Колхозное строительство 2

– Ставьте.

В зале было человек тридцать, и он был полон. Поздоровались, пообнимались – это посол полез целоваться с Петром. Еле удалось перевести просто в объятия. Включили, посмотрели. Опять посмотрели. Снова посмотрели. Макарена!

– Знаете, Екатерина Алексеевна, когда мне позвонили из Политбюро, то я сильно удивился. Неужели русский может написать кубинскую песню? Теперь понял. Теперь осознал. Понимаю товарища Боске. Тут одной премии мало! Вопрос о медали Дружбы решён, считайте. Нужно везти товарища Тишкова и этих молодых людей на Кубу. Всех наградим медалью Дружбы.

Екатерину Великую лестью с панталыку не сбить. Она ведь за индульгенцией ехала.

– А что вы думаете о последнем кадре, где девушки в форме присоединяются к танцу? Может, вырежем?

– Зачем? Это лучшая часть фильма! Ага, понимаю, думаете, некоторые люди в вашем Политбюро будут против? А если им позвонит товарищ Фидель, это решит проблему? – умный! Хоть и очень плохо по-нашему шпрехает. Или чего там испаноговорящие делают? А, хаблают.

– Товарищ Фидель Кастро товарищу Брежневу, – аппетиты, однако, у мадам министра.

– Я думаю, что мы решим эту проблему. А можно встречную просьбу?

– Слушаю.

– Те первые два фильма нельзя ли озвучить по-испански? Мы готовы купить их, – товарищ Лионель Сото, он же посол чрезвычайный и полномочный, изобразил улыбку.

Вот, сразу подобралась и превратилась в прежнюю Фурцеву.

– Товарищ Тишков?

– После свадьбы кулаками не машут. Переведём.

– О, хорошая поговорка. Я слышал, товарищ композитор, что вы ещё и детские книги пишете? Хотелось бы их увидеть. Уверен, у нас захотят их издать, – вот! А шли за щелбанами.

Событие тридцать девятое

Жадность – сестра таланта.

С американским французом Пётр не церемонился. Поставил две англоязычных песни, прослушали, потом осчастливил си-би-эсовца прослушиванием «Волшебного полёта» в исполнении великих скрипачей и симфонического оркестра. Хотел завершить «Штормом» Вивальди в переработке Ванессы Мэй, а потом Вики Цыгановой и Гофмана с Ойстрахом и прочими грандами – все по чуть-чуть руку приложили. И не удержался, сводил в кинозал. «Макарена» и два клипа от Успенской.

Директор Парижского филиала американской компании Columbia Broadcasting System, которое называется CBS France, Жак Суппле был немного похож на Алана Делона. Синие глаза, тёмные волосы, правильный овал лица – а вот не красавчик. Чуть нос не такой, уши больше оттопырены, нет родинки на скуле. Вроде ерунда, а эффект другой. Зато почти коротко стрижен, и пиджак из красивого с отливом материала. Француз, мать его!

Фурцева на что старушка, а и то стойку сделала. Даже коньяк велела Тане принести с шоколадом.

– Материал очень хорош, особенно песня про танцы в космосе и композиция «Волшебный полёт». Про Макарену даже говорить не буду. В латиноамериканских странах и самой Испании это принесёт кучу денег. Фильмы с вашими русскими песнями продать можно, но больших денег ожидать не стоит. Я во Франции столкнулся с неприятием французами английской музыки – и, наоборот, Джо Дассен не завоюет большой популярности в Америке. Нужно переводить на английский, тогда это будет очень востребовано. Никто ещё не делал музыкальных фильмов в таком формате. Итак, что вы хотите?

– Триста миллионов долларов.

– Хорошо, вам в каких купюрах? А то у меня только мелкие с собой, – совершенно не изменившись в лице, поведал переводчику месье Жак.

Тот, не понимая, что это юмор, перевёл. Фурцева выслушала и, так как никто не смеялся, откинулась на спинку стула и выпучила глаза. Стала хватать ртом воздух. Камбала камбалой.

– Это за три года, – так же спокойно продолжил Пётр, не придя на помощь Екатерине Великой, – А сейчас нужно заключить договор о выпуске в вашей студии двух синглов. На первой стороне первого – «Танцы на Марсе», на второй «Шторм». На втором – «One Way Ticket» и «Волшебный полёт». И ещё миньон с этими же композициями, плюс «Макарена».

Си-би-эсник взял карандаш из прибора на столе и достал записную книжку, написал циферки, попереставлял их местами.

– Нужна ещё одна короткая песня на пару минут, она обязательно должна быть с текстом и на английском, – не отнять – профи.

А что у нас там есть из заначек? Переведена «Трава у дома», но даже репетировать не начали. Та же история и с позаимствованной у «Агаты Кристи» суперской вещи «На ковре-вертолёте». Стоп! Оставим на следующую пластинку. Недавно Вика исполнила крутую вещь. В фильме, вернее, в сериале «Спецназ» есть бесподобная сценка «Танец у экскаватора». Английского варианта нет – так там и слов-то пять штук.

– Екатерина Алексеевна, нам срочно нужно на фирму «Мелодия». Записать одну песню. Очень срочно. Через час.

Глотавшая воздух бабушка тряхнула головой и превратилась в министра.

– Ну, ты мне за всё ответишь! Сейчас позвоню.

