Человек внутри

Дослушав, Кеша с невозмутимостью сообщил, что Викторию Бросову назначили главой центра и что вместо неё помощников создаёт Кирилл Михайлович, который ранее возился с оформлением документов. Как я догадался, он не выдавал убийства Виктории, потому что был с самого начала с нею заодно.

– Не подвезёте? – попросил Кеша. – Уверен на сто процентов, что вас не пустят, но меня запросто. Я бы прикинулся потерявшимся и попросил приютить меня, а ночью прокрался в кабинет Виктории, для того чтобы найти хоть какое-нибудь доказательство её вины. Глупо, конечно, она наверняка давно всё уничтожила, но попробовать стоит.

– И для чего тебе это надо? Зачем мне помогаешь? Как я понимаю, у тебя не было проблем в центре.

– Не совсем. Я не расскажу вам о том, как я жил до Пустыркиных. Знаю, что вы не знакомы!.. Просто когда вы были Владимиром Беркутовым (как непривычно, что вы больше не он), то дали мне адрес редакции, которой заправляют одни помощники. Они встретили меня и согласились дать работу, если я отправлю некоторые рассказы и самую большую повесть. Я как раз читал вам её и Дарье Сергеевне перед тем, как вы вспомнили. Меня тронуло… да, именно тронуло, что вы думали обо мне, когда были на грани! Поэтому я не останусь дома. Я с вами.

– Но я не умею водить.

– Умеете. Вы всегда ездили!

Кеша отворил дверцу машины Дарьи Сергеевны и вынул из бардачка права с фотографией Беркутова Владимира Измаиловича.

– Подделка. Я что, с ними ездил всегда?

– Они настоящие. Вы сдали, как рассказала Дарья Сергеевна, в марте этого года, и она оставила вам машину, так как перестала водить.

– Мне страшно услышать, что я ещё сделал!

– Так-то ничего ужасного, просто жили. У вас открыт «Летний розмарин», ну, магазин цветочный.

Я всё больше поражался тому, что говорил Кеша. Делился он с упоением и, не успевая рассказать одно, сразу же бросался к другому. Было заметно, что он боялся смертельно надоесть. Но я не жаловался на скуку. Под конец он пообещал как-нибудь провести меня по важным местам, которые врезались ему в память в день нашей второй встречи.

Я всё же не решился садиться за руль, и нас довезла Дарья Сергеевна. Кешу вскоре впустили во двор, он исчез за высокими воротами.

– А у него получится? План совсем уж ненадёжный. Вот усомнится охрана в честности нашего шпиона, возьмёт и словит его, приведёт к Виктории!

– Сплюнь, не то сбудется!

Дарья Сергеевна поплевала и постучала кулаком по деревянной части руля, начищенной до блеска.

– Теперь точно всё пройдёт как по маслу… Я жалею, что тогда выпил компот. Если бы ты допыталась до меня, расспросила о помощнице! Может, у меня бы мозги встали на место, и не вёл я себя, как идиот.

– Ты первый, кто попросился жить в моём доме. Я ведь всегда была одна, мечтала карьеру построить, да не вышло, потому что всё падало из рук на кухне. Разбивала нечаянно тарелки и чашки. Помню, как пролила суп на гостя. Он был весь красный, и с его уха свисала вермишель. Конечно, я пробовала устраиваться в другие кафе и даже замахивалась на ресторан, но неудачи настигали и там. В мастерской меня хотели изжить. Я настолько отчаялась, что подалась в рисование, вплотную занялась картинами. Уже тогда мне было совершенно ясно, что я не могу работать в коллективе. Людям неловко, что я рассеянная, витаю часто в облаках и из раза в раз совершаю одни и те же ошибки. Поэтому я живу подальше ото всех на холме, где мне комфортно быть собой.

– Мы похожи с тобой чем-то.

– Наверное. Ты уедешь к матери?

– Она навещала меня?

– Да, пришла к тебе в «Летний розмарин». Ты не признал её.

– Я уеду, но на день, а потом вернусь. Мне хочется остаться с вами. Не знаю почему. Хочется оставить имя и фамилию, но уйти из цветочного магазина, мне в нём делать нечего. Передам его Косте. Пусть он работает и нанимает помощника. Мне до флористики как до Луны пешком.

