Этвас

Волнами объятий границы стирая,

От сбывшихся снов до далёкого края

Цветочных мелодий, изменчивых карт…

Неназванный сеет свои семена

В древесные звенья ветвистой цепочки.

Мы ходим внутри прорастающей точки,

Где вещи готовы терять имена…

Ожидание

Вечер. Игры поруганным сном – на асфальте атласном

Ядовитые краски стремятся в сухую пастель,

В подворотнях качаются злые и бледные тени

Продырявленных залпом пустой алкогольной картечи…

Изнутри истекая, спаялась зелёная мгла с

Чуть живым фонарём ожидания девушки в красном,

Погружающей в бело-горячий молочный коктейль,

Закипевших над кожей берёз, безымянных видений,

Нежной росписью губ закольцованной медленной встречи,

Лабиринтовым блеском небесно-нордических глаз.

Расчленение

Пластами пространства меня расчленило,

И я распростёрся кусками по суткам,

Поросшие гневом стальные драконы

Азартно глотают пунцовое мясо.

Поросшие гневом друг друга пасут, как

В кофейную гущу вливают чернила.

В кольце окрылённого дикого пляса

Звереют над небом уснувшей Арконы.

Меня расчленяет, когда ты не рядом.

Но шприц приближений, застряв между пальцев,

Проглотит ненужные миру законы,

И мы, отразившись от стен мавзолея,

Под белую зависть последних скитальцев,

Бредущих по морю разбитым отрядом,

Всерьёз полетаем, зарёй заалея

Над сумрачным небом уснувшей Арконы.

Источник

По нотным ароматам летних трав

И чертежам алеющих зарниц

Мы пронесём источник наших прав

На мириады звёздных колесниц.

***

Отслоился шелестящий корешок

Внереальных внутримысленных кишок,

Как античный герметический фетиш.

Замурлыкал в голове двоичный кот,

Оперение расправилось, и вот

Над землёй и я лечу, и ты летишь.

***

Да, вокруг пустота, невесомость дурного покроя,

Царство

жалких

пародий…

Я живу лишь с тобой – в эпицентре системного сбоя

С двойкой

в двоичном

коде.

Двойник

С небосвода сорвав громовик,

Мы встречаем осенние зори,

И качается жизнь на рессоре

Золотого такси для двоих –

Возрождённых в объятьях горячих

Двуединого чувства судьбы.

Окрыляющий трепет проник

В облака октябристого утра.

И в туманных щитах перламутра –

Наш сияющий общий двойник,

Возрождённый в объятьях горячих…

***

Фиалкового неба лепестки

В твоих глазах дождём перелились, и

Оттаявших теней шерстинки лисьи

Перешуршали в красные пески,

Разбухшие до ягодок рябин.

Мы пьём вдвоём всеведенье Хаомы,

Наедине наследуя хоромы

Любовно-галактических глубин.

Моей Судьбе

Вы взрываете горизонты всех когда-либо сущих правил,

Разбивая останки прошлых безобразно молчащих стен

О пронзительное богатство рукотворно растущей Прави

И чернильные артефакты на нетлеющей бересте.

Солнце блекнет в шифоне странном. И дыхание лезет в змейку

Нутряного потока света, возжигающего экстаз.

Внутримышечных электричеств налепите на нас наклейку,

Окроплённую океаном ваших бледно-небесных глаз.

На волне

Всё движется тонко и точно

На кромке, внутри и вовне –

Сияют спирали роста.

В твой внутренний мир вникаю,

Что горный хребет в облака:

Взаимностью бродит гроза.

Ты реешь со мной на волне

Под свист ледяного оста –

Отточено непорочно.

Любая свинцовость легка,

И вечность роится в глазах,

Когда ты со мной – такая.

Вопросов больше нет

На стебле майского утра качается солнце ли,

Пчелиного цвета раскрытым бутоном?

Или мир сегодня до самого края полон цели,

Катарсиса ясных смыслов бездонным стоном,

И светится сам этими пчелиными красками,

Расправляя твои волосы в рыжий цвет?

Не так уж и важно. Ты смотришь ласково,

И этим утром больше вопросов нет.

Медная сома

Тяжесть единого голоса-ветра

Нежится в жерле своих криптограмм,

Мир затворяя в блоху миллиметра,

Жизнь облачая в росы миллиграмм.

Двойственность общего тела весомо

Движется лаской на внутренний зов.

В грудь заливается медная сома

Прядей расчёсанных нами часов.

Огненно, главно, и шейно, и плечно

Капсулы чувств неприлично полны

Даром бесценным – остаться навечно

В храмах твоей безымянной страны.

