Спао

– Прозрение Иосифа наступило внезапно. Оно не было связано ни с солнечными затмениями, ни с рождением Сверхновой в Туманности Андромеды, ни с последним листопадным днём осени. – Это уже говорит Спао, её тембры не перепутаешь ни с чем. – Он закрыл глаза, он – простой еврейский мальчик лет пятидесяти, злой насмешкой судьбы перенесенный в 4-ю лабораторию ЛВС Университета. А когда открыл, трёх-мерность мира перестала существовать – будто не было её вовсе в этой Вселенной. Иосиф отныне мог нежно погладить песочные барханы заставки рабочего стола, и песок неизменно отзывался на эту ласку – мурчал и жмурился, как рыжий кот. Иосиф обращал взор на сбрасывающий нижние листочки фикус, и чувствовал в каждом капилляре растения холодную кровь женщины, его посадившей давно, а ныне с непривычки боящийся темноты, духоты гроба. «Не бойся, милая, – скажет он ей, – это всего лишь ещё одна ступень твоего пути.» – «И твоего», – ответит в тон ему женщина. Почему-то именно этот намёк будет вспоминать Иосиф ярче всего потом…

– Это написала не ты… хотя почувствовала, могла – не спорю. – Нинаж завивала волосы.

– И всё-таки…– хмурились брови, замирало дыхание – замеряла мгновения до ответа Старшая.

– Весь мир знает, что я его люблю. Это бесспорная истина. Но когда вместе, если вдруг рядом… – я не хочу, я ищу другого, не существующего и позавчера признавшегося в своей смерти мне во сне. Я хочу изменять и склонна к суицид у. Да я сама триста раз умираю от звуков его голоса – не хочу писать, не могу допить кофе с сахаром.

– Это не повод, чтобы сжигать на свечке по одной странице О’Генри, – Нинаж закончила причёску, – строга, очень строга богиня земли нынче.

– У меня завис сервер! Сижу и с наслаждением наблюдаю, как неизвестный вирус по фрагменту уничтожает ячейки жёсткого диска, – голо Спао был всё ещё слышен, но уже слабо. Он размывался, словно узор на стекле, по которому обильно прошлись «Пемолюксом», он переплетался, и терялся в толстых нитях тумана, он замирал над бездной опаленного заревом неба. Ты бросаешь Нидан, со скоростью ветра щёлкаешь на окошко Спао.

– Это не я, – успеваешь крикнуть в последнюю секунду.

– Это не он, – тихим эхом со дна монитора.

И всё тотчас же пропало. Бездонный монитор оказался плоской оболочкой – ещё тоньше, чем твоя кожа, или ниточка на его груди, на которой висит материнский крестик. Спао задохнулась от смеха и радостного предвкушения, но теперь всё будет заново, с нового листа по капельке, правда опять the end будет таким же, но ведь путь, ниточка изменит свои 9свои ли?) очертания. Ты вдруг подумала, что трояны были не в бездонности. Хотя теперь какая разница. Огонь сейчас не лучший период переживает на своём веку. Может так лучше – вырвать 100 страниц и попробовать переписать начисто каллиграфическим почерком воли.

Нинаж обняла за плечи.

– Да он, он. Хотя не важно всё. Зачем делать то, чего не хочешь? Зачем не делать этого? Почему филины в дремучих, заколдованных морозом лесах не отвергают существование камелий. А ты, видевшая их, трогавшая и гадавшая на них, словно на ромашках, пытаешься спорить, отвергнуть.

– Жизнь не априорна, – вставила Нидан, но видно очень уж была строгой сегодня Средняя.

