Не щадя себя и своих врагов

Когда я в последний раз был в авиационной части, она переживала очередной этап перевооружения. Как обычно, разведчики одними из первых в ВВС получали самый быстроходный по тем временам, самый высотный и мощно вооруженный летательный аппарат. Страдные дни настали для всех – для летчиков, которым предстояло «переучиваться», для механиков, которым также надо было осваивать новую технику.

Так уж устроена авиация, связанная с постоянным поиском, самоусовершенствованием и творчеством. Нет смысла подробно описывать машину, которой оснащался тогда полк. Пройдет время, и разведчики получат более совершенную модель. Скажу только, что новая машина могла подниматься высоко-высоко и мчаться в несколько раз быстрее звука. До предела оснащена была автоматикой и электроникой.

В отличие от нашего красавца – фронтового Пе-2 – этот аппарат выглядел весьма необычно. Он походил на почти бескрылую толстую сигару с двумя длинными ящиками по бокам – мощнейшими реактивными двигателями. С первого взгляда было видно, что этот современный летательный аппарат – грозное оружие.

Техника и дальше будет развиваться гигантскими шагами. Как знать, возможно, что в недалеком будущем воздушные разведчики будут помогать сторожить покой и труд людей, забравшись все выше. Ни облачность, ни темнота, ни маскировка не скроют от зоркого глаза современных фотоустановок телевизионных, инфракрасных и других приборов объекты воздушной разведки. Да, техника далеко ушла вперед. А люди?

Дни, проведенные в полку, убедили, что черты характера, воспитываемые у нынешнего поколения разведчиков, те же, какие прививались нашим ребятам в годы войны. Удивительно, полк состоял из таких же красивых и статных парней, какие воевали в годы Великой Отечественной! И таких же отважных.

Они выбрали великолепную военную профессию. Их миссия – как и всех советских воинов – служить делу мира. Пока недруги угрожают нашим границам, воздушные разведчики остаются верными стражами Родины. Мне думается, что нужда в них не отпадет долго- долго. Ведь даже в условиях всеобщего разоружения, к которому рано или поздно придет человечество, потребуются контролеры над этим разоружением. И недаром в песне поется: «Мне сверху видно все – ты так и знай!»

В полковом штабе хранилась составленная ветеранами довольно подробная история боевого пути полка. Комната боевой славы была украшена портретами фронтовиков – героев воздушной разведки.

ПРЕЗИРАЯ СМЕРТЬ

До службы в нашем полку многие мои однополчане участвовали в жестоких схватках с гитлеровцами. Как и командир полка Трофим Тюрин, они вступили в бой в первый день войны. «Снайпер разведки» Валериан Столяров семнадцать раз водил свой бомбардировочный полк на бомбежку фашистов. Он сражался, пока в полку оставалась хотя бы одна исправная машина. Штурман Валентин Соколов семьдесят раз вылетал на бомбежку фашистов, помогая нашим войскам сдерживать вражеский натиск на Северо-Западном фронте. Стрелок-радист Михаил Матюхин с 22 июня в течение недели совершал несколько полетов в день, чтобы бомбить мотопехоту врага на Юго-Западном фронте, пока не был сбит. Герой Советского Союза Анатолий Попов получил боевое крещение на второй день войны. В составе девятки Ил-4 он нанес бомбовый удар по скоплению пехоты и танков противника. Вылетели днем, в ясную погоду, без прикрытия истребителей. В бою с «мессерами» потеряли полэскадрильи. На следующий день снова нанесли мощный удар по врагу, но из наших бомберов остался в строю лишь самолет Попова.

Велики были наши потери, но и враг терял силу. И в этом была заслуга всех советских солдат и офицеров, в том числе моих однополчан.

– Скажи, ты ненавидел фрицев? – однажды спросил я своего близкого друга-однополчанина Юрия Дерябичева. – Ты готов был убить первого попавшегося фашиста? И вообще, ты убил хоть одного захватчика?

– Конечно, думаю, многих. Во время бомбежки в первые дни войны и в результате штурмовых атак, когда мы, воздушные разведчики, выполнив задание, спускались до бреющего и расстреливали на дорогах пехоту. Но так, лицом к лицу не убивал, и звериного желания убить не было. Сколько их в конце войны, пробираясь из окружения, случайно попадало к нам в плен с белым платком в поднятых вверх руками! Никто их не трогал. Другое дело в открытом бою. Убил бы! Когда шел из окружения по Пинским болотам, сжимал рукоятку ТТ. Выпустил бы всю обойму в первого встречного.