– И куда ты пойдёшь? Если удастся наказать Викторию, может, в центр? – предложила робко Дарья Сергеевна.

– Ни за что. Я туда ни ногой! Просмотрю вакансии, а там видно будет.

Дарья Сергеевна согласилась, что повторно устраиваться в центр, даже при другом начальстве, не стоит.

Мы выбрались наружу, чтобы размять ноги, и погуляли вдоль дороги.

Дарья Сергеевна задремала в машине и проспала так до часов семи, пока не стемнело. Луна осветила моё напряжённое лицо.

Я написал Кеше сообщение по мессенджеру. Он прочитал, но не ответил. Наше беспокойство окрепло, когда он скинул фотографию Кирилла Михайловича, спящего за письменным столом в кабинете, который до этого принадлежал Виктору. Меня вдруг захлестнула обида. Закипев от злости, я поставил телефон на спящий режим и отвернулся от Дарьи Сергеевны до того, как успел ни за что расстроить и накричать на неё. Она нашла блокнот и ручку и зарисовала синюю степь, простирающуюся за окном.

Я уснул, хотя совсем не хотел спать. Меня разбудила Дарья Сергеевна, ласково, но решительно тряся ладонью плечо.

Кеша заскочил в машину и, велев Дарье Сергеевне скорее уезжать, бросил мне жёлтый лист, сложенный надвое.

– Виктория написала Кириллу Михайловичу прямо перед тем, как убить помощницу сто тысяч. Видимо, она решила, что письмо безопаснее, ведь его можно порвать в клочья, и никто не узнает о содержании. Она предложила одному из коллег отравить Виктора, а взамен повысить после того, как займёт высокий пост. Теперь он в тюрьме.

– Но почему Михайлович оставил письмо? – спросил я удивлённо.

– Виктория в конце призналась, что хотела бы видеть его в роли создателя и что ситуация с Виктором на вечере была бессмысленным фарсом… Стойте! Не домой, а в редакцию! В редакцию, я сказал! Мы сейчас же напишем статью. Ни один помощник и человек больше не пострадает!

Не осталось ни капли от Кешиной сдержанности. Он сказал, что, наконец, готов отправиться в долгий путь, а когда Дарья Сергеевна повернула не туда, даже ругнулся сердито и потребовал перечитать письмо.

Диана допоздна сидела в «Литературном уголке». Как только мы переступили порог, она холодно пригласила нас пройти в кабинет, оклеенный газетными вырезками и увешанный фотографиями. При виде меня и Дарьи Сергеевны у неё невольно закрались подозрения. Она говорила с особой теплотой в голосе с Кешей, закрываясь от нас густыми пепельными волосами. Когда же Диана чуть осмелела и медленно повернулась ко мне, чтобы подробнее расспросить о случае, произошедшем более года назад, я поняла, что она пыталась безуспешно скрыть. Всё её плоское загорелое лицо, нацелованное солнцем, было изуродовано затянувшимися рубцами. Над верхней тонкой губой выделялся заметный белый шрам.

Дарья Сергеевна после долгого сна была бодра и особенно болтлива. Она встревала в разговор и глядела на помощницу, как на дикого зверя в его естественной среде обитания, что очень не нравилось Кеше. Он попросил Дарью Сергеевну подождать в машине, и когда она ушла, сделав напоследок обидное замечание, извинился перед Дианой за её беспощадную прямолинейность.

– Старики, как дети. Любят лезть туда, куда не следует.

– Если все были, как они, то весь город бы давно знал, что со мной. Итак, почему вы считаете, что я должна выпускать статью с таким… содержанием? – спросила она и скривилась презрительно. – История завершилась, да и мои ребята будут против, я без их ведома не напечатаю ни слова. Мы не готовы к тому, чтобы выступать с шокирующими заявлениями, и писать о том, к чему абсолютно непричастны. Я не представляю, чего вы хотите добиться. И пришли вы только за тем, чтобы я выслушала и сделала всё по-вашему?

– Не по-нашему, а по-правильному. Другие редакции не возьмут меня, потому что посчитают, что я клевещу на Викторию и Михайловича и завидую им. Наверное, в какой-то степени так оно и есть. Но ваш девиз нести добро и свет, так? Один раз поступиться принципами можно, ведь тогда восторжествует правда.