Ты посмотрела, и поняла, что сейчас Нинаж говорила не от имени Воды, так крепко привязавшей тебя к себе. Сегодня она – Жанин. Но как можно говорить с глухонемой девушкой? Нельзя. Ты молчишь. Золотоволосая меряет наряды на праздник урожая в мазепской Украйне. Она, конечно, знает, что мысли твои не чисты, и ноги твои по колено увязли во лжи. Но ты нема, и спорить не можешь. Ты ненавидишь Золотоволосую, от ненависти снова испытываешь боль – так будет всегда, пока ты живая, но прозрение Иосифа не прельщает – это дело рук воспитания. И тысячу раз хочется сказать, что воспитание – грех, лишающий априорной свободы, но без него ты не узнала бы даже о её существовании. Золотоволосая не станет говорить тебе, а подчинение, почитание её воли тебе противны. Ты не станешь разбивать свои хрустальные фужеры, выпивая шампанское своей души за её здоровье. Эта новая муза отвергается твоими иммуносистемами. Я бы предсказала тебе любовь к ней неземную.

Но поздно Украйна выбрала свою судьбу.

Твоя Госпожа

Над хижиной нависла угроза.

Юго-восточный ветер – повелитель песков Сахары и солончаков Средней Азии с невероятным азартом отбивал чечётку на её крыше. Итальянские резные фигуры, украшавшие наличники и ставни избушки, в которой жили три Богини, покривились, вдруг вспыхнули сиреневым и растворились в воздухе, словно мираж. Так всегда происходит с ненадежными, новыми, в которых не уверены. А в окна бились и стучали крылья невесть откуда взявшиеся страусы, иволги и утки. Невыносим был их крик, но что было сделать с эгоистичными спутниками земли, воды и реки?

Знаешь, в четвёртом классе может и проходят, как бороться с демонами ветров, но ведь мы с тобой благополучно проскочили курс природоведения, как и большинство наших, не пожелавших предотвратить катастрофу в Южной Азии. Хотя нет, в принципе, за что винить? Азиаты вторглись в их пространство, продали им гематитовые бусы в кредит под залог кровли. Пора платить по счетам. Ветер пришёл за своим.

Тебе так здорово там жилось. Ты хвасталась бусами, получая невероятное удовольствие от холодных гематитовых прикосновений. И было не важно, что небу не пристало носить чужие вещи, что это не законно. Но утешалась придуманной, нелепой идеей, что бусы тебя любят. Они же неживые, обездушенные…

Сбились в кучу Нидан, Нинаж и Спао. Золотоволосая забралась на крышу и громко ругалась с азиатским ветром. Что она могла предложить в качестве выкупа? Дешёвые папироски звёзд? Нелия заложила и их давно. Зарытые в землю сокровища ников? Ветер знал, что через триста лет они не будут стоить ни копейки, ведь люди откроют кристаллы счастья. У Спао была только коробка спичек. Да и древесных червей азиатам поставляет Франция.

Как-то всё это не правильно. Как-то по привычке. По наезженному сценарию новогоднего огонька, или сериала про продажную любовь. Это по древнему. Это по согласию сторон на компромисс. Золотоволосая расстегнула блузку.

Дрогнули камелии. Птицы ещё яростнее заклекотали – от них разболелась голова.

Золотоволосая знала, что удовольствие от знакомых прикосновений ветра (вот уж действительно хитрый торговец чудесами) унесут её в невесомость надолго.

Через три дня…

Утро спрятало заплаканные глаза под вуаль безразличия. Кричала и плакала, и ломалась. Камелии превратила в капусту и нашенковала безжалостно. И знала, что на земле худшая из всех – ложь о непорочном зачатии. Да простит тебе бог людей эту правду.

Что ж. Значит как все.

Глаза открылись через три года летаргии. Оказалось, что нет романтики в сексе, нет подвига в победе на войне, нет, не было, не может быть радости в смехе клоунов, отрывающих от сердца камелии и бросающих их людям.

Остался на губах ветра один вопрос: «Зачем что-то менять, если все счастливы?»