– Позвоните в мой номер ещё, и пошлите машину за Машей. Пусть возьмёт «Танец у экскаватора».

– А кто играть будет? – не отнять – организатор.

– У неё есть минусовка.

– Минусовка? Что это?

– Ну, как Брежневу показывали. Музыка записана, а слова сами поём.

– Ты тут без меня лишнего не наговори! Приличная хоть песня? А то опять в блуд введёшь.

– Там всего несколько слов. Да! Пусть хороший переводчик приедет на «Мелодию», – вот и ещё одну вещь украли, да простит нас Алексей Григорьев, он же Гога.

– Когда же всё это кончится? Уехал бы ты поскорее в свои Васюки. Хоть оклемаюсь. И напьюсь.

– А вас Брежневы с собой не берут?

– Брежнев?

– Брежневы. Всё, дорогая Екатерина Алексеевна. Третьего мая встречаемся в Краснотурьинске, а сейчас организуйте запись.

Ушла, опять хватая воздух.

– Мне можно поприсутствовать на записи? И у меня есть хороший переводчик, – улыбочка типу в тёмных солнцезащитных очках. Весной и в кабинете. Или у этого тоже проблемы со зрением? Как это называется? Офтальмия?

– Нужно. Теперь давайте обсудим процент и тираж, – мы ведь тоже деловые.

– Не гонорар? – жук.

– Нет. Процент.

– Двадцать.

– Девяносто.

– Двадцать пять.

– Девяносто.

– Больше тридцати не дам.

– Смотрите, месье Суппле, вы выпускаете небольшой тираж и пускаете в продажу. Я вполне могу оценить качество своих вещей. Следующий тираж будет миллионным. Миньон только в СССР купят миллионов десять – плюс сингл «Макарены» в Испании. Мексика, если мне память не изменяет, довольно густонаселённая страна. Миллионов сто? То есть тоже не менее чем миллионный тираж. Ваша компания заработает десятки миллионов – долларов. Столько же за клип «Макарена». Не жадничайте.

– Что такое клип?

– «Макарена» – это и есть клип, это же английский.

– Ясно. Сорок процентов. На большее не пойдёт моё руководство. В таких продажах в СССР вы уверены?

– На сто процентов.

– Тогда по вашей стране отдельный договор на пятьдесят процентов.

– Приятно иметь дело с деловым человеком.

– Вы озолотитесь, – налил сам себе коньяк и отсалютовал месье Жак.

– Не всё то золото, что плохо лежит.

– Ха-ха. Нужно будет запомнить.

Прибежала Екатерина Алексеевна.

– Едем. Машу привезут прямо туда.

– О, сейчас будет быстрая русская езда? – просиял американский француз.

– Знаете нашу поговорку? «Мы медленно запрягаем, но быстро ездим. А тормозим вообще страшно».

– Вы не тормозите, – на самом деле хороший переводчик тонкую игру слов уловил. Вон до Великой только дошло. Хихикнула.

Интермеццо 2

– Итак, капитан, сутки прошли. Докладывай.

– Ничего по пострадавшим. Варвару Сошникову пока не нашли. Третий человек умер от укола в сердце шилом.

– Хреново. Что по шофёру?

– Признан вменяемым, только болтлив не в меру. После повторного опроса людей и сотрудников в Домодедово никаких результатов. Как испарились. Напрашивается вывод: это была маскировка, от которой избавились прямо после того, как покинули такси. Шофёр рейсового автобуса вроде бы видел мужчину в песцовой шапке, но мех определить точно не может. Возможна и собака, и кролик. Мужчина очень высокий и здоровый.

– Опять сплошные домыслы!

– Есть новость по медали.

– Ну слава богу. С этого нужно было начинать.

– Тоже малоутешительно, товарищ подполковник. Вчера в отделение Тверского района столицы поступило заявление гражданина Тишкова Петра Мироновича о пропаже медали лауреата Ленинской премии.

– Тишков! Что-то знакомое.

– «Трава у дома», «Миллион алых роз».

– Понятно. Что говорит?

– В заявлении написано, что предположительно украли в метро.

– А он что говорит?

– А он всё время в разъездах. Сейчас находится в здании министерства культуры. Встречается с Фурцевой. Вчера весь день провёл тоже с нею.

– У него есть алиби на позавчерашнюю ночь?

– Есть. Всю ночь был в гостинице «Россия». Опрошены родная и приёмная дочери. Администрация гостиницы видела поздно вечером и рано утром – сам директор гостиницы с ним встречался. Ему звонил Первый секретарь горкома КПСС Москвы товарищ Егорычев с просьбой поселить друзей гражданина Тишкова.

– Гражданина?

– Извините, товарищ подполковник, товарища.

– Чем занимается этот композитор в свободное от написания песен время?

– Поэт.

– Ну поэт.

– Вы не поверите.

– Да говори уж, капитан.

– Он – Первый секретарь горкома партии. Кроме того, что очень известный детский писатель. По непроверенным данным – самый богатый человек в стране. Позавчера был на даче у Брежнева.

– Нда. Оставьте его в покое. Тут не погоны полететь могут, а и голова вместе с папахой. Найдите уже хозяйку квартиры. Стоп, а Тишков какой комплекции?

– Рост выше среднего. Худой.

– Всё свободны. Выдайте ему справку о возбуждении уголовного дