе, женщина, – запричитала она над Гришачихой. – Злые люди позавидовали твоей семье, собрали волосы ваши и страшный заговор наложили на тебя и на детей твоих…
Бабка молча смотрела на цыганку, моргала подслеповатыми глазами, а слезы, не переставая, текли и текли…
– Могу помочь беде вашей, люди добрые… – цыганка повернулась к парням. – Да только дорого вам это обойдется, – закончила она тоном базарной торговки.
– Сколько??–?еще сильнее насупив брови, угрюмо спросил старший.
– Сто рублей?–?всего ничего за такую работу…
Братья повесили головы. Старший громко?–?как ножом по стеклу?–?скрипнул зубами. Таких денег не было не только в их крепком хозяйстве, да и, наверно, во всей деревне.
– Не горюйте, милые, – цыганка вновь подала голос, косясь на старшего. – Доброе дело, так и быть, сделаю, даже себе в убыток. Отдадите коня, повозку, шубу новую, сапоги?–?глядишь, и сочтемся.
Повздыхали братья, почесали затылки… Но чешись?–?не чешись, мать-то спасать надо… Ударили по рукам.
Цыганка чего-то пошептала, подожгла клок сухой травы, извлеченный из вороха цветастых юбок, бросила его в чашку с водой, напоила тем пойлом Гришачиху и повернулась к братьям:
– Всё, соколики. Будет ваша матушка здоровее и веселее прежнего…
– А не брешешь??–?Старший приподнялся со скамьи. – Что-то больно быстро ты лечишь, голубушка.
– А ты сам посмотри, милок, – цыганка засуетилась, явно опасаясь плечистого молодца. – Бабушка-то уже и не плачет…
Гришачиха, действительно, перестала плакать, и потухшие глаза потихоньку приобретали осмысленное выражение.
– Ничего, у нас пока поживешь, – произнес старший тоном, не допускающим возражений. – Встанет мать?–?все получишь сполна.
– Да как же так, родимый? Ведь уговор был… – запричитала гостья.
– Как сказал, так и будет, – старший поднялся и оправил рубаху. – А покуда вечерять будем.
Цыганка смирилась, поняв, что деваться некуда. Однако через два дня, когда Гришачиха действительно встала на ноги, вся деревня вышла провожать цыганку. Та ехала в честно заработанной повозке, сверкая зелеными, кого-то мучительно напоминающими глазищами и своей восхитительной улыбкой.
Проводив гостью до околицы, старший брат попридержал теперь уже чужого коня.
– Ты это… не серчай, ежели чего не так… Спасибо тебе за мать.
– Да ладно, – усмехнулась цыганка, – с Божьей помощью справилась.
– Ты скажи… – парень замялся, – кто мог это… ну… мать-то спортить…
– То сам думай, – цыганка тронула вожжи. – Говорят, есть у вас колдуны…
Повозка запылила по дороге, а парень сжимал белые от напряжения кулаки, глядя ей вслед, и повторял:
– Есть колдуны… есть…
* * *
Николай зашёл в избу, поставил в угол топор, зачерпнул ковшом из кадки воды, собираясь попить с устатку после колки дров, да так и замер, не донеся ковша до рта.
Дед Евсей сидел за столом и запросто, будто щи ложкой хлебал, разбирал на части массивный чёрный немецкий «вальтер». Уже собранный и снаряженный патронами наган лежал рядом. Здесь же на столе поблескивали ребристыми боками несколько «лимонок».
– Ты чего это задумал, дед? Война-то, почитай, лет двадцать как кончилась, – захлопал глазами Николай, ничего не понимая.
– Для кого кончилась, а для кого как бы не началась.
Евсей Минаич закончил разбирать пистолет, где-то протер, где-то смазал и начал собирать обратно.
– Про Гришачиху слыхал?
Николай кивнул.
– Так вот, цыганка, что её вылечила, опосля на вас показала, будто вы на бабку порчу напустили. Деревня гудит, кое-кто уже и колья готовит. Ктой-то Таньку вспомянул, так народ вообще озверел. Небось скоро гости пожалуют.
Дед закончил собирать пистолет, с треском загнал в него магазин и передернул затворную раму.
– А мы гостям-то гостинцы приготовили… Стало быть, просто так не дадимся.
– Откель у тебя всё это, деда??–?Миролюбивый Колька всё ещё не мог прийти в себя от изумления.
– С войны запасец, Коленька, с войны. У справного хозяина всё должно быть. А нынче нам и энтот запасец, глядишь, пригодится…
– Идут, деда, – вбежала в избу Натаха. – Всей деревней и с кольями…
Евсей Минаич щелкнул предохранителем, взял «вальтер» за ствол и протянул его Кольке.
– Ну вот что, Коленька, хватай немца?–?и с Натахой на печку. Кто войдет?–?бери на мушку. Ежели я замешкаюсь?–?стреляй. От тебя теперича и её жизнь зависит…
Дверь распахнулась от удара. В дом, толкаясь плечами, влетели три брата?–?кто с колом, кто с топором?–?и ринулись внутрь, со свету не разбирая, что к чему в полутемной избе.
Дед Евсей пальнул из нагана в потолок. На резко затормозивших братьев сверху посыпалась труха. Они стояли, хлопали глазами, привыкая к полутьме, и, наконец, разглядели деда, державшего их на мушке, и ещё один черный дульный срез, выглядывающий из-за печной трубы.
– С чем пожаловали, соколики??–?почти ласково спросил дед.
Парни сопели, сверля пол взглядами, полными бессильной злобы. Наконец, старший выдавил:
– Твои сучата на нашу мамку порчу напустили. Порешить их надобно, чтоб другим неповадно было.
– А хто про то сказывал??–?Дед переводил ствол с одного брата на другого. Ладонь свободной руки тихонько поглаживала лежащую на столе гранату. В наступившей тишине слышно было, как перекатываются по столу ребристые бока смертоносного снаряда.
– Цыганка сказывала…
– Так, может, она сама напустила порчу, сама и сняла. А после с вас, дурней, коня с телегой взяла, да и поминай как звали?
Братья топтались на месте. Боевой пыл при виде настоящего оружия куда-то исчез, и теперь им сильно хотелось побыстрее отсюда смыться. Но гонор и сознание того, что односельчане ждут за дверью «ведьмачьей» крови, не давали просто так взять и уйти.
– Ты, дед, вот что, – решился старший. – Кто там чего наслал, то нам неведомо. Однако, ежели вы сегодня с села не уберетесь, ночью один хрен, не мы, так другие красного петуха вам пустят, помяни мое слово. Так что собирай, Минаич, манатки, забирай своих «ведьмаков», да и катитесь вы отсель подобру-поздорову.