Нидан писала длинные sms-ки, хотя знала, что жилы разорваны, головы отрублены гильотинами, вены исполосованы тупой бритвой – чтобы честнее, чтобы оживить камелии ценой собственных мук. А я смотрела, и не верила, что это всё. Грубая реальность не должна была всё сломать. Она не сломала меня. Вернее, сломала, но ненадолго. Разве это срок: 3 года в масштабах 3-х дней, когда он был рядом, и любил. Я не верю, мне не важны его чувства – главное, чтобы рядом был, а вены я залатаю…

Ты написала мне это после обеда.

Скверные пирожки у тебя вышли,

Северные надбавки – завтрашний фетиш,

А твои печали – ведь не происки Кришны,

Ты просто действительно в счастие веришь.

Пятьдесят копеек в трясущихся пальцах,

Ели решка – я сделаю шаг

С восьмого этажа, и не смей обижаться –

Возьми лучше волю и водку в кулак.

Я сама хочу этого.

Я сделаю так.

Твоя Госпожа.

Князь

Спао оторвала этикетку от новогодней короны – серебристой диадемы с тремя большими алмазами в центре. Нидан покачала головой. Все знали, что не нравятся ей металлы вроде серебра – «полукровки». Серебро – символ печали, ни к чему, не время и не место для слёз алмазов, но разве можно было это объяснить своенравной спесивой девице, каковой являлась её сестра?

Жанин пропадала где-то в городе с новым возлюбленным, вернее, любовником, потому что ветреная богиня не позволяла своему сердечку надолго зависнуть на тему чувств. Она просто брала утюг в критический момент, и разглаживала все складки и погрешности в области душевных переживаний. Жанин знала, что когда-нибудь придёт время, и у Спао тоже появятся условные рефлексы самосохранения, которые, словно антивирусы, будут оберегать её нежную душу от чьей-либо злой воли. Жанин тоже прошла через это, она уже знала всё, а Спао это только предстояло.

Боже, я не могу на тебя смотреть! Сколько можно лить по нему слёзы? И чем дальше, тем глубже твоё горе и неверие. Розовые лепестки обожгли твои пальцы. Это не его розы. Ты не в состоянии уже поверить, что он способен на что-то светлое. Живёшь с дьяволом за пазухой, а потом плачешься от собственного бессилия. Безумно глупо было отдавать душу за то, чтобы узнать, что такое секс.

Если бы всё можно было бы исправить, ты ушла бы в монастырь, или лесбийский чат?

Нидан пела песенку про судьбу и её детей – Страсть, Потерю, Агрессию, Отчаяние. Да уж, после Рока эти порождения Тьмы наиболее опасны… Но вспомни, не ты ли с 12 лет уносилась вслед за Луной через открытую форточку в поисках грани возможностей Тьмы, или, может, это я медитировала над чёрными свечами и неживым вороном, желая постигнуть, кто же скрывается под маской Князя? Ты хотела этого, стремилась к полному самосожжению. Неужели думала, что языки пламени не подвергнут тебя мучениям, подобно остальным, вступившим на путь истины. Истины ли?

Гирлянда мигала, бросала разноцветные взгляды на твои мокрые щеки, на печальную диадему Спао. Нет рядом Князя… Так наивно было вдруг подумать, что всё по-настоящему, как у людей с чувствами и радостями. Что ж, секс ты получила – теперь пожизненно отдавать кредит горькими слезами, зоревыми трелями птах, которые ты будешь слушать одна, словно в наркотической ломке, страдая по близости.

Спао выбросила в форточку корону.

Остальные сестры, словно бродячие собаки, как нищенки, бросились вниз, искать под окнами, чтобы дотронуться хоть капелькой, хоть клеточкой к настоящему теплу.

Но внизу, словно мрачные, верные рыцари, стояли мальчишки, готовясь взрывать новогодние петарды. Каковы шансы, что они не заметят сияющую драгоценность? Тебе стало интересно. Взглянула на вероятностные линии – твоя ладонь была чиста как никогда… мир замер в это мгновение. Остановились люди, машины, стрелки на всех часах в мире. Сейчас ты можешь всё переписать, пока ладонь чистая можно изменить будущее – зачеркнуть войны, исправить ошибки в диктанте судьбы, который ты ещё не написала, и не услышала.