– Что до правды, то я бы предпочла её не знать. Или копаться в чужом белье и окунаться в интриги, до которых мне тем более до лампочки. Я совсем не думаю о том, что получаю взамен, но всегда стараюсь предугадывать последствия. Они волнуют меня больше, чем убийство человека, пусть и создателя.

– Владимир не всё договорил тебе. Я скажу за него, – твёрдо настроился Кеша. – Надеюсь, что это останется между нами.

– Продолжай.

– Той ночью умер один человек и один помощник. Умерла помощница сто тысяч.

Перед моими глазами расплылось её мягкое бескровное лицо, бусы, звякающие по плиточкам, и безвольная рука на потной шее. И вот уже я воскресил образ высокого скелета в платье, которое выбирала Виктория, потому что она всегда подражала популярным модницам и не терпела, если кто-то решал, что у неё нет вкуса. Про себя я раскаивался в том, что не успел спасти помощницу. Смерть её заставила меня врасплох, когда я был пустой, как и теперь, и подкосила настолько, что я выдумал нового идеального себя, который с мудростью относился к невзгодам и людям, не бросался из крайности в крайность, а потому знал и чувствовал, что есть настоящее счастье.

Кеша упомянул, где мы закопали кости. Диана вдруг разразилась слезами.

– Смерть не щадит ни людей, ни помощников, и она не выбирает, кого забрать, исходя из значимости забираемого. Виктор и помощница сто тысяч оказались перед нею равны. К счастью, наверное. Ваши читатели поддерживают помощников, а это означает, что они первыми должны узнать о убийствах Виктории и пойти против её строгого порядка. Сегодня я попал в центр и увидел, что стало с садом. Его забросили, как и площадку с качелями. Помощникам редко дают выйти наружу, и они общаются шёпотом. За ужином они почти молчат. Я молчал со многими. Одна из помощниц рассмеялась слишком громко от шутки, рассказанной подругой. Два больших работника вывели хохотушку насильно из столовой и, кажется, наказали. Вернули через минут пятнадцать. Заплаканные её глаза умоляли меня взять крепко за руку. Я сдавил сухие пальцы и прошептал, что если ей полегчает, мы можем устроить им пакость, которую они не забудут. Она согласилась, и позднее, когда шёл показ кино, снятого одним из охранников, мы устроили погром в их комнатах. Я не прошу от тебя многого. Просто поверь, статья не может быть не напечатана. Отвернуться не получится.

– Возможно, ты прав. Но если нет, то боюсь, что «Литературный уголок» закроют. А без него нам не жить.

– Не закроют, я не допущу!

– И что же ты сделаешь? Ты не сотрудник. Никто!

Кеша вышел из-за стола и, упав на колени, попросил Диану сжалиться надо мной.

– Вставай, вставай, не унижайся, – отозвались мы с Дианой хором.

– Не надо за меня всё делать, будто я пустое место.

– Может, я стою на коленях не только за вас, но и за людей и помощников, что жили, живут, и когда-нибудь будут жить на свете? Я бы не стоял, если был никем! Кстати, мы долго ехали. Дарье Сергеевне, вон, тяжело управляться с машиной, но она согласилась ради нас, – давил Кеша на жалость. – А уже ночь, спать давно пора, но мы здесь. Кто знает, устроюсь ли я в редакцию или нет, неважно… Но оставить в беде тех, кого люблю, я не могу, духа не хватит и смелости.

Диана всплеснула руками и, кинувшись вытирать платком лицо от слёз, произнесла обречённо:

– Статью будете писать одни. Как будет готова, приезжайте.

Кеша сразу же подскочил и шепнул, что со всеми помощницами легко договориться, если проявить терпение.

– Отправь мне по повесть по почте, как выдастся свободная минутка. Я очень хочу почитать её, – добавила Диана задумчиво.

И следующие три дня мы провели в Кешиной комнате, в которую я когда-то поселил его. Работа за компьютером отнимала все силы и желание спать.

Изредка Кеше звонил Василий Пустыркин и расспрашивал, как продвигается работа, тем самым сильнее нервируя его. Сонечка отбирала телефон и делилась секретами, которые разбалтывали школьные подруги. Она догадывалась, что Кеша приготовил сюрприз, и пробовала угадать, что её ждёт, пока он лежал на диване и ждал, когда подействуют глазные капли.

Я дополнял статью и как очевидец описывал событие в ярких красках, но настолько грубо и неосторожно, что Кеше приходилось начисто переписывать самые неудачные предложения. Зато, к удивлению, мне понравилось доставлять недостающие запятые и вообще исправлять ошибки.

Законченную статью я прочитал Дарье Сергеевне, которая от беспокойства впала в состояние апатии и не писала картины. Позавчера к ней приходил клиент и выпрашивал продать «Медуз в небе», но она отказалась отдавать любимицу за большие деньги. Сейчас же она жалела об этом и накинула на картину облезлую простыню, чтобы не видеть её и не расстраиваться об упущенной возможности.

– Это всё? – спросила она, от скуки жаря оладья. – Вы ничего не забыли?

– Нет, остальное будет лишним. По крайней мере, так сказал Кеша. Я верю, что он знает, как лучше, иначе бы он и пальцем не пошевелил и к письму не притронулся.

Единственное, мы не упомянули о пропаже тела помощницы сто тысяч.

В «Литературном уголке» Диана представила меня маленькой команде и показала статью. Верстальщик, толстоногий помощник с белыми клыками, как у вампира, заразился Кешиным энтузиазмом. Он отодвинул ноутбук, на котором был открыт файл с макетом газеты, и, подбежав ко мне, пожал крепко руку и поблагодарил за участие в столь мощном проекте. Либо мне показалось, что он преувеличивает и смеётся надо мной, потому что я человек, но его воодушевление охватило каждого из присутствующих, в особенности, Диану, которая оттаяла и с преждевременным оптимизмом заверила в успехе.

– Знаешь, мы тут с коллегами собрались и порешали, что ты нам пригодишься, – заявила она, не скрывая чувства общности. – Всё же, ты неплохой парень, да и чухню не пишешь.

– Да хочет он, я по глазам вижу, – сказала художница, на воротничке рубашки которой были вышиты бордовые розы. – Горит весь, зубы показывает.

– Да, всё я хочу, – ответил Кеша. – Но с одним условием. Без него я не согласен писать.

– С каким?

– Владимир устроится к вам корректором. Он внимательный и придирчивый, что ещё надо для такой профессии? Тем более, он помогал со статьёй, и вы увидели, что он крут.

– Думаю, мы бы сделали исключение. Одна статья – это не серьёзно. Время покажет, оно расставит по местам.

Глава восемнадцатая.

Один подслушанный разговор

В кафе напротив «Литературного уголка» за обедом встретились две приятельницы. У одной, что работала в крупной страховой компании, оказывается, сменилось начальство, и после этого пошли увольнения, в большинстве случаев сопровождавшиеся скандалами. Ругались без понятной причины как мужчины, так и женщины, которые были твёрдо уверены, что им недоплачивали.

– Но а как же доказательства?

– Да были какие-то обвинения с их стороны. Правоту они не доказывали, только на словах. Я обычно не обращаю внимания, что и где делается, мне лишь бы отчёт вовремя сдать. Ты-то как?

– Хорошо, бывало и похуже. А вот ты всем довольна? – не унималась девушка. – Новый директор не задевал тебя замечаниями? Я знаю, как это бывает, когда мир переворачивается с ног на голову. Не хотелось, чтобы ты изводилась.

– Пустяки, – покраснела она, и лицо её озарилась в улыбке.

– Ну, рассказывай. Мне же интересно, что у тебя нового!

– Эй, не торопи! Я ранее думала, что заболела как некстати, скакала температура. Меня сильно морозило, не спасали одеяла и таблетки. Я и пролежала дня два дома в постели, вроде бы, полегчало. А как вышла, то ощутила страх. Нет, ты не пугайся, меня не обижали! Страх этот от чувств, от непонятных чувств. Может, я странная и настолько погружена в заботы, что забыла о личной жизни?

– Ты влюбилась? – догадалась она и сделала глоток сладкого кофе.