– Тогда тебе было 19 лет. И рука твоя не дрогнула бы? Сомневаюсь. Тогда наши люди верили пропаганде, что немецкие рабочие не пойдут воевать против советской республики, поднимутся на революцию. И потом, немцы как все – люди. Пришлось Илье Эренбургу писать памфлет, резкий и злобный, убеждать, что они не люди, а звери. А Константин Симонов сочинил стихи: сколько раз увидел его – немца, столько раз и убей. После этого и началась настоящая отечественная война.

– Мне кажется, что в принципе наши довоенные лозунги были правильными, но мы недооценивали силу немецкой армии, преувеличивали свою мощь. А главное, чего нам не хватало – это умения воевать. В военных училищах нас готовили в тепличных условиях, на устаревшей технике. Искусству войны пришлось обучаться в ходе сражений. Отсталость в авиатехнике, конечно, сказалась в первые годы войны. Наши самолеты новейшей конструкции не уступали немецким по классу, иные даже превосходили их, но отставали по «начинке». Я имею в виду прицельное оборудование. У нас не было специального самолета – дневного разведчика. «Пешки»-бомбардировщики переделывались в разведчика кустарно, в полевых условиях. Этот самолет, строгий в управлении, с трудом вмещал крупномасштабное фотооборудование в центральном бомболюке. Не хватало современного навигационного оборудования.

– И несмотря ни на что, мы победили.

– Да, мы победили. Советский народ не потерял боевой дух, храбрость русского человека, оптимизм. Конечно, неудачи вызывали чувство глубокой досады, горечи. Но лично мне никогда в голову не приходила мысль, что мы не устоим, не победим. Это не укладывалось в сознании. Пожалуй, это и было решающим фактором нашей победы. Я не встречал ни на фронте, ни в тылу человека, который уверовал бы в успех немцев. А если и были такие, то они не могли повлиять на ход событий. Высокий патриотизм господствовал в умах людей. Лично я понимал патриотизм как выполнение своего долга честно, добросовестно и до конца. Я готов был лететь на боевое задание, рискуя своей жизнью. Я понимал, что поставленная задача незряшная. Она дана для осуществления какой-то важной цели, в конечном счете для победы над врагом. И это был мой скромный вклад в общее дело. Лозунг «За Родину! За Сталина!» понимал в прямом смысле. Оба понятия были неотделимы друг от друга. Берет досада, когда некоторые новые историки, описывая события войны, что-то придумывают и забывают имя Сталина или старательно выцарапывают только теневые стороны его деятельности. В жизни-то все было не так. Какой смысл искажать историю!

– Когда ты почувствовал, что войне приходит конец? Когда ты летал последний раз на разведку?

– Точную дату я не помню. Но это было в апреле 45-го. Мы разведывали окруженный Данциг. Город горел. Огромная полоса дыма тянулась далеко на север через бухту в сторону косы Хель. Дым от пожарищ был настолько плотным, что бухта с воздуха не просматривалась. А в ней еще стояли морские транспорты фашистов, пытавшихся уйти. Мы могли их сфотографировать только со стороны. Над бухтой свирепствовал огненный смерч. Эскадры наших штурмовиков, бомбардировщиков волна за волной появлялись над городом и низвергали свой смертоносный груз. Что думал, что чувствовал? Не только я, все мы чувствовали, что конец войны – вопрос дней. Все мы жадно, отчаянно ждали победы. А несколько раньше мы с Голубничим совершили замысловатый разведполет на Кенигсберг. Потели часов пять перед вылетом, вычерчивая на карте зигзагообразный маршрут фотографирования долговременных старинных крепостных укреплений врага.

– Вспоминается июль 1941 года. Первое построение нашего полка. Зачитали приказ наркома. В начале, понятное дело, было сказано: не щадя живота своего защищать социалистическое отечество. Далее приказывалось: отстоять Москву. А вот второй пункт был очень длинным. В нем подробно расписывалось: за сколько боевых вылетов представлять к ордену плюс денежное вознаграждение. Запомнилось четко: за сто обслуженных боевых вылетов механику – правительственная награда и три тысячи рублей премии. Летчикам— разведчикам присваивать звание Героя Советского Союза за 99 боевых вылетов. Запомнилась эта цифра странная, не круглая. Почему не за сотню?

– Сам не знаю. Меня с Голубничим дважды представляли к званию Героя. В первый раз ограничились награждением орденом Ленина, а вот после второго представления Голубничего утвердили, а меня наградили полководческим орденом. Ну, хотя бы дали «боевик». Так мы, летуны, называем орден Боевого Красного знамени. У меня их четыре. Два получил на фронте, не считая других, а два в мирное время за важные дела.

– Может быть, расскажешь, какие такие дела?

– Мы же были еще юношами, когда кончилась война, хотя грудь была в орденах, а на плечах золотые погоны лейтенантов. Двигались по служебной лестнице. Кончали академии. Ефим Мелах дослужился до командира дивизии. Я тоже из штурмана нашей 3-й эскадрильи вырос до старшего штурмана тяжелобомбардировочной авиадивизии дальнего действия. С переходом в «бомберы» пришлось много работать. Новая реактивная техника, новые люди, новые задачи. Это соединение было одно из лучших в ВВС. Еще в 1951—1957 годах я был участником всех воздушных парадов над столицей. В 1950 году совершил высокоширотную экспедицию на Северный полюс. В 1962 году находился в экваториальных широтах в Индонезии, помогал освобождать Западный Ириан, а затем обучать аборигенов летать на реактивном Ту-16. После демобилизации с апреля 1964 года трудился в Аэрофлоте на вспомогательном радиолокационном диспетчерском пункте. Ты мимо него проезжал по шоссе в Калинин. Почему пошел в Аэрофлот старшим диспетчером службы движения? Право, сжился с авиацией, без нее не могу.

– Вот я, возможно, плохой журналист. Всех однополчан спрашиваю про войну, подвиги. А чем жив человек, хотел ли стать авиатором, не интересуюсь.

– Столько лет прошло после войны! Столько дел свершили все мы. А чуть что, разговор о былом, о фронтовой жизни, о погибших товарищах. Да, жизнь прожита большая. По крайней мере, экватор давно позади. Но ни о чем не жалею. Что-то, возможно, сделал бы лучше. Но героем себя не считаю, с Зорге себя не сравниваю. Чем живу, чему радуюсь? Люблю работу, радуюсь, что приношу пользу. Люблю природу. При любой возможности спешу к ней. Раньше была страсть к охоте. Сейчас что-то спала. Видимо, из-за отсутствия дичи. А может быть, проявляется старческая гуманность. Есть, говорят, такое чувство. Основное увлечение – рыбалка. Как же без нее, живя в сотне-другой метрах от Волги.

Так получилось, что основной костяк фронтовиков-ветеранов, отслужив свое в военной авиации, обосновался в Калинине, поблизости от памятных мест сражений первых лет войны. Дом полковника в отставке Юрия Павловича Дерябичева, продолжавшего работать в гражданской авиации, и его супруги-фронтовички Лилии Васильевны стал для нас родным.

– Да, сколько было совершено дел после войны, – сказал как-то Юрий Павлович. – Сложнейших, рискованных и самых обыденных. А встретишь однополчан – все разговоры о войне. Отчего так происходит?

Да, наши воспоминания были как бы встречей с юностью, дерзкими мечтами, первой любовью, если хотите, с мальчишеским ухарством и неосознанностью цены жизни. Мы поражались нашей смелости, граничившей с безрассудством, самоотреченности и готовности идти на самопожертвование. Наверное, только на войне могут в полную силу проявиться эти качества. Фронтовые воспоминания вновь и вновь вызывали у нас чувство необыкновенной радости и подъема.

ВСЕ ЧЕТЫРЕ ГОДИКА

К 50-летию Победы было решено составить в частях и подразделениях Книги памяти боевых потерь. «Сын полка» Владимир Политыкин проделал огромную работу, получив пропуск в Подольский архив и отыскав полковые документы. К нашему большому сожалению, в лернеровских мешках ничего не осталось, кроме Книги личного состава. В ней значились сроки прибытия в полк и убытие всех авиаторов. Владимир Политыкин аккуратно выписал имена тех, кто выбыл. Выбыл навсегда. Пропал без вести, погиб в воздушном бою, в авиакатастрофе. Последним в списке боевых потерь значится сержант Панфилов, за номером 293. Панфилов, как уже говорилось, входил в экипаж Константина Дунаевского.