Но дрогнула рука – значит, будешь и дальше прощать Князя, вдохновленная его нелюбовью. Вряд ли он позволит тебе умереть. Не думаю, что сделает что-то хорошее, а если и сделает, разве ты ему поверишь? После всех немых сцен вандализма над могилами веры!

Неужели все так живут?

– Иные сильнее. Почти все находят в себе мужество не тревожить нас. Сама ведь знаешь, в какие дремучие рощи заводят танцы с нами. – Нинаж обвила руками голову, камелии вплелись в её волосы, дотронулись нежными лепестками до груди, порождая что-то трепетное, тёплое – почти желание, но роднее, чище.

– Кажется, твой Князь выкурил последнюю сигарету, и даже не посмотрел в её очи, даже не попытался познакомиться! А значит, снова приедет за своим законным выкупом – заберет все слёзы, мечты, желание жить.

Спао поправила три красных георгина, которые чудовищно нелепо смотрелись в ванне до верхов наполненной камелиями, поправила русые волосы и надела на голову серебряную диадему – не выбрасывала она её, зря ищите – это были просто блестящие фантики от новогодних конфет.

Вкус очищения

Всюду были разбросаны ёлочные игрушки, мишура, вата, символизирующая снег. Ты отвлекла клочок бумаги с таблеткой внутри и, аккуратно достав из него 23 порцию анальгина, положила её в рот. Пройдёт 19 минут. Если организм будет ещё в сознании, ты достанешь 24-ю…

И не от того, что не т надежды изменить этого человека, или облегчить боль, скрутившую твой живот – от того, что нет, всё-таки нет, как ни пытайся найти, в жизни смысла.

Всюду валялись бутылки от шампанского, водки, где-то среди всеобщего хаоса стоит бокал с серым вермутом. Он нынче необходим, чтобы запить таблетку.

Нашла, сделала три глотка. Организм не среагировал, отверг яд. Главное сейчас не думать о том, что анальгин разжижает кровь. Иначе – сумрак в сознании, рвота перед унитазом, слёзы после достигнутой цели. Нидан вместе с Князем и двумя сёстрами охотилась на тигров на Дальнем Востоке. Новый день нового года не принес лекарств от одиночества и амнезии для несчастного хищника, живущего в уссурийских лесах. Не повезло вам.

Боль вдруг с новой силой набросилась, погрузив в полуобморочное блаженство. Она изощренно завязывала узелки, оставляя шрамы от когтей не заживающие…

Князь раскладывал пасьянс, и понятия не имел, от чего ядовитой змеей обвила его чело головная боль…

Князь просто тоже умер в этом измерении – вернее, он был слишком живым в том мире, чтобы жить в этом.

Отчего ты не хочешь его отпустить, ты же говорила, что любишь его, зачем же дарить лучшую участь?

«Здоровая порция эгоизма».

Небесный эгоизм – вещь новая, не изученная – ах, да, я же добавила её в борщ.

Князь посмотрел на небо. Ты замерла, остановилась в оцепенении. Что это значит? Что ему нужно? Странный, парализующий взгляд, пристальный, думающий, добр…– брр-бред! У Князя не может быть чувств. Не придумывай только. Он что-то сказал Небу, но я не услышала. Как ты думаешь, что?

– Думаю, он сказал «Я вернусь».

Нет! Зачем?

Да! За что?

Нидан прислала sms-ку «Марганцовка в холодильнике».

