Таосский шум

Ребята разбрелись по комнате и принялись изучать имеющиеся в ней вещи.

– По вечерам мы с Таосом разговаривали наверху, – продолжал Старик Треви. – То обсуждали прошедший день, то совсем давнишние истории вспоминали. Говорили про случай с нашим Фекво, из-за которого Таоса выгнали из школы. Таос рассказывал мне, что не собирался никого бить, а хотел только заставить Фекво извиниться. Но тот вместо извинений ляпнул, что попросит прощения только глядя брату Таоса в глаза, и сразу спохватился, будто забыл, что у паренька теперь беда с одним глазом. Так что Фекво получил за дело, жаль не от кого-то другого. Я с ним тоже не лажу. Он меня то обвинит, что я ключи от подвала потерял, а я их даже и не трогал – зачем мне в подвал? То говорит на общем собрании, что в школе учителей молодых почти нет и на меня пялится, намекая, что на пенсию пора. И что мне дома делать? Молодым дорогу я уступать не буду, пускай свою протаптывают. И так думаю на лето во дворе помидоры или цветы посадить, что ли. А то теперь даже и поговорить не с кем.

– А про бокс Таос рассказывал? – спросил Альгобар, разглядывая лежащую на полке медаль, похожую на те, что висят в кабинете Д’Амато.

– Конечно, – с готовностью ответил Старик Треви. – Таос уверен, точнее был уверен, что бокс его спас от многих неприятностей в жизни – нашлось куда подростковую дурость и злость девать. Он себя в ринге чувствовал, как рыба в воде.

– Вы видели? – поинтересовался Младший.

– Нет, я только слышал, – слегка замялся мужчина. – Но я в этом и не сомневаюсь даже. Мы как-то сидели с Таосом перед телевизором, а там прилизанный боксер объявлял, что завершает карьеру, вспоминал свои победы и особо указывал на то, что хоть он и проиграл два или три раза, не помню уже точно, но никогда не падал и не сдавался. А Таос смотрел-смотрел, да и говорит: «Двадцать лет назад он упал в первом раунде, когда я попал ему слева в челюсть». А сам как ни в чём ни бывало орехи жует. Я его спросил, а почему тогда не его показывают по телевизору, и он ответил, что в нужный момент ему надо было начать говорить, что он хочет быть лучшим, а он молчал и дрался с кем придётся. Просто ему было этого достаточно.

– Это правильно? – с интересом спросил Младший.

– Что – правильно? – не понял мужчина.

– Что Таосу было достаточно того, что имел, – пояснил Младший.

– Да бог его знает, – пожал плечами Старик Треви. – Тут, наверное, нет правильного и неправильного. Люди-то разные. Одни хотят признания, другие – спокойствия. Кто-то мечтает о медали, а кто-то просто хочет подраться. А вот сожалений все боятся, поэтому правильно прислушиваться к себе. Если делаешь так, как чувствуешь, то не пожалеешь, даже если не удастся ничего. Все прожить одинаково не смогут. Но хорошо себя в жизни чувствуют люди, которые делят вещи на две части – те, которые можно исправить, и те, которые уж как сделал, в таком виде и останутся. У таких людей всегда есть запасной план. Но я их не понимаю.

– Почему? – разом спросили мальчишки.

– Скучно с ними, – пояснил Старик Треви. – Это ведь они больше планируют, чем делают. О чём с ними говорить? О их планах? Нет уж, спасибо. Нельзя ведь всегда только радоваться, иногда надо и о чём-то пожалеть, чтобы жилось веселее.

– Таос жалел, что не стал боксером? – задал вопрос Альгобар.

– Я его тоже самое спросил однажды! – усмехнулся Старик Треви. – Он ответил, что стал им. Мне нечего было возразить. Нет, об этом он не беспокоился. Больше переживал, что не завёл семью. Сколько ему лет-то было? Лет тридцать семь или тридцать восемь. Время ещё было. Таос рассказывал, что был готов завести детей с одной девушкой много лет назад, но не получилось. Он после этого ушел в работу, по стране ездил, а лет пять назад заболел и уже мысли о семье оставил.

– А где все деньги, если он работал столько лет? – оглядел тесную комнату Младший. – Прятал где-то?

– Вот этого я не знаю, – ответил мужчина. – Хотя прятать-то, наверное, не прятал. Но деньги у него были! Не так, чтобы каждый день машину менять, но ужином он меня угощал по несколько раз в неделю. И еда не из забегаловок была, уж я-то в этом понимаю!

Мужчина похлопал себя по выпирающему животу и вздохнул.

– Даже самый алчный человек не захотел бы получить наследство от собственного ребенка, – продолжил Старик Треви. – Но пути Господни неисповедимы. Я хоть и неверующий человек, но лучше и не скажешь. Вчера в это самое время мы сидели наверху, и Таос не мог поверить, что я за всю жизнь ни разу не покидал город.

– Ни разу?! – удивленно раскрыл рот Альгобар.

– Представьте себе! – развёл руками Старик Треви. – Езжу только в аэропорт – встречать или провожать дочь со внуками. Самого никогда никуда не тянуло. Что мне делать в других городах? У нас всё есть. Но Таос, который пол страны на машине объездил, а вторую половину облетел на самолете, убеждал, что у меня тут всё есть потому, что я ничего другого не знаю. Может, он и прав. На ночь глядя уже ничего решать не буду, а завтра подумаю – стоит ли удивить дочь и самому к ним прилететь. Хотя страшно, конечно. Не летал ведь раньше. Интересно, сколько до них на машине добираться? Времени у меня много до сентября.

– Нам пора, – проговорил Младший. – Завтра утром снова в школу идти – книги таскать.

– Ох, скоро ночь уже, – посмотрел в узкое окно под потолком мужчина. – Бегите, а то родители потеряют. Таос всё собирался к семье переехать и рассказать им про болезнь свою, но, видимо, думал, что дела у него лучше, чем оказалось на самом деле. Так и не успел. Эх. Тут его вещи остались, я думаю, они никому не нужны будут.

Старик Треви поднялся на ноги и обошел комнату.

– Вот магнитофон есть! – будто обрадовался находке мужчина. – Таос часто слушал музыку после работы. Меня эта современная музыка жутко раздражала временами, но в последнее время даже привык. По радио включают, а я подпеваю себе в машине. Таос хотел ещё себе гитару купить, но не скажу, умел ли он играть на ней. А магнитофон забирайте. Таос его любил, даже имя ему в шутку придумал – Маленький маэстро.

– Бери, – шепнул Альгобар другу. – У меня дома есть похожий.

Младший взял прямоугольный магнитофон с чёрными квадратными динамиками по краям и наугад нажал несколько кнопок, вдавившихся со щелчком.

– Он работает, – заверил Старик Треви. – Дома в розетку включишь. Вон ещё мяч лежит под столом. Таос частенько ходил на баскетбольную площадку, как он выражался, побросать. Говорил, что медитирует так.

– У нас уже есть один, – показал на окно Альгобар, – на улице лежит.

– Будет два, – настаивал Старик Треви. – Мне он ни к чему. Ноги давно болят.

Альгобар забрался под стол и достал потертый оранжевый мяч.

– Раз никого с пустыми руками больше нет, то пойдёмте, – произнёс Старик Треви и принялся медленно подниматься по ступеням. – Эх, Таос рассказывал мне столько забавных историй! Чёрт, я хохотал до слёз! Я эти истории теперь в школе буду пересказывать – мои-то уже приелись всем за столько лет.

Мужчина провёл ребят через прихожую, отпёр дверь и сказал, ощущая впереди длинное, утомительное лето:

– Что ж, увидимся осенью.

– До свидания, – попрощались мальчишки, вышли из дома и услышали щелчок запирающегося замка позади себя.

– Вот и всё, – сказал Альгобар. – Можно сказать, нашли. Алиса была права – Таос недалеко уехал.

– Недалеко, – согласился Младший и посмотрел на пустую дорогу и свет в окнах. – Тихо как вокруг.

– Район такой, за поворотом будет шумно. Я, кстати, книгу забыл в школе.

– Какую?

– «Рыцари круглого стола». Я хотел взять почитать сёстрам.

– Ты бы её потерял за день, завтра заберёшь, – взглянул Младший с сомнением на велосипеды. – А как мы повезем два мяча и магнитофон? Рук не хватит.

– Руки тут и не нужны, – ответил Альгобар и засунул один мяч под футболку. – Теперь всё поместится.

Ребята забрались на велосипеды и, держа одной рукой руль, а другой – полученные подарки, поехали через сумрак сонной улицы, окутывающий с головы до ног. На пути детям встречались машины, казавшиеся последними разноцветными каплями, отражающими в себе пёстрые огни утекающего дня и падающими в чёрную бездну. Впереди сияла вывеска кинотеатра, но мальчишки свернули в сторону, и уже свет от автомойки осветил асфальт.

– Справа по борту площадка Тсоя! – прокричал Альгобар.

– Давай заедем!

– Можно и сыграть разок! Или пару раз, если я проиграю!

Два велосипеда с мальчишками за рулем промелькнули между стволов деревьев и столбами и остановились у ворот автомойки.

– Вам че-чего? – поднялся со скамейки подросток, с трудом выговаривая слова и заикаясь. – Помыть их?

– Привет, Пион, нет, можешь себе оставить, – сказал вдруг Младший, передавая подростку руль.

– Себе? – разинул рот Пион.

– Себе? – удивился и Альгобар.

– Матери сложно будет объяснить, откуда у меня велик, – шепотом объяснил другу свою щедрость Младший. – А нам до дома пять минут мешком.

– Об этом я не подумал, – вспомнил о родителях Альгобар и передал и свой велосипед подростку. – Мой тоже можешь взять.

– Сразу д-два в-велика! – обрадовался Пион. – Н-но я их всё-таки п-помою, г-грязные они у-у вас. А м-мяч один не п-подарите?

– Держи, – отдал мяч, добытый вместе с велосипедами, Альгобар. – Нам мяча Таоса хватит.

– Какого м-мяча? – не понял подросток.

– Неважно, – отмахнулся Альгобар. – Вы чего, и ночью работаете?

– До п-полуночи.

– Родители не против?

– Мне же уже в-восемнадцать.

– Ого, я думал, что меньше.

– Оставьте мяч п-под с-скамейкой, я п-потом з-заберу, – попросил Пион и удалился, ведя велосипеды будто лошадей.

– Даже спасибо не сказал, – усмехнулся Младший и поставил магнитофон на асфальт. – Жаль, батареек нет.

– Пшш–пшш, – изобразил Альгобар шипение радио, выхватил мяч у друга и побежал на освещенную светом от автомойки площадку. – Младший отдаёт пас Альгобару, и тот бросает с нескольких метров на последних секундах!

Мяч, вращаясь в воздухе, описал дугу, ударился со звоном о дужку кольца и отскочил в сторону.

– Он промахивается, но Младший подбирает мяч и забивает в проходе! – включился в игру Младший, поймал мяч и забросил его из-под кольца.

– Эх, отыскать бы настоящее письмо из будущего, – размечтался Альгобар, стуча мячом об асфальт, – в котором было бы сказано, кто в этом году возьмёт финал.

– Мы ещё всё успеем узнать, – ответил Младший и посмотрел на другую сторону дороги. – Смотри, мы его встречали днём. Ты отдал ему наши яблоки.

– Они недолго были нашими – я уже и забыл про них. Ничего себе он насобирал! Он сегодня весь день занимался тем же, чем и мы – искал.

– Думаешь, интересно искать пустые банки?

– Если они тебе нужны, то почему бы и нет? – ответил Альгобар, обыгрывая невидимого соперника.

– А помнишь, мы искали крышки от стеклянных бутылок?

– Ага, но не просто крышки, а немятые крышки. Только я не помню – зачем.

– Мы нашли возле твоего подъезда совсем новую крышку с цветным рисунком, – напомнил Младший. – На ней даже царапины не было. И подумали, что найдём ещё много таких же.

– Но нам попадался только сплющенный, исцарапанный мусор, – усмехнулся Альгобар. – А ты это к чему вспомнил?

– Я просто решил, что лучше мы пока никого искать не будем в ближайшее время, – поделился Младший и поймал отскочивший от щита мяч. – Займёмся другими делами.

– А твой отец?

– Раз уж мы смогли найти Таоса, то и отец сможет найти меня, если захочет, – с тлеющей надеждой в голосе произнес Младший и забросил мяч в кольцо.

По тротуару, расстелившемуся темным ковром под стройным рядом изогнутых фонарей, бездомный в растянутой футболке и засаленных джинсах бережно катил полную алюминиевых банок тележку. Он шаркал ногами и довольно улыбался, выискивая глазами место для ночлега. День выдался удачным – оставалось только продать улов и можно пару дней не переживать за горячий обед и ужин. Да и лето ещё не прожило и суток, а значит, так долго не нужно будет прятаться от холода! Ведь старая осенняя куртка с названием и логотипом городского аэропорта на спине, полученная несколько лет назад от неразговорчивого парня прямо на этом самом месте, износилась вконец, и пришлось её выбросить. Так и ушёл со своими мыслями куда глаза глядят бесправный и полуголодный, но всё же хозяин ночных улиц.

В городском полумраке, испещренном огнями, бегали дети, стуча мячом об остывающий асфальт, и по округе раздавался шум, похожий на биение сердца. Его почти никто не слышал, но те, до кого он всё же доносился, знали, что нужно дождаться последней крупицы шума, чтобы понять, о чём он был. Пройдёт время, и шум затихнет, отдаваясь эхом. И родится новый.