– Да. Он директор, в конце концов, а я простая сотрудница, и мне казалось, что нам не по пути. Но я смотрела на него, и у меня быстро краснели щёки, и я стеснялась называть его по имени, даже если говорила шёпотом. Если он хвалил меня, как и остальных, я думала, выделяет он меня или нет, запоминала его жесты и интонацию. Мне нравилось, что он собранный, серьёзный, и любая его неожиданная улыбка успокаивала меня и делала немножко радостнее. Вчера он позвал меня в кабинет, чтобы обсудить выдачу зарплаты. При разговоре с ним я не поднимала голову, и он решил, что у меня проблемы. Я сказала, что всё в порядке, засмеялась совсем невесело и заплакала, потому что он видел меня настоящую. Он пригласил меня пойти с ним в поход, когда я уйду в отпуск. Я больше не плакала, мне было смешно, ведь он заботился о себе, ему нужна была компания. Отказавшись, я весь день не находила себе места. Вечером, когда выключила компьютер и собрала сумку, он подошёл и пообещал, что точно возьмёт меня поход, иначе я скисну, как молоко. Кефир мало кто любит. Я назвала его дураком, а шутку его неуместной и неуклюжей. Он сказал, что будет смущать меня как можно чаще, чтобы я не расслаблялась, и что я несчастная, когда мои мысли путаются.

– Он флиртовал с тобой?

– Не знаю, что с ним было, но он говорил всё, что думал. Мне хотелось сквозь землю провалиться и не слышать ничего о буйной реке, через которую мы можем проплыть с группой смельчаков, о костре и широких деревьях, о палатках и котелках, о пластиковых стаканчиках с горячим чаем. Он был открыт передо мной. Впервые я увидела, как он трепещет от восторга. Мне вдруг стало уютно, и я заплакала, но уже не от грусти, а от счастья, потому что он тоже был счастлив по-настоящему и не скрывал своей детской радости. Вероятно, он ни при ком больше так не лучился. Он признался, что я единственная, кто видит в нём не помощника, а человека, у которого есть цели, планы и чувства. Проводив меня домой, он поцеловал меня в лоб, и я впервые задалась вопросом, почему все те люди уволились на самом деле? С чего они вообще взяли, что он плохой руководитель, откуда недоверие? Я не понимаю их и никогда не пойму.

– Не люблю осуждать, но не могу сдержаться. Когда же размолвки между людьми и помощниками закончатся?

– Давно пора. Мир не стоит на месте. Все мы делаем шаги к примирению. Гляди, через лет десять всё образуется!.. Ох, сколько времени. Побегу, а то клиенты закусают. Пока, Дианочка, удачи!

– Надеюсь, скоро увидимся, – произнесла Диана и, подозвав официанта, у которого на руке виднелся след от браслета, посмотрела на бейджик и подумала: «Действительно, мир не стоит на месте». Она подняла взгляд и сказала доброжелательно: – Евгений, очень приятно! Можете принести клубничное мороженое и блины с мёдом? У вас очень вкусные десерты!

Эпилог

Как только статья была готова и вышла в свет, я посетил психолога Макарова, который, казалось, дожидался меня с нетерпением ещё с прошлого раза. Узнав о том, что я избавился от проблемы, усложнявшей жизнь, он настоял, чтобы я выложил обо всё ему начистоту. Рассказ о смерти помощницы, повлекшей за собой непредвиденные последствия, поразил его до глубины души. Макаров предположил, что я перенёс психическое расстройство, называемое диссоциативной фугой, при котором человек забывает о том, что происходило с ним до травмирующего события и ни с того ни с сего переезжает в новое место, придумывает имя и фамилию, подделывает документы и устраивается на работу, которая ему совершенно не близка. Кеша подтвердил, что у меня всплывали эпизоды из прошлой жизни.

Перед тем, как пройти курс реабилитации, я взялся за неотложные дела. Сначала передал «Летний розмарин» Косте Котикову. Я посчитал, что никто лучше его не справится с магазином. Он вкладывался в работу вместе с сестрой за время моего отсутствия и успел близко сдружиться с Костяшкиным.