Они никогда не оставят тебя в покое. Слёзы душили в головокружении. Он посмел приказать Небу, и оно выполнило. Он обнял за плечи Зарю, и она растаяла, и пролилась слезами чистых камелий – самых бессмысленных цветов на земле. Камелии будут цвести ещё месяц, а потом опять по капелькам жизнь оставит их засохшие трупики. И самое замечательное в них то, что самоисточник восстановления отсутствует – поле не умеет цвести, если им не управляют богини. Согласись, Нелия, что это логично, ведь генератор – не само небо, а его солнце. Пожалуй, где-нибудь в космосе солнце имеет смысл, как точка, или звездочка, и никому не важна его голубая обертка.

С портрета Спао сползла мишура, ты хотела поправить, но задела рукой Вифлеемскую звезду – игрушка упала, разбилась, окропив твои пальцы кровью. Ты не любила алое, захотела смыть, открыла холодильник, и увидела, что там ничего нет, кроме марганцовки.

Княжеские палаты безмолвствовали своей гордой роскошью, страсти были слишком низменны и не достойны, поэтому во дворце им не место.

Вдруг явственно представилось, что Нинаж возится с рассадой, ты почему-то была уверена, что в данный момент она занимается именно этим, и не подозревая, что все эти будущие цветки обречены на гибель от холода, ведь январь – месяц у нас не такой тёплый, как в субтропиках Тихого океана, где сейчас охотились за тиграми и экзотическими ростками милые.

Всё поплыло, завертелось перед глазами. Анальгин был материальнее камелий. В смертельных, крепких объятьях боли ты была жалкой игрушкой, слабой, не способной дотянуться до ставшей невообразимо далёкой марганцовки. Но, кроме тебя, это сделать некому. Это никто не сделает за тебя. Князю, богиням, всем людям на этом уровне одиночества всё равно. И они тысячу раз правы в этом своём безмолвии. Если у человека нет сил жить, по законам естественного отбора он должен уступить – это апрр…брр..брр…

Воздух стремительно заканчивался. Другие цвета вступали в свои права, но неслучайно в утренний борщ я добавляла специи.

Прости, Нелия, но уничтожить живое не возможно. Ты можешь умереть, только если перестанешь существовать. Но мне нужно Небо, поэтому я буду держать твою руку, когда ты откроешь холодильник, буду слушать вместе с тобой свист вылетающей пробки и вдумываться во вкус очищения.

Серый вермут

26-27 декабря 2004

К столу ты подошла уже с ничего не видящими глазами. Серость завоевала этот мир в неравном бою в 17.46, 17-47. Что-то новое, неизведанное таилось в сером вине, звало и томило загадкой – оказалось, что это не кровь Христа, а банальна мутная цунамщина – один из загонов, которыми щедро снабжает мир поле из камелий. Было бы по меньшей мере странно, если бы роса, затаившаяся на зорьке в лепестках нежного цветка, не нашла коммерческого применения – вот и стали её купорить в бутылки и рассылать по свету под красивым названием «Вермут». Открыла крышку, сделала три глотка. Всё равно тайна в сущности ничего не стоила – дешевка в красивой упаковке. А ты чуть было не проспорила за неё душу. Сотни раз говорила мама и сестры, что нет смысла спорить о тех вещах, в которых ты не уверена – что ж, в этот раз им удалось предотвратить…

Жёлтые листки бумаги. Всегда жёлтые, даже когда серость правит миром. Нидан говорила про это, но ты не запомнила что. Князь спал. Золотоволосая всё ещё не соблазнила его на летаргию, но смотреть сны заставила. Могло ли бояться Небо, что Князь заснёт навеки? Могло ли не бояться этого? Ты оторвала кусочек мысли, и приклеила его к поверхности листа солнечного цвета. Мысль оглянулась быстро по сторонам, загордилась своей молодостью и его красотой, и превратилась в серого журавля, ведь нынче серость в своих правах, и мысль бессильна перед законами повелительницы. Журавль взмахнул маленькими крылышками. По этому движению ты поняла, что в ближайших его планах серые дали Интернета. Ах, глупенький, он не знает, что можно сесть. Попав однажды, нет шансов выбраться – отсереешь. Это как сказки об излечении от алкоголизма. Подумала и опять поднесла к губам бокал. Ещё 5 глотков, через прозрачное стекло бокала увидела, как несётся с небес Нинаж. Будет ли ругать, или поможет разделаться с бутылкой? – Зовет в дали муторные, к птицам непознанным. Детский сад, конечно, там, в этих далях, всё давно известно, и птицы непознанные просто фамилию такую имеют, не более. Но нужно же что-то делать с серостью?! Нужно не делать? Ещё раз опустила взгляд на скулы Князя, до боли родные и ненавистные – к чёрту бокалы, швырнула о стену, выпила остатки цунамщины, которую глупые производители окрестили вермутом, и понеслась вслед за Нинаж в дали неизвестные, к птицам непознанным…