Атлантида запретных зон

1.

Из своих героев чернеет Босх,

Ты – в дороге к дому, я упал на путь

Той тоски, что язвой корявит грудь,

Изнутри кромсает и шепчет в мозг:

«Окунись в метельно-сонливый пруд

Под голодный скрежет сычей и сов,

Наблюдай, как ржавый железный спрут

Примерзает к стрелкам твоих часов.

И под слоем вязкой туман-воды,

Не уняв щемящий сверхзвёздный зов,

Стань писклявой пищей сычей и сов,

Серым гребнем бреда разбейся в дым».

Склеив сплину пару унылых ласт,

Оставляю спруту клыки часов…

Ты приедешь скоро, и скрежет сов

Обратится в тихий хрустальный звон…

Стает бледной синью январский сон

С нашей Атлантиды запретных зон

От необратимо-весенних ласк…

2.

На последнем издыханьи усечённой пирамиды

Схоронились кучевые перламутровые кони,

Откусившие тугую, ветром свитую узду…

Мы с тобою источаем пятикрылые флюиды,

Восседая на огромном полированном драконе,

И на небо водружаем пятипалую звезду.

3.

На палубе воздушного фрегата,

Отлитого из белого титана,

Под листьями кудрявого агата

Рассыпаны бесценные монеты

От времени отрезанных мгновений,

В которых прижимаешься ко мне ты.

Внизу – река, что слёзна и угрюма,

Вверху – что безымянно многогранна.

А в щедро раздобревшем жерле трюма

Нас растворяет ласково и странно…

Мы будем там, где будем вместе,

Анна…

***

Посолю разрез восхода,

зашевелится трава,

зашипят блестящей кожей

змеи, кольцами дымясь.

В паутинные мишени,

что обстреляны росой,

тихо ляжет круглый ветер,

поднимая паруса.

Мы сомкнём свои ладони,

дух захватим, и вперёд –

оплывать цветы каштанов

и качаться на волнах.

***

Паутинки, спрятанные в иней,

Видимы, как падающий голос

В глубину сиреневого леса.

Как медвежья невесомость Винни,

Тучкой полетевшего за мёдом,

Как печаль от радости – на волос.

Видимы, как следствия эксцесса.

Важно знать не то, откуда родом,

Важно видеть то, куда мы рядом…

Ты летишь тантрическим обрядом,

Паутинкой, спрятанной под иней,

Глубиной, отзывчиво-весенней.

А любовь – не это ли спасение?

***

За холодные столбы соляные

И хрустящие сугробы орехов

Содрогается стоглавое эхо

И в пространства вытекает иные,

А сиреневая накипь галактик

Через трещины мерцающей лампы

Тихо падает на мягкие лапы

И ворчит в ногах улыбчивой Шакти.

Из мозаики зари, как из лодки

Всеспасительного деда Мазая,

Зайцы солнца на ковёр вылезают

И садятся на твоём подбородке.

А твоих весёлых глаз звездолёты

Серым отблеском надсеверных вотчин

Мне рисуют, как огонь непорочен

И как сладок путь любви и заботы.

Итальянское

Под корою времён и за пазухой ваз

Сетью трещин на мраморной статуе

На тебя и меня наползает Этвас –

Почерневшее и полосатое.

Складки моря разглажены ветром из глаз,

И никто, кроме моря, не смотрит на нас.

Беспокойно дыша, вне кормы и бортов

Прорастая, подобно бамбуку,

Бледно-жёлтая плоть итальянских портов,

Трепеща, умещается в руку.

И зеркальные стебли железных цветов

Облака обнимают усами китов.

***

Под коркой лба пылает пламень,

Где зуб на зуб и камень на камень

Не попадает от мелкой дрожи

Того, что всегда и всего дороже.

В глазах содрогается пустыня Гоби,

Ты смотришь в эти пустыни в обе,

И я смотрю на эти пустыни,

Пока Сахара моя не стынет.

***

На поверхности озера зыбкая плёнка неба

Полыхает, колышется, морщится не старея,

Покрывает глухой глубины мягкое тело

И срывает покровы с тяжёлого вздоха счастья.

В этом вздохе и грохот бегущих по рвам коней был,

И ржавеющий гул мироздания в старой котельной…

Мне с тобой бы ещё обойти все миры хотелось

И от приступов яростной нежности не скончаться.