Встреча с матерью оказалась болезненной. Мы не знали, что сказать друг другу. Она долго плакала, а я обнимал её за плечи и потом ждал, когда она постряпает медовую коврижку в честь моего возвращения. Ей было достаточно того, что я сидел на старом низеньком стульчике, стучал пальцами по столу, как в детстве, и насвистывал нехитрую песенку. Она подходила ко мне не раз со спины и гладила рассеянно волосы руками в муке. Мной овладевало спокойствие, я закрывал глаза, представляя, что спал в кровати поверх одеяла после сытного обеда, а на этаже сверху скулила чихуахуа, со двора, изрисованного цветными мелочками, звенел детский смех, лилась у кого-то монотонно вода, и запахи, и все звуки из отворённого окна напоминали родной дом.

Кеша потратил часть первой зарплаты, чтобы издать книгу для Сонечки. В день её рождения они загадали желание и задули свечи на торте с варёной сгущёнкой, а затем я присоединился к празднику. Пока взрослые пили и ели, мы втроём читали повесть в гостиной. Я с удивлением обнаружил, что знал, кем был Родион Китин и почему он решил создать космический корабль. Кеша просил не болтать, иначе будет не весело, а грустно.

В редакции мне дали два месяца испытательного срока и вскоре сократили до одного, когда по городу разнеслась новость, что Кирилла Михайловича поймали и посадили в тюрьму, а Виктория Бросова сбежала из страны с сыном, не оставив и следа. Центр был закрыт, пока не объявился новый создатель, достаточно опытный в своём деле человек, решивший взять под опеку помощников. Он поразительно походил на Виктора. Как-то я увидел его по телевизору, и меня захлестнула ностальгия, и защемила сердце неодолимая тоска.

Но боль прошла, осталась едва уловимая горечь. Я проживал с Дарьей Сергеевной и Кешей в доме на холме и, несмотря на работу, на которой приходилось больше общаться с людьми и помощниками, оставался всё таким же замкнутым и любил слушать, нежели говорить.

Как-то помощники решили пообедать не в «Литературном уголке», а в кафе, и вышли наружу, оставив меня один на один с Кешей. Он отодвинул ноутбук и, опустив голову на стол, пригрелся с ласковой улыбкой на губах. Стоял тихий, светлый день, свежел запах краски, наклеек и прошедшего дождя, и пыль была прибита по дороге и улицам, а в лужах отражалась радуга, сверкающая глубокими цветами.

– Меня всё же кое-что беспокоит.

– Что?

– Вы до сих пор мой хозяин, и мне это не нравится. Вы дали мне имя, работу, мы семья, а по бумагам я всё равно помощник.

– Я не знаю, где они затерялись. Наверное, в каком-нибудь ящике. Проверю, как приедем домой.

– И сожгите! Сожгите, чтобы я их больше не видел, чтобы их не было!

– Давай сходим в центр, и я откажусь от тебя. Скоро там Пустыркины переедут?

– Вы от меня устали? – спросил Кеша жалостливым голоском и отвернулся. – Так прямо бы сказали, нечего тянуть. Ведь чем дольше я живу с вами, тем сильнее мне хочется остаться навсегда. Я так полюбил Дарью Сергеевну, свою комнату и то деревце перед крыльцом!

– Останься, если чувствуешь.

– Сердце мощно стучит. Тук-тук-тук, я не уйду, тук-тук-тук, говорит оно, – ровным тоном произнёс Кеша.

Он подошёл к панорамным распашным дверям и расставил руки по разные стороны. С карнизов звонко падали капли, и яркий свет бил по Кешиному лицу, щёки горели огнём, а душа наполнялась ясностью и апрельским теплом.

– Я птица! – напомнил Кеша и замахал плавно руками. – Подойдите ко мне, посмотрите, как я умею летать!

– И так вижу, что умеешь. Ты похож на героя из своей повести.

– Не подумайте, я не специально его с себя списывал. Это произошло случайно, как и всегда, когда я пишу. И мне так хорошо! А вам? Как вы себя чувствуете? Вы однажды сказали, что я теряю себя без любви, но оказывается, вы имели в виду не меня. Вы ведь как-то нашли себя, правда? Если вас вернула моя книга, то я счастлив вдвойне.

– Наверное, книга. А может и не только она. Я пока не разобрался, что к чему.

Кеша больше не поворачивался. Я же смотрел вперёд, прямо на счастье цвета солнца, и видел, как оно расправляет крылья.

В оформлении обложки использована иллюстрация автора Tithi Luadthong с https://www.shutterstock.com.