Спао разводила костёр на берегу живописного озера. Ведь в компьютерной игре не страшна победа серости, да хоть Зюганова на выборах 2007 года!

– Ос, проговорила Нидан, – небо больнО нынче. Камелии грустят по поводу, но мы не можем производить вермут.

– Мировоззренческие штучки. Отправь её на стажировку к Золотоволосой.

– Небо бредит. Ты не боишься вселенского помешательства, ведь оно может породить ядовитые цветы.

– Я не боюсь, Нидан. Это её жизнь, и только она может знать, где грани, где принципы, где цели. Ужели ты думаешь, что недостойную могли нам напророчить в сёстры?

– Спао, а вдруг это не она? Обман? Она могла нас убедить силой мысли, могла не убедить…

– Много вопросов, крошка. Смотри, костёр желаний проголодался. Ох, какой жадный!

И действительно, костёр желаний, словно ребенок, стремительно идущий на поправку, требовал всё новой и новой еды. Ему всё время было мало. Он разрастался, стремительно багровел, и рвался в бой с серостью.

Богини изнывали от любопытства, что же происходит сейчас с Князем? Чувствует ли он багровое тепло костра желаний? Что-то внутри каждой из них продолжало твердить, что в жизни так не бывает. Только атомы, объективные истины и законы имеют права – возможно, это так в мире, завоеванном серостью. Но Золотоволосая приказала им думать, что жизнь прекрасна, что в ней случаются чудеса и исполняются заветные желания. Всё внутри них сопротивлялось этой абсурдной мысли, но ослушаться приказа – значит выдавить ещё одну каплю крови из груди их матери и отдать её серости. Это было непозволительной роскошью даже для богинь.

Тем временем река и небо перебесились, протрезвели. Им даже стыдно не было за те побои, которые они оставили на теле планеты, попавшейся под горячую руку. Зато сколько покупателей теперь потянется к Вермуту. И, кто знает, может быть, оживятся от серости камелии, востребованные сотнями рук, сердец, заиграют новыми красками. Может, мир встряхнётся, очарованный ужасом холеры, которая в субтропики, зазовёт в свои смертельные объятья те, кто давно грезит о смерти, потому что не знает, не может от рождения знать о существовании камелий. Это порок! Это плохо так глумиться над слабыми, милыми. Хотя они слабы только в этом измерении. В жизни земной у них яхты, города, слуги. Они могут всё купить за деньги, всё, кроме камелий, о которых читали в сказках, за которыми прибыли в Тихий океан, чтобы навечно стать в нём тотально не свободными – умереть.

Спао обняла тебя за плечи. Нынче голос её показался нежным, хотя в мире реальном и не было вовсе этого голоса – Оспа была нема:

– А если бы твой Князь оказался вчера здесь?

–Солнце не может утонуть – я его люблю… А их я не любила.

Кажется, один рыбак, со вчерашнего дня ставший добровольцем, видел, как вскочили в колесницу 4 странные девушки, взмахнули разноцветными шелковыми шарфами, и растворились в воздухе.

Князь включил телевизор, да так и просидел ошарашенный случившимся. Зато не было в мире больше серости – он изменился навсегда.