Тридесятый километр

***

Поскользнувшись на красной волне, провалиться под мёд,

Где из ран вырастают цветы насекомой вины,

За гноящийся мир, за Иуду, за ноль и за гнёт,

Где молочный поток до мостов потаённой страны

И посадочный шлюз на крыло векового Орла,

Что парит над воротами сердца, рождённого жечь

Белый хворост судьбы до последнего липкого тла,

Лишь бы вечное жерло борьбы не работало в желчь.

Над берёзами, мраморным блеском рельефов и львов

Щедро встретит Земля, опоённая космосом слов,

Удивлённая близкой и бренной реальностью снов.

Мы дойдём до Земли. Первый раз нам уже повезло –

Породнить свою кровь, до конца обожая, без «но».

Оно

Заросли белой березью реки, поля, полигоны,

Заросли белым инеем белые бредни берёз,

И по бункерам спят молчаливые махаоны,

Малахитно-тигровыми крыльями грея вопрос,

Заключённый в обратную сторону метаморфоз.

А под сдавленным заревом грязного городомора

Расшивается буквой закона всеобщий кафтан

Обращённого внутрь идей воскового террора,

Что распродан как дар и в немых ощущениях дан.

Отовсюду бездарно сочится сухая вода…

Этот край благодушно заранее высушил вёсла…

Но хрустит под ногами живой, неприлизанный лёд –

По обратную сторону суть не до мозга промёрзла,

Махаоны и мы прозреваем дорогу на взлёт.

Ты во мне говоришь. И я знаю – Оно не уйдёт.

Колпак

Из проломов разбитых шахмат, утопающих в чреве лужи,

Бестелесный и безупречный, гармоничный струится пат.

Кто не ел шоколадных пешек и коней на обед и ужин,

Но при этом и сам не съеден – злой мятежник и психопат,

И лелеет в зрачках колодцев связки новых стальных волокон,

Заполняя прозрачной честью ледяные бокалы душ,

Отзвеневшие под фанфары из разбитых птицами окон,

Озверевшие под слепую и едва солёную глушь…

Колпаком из змеиной кожи – мозаичной и переспелой,

Как раздавленный мозг янтарный в грязно-мраморном тупике –

Накрываю небесный глобус пустоты исподлобно-белой,

Чтобы дольше, забыв о страхе, ты спала на моей руке…

Мы будем летать

В сиренево-мраморных перьях осеннего облака,

Дрожа золотыми ресницами снежного пуха,

Закат, словно пёс, тишиной своей вылакал колокол

И звон проглотил в невесомое синее ухо.

А наша судьба ограничена узкими рамками,

И синее ухо не слышит глашатаев воли,

Душа перманентно сочится кровавыми ранками

И рвётся за рамки, сжимаясь и корчась от боли…

Полёт – антипод расползанья по замкнутой плоскости,

Свобода делиться полуденным запахом сосен,

Возможность не видеть в любимых глазах озлобленья

и жёсткости…

Мы будем летать! Революция рядом. И осень…

Осенью

Осенью дрожа, палая листва дремлет под водой.

Тянутся вокруг толпы грязных рук спать на водопой.

Тянется вокруг мерный цикл сна длинной бородой,

Изредка входя с шелестом волос в пьяный мордобой.

Осенью дрожа, палая листва умирает в слизь.

Острые штрихи веток бытия собраны тобой

В атомный костёр наших белых чувств.

Ад и рай слились.

Мы проснулись.

Пой!

Смысл

Плавно, точно первый житель Вавилона,

Остывает блюдо из сухого мрака –

Ложь-тоска саванна, в пух переслонёна.

Потребитель будет. Всё здесь будет так, а

Синий колокольчик любит быль и поле.

Золотая небыль –

меч, что миром вышит.

Солнце любит скрежет обнажённой воли,

Я люблю тот смысл, что с глазами неба

Белым сонным утром мне на ухо дышит.

***

Косарь кому-то должен. Кому – косарь не знает,

Он падает из бочки смолистого настоя

Сентябрьских закатов с прозрачным самогоном.

Душа не просыхает, верблюды пролезают

В ушко собачьей будки. А время непростое

Себе желает жертву, прикинувшись драконом.

Косарь, зачем – не зная, тревожно спит и видит,

Как весело проснётся и выкосит полцарства,

Засадит всё цветами и райскими садами,

И сны его смешные наполнены наитий

Космической свободой, как зеленеет завязь,

Как я смотрю на вечность, твоих волос касаясь…

***

Ни мира, ни войны. Ни слёз, ни смеха.

Октябрь весь фарфоровый и хрупкий

В руках твоих пригрелся и молчит.

А в голове сгорает микрочип,

Ты напряжённо поджимаешь губки,

И шелест их подхватывает эхо.