В списке потерь, составленном В. Политыкиным, указывалось, что большинство жертв – 165 числятся пропавшими без вести. Наибольшие потери полк понес в 41-м году, за три первых месяца войны погибло 45 человек, наиболее тяжелым был 1943 год – 86 невернувшихся авиаторов, 44-й год, казалось бы, год наших громких наступлений на всех фронтах, унес жизни 73 воздушных разведчиков.

Иногда удавалось узнать обстоятельства трагедий. Начальник связи полка отважный штурман Никулин рассказал мне трагическую историю экипажа летчика Ивана Свистунова, совершившего разведывательный полет 22 сентября 1942 года. Он вылетел на фотографирование вражеских самолетов на аэродромах Витебска, Смоленска, Вязьмы и Дугино. На последнем участке полета, близ линии фронта Свистунов был атакован парой «мессеров». Самолет был подбит. Свистунов выпрыгнул с парашютом, но стервятники не оставили летчика в покое. Они поочередно заходили на спускавшегося парашютиста и расстреливали из пулеметов. Свистунов упал в расположении наших войск. Военврачи сделали все возможное, чтобы спасти ему жизнь. Летчик только один раз пришел в сознание и сказал: передайте командованию, что задание выполнено полностью. «Так умирают только герои, любящие свою Родину и ненавидящие врагов – немецких захватчиков», – комментировал Алексей Никулин. Вместе со Свистуновым погибли штурман Николай Рассолов и стрелок-радист Манук Степаньян.

Однажды на встрече ветеранов мы стали вспоминать, кто из летчиков провоевал все четыре года. Таких оказалось немного. Из первой эскадрильи назвали Никиту Остапенко. Из моей, третьей, – только Анатолия Попова. Из четвертой – никого. Она вступила в боевые действия во второй половине войны. А вот во второй ночной эскадрильи таким счастливчиком был полковник, заместитель командира полка Александр Петрович Романов. Он совершил десятки боевых вылетов, но один из первых полетов запомнился ему на всю жизнь.

Это случилось в драматические недели 41-го года, когда наша армия откатывалась на восток. Генерал Грендаль правильно говорил, что в условиях отступления и окружения прерывалась связь между войсками. В полк поступил приказ из Ставки Верховного командования послать разведчика в район Брянска и выяснить, в чьих руках находится город. В разведку полетел экипаж Романова. В канун войны он был капитаном, служил командиром звена в учебной эскадрилье при Монинской академии и освоил различные самолеты, имевшиеся на вооружении. Некоторые были новейшей конструкции. Были даже истребители. Командующий ПВО Москвы привлекал их к отражению фашистских налетов на столицу.

Романову предстояло срочно вылететь днем. Тихоходный Ил-4 не годился. Летчик полетел на «пешке» и вернулся через час. Он доложил, что видел с воздуха в Брянске немецкие танки. Командир полка поспешил сообщить об этом в Ставку. Там засомневались в результатах разведки. Находившийся в ставке Верховный попросил соединить его с летчиком и спросил Романова:

– Товарищ капитан, вы уверены, что слетали в Брянск, а не в другой город?

– Разрешите доложить, товарищ Сталин, – твердо заговорил Романов. – Я много лет жил в Брянске и знаю в городе каждую улицу. Час назад я пролетал над главной брянской улицей и видел немецкие танки со свастикой на корпусе.

За этот полет Александр Романов был награжден орденом.

Осенью немецкие войска ворвались в Калинин (ныне Тверь). Трофим Романович Тюрин вспоминал о задании сфотографировать разбомбленный будто бы нашими «бомберами» мост через Волгу, по которому немцы продолжали переправляться на левый берег. Послали в разведку Романова и штурмана Сергея Соловьева. Романов повел «пешку», помня Валерия Чкалова, лихо пролетевшего когда-то под мостом. Вначале Романов летел ниже берегов реки. Остались считаные сотни метров до цели. Штурман успел сделать два снимка из любительского фотоаппарата ФЭД, и тогда Романов сделал «горку» над мостом. Мост был полуразрушен.

Однако не только смелыми и отважными полета Александр Петрович заслужил большой авторитет и всеобщее уважение. Он был одним из организаторов становления и успешной боевой работы ночной эскадрильи, отцом и учителем плеяды новичков. Ведь уже одно умение летать ночью по приборам давалось с трудом и не каждому. При этом искусство фотографирования ночью требовало особого мастерства.

Ночники потеряли несколько экипажей в ходе разгрома немцев на Курской дуге. Но их вклад в подготовку и успех этой крупной операции был очень весомым. На борьбу с разведчиками эскадрильи Романова немецкое командование бросило отборные силы истребителей. Они выработали особую тактику уничтожения ночников. Романов и его помощники изучали приемы врага на горьком опыте. В ту пору были сбиты экипажи Коршунова, Кокорева, Жувака и другие.

Ночники отличились в защите и в прорыве блокады Ленинграда, в сражениях за Москву. В историческом формуляре полка указано, что звание «Гвардейский» мы получили за доблестные боевые действия дневной и ночной эскадрилий и, как сказано в приказе наркома обороны Сталина, «за отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость, дисциплину и организованность, за героизм личного состава».

Я встретился с прославленным полковником впервые на встрече ветеранов в Калинине. Александр Петрович Романов отнюдь не выглядел русским богатырем, да и не отличался большим ростом. Он первым произнес тост, объявив в начале минуту молчания в память о погибших разведчиках. Провоевав все четыре годика Великой Отечественной, Александр Петрович служил в полку и в мирное время. Полк успешно осваивал новую технику, участвовал в праздничных парадах над Москвой. Однажды в ходе авиационного представления в Тушино наши летчики имитировали противника, которого атаковали истребители. За отличную имитацию воздушного боя летчики получили в мирное время боевые ордена.

В 1950 году китель полковника украсился еще одним орденом. Вместе с группой воздушных разведчиков Александр Петрович отлично выполнил ответственное правительственное задание. Среди отмеченных наградами были и возмужавшие и повышенные в звании подполковник Голубничий и майор Сугрин. Они летали на Северный полюс с целью организации там ледового аэродрома. Они были первопроходцами в развернутой программе создания сети аэродромов и военных баз в Заполярье. У нас тогда появилась атомная бомба, но не было средств транспортировки ядерного оружия через океан в случае внезапного нападения. Американцы же окружили нас многочисленными военными базами. Шла «холодная воина» между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции.

7 ЧАСТЬ

ВЕСНА ДОЛГОЖДАННОЙ ПОБЕДЫ

НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ

Год 1944-й стал годом наступательных операций на всех фронтах от Карелии до Черного моря. Наши эскадрильи оказались разбросанными по разным аэродромам на огромной территории северо-запада нашей Родины. Всюду советские войска успешно громили гитлеровские полчища, приближаясь к логову врага – границам Германии. С каким волнением и радостью мы вслушивались в сводки Совинформбюро, сообщавшие о взятии «крепких орешков» – Новгорода, Дна, Старой Руссы, Холма, Нозоржева, Острова, Резекне и других. Сколько наших товарищей сложили головы за их освобождение! А фронты все двигались и двигались вперед…

В этот период от разведчиков настойчиво требовали передавать ценные сведения по радио, не дожидаясь, когда экипаж вернется, а «фотики» проявят и расшифруют фильмы. Но разглядеть объекты с большой высоты, а часто лишь сквозь «окна» в облаках не так-то легко.

– Неудивительно, что иногда поступали разноречивые данные, – рассказывал начальник разведки Морозов. – Один член экипажа успевал подсчитать больше, а другой меньше самолетов на одном и том же аэродроме противника. А был у нас штурман – не буду называть его фамилии, – который любил похвастать, наболтать семь верст до небес, а проявишь пленку – пусто. Но второго такого я не знаю. Ведь наш полк состоял из снайперов разведки вроде Славы Руднева, хотя и с ним произошла осечка.

Штурман Руднев был смелым и находчивым разведчиком. Он постоянно «обхаживал» начальника фоторазведки, просился в полет и, конечно, добивался своего. Главный штаб ВВС потребовал от разведчиков зорко следить за передвижением войск отступающего противника. Руднев отправился на разведку Нарвы и Тарту, откуда могли быть переброшены резервы гитлеровцев. Через час он сообщил по радио: обнаружил танковую колонну, растянувшуюся на тридцать километров по шоссе.

Когда Руднев вернулся, пленку быстро проявили и по мокрым негативам стали искать танки. При дешифровке фильма присутствовал Морозов и всполошивший всех Руднев.

– Вот они – танки либо грузовики! – воскликнул Станислав, указывая на темные крошечные прямоугольники.

– Что-то непохоже, – не совсем уверенно возразил начальник фотоотделения Александр Бакастов. – Да нет, точно – это не танки! – твердо добавил он.

– А что же что? – возмутился Руднев.

– Не знаю… Надо посмотреть по отпечатку. – Бакастов распорядился быстро отпечатать снимок. Прошло несколько минут, и когда принесли фотографию, то один из фотометристов сказал с полной уверенностью:

– Руднев сфотографировал груды гравия и песка, они насыпаны вдоль шоссе с равными интервалами, характерными для ремонтных работ.

– Совершенно точно, товарищ майор, – подтвердил Бакастов, обращаясь к Морозову.

– Соедините меня быстро со штабом фронта! – приказал начальник разведки.

Руднев слушал этот разговор молча. Краска стыда выступила на его щеках, хотя Бакастов его успокаивал, говорил, что с высоты груды гравия и впрямь можно было принять за танки. Тем временем Морозов доложил по телефону об ошибке разведчика, но трубку долго не вешал. Чем дольше он слушал, тем серьезнее становилось его лицо. Наконец он повесил трубку и грустно сказал:

– На всякого мудреца довольно простоты. В штабе фронта поторопились, не стали ждать возвращения Руднева. Послали в район предполагаемой танковой дивизии бомбардировщики и штурмовики. Естественно, они не обнаружили танков, но попали под огонь зениток и напоролись на «фоккеров». Есть потери…

Этот урок не пропал даром. Шли бои за освобождение Петрозаводска. Разведчики передали радиограмму, будто обнаружили в финском порту Котка транспорты под парами, готовые вот-вот сняться и удрать. Но в штабе полка проявили осторожность. На привезенном фильме вместо транспортов оказались деревянные плоты с печками, изрядно дымившими.

В ходе операции «Багратион» воздушная оборона противника была порядком дезорганизована, и наши разведчики беспрепятственно выполняли полеты в тыл врага. А затем снова стало трудно. Юрий Дерябичев делился опытом с новичками первой эскадрильи, среди которых храбростью и мастерством отличался экипаж Кости Дунаевского.

– Сейчас, Костя, наши наступают, нам легко – не работа, а семечки, – говорил он. – Но нам предстоит вести разведку в Восточной Пруссии. Сердцем чувствую – будет тяжело…

И действительно, еще не обкатанная в боях 1-я эскадрилья теряла один экипаж за другим. Прав оказался генерал Грендаль, когда предупреждал, что переход наших войск от обороны к наступлению потребует от воздушных разведчиков еще большего мастерства, расширения знаний о маневрах отступающего противника.

Перед разведчиками ставились все новые и новые задачи. Голубничий и Дерябичев должны были сфотографировать рубежи обороны вокруг Кенигсберга. Им пришлось вычерчивать на карте замысловатую кривую со множеством изломов, причем без заметных ориентиров. Трудным был этот полет, первый в Восточную Пруссию. Но разведчики справились с заданием.

«Разлетался» Виктор Богданов вместе со штурманом Иваном Строевым. Виктор был молод и самолюбив. И хотя его грудь тоже была украшена орденами, слава Мелаха, Сугрина и Голубничего не давала ему покоя. Он все время стремился совершить подвиг, чем-то отличиться.

Виктор узнал случайно от механиков-оружейников первой эскадрильи, что Костя Дунаевский всегда возвращается с задания, расстреляв патроны своего переднего пулемета. Очевидно, Константин вопреки запретам начальства спускался с большой высоты, на которой обычно летали разведчики, до бреющего полета и штурмовал вражеские колонны.

Богданов стал искать встречи с врагом. Однажды, возвращаясь на небольшой высоте, он увидел вражеский эшелон. Недолго раздумывая, разведчик бросил «пешку» в пике и, поймав в прицел голову эшелона, открыл огонь из пулемета.