скачать книгу бесплатно
– Получается, что жертв настигли, можно сказать, в их конторах, – заметил напарник. – На складе, на заводе и даже в церкви, а здесь у нас…
Недовольно почесав седые бакенбарды, Браун щедро полил картошку ядреным солодовым уксусом.
– Здесь у нас черт знает что, – сочно сказал чиновник. – Мы не знаем, где убивали жертв, а что касается вашей схемы в блокноте, то это умопостроения.
Максим Михайлович покачал головой.
– Отнюдь. Сумасшествие обыкновенно прогрессирует. В случае Пьетро Дорио мы имеем дело именно с сумасшедшим. В Петербурге он имитировал библейские убийства, а здесь решил нарисовать знак Люцифера на карте Лондона.
Браун зорко посмотрел на Максима Михайловича.
– Вы говорили, что в Петербурге их жертвой стал еще один человек, – он нахмурился. – Я не могу правильно произнести его фамилию. Мистер Адриан…
Сабуров помог:
– Завалишин. Да, мне кажется, что, как и в смерти мисс Перегрин, в смерти мистера Завалишина виновен не Пьетро Дорио, а его сестра. Она управляет Пьетро, как творец Франкенштейна распоряжался своим созданием.
Мистер Браун буркнул:
– До поры до времени. Я согласен, что на вашу карту отлично ложатся Хэмпстедский пруд, Риджентс-канал, Серпентайн и даже вилла «Тополя», – он ткнул рукоятью ножа в бумагу. – Однако непонятно, где ждать следующий труп, на юге или на востоке, как непонятно, где находится их логово или логова.
Мистер Грин уверенно указал на пересечение длинных линий.
– Здесь. Правее и ниже «Тополей», сэр.
Мистер Браун усмехнулся:
– Прямо в Темзе. Не думаю, что парочка научилась дышать под водой. У меня появилась идея насчет расшифровки записки, мистер Гренвилл.
– Завтра я пришлю весточку с рассыльным. Вы отправляйтесь к мистеру Генри Джеймсу и покажите наброски полицейского художника. Дорио тоже красавица, такую не забудешь.
Максим Михайлович помнил черные локоны и пурпурную венецианскую полумаску тогда еще княжны Литовцевой.
– Вы танцуете, господин Сабуров? – сказал нежный голос. – Я приглашаю вас на тур вальса.
Ему почудился тревожный, горький запах флердоранжа.
– Оставь, ерунда, – разозлился Максим Михайлович. – Лучше подумай о деле.
Он развернул доставленную с вечерней почтой телеграмму:
– Встречайте послезавтра Чаринг-Кросс, полуденный экспресс из Дувра, седьмой вагон. Доктор Якоби.
– Сходим на вокзал вместе, – удовлетворенно сказал Сабуров завилявшему хвостом Тоби. – Фрейлейн Амалия тебе обрадуется. Завтра надо подыскать ей приличный пансион.
За окном простучали копыта, блеснули свечи в фонаре кэбмена. Припозднившийся экипаж скрылся за углом Гилберт-плейс.
– Удивительно, – завороженно сказал мистер Генри Джеймс. – Неизвестные писцы закончили свой труд тысячи назад, но, благодаря ученым, теперь мы можем все прочесть.
В египетской галерее Британского музея царила тишина буднего дня. Лондонская погода в очередной раз повернулась к горожанам хмурой стороной. Сабуров проснулся от шума дождя за окном. Чахлые розы тонули в потоках воды. Сырой туман окутывал каминные трубы на черепичных крышах. Забирая поднос от миссис Сэвилл, Максим Михайлович услышал стук почтового ящика. Тоби настороженно заворчал.
Усевшись за овсянку с тостами, Сабуров успокоил собаку.
– Весточка от мистера Брауна, – он присвистнул. – Нам поможет с шифрами самый известный изобретатель Британии.
Создатель знаменитой вычислительной машины мистер Бэббидж ожидал его сегодня к чаю. Сабуров все больше убеждался в том, что они имеют дело с настоящим шифром. Литовцева, женщина острого ума и полного презрения к морали, могла знать системы дипломатической переписки. Сабуров считал таких преступников, как она, гораздо опаснее обычных.
Тоби обеспокоенно залаял, глядя в залитое дождем окно. Максим Михайлович хмыкнул:
– Там никого нет, милый. В такую погоду хороший хозяин не выгонит собаку из дома, но нам придется прогуляться по местным пансионам.