Отпущен грех, натянуты поводья,

И над землёй борьбы алеет знамя.

Фарфоробитной раной ножевой

Октябрь твой испорчен, но живой,

И фрау Майнхоф впредь навеки с нами

Идёт прямой дорогой в Беловодье.

***

Завернувшись в шинель-безрукавку,

Точно в кокон, набухший до срока,

С междустрочьями впитывать Кафку

Воспалённым сознаньем морлока.

И смотреть, как на будущем небе

Расцветают алмазные грозы…

Энтомолог – святое отродье –

В чистом поле посеял булавку…

Нам с тобой открывать Беловодье,

Завернувшись в шинель-безрукавку.

***

Ты дышишь сквозь музыку Баха.

Кричу, придвигаясь поближе:

«Рассвета грядёт черепаха,

Умы от кошмаров оближет,

Удушливо-серому игу

Меняться на рай помогая».

А ты улыбаешься в книгу,

Нордическая и нагая.

***

Еду лесом времени, на реке

Будущих открытий играет след.

Хочется доставить тебе букет

Из нанороботов

и ракет,

Страху и упрёку заклеить рот,

За руки держаться, лететь вперёд,

Бросив под ноги, как в кофе лёд,

Мир, в котором никто

не умрёт.

***

Мы играем в кубики Рубика,

Постигая ключ от пространства.

А могли бы дыркой от бублика

По старинке чтить постоянство.

Гнать за красноглазыми мухами

Внутрь по закоулкам арбуза

Начинали, в ужасы бухая,

Продолжали кровными узами,

Широтою нежного полюса,

Долготой пролива горений.

А могли бы в грудь мегаполиса

Лечь крестом любых изменений,

Пообтачиваться мрачными браками,

Не артачиться и в ад топать гномами.

Вы играйте со знакомыми знаками,

Поиграем мы с незнакомыми.

Мысли

Мысли вздрагивают от прикосновений

Друг к другу, слов к делу, языка к колоколу,

В пузырях желтощёких всплывает безликий гений

На поверхность, где воют волком и тащат волоком,

Где лежат России, Норвегии и Кении

С недобытым смыслом и переменным толком,

Где в рулонах слипшихся облаков жнётся

Урожай белоснежных глыб, звёзд, иголок…

Где должен бесценный опыт со дна векового колодца

Питься катастрофически жадно, базарно, голо, как

Наливное яблоко хочет ёжиком уколоться

И книги тирана мечтают попадать с полок.

В голубых глазах пульсирует веющее

Соком лесной прохлады и жаром солнечной лени,

Дающее силы не бредить вещью, близкое, вещее,

Когда ты вздрагиваешь от прикосновений,

Просыпаешься, дышишь радугой или споришь резче…

В пузырях желтощёких всплывает безликий гений.

***

Кто способен, тот и должен страдать,

Наблюдая за чумой мировой:

По уродливым ума кружевам

Пробирается Ничто в Никуда –

Благо вакуум смогли прожевать,

Благо родина струбила отбой.

А на небе мятный блеск облаков

И протянутые нити добра,

Где вишнёвой кровью смазан рукав,

Где полынью не дышать далеко,

И с тобою нас уносит река

Вольной Щуки и святого Бобра.

В рукавах ленивого ветра

Зачерпнув дырявой калошей

Из-под лодки гнилой воды,

Не зачать идеальный шторм,

Как бы этого ни хотелось.

И как будто ведут следы

В длинный мир, смешной и хороший:

Притвориться большим котом

И смотреть на бледную Эос.

И как будто не стоит ни свечек,

Ни изломанного гроша

Сад, сокрытый под потолком

Всепрощений и упрощений.

Только муторная душа –

Сокровеньненький человечек –

Непроглатываемый ком

Принимает за угощение.

Зачерпнув горячей кастрюлей

Из-под звёзд кусок пустоты,

Не родить вселенной иной,

Как бы этого ни хотелось.

И как будто глаза святых,

Превращённые в адский улей,

Синим светом жужжат за спиной,

Отгоняя бледную Эос.

У захватчиков – вошь под кожей

Копошится за фронт и тыл.

Мы же просто идём ко дну,

Продолжая сомненья множить,

Содрогаться от красоты,

Делать большее из возможного

И друг другу смотреть в глубину,

Не минуя поверхности кожи…

В рукавах ленивого ветра

Перекатываются облака,

Словно сыр неозвученных тайн

В нежно-тающем масле тревоги.

Упирается жизнь в бока

Тридесятого километра,

Каждый корень ведёт к цветам,

Каждый Рим пускает дороги.