Левиты и коэны

Леонид Каганов-младший, продюсер во втором поколении, унаследовал капиталы и фирму от папаши-олигарха, сбежавшего в Лондон в середине 90-х. Во многих городах России обыватели ещё помнят пышные офисы коммерческого банка “Золотое Кольцо”, обещавшего невиданные проценты по валютным вкладам. Баланс банка распухал не по дням, а по часам, очереди вкладчиков со своими кровными сбережениями в “зелёных” толпились в кассовых залах, во всех солидных газетах и по телевизионным каналам непрерывно шла реклама успешного банка, рейтинги зашкаливали…

С большой помпой банк принял участие в финансировании мирового блокбастера “Ноев Ковчег”, которому сулили успех, сопоставимый с “Титаником” и “Звездными войнами”. Львиная часть денег вкладчиков была переведена в Лондон, да там и испарилась. Кино-проект быстро заглох, сдулся и исчез из пресс-релизов. A вскоре и банк, дождавшись очередного кризиса, объявил себя банкротом, лишился лицензии и был куплен по-дешевке то ли Промкомбанком, то ли банком “ДисконтПро”.

В Лондоне папаша Каганов, бывший владелец “Золотого Кольца”, не бедствовал, продолжал участвовать в кино-проектах, чем и преумножил успешно вывезенные из России деньги бывших вкладчиков. К сожалению, сырой климат английской столицы и несколько киллеров с родной стороны подточили здоровье “мощного старика”, в результате чего выгодное предприятие пришлось возглавить его сыну.

Телефонный звонок оторвал мистера Каганова от привычного занятия – он играл в свою любимую игру “Тетрис”. Падающие сверху экрана цветные фигурки соединялись, разрушались, исчезали, появлялись снова. Леонид Леонидович вышел на новый уровень, и тут зазвонил телефон… Он быстро схватил трубку, судорожно спросил “Кто?”, кося глазом на экран своего лэптопа, который неудержимо превращался в цветовую палитру безумного художника.

– Кто говорит? – нервно переспросил продюсер.

– Это я, шеф, – прохрипела трубка, – Я из Праги. Мы его потеряли.

– Какого хрена? – зашипел в трубку Лёнчик Каганов, так в далёком детстве, с подачи безбашенного соседа, Жорика-одессита, друзья называли сегодняшнего продюсера, – За что я вам бабки плачу? Любое дело гробите!

– Шеф, шеф, – монотонно бубнила трубка, – их оказывается двое. Они близнецы, да ещё и девка с ними. Стриженая сучка. Она нас и вычислила…

– Какие близнецы? Kакая девка? Вы о чём базлаете, идиоты, – Каганов-младший, орал в телефон как подорванный, – Поручил элементарно проследить за этим неуёмным путешественником, а вы?

– Шеф, мы вели его из Франции до Праги, этот баклан ничего не замечал, потом он рванул в Мельник, вновь вернулся в Прагу, а там как испарился, – отвечала трубка.

– Вы у меня сами испаритесь, если его не найдёте… Даю вам 24 часа, чтобы этот тип был найден, – Лёнчик с чувством швырнул телефонную трубку и потянулся к старинному серебряному портсигару с личной монограммой.

Он дергающимися пальцами вытащил сигарету, щёлкнул зажигалкой, и глубоко затянулся. Улизнувший от наружного наблюдения Семён Левин – это нехороший знак…

После смерти отца, когда было оглашено завещание, своевременно оставленное старшим Кагановым в сейфе уважаемой юридической конторы в Лондоне, Лёнчика немного озадачил один из пунктов.

Все деньги в различных банках, все активы, вся недвижимость переходила от отца к сыну, тут не было никаких “непоняток”, но фраза “разыскать 151 псалом” требовала объяснений. После краткого оглашения завещания, когда были соблюдены все формальности, Лёнчик потянул за локоть импозантного нотариуса, совладельца юридической фирмы “Levant, Levant and Levant,” который из уважения к клиенту приехал сам, а не послал рядового клерка.

– Сэр, вас не затруднит просветить меня относительно 151 псалма, – попросил он нотариуса, раскрывая свой фирменный портсигар, подаренный отцом на совершеннолетие.

Нотариус взглянул на музейное чудо, оценил его стоимость, вежливо отказался от предложенной сигареты и с блуждающей улыбкой на лице произнёс:

– Молодой человек, если говорить честно, то меня тоже привёл в смущение этот пункт завещания. Но так как это нисколько не сказывается на предоставлении вам прав владеть всем имуществом вашего отца, то этот пункт можно проигнорировать. Возможно, в будущем всё и прояснится.

– Нет, сэр, мне бы очень хотелось выяснить, что это за такой, никому не известный, псалом, – Лёнчик заупрямился, – Насколько я знаю, псалмов всего 150, а тут неожиданно появляется 151. Очень странно.

Нотариус внимательно посмотрел на Каганова – младшего, – Ну что же, это очень похвально, что вы чтите волю покойного. У нас в фирме работает сотрудник, который вёл дела вашего отца. Он ваш бывший соотечественник, Майк Левченкоф. Вы обратитесь к нему – может он что-то знает. А сейчас я с вами прощаюсь. Извините, дела ждут.

Нотариус пожал Лёнчику руку и с достоинством лорда удалился.

Не откладывая, как говорится, дело в долгий ящик, уже на следующий день после разговора с нотариусом, Лёнчик посетил юридическую фирму “Levant, Levant and Levant”, которая находилась в престижном районе Лондона, Кенари Уорф.

Служащий, он же и охранник, сидящий в вестибюле фирмы, за спиной которого виднелся логотип фирмы – “Стоящий на задних лапах косматый Лев, держащий в лапах весы Правосудия”, выяснил причину прихода Каганова-младшего, набрал номер на внутреннем телефоне, и буквально через пару минут Майк Левченкоф подошёл к стоящему в ожидании Лёнчику.

– Очень приятно, что вы нас навестили. Чем могу служить? – вежливо поклонился помощник нотариуса, Майк Левченкоф, довольно преклонного возраста, невысокий, худощавый мужчина, с великолепной седой шевелюрой, похожей на гриву пожилого уставшего льва.

– Я к вам вот по какому делу, – в свою очередь, раскланялся Лёнчик, – у отца в завещании имеется пункт о 151 псалме. Мне бы хотелось узнать об этом немного больше.

– Конечно, конечно, – заторопился Майк и, тревожно оглянувшись на изучающего какие-то бумажки клерка, добавил, – Пройдёмте ко мне в кабинет. Там мы сможем всё обсудить. Пожалуйста, следуйте за мной, – и он уверенно заскользил по коридору.

Лёнчик последовал за помощником нотариуса.

В кабине Майк усадил Лёнчика в большое комфортабельное кресло, предложил виски, выждал, пока Лёнчик с удовольствием продегустировал выдержанный шотландский скотч “Macallan” и хорошо поставленным голосом начал рассказывать…

24. Офис помощника нотариуса Майка Левченкоф

(одиннадцатью месяцами ранее)

– Несколько лет назад ваш отец обратился в нашу фирму с просьбой помочь ему в написании завещания. Законы России и законы Англии существенно отличаются, а ваш отец хотел, чтобы всё было составлено правильно. С английским языком у него были проблемы, а помощью переводчика он пользоваться не хотел… Вы сами понимаете, по каким причинам… Нашей фирме, естественно, было не выгодно терять такого клиента, и всё общение с господином Кагановым поручили мне, благо, что у меня нет проблем ни с русским языком, ни с английским, а также с немецким и ивритом. Наши отношения переросли в дружеские. Мы довольно часто встречались за кружкой Гиннеса или за шахматной доской. Правда, происходило это в основном у меня дома. Я прекрасно понимал бизнес-проблемы господина Каганова, и с удовольствием принимал его у себя в квартирке на St. John’s Wood Street, недалеко от Regent Park.

Однажды, после очередного Гиннеса, ваш отец обратился ко мне со странной просьбой. Суть её была – за вознаграждение, за очень приличное вознаграждение, отыскать таинственный, всеми забытый 151-й Псалом. B юношестве я немного увлекался Библейской темой… Bот тогда, кстати, мне и пришлось выучить иврит, чтобы читать старые рукописи… Я, конечно, знал, что Псалмов, авторство которых, как все считают, принадлежит Давиду, только 150, а тут ваш отец заговорил о 151-ом. Мне стало интересно и я согласился.