Женские пансионы на Грейт-Рассел-стрит оказались доверху забитыми постоялицами. Сабурову повезло на Блумсбери-сквер, где табличка в окне милого здания обещала комнаты с завтраком для добропорядочных дам и девиц.
Подергав звонок, Максим Михайлович обнаружил себя в скромной прихожей, где сухопарая дама, наставив на него учительского вида лорнет, недовольно сказала:
– Здесь женский пансион, куда не допускаются мужчины, а тем более собаки.
Тоби, устроившись на коврике, виновато уткнул нос в лапы. Сабуров торопливо сказал:
– Я ищу комнату для моей кузины, миссис…
Хозяйка поправила его:
– Мисс Бедфорд. У меня есть свободная комната. Когда приезжает ваша родственница?
Сабуров обрадовался:
– Завтра днем. Она останется в Лондоне на неделю или на десять дней, мисс Бедфорд.
Заручившись согласием хозяйки, вручив ей задаток, Сабуров сказал жмущемуся к его ноге Тоби:
– За неделю или десять дней мы всех поймаем, милый, – он отчего-то вздохнул. – Нельзя задерживать фрейлейн Амалию, ее ждет работа.
Он невольно вспомнил календарь.
– Двадцатое апреля, – пробормотал Сабуров в такт своим шагам.
До конца апреля оставалось еще десять дней и новое тело могло появиться где-нибудь на юге или востоке. В морге Сабуров легко доказал Брауну, что все убийства произошли в последние две недели января, февраля и марта. Жертвы провели в воде не больше двух дней.
Максим Михайлович считал, что трупы нигде не хранили. Тело мистера Январь вытащили из Хэмпстедского пруда двадцать первого января, труп мистера Февраль плавал в Риджент-канале двадцать третьего, а мисс Перегрин нашли в Серпентайне восемнадцатого марта.
Браун заметил:
– Системы нет, но я с вами согласен. В начале месяца они готовят убийства. Но почему они избавились от мисс Перегрин другим способом? Зачем нужно было ее пытать?
Максим Михайлович пожал плечами.
– Пока не знаю, – честно сказал он. – Однако мне кажется, что Призрак, как мы звали его в Петербурге и здесь играет роль палача. Убитые принадлежали к пресловутой Цепи. Видимо, они хотели покинуть организацию или вызвали недовольство ее главарей.
По мнению Сабурова, бывшая княжна Литовцева если и не руководила Цепью единолично, то вдохновляла ее преступные деяния.
Покосившись на мистера Генри Джеймса, он решил попытать счастья. Сочинитель мог узнать Литовцевых. Обойдя Розеттский камень, Сабуров вспомнил свидание с ее сиятельством в Эрмитаже.
– Действительно, это памятник гению человечества, – сказал он литератору. – Теперь я понимаю, откуда вы черпаете вдохновение.
В ответ на телеграмму с просьбой о встрече, литератор сообщил, что будет ждать его в Британском музее. Мистер Генри Джеймс довольно покраснел. Сабуров ловко вытащил из кармана сюртука записную книжку.
– Не откажите в любезности взглянуть еще на пару набросков.
Рассматривая листок с портретом Пьетро Дорио, мистер Джеймс поежился.
– Похож на Франкенштейна. Именно таким я его себе всегда представлял. Нет, я его никогда не видел, мистер Гренвилл. Подобное лицо невозможно забыть.
В его руках оказался второй эскиз. Сабуров внимательно следил за американцем. Лицо Джеймса едва заметно дрогнуло, он вернул бумагу.
– Я встречался с этой девушкой два раза, мистер Гренвилл. Первый раз в компании Маргарет…
Литератор осекся. Сабуров требовательно спросил:
– А второй?
Мистер Джеймс неохотно сказал:
– Мы виделись наедине.
Считая кофе уделом континентальных чудаков, миссис Сэвилл обеспечивала жильцов только чаем. Максим Михайлович ставил кофейник на медную треногу, которую засовывали в камин. По уверениям старьевщика, тренога помнила елизаветинские времена.
– Может быть, на ней варил кофе сам великий бард, – сказал обросший седым волосом старик. – Не скупитесь, молодой человек, вещь музейная.
Сабуров сомневался в благородном происхождении треноги, однако свою работу она выполняла отлично. Обмотав руку льняным полотенцем, он поставил на стол закопченный кофейник. Мистер Генри Джеймс нахохлился в кресле, куда Максим Михайлович всегда усаживал посетителей.
– Здесь восточные пряности, – сказал Сабуров. – Вы согреетесь и взбодритесь. Обеда не обещаю, но у меня есть французский сыр и хорошая ветчина.
Запах корицы и гвоздики напомнил Сабурову о его единственном рандеву с покойным Адрианом Николаевичем Завалишиным, который, по его мнению, чем-то напоминал мистера Джеймса. Сабуров, правда, считал, что Завалишин был потверже характером.
Едва упомянув о встрече с Литовцевой, мистер Джеймс опять стал хватать ртом воздух.
– У меня приступ, – пробормотал американец. – Мне нужен врач, мистер Гренвилл.
Опасаясь публичной истерики сочинителя у Розеттского камня, Сабуров увлек его к выходу.
– Я живу рядом, – уверил он мистера Джеймса. – Я сварю кофе и у меня есть нюхательные соли.
Соли Сабуров завел из-за клиенток, которые могли лишиться чувств, рассказывая о своих страхах. Внимательно вглядываясь в темные глаза мистера Джеймса, Сабуров тоже заметил если не страх, то беспокойство. Он сомневался, что сочинитель, с его розами в фаянсовых горшках и полосатым котом, стал бы топить людей в ванной, однако внешность людей часто бывала обманчивой.
Максим Михайлович составил в блокноте список адресов, где требовалось взять анализ. В гарсоньерке мистера Джеймса и в «Тополях» из кранов текла одна и та же вода.
Беспокойство Джеймса, тем не менее, стало причиной тревоги и для Максима Михайловича. Американец явно не хотел распространяться о встрече с Литовцевой, однако Сабурову требовалось, как он выражался, вывернуть сочинителя наизнанку.
Нюхательные соли, чашка кофе и сэндвич на французском багете должны были помочь мистеру Джеймсу прийти в себя.
Максим Михайлович предпочитал ржаные буханки из эмигрантских пекарен в Ист-Энде, однако незачем было вызывать у мистера Джеймса ненужные вопросы. Сабуров предполагал, что сочинитель привык к континентальной кухне.
Опустившись в кресло, он взялся за кофе. Мистер Джеймс благодарно сказал:
– Большое спасибо. Мне стало дурно из-за воспоминаний. Я думаю о несчастной Маргарет. Знаете, мистер Гренвилл, – американец подался вперед. – В начале февраля мы смотрели представление «Отелло» в Вест-Энде.
Сабуров никогда не прерывал свидетелей, по опыту зная, что рано или поздно они все расскажут сами. Мистер Джеймс поднес руку ко лбу.
– В антракте мы остались в ложе и Маргарет спросила, верю ли я, что человека можно полюбить за муки, – сочинитель горько усмехнулся. – Однако речь шла не обо мне. Какие у меня муки? Журнальных заработков хватает для спокойной жизни.
– Маргарет продолжила, – он повел рукой. – Да, именно так: «Люди, испытавшие страдания, видят друг друга издалека. Они словно братья и сестры, пусть и не по крови».
Американец полез за блокнотом.
– Погодите, – извинился он. – Я должен все записать. Фразы пригодятся для работы.
Терпеливо подождав, Сабуров поинтересовался:
– Все-таки, что насчет той девушки с эскиза?
Мистер Джеймс поднял голову от записной книжки.
– Девушка, – спохватился он. – Ее звали мисс Софи. В первый раз я встретил ее с Маргарет в Гайд-парке. Маргарет хорошо держалась в седле, но охотиться не любила. Она брала лошадь для моциона. Мисс Софи тоже оказалась искусной наездницей. Мы обменялись парой слов, а потом она прислала письмо с просьбой о встрече. Должно быть, она взяла мой адрес у Маргарет.
Сабуров пожалел парня, у которого мисс Перегрин не сходила с языка. Он был уверен, что скоро мистер Джеймс найдет новое увлечение, но пока литератор явно тосковал.
Максим Михайлович утвердительно сказал:
– Вы увиделись в Челси, на вашей квартире.
Мистер Джеймс удивился:
– Разумеется, нет. Приличная девушка не придет к одинокому мужчине, – Сабуров невольно подумал о фрейлейн Амалии.
– В музее Виктории и Альберта утром пустынно, поэтому я и сказал, что мы встретились наедине, – объяснил сочинитель.
Подвинув ему серебряный портсигар, Максим Михайлович поинтересовался:
– И о чем же вы говорили с мисс Софи?
– Сначала о средневековых манускриптах, – с готовностью ответил мистер Джеймс. – Она большой знаток истории. Мисс Софи приехала откуда-то с континента, поэтому она расспрашивала меня об Америке.
Сабуров нарочито небрежно спросил:
– О какой-то особенной ее части?
Мистер Джеймс мимолетно улыбнулся.