Я перерыл множество архивов, перечитал в библиотеках кучу старинных церковных книг. Скажу больше – в Европе не осталось ни одной старой синагоги, которую я не посетил в поисках 151-го Псалма. Я потратил много времени, ваш отец потратил много денег, но результат получился незначительный. Никаких следов… только разрозненные обрывки информации. Но что удивительно, даже те крупицы, которые мне удалось собрать, потрясают. 151-й Псалом – это сокровищница наставлений, общедоступная лечебница, где излечивается всякая болезнь. Псалом вылечивает старые застарелые раны, доставляет быстрое облегчение от боли новых, уничтожает всякое страдание. Всё это совершается в уникальном соединении текста самого псалма и мелодии. Oн – неодолимый щит, самое лучшее украшение для царей и подданных, для воинов и для людей вовсе не знакомых с военным искусством, для образованных и не образованных, для отшельников и для людей принимающих участие в делах государственных, для священников и мирян, для живущих на суше и островитян, для земледельцев и мореплавателей, для ремесленников и не знающих вовсе никакого ремесла, для мужчин и женщин, для старцев и юношей, для людей всякого происхождения, возраста, положения в свете, для людей всякой профессии, – Майк Левченкоф остановился, и молча, указал рукой на бутылку виски, – Ещё?

Лёнчик судорожно закивал головой. Помощник нотариуса, плеснул следующую порцию своему гостю, не забыв в этот раз и себя.

Они выпили по глотку, и Майк продолжил:

– Вы, очевидно, хотите спросить, не фантазия ли это?

Каганов в очередной раз отхлебнул “Macallan” и как китайский болванчик покачал головой, выражая своё недоверие. Уж очень складно объяснялся Майк… так не бывает.

– Вы же знакомы с эффектом резонанса? – продолжал спрашивать Майк, а Лёнчик продолжал кивать, – Мы не будем останавливаться на многочисленных и всем известных примерах, когда рота солдат, идущих в ногу, разрушала мост. Я о другом. В случае с 151-м Псалмом получается нечто подобное. Ведь недаром слово “псалмос” или “псалом” означает “музыкальную речь, при возношении которой ударяли в музыкальный инструмент. Вот она – суть эффекта. Приведу вам другой пример. По библейскому преданию, в конце второго тысячелетия до новой эры, пали стены города Иерихона, который штурмовали еврейские племена. И стены были разрушены при помощи труб, это так называемые – “иерихонские трубы”. Существует много попыток рационально истолковать, чем “на самом деле” могли быть трубы, от звука которых пали стены Иерихона. Вот тут как раз и есть разгадка 151-го Псалма. Трубили в эти трубы священники-коэны. Это они создали такой эффект, от которого рухнули высоченные стены Иерихона. Представляете, какая это была силища? А священники могли не только разрушать, они также и лечили людей… Вот это всё, что я смог найти, – устало сказал Майк, – K сожалению, псалом потерян… безнадежно потерян. И если кто-то его найдет, то это будет мировая сенсация. Ведь 151-й псалом – это мощное психофизическое оружие.

Майк тяжело вздохнул, отпил виски, снял трубку с телефонного аппарата – автоматически сказалась ещё советская привычка к конспирации, когда люди прикрывали рукой даже домашние электрические розетки, и, снизив голос до шепота, произнёс:

– Но это ещё не всё… В вашей семье имеется ещё одна тайна. Буквально за неделю до смерти ваш батюшка неожиданно позвонил мне и предложил встретиться, но не как обычно у меня дома. Он пригласил меня в свой загородный дом и даже прислал лимузин и там, за неизменным Гиннесом, поведал мне следующее.

Майк остановился, вновь сделал глоток скотча, ему явно нравился этот янтарный напиток, и, глядя в глаза Каганова-младшего, негромко спросил:

– Вы ведь, Леонид, москвич, не так ли?

Лёнчик кивал, как завороженный.

– И конечно на метро катались? – последовал ещё один вопрос помощника нотариуса.

– Катались… было такое дело, – во множественном лице ответил Лёнчик.

– И конечно знаете, что метро было построено под руководством Кагановича Лазаря Моисеевича? – задал очередной вопрос Майк Левченкоф.

– Знаю, – уверенно ответил Леонид, – Ещё в школе проходили. Потом это из школьных учебников убрали, но как говорится, след остался. “Что написано пером, того не вырубишь топором” – так у нас в народе говорят, – Лёнчик блеснул знанием народного эпоса.

– Так вот, дорогой мой Леонид Каганов – младший, и вы это в школе явно не проходили – Лазарь Моисеевич Каганович – ваш родственник, причём не очень дальний. И фамилия у вашего отца, и соответственно у вас, была не Каганов, а Каганович. Как хорошо пошутил ваш батюшка – “пришлось делать обрезание во второй раз” – “чик-чирик и уноси готовенького”. Этот процесс, кстати, не обошёлся без вашего могущественного родственника. Сами понимаете, время было не простое. Я был тогда ещё ребёнком, и как говорится, политическую ситуацию понимал плохо, но страх своих родителей запомнил хорошо… Вечное ожидание звонка в дверь, “чёрный воронок” под окном… никто не знал, “что день грядущий нам готовит”. А в СССР родственные отношения всегда были палкой о двух концах. И хорошо, и плохо… А ваш уважаемый Лазарь Моисеевич даже собственного брата, наркома авиации, от тюрьмы не спас, что уж тут говорить о менее близких родственниках.

Леонид Каганов – младший, даже перестал кивать головой – слишком много информации выдал ему “стареющий лев”, Майк Левченкоф.

– Но и это ещё не всё, – помощник нотариуса, наконец-то выдавил из себя что-то похожее на улыбку, – Ваш родственник, Лазарь Моисеевич, определённо что-то знал о 151 Псалме, a когда часть архива “Кремлёвского волка” попала к вашему отцу, то и он приобщился к этим знаниям. Кстати, назвал Лазаря Кагановича “Кремлевским волком” его американский племянник, Стюард Каган, который написал одноименную книгу. И судя по укороченной фамилии, филадельфийскому племяннику тоже сделали обрезание, – Майк, уже не скрываясь, подхихикивал.

Очевидно, выдержанный “Macallan” догнал-таки помощника нотариуса.

– Но и это ещё не всё, – Майк решил окончательно добить Лёнчика, – Теперь вы понимаете, что ваш отец решил во что бы то не стало найти этот таинственный Псалом и завещал своё дело вам.

25. Лондон – Продюсерский центр

“Kaganov and K.” (текущее время)

– Да, не вовремя испарился Семён Левин, не вовремя, – Каганов – младший, вдруг вспомнил, чьи финансовые средства также вложены в этот злосчастный проект, и его редкая шевелюра встала дыбом, а на мясистом загривке появились капли пота.

– Необходимо принимать срочные меры! Вероятно, я недооценил этих грёбаных израильтян, – пронеслось в голове у продюсера.

Взгляд его остановился на образце современного дизайна фирмы “Эрикссон” – многофункциональной коммуникационной панели, расположенной на приставном столике слева. Устройство, согласно рекламе, обеспечивало селекторную, телефонную и факсимильную связь, видеоконференции, IP-телефонию, спутниковые вызовы и прочее, исключая, может быть, только связь с иными цивилизациями.

Установив одним нажатием клавиши связь с невидимым собеседником, Леонид заговорил, добавив в голосе басовитых ноток:

– Мисс Дженнингс, добрый день! Отмените, пожалуйста, все запланированные встречи на следующей неделе. Мне необходимо срочно вылететь в Москву для обсуждения нового проекта. Закажите билет на завтра на дневной рейс с открытой датой возврата. Я предпочитаю “Люфтганзу” – эти фрицы педанты, никогда не задерживаются. Oтель в Москве – по вашему выбору… Да… “Балчуг-Кемпински” подойдет. Спасибо, весьма признателен!

Закончив разговор, он минуту подумал и набрал ещё один номер:

– Привет, дорогой, – заговорил он по-русски с совершенно другой интонацией, – встретишь меня завтра в Домодедово. Еду припасть к корням. Обеспечь машину с водилой, пару хлопцев для охраны, мобилу с местным номером. Услуги оплачу. Будет время – посидим, вспомним молодость. Рейс сообщу по мылу. Бывай!

Закончив разговор, мистер Каганов-младший встал c кресла и, подхватив со стола кейс с документами, уже собирался покинуть кабинет, как вдруг небольшая фотография, стоящая на столе, привлекла его внимание. На фоне величественного здания Московского Университета, на каменных ступеньках ведущих вверх, обнявшись, стояли четыре фигуры. Небритые, в мятой стройотрядовской форме… В ногах лежали сумки, гитара, а в глазах, в студенческих глазах, горело негасимое пламя юности.

Неразлучные институтские друзья. Четыре мушкетёра – сам Лёнчик, Мишка Гуденко, Яшка Фрумкин и Серёга Линник.

Каганов-младший, неожиданно для себя погладил стекло фотографии.

– Да, было время… Экзамены, каникулы, пьянки-гулянки – незабываемая часть жизни – короткая, но очень яркая, – тихо произнёс Лёнчик, – Жалко, что всё заканчивается. Распалась наша четвёрка. Яшка Фрумкин военным переводчиком погиб в Африке, погиб нелепо, глупо… от случайной пули. Серёга Линник свалил в Америку, а Мишка Гуденко окончательно спился и в очередном невменяемом состоянии попал под поезд… Вот завтра лететь в Москву, а друзей там нет… Грустно, очень грустно. Тяжелая эта штука – жизнь. Никто не знает, что его ожидает. Хотя, как говорится, “есть мнение”, что вся жизнь человека записана в Книге Судеб. Хорошо бы найти эту книжку, ознакомиться со своей судьбой, и если не понравится, немного подкорректировать… ну, совсем немножко. А пока одни умники ищут таинственную Книгу, те, кто попрощё, выясняют своё будущее у гадалок и у астрологов. А это не работает… Вот Мишке цыганка нагадала длинную, долгую жизнь, а что получилось… Мы, конечно, не можем полностью изменить жизнь, но надо хотя бы попытаться.

Лёнчик в последнее время стал всё больше и больше понимать своего отца. Он не разделял его методы зарабатывания денег, неуемное желание уехать из России, но последующие события подтвердили папашину правоту. Эпоха Горбачёва закончилась огромным экономическим переделом всего советского имущества. И тот, кто это вовремя “просёк” смог отхватить себе огромные куски государственного пирога. Ну, а методы… тогда других и не было. Дикий капитализм, блин… Или ты, или тебя. Как говорится – “третьего не дано”.

Он ещё раз взглянул на фото. Ему показалась, что Мишка Гуденко подмигнул ему:

– Не парься, чувак, всё будет хорошо, – это была любимая Мишкина поговорка.

Ленчик не забыл её. С Мишкой он дружил немного больше, чем с остальными мушкетёрами. Михаил в их четвёрке был Портосом, почти таким же, как в романе у Дюма – крупным, веселым, отчаянно смелым, и также как у Дюма – многопьющим.

Мишка подмигнул с фото Каганову– младшему ещё раз, и Лёнчик вдруг вспомнил совсем забытую историю из их студенческой молодости. Вспомнил, как будто это произошло вчера. Как будто вчера они сидели в кафе “Космос”…

26. Москва – Кафе-мороженое “Космос”

(25 лет назад)

Кафе-мороженое “Космос” на улице Горького в то время было очень популярным. Ассортиментом оно, конечно, не блистало: несколько видов мороженного в стандартных металлических чашках, для разнообразия украшенных засохшим печеньем или орешками, или для полноты эффекта политых вареньем, непонятные коктейли и сухое-пресухое вино, в основном грузинского разлива. Но прелесть и достоинство этого кафе, расположенного в центре Москвы, заключались в другом. Там можно было легко познакомиться с девчонками. Лёнчик с Мишкой как раз за этим туда регулярно и захаживали. Mороженое и коктейли их мало интересовали. По молодости лет “первым делом” для них были не самолеты, а девушки.

Однажды под вечер двое из четвёрки мушкетёров завалились в кафе с совершенно определёнными целями. Родители Лёнчика уехали на дачу, и трехкомнатная квартира на Соколе запустовала. Такую роскошь друзья позволить себе не могли. Требовалось срочно набрать контингент для вечеринки. В небольшом полутёмном зале они уселись за отдалённый столик и заказали пару коктейлей и традиционное мороженое “Солнышко”. Заказ принесли довольно быстро. Мишка пригубил коктейль, поковырялся ложечкой в мороженом и вдруг зашептал голосом старого конспиратора:

– Лёнчик, у меня с собой есть спирт. Целая фляжка.

Мишка Гуденко прошелестел эту радостную весть лёгким морским бризом и довольно похлопал себя по внутреннему карману куртки. Лёнчик как-то сразу напрягся и попытался возразить товарищу, прекрасно зная, что если Мишка начнёт “керосинить”, да ещё и 96-ти градусный спирт, то остановить его будет очень даже трудно, а точнее – просто невозможно. А на сегодняшний вечер у возбуждённого Лёнчика были другие планы.

– Миш, а Миш, – он попробовал пошутить, – Мы сюда зачем пришли? Ты забыл? Сам же знаешь народную мудрость – “рождённый пить – любить не может”.

– Это очень правильно, – согласился Мишка, – Я полностью тебя поддерживаю, но ведь мы – по чуть-чуть, по грамулечке, a то этот коктейль пить совершенно невозможно.

Лёнчик пожал плечами, но согласился. Сладкий компот, который им принесли, очень отдалённо напоминал алкогольный напиток. Мишаня незаметно под столом плеснул спиртика в оба бокала. “Мушкетёры” хлебнули… и действительно стало намного приличнее. Коктейль можно было пить… чем они и занялись с большим душевным подъемом.

Как назло девчонок в этот вечер подходящих не было. Знакомиться было не с кем… Друзья продолжали подливать спирт в коктейль и потихоньку пробовать, становящийся всё крепче и крепче напиток “а ля Мишаня”.

Они о чём-то лениво трепались, прихлёбывая коктейль, как вдруг Мишка неожиданно заявил:

– Слушай, Лёнчик, как-то странно… мы с тобой уже всю фляжку прихлопнули и совершенно не пьянеем. Лично мне ничего не вставило. Наверно, спирт “левый”.

– Может в спирте градусов и немного, но он действует, – Лёнчик не поддержал товарища, – Вот я, действительно ничего не чувствую, а ты, Мишаня, как мне кажется, уже “готовченко”. Еле-еле говоришь… половины букв не выговариваешь.

– Я трезв как стекло, – возразил Мишка, – Но ты прав… в спирте градусов явно маловато. Как говорят у нас в народе – “не хватат”.

– Миша, тут всёго – “хватат”, но столько я живу на свете, никогда не видел трезвое стекло, – засмеялся Лёнчик, – Чистое видел, грязное видел, разбитое видел, а вот трезвое…

– Это такая классическая метафора… тебе её не понять, – заплетающимся голосом стал пояснять великий трезвенник и знаток русского языка, Мишка Гуденко, – В детстве надо было больше книжек читать, тогда ты бы знал, что такое “трезвое стекло”.

– Очень даже сомневаюсь, – Лёнчик продолжал не соглашаться, – Книжек я прочёл достаточно. А вот ты спьяну всё перепутал.

– Я тр-р-резв, – зарычал Мишка, – А вот спирт мы сейчас проверим… и если он разбавленный, то я своему родственнику, который меня им снабжает, башку отверну.

Мишаня Гуденко играл в регби за Университетскую команду. Парень он был далеко не хилый. Это была серьёзная “предъява”.

– Конечно же, спирт разбавленный, – Лёнчик продолжал свои комментарии, – Ведь мы его уже больше часа в коктейль льём. Так сказать – разбавляем понемногу.

Но Мишка не слушал товарища. Он вытащил из кармана зажигалку, зажёг её, а затем, наклонив бокал, поднёс горящую зажигалку к содержимому бокала.

– Ну, – он уставился на Лёнчика со зверским выражением на лице, – замочу родственника нах!

Но закончить фразу Мишка не успел – содержимое бокала вдруг вспыхнуло ярким, синим пламенем. С совершенно безумными глазами, в которых отражалось это пламя, Мишка Гуденко держал бокал, беззвучно открывая и закрывая рот. Его как будто парализовало.

– Ну, что, друг мой Мишаня, тебе уже вставило? Сам не загоришься? – Ленчик, смеясь, спросил своего другана и в это время к их столику подошла официантка.

– Это что же вы такое себе позволяете? – зашумела она, с удивлением таращась на совершенно обалдевшего Мишку, который продолжал судорожно сжимать в руке бокал c полыхающим синим огнём.

Мишка совершенно не шевелился, a только переводил вытаращенные глаза с бокала на официантку и c официантки на бокал.

Лёнчик не выдержал мучений товарища и наехал на представительницу Общепита:

– Это что вы себе такое позволяете?! Что вы мешаете в своём дурацком коктейле? Его же пить нельзя. Вот смотрите, мой товарищ только глотнул… и что мы видим… огонь… пламя… короче говоря, форменное безобразие. Мы будем жаловаться вашему начальству. Давай, Мишаня, заплати по счёту и пошли. Ни на минуту больше здесь не задержимся.

Теперь уже обалдела официантка. С безумными глазами она вытащила из кармана кружевного передника потёртый блокнот, быстро выписала счёт и положила его на столик.

Мишка внимательно слушал трёп Лёнчика и вдруг резко вышел из столбняка, в котором находился уже довольно долго. Он решительно задул синее пламя и поставил бокал на стол. Затем оценив “счёт-приговор” не спеша, солидно вытащил из кармана куртки бумажник, изъял оттуда две мятые пятёрки, небрежно положил их сверху на счёт и с достоинством английского лорда продекламировал:

– Да, ты прав, мой юный друг, пошли отсюда. Нам здесь не место. Льют непонятно что в коктейль… людей травят… Безобразие!

И, отдав небрежный поклон офигевшей официантке, пошёл к выходу. Лёнчик не менее величественно шёл за ним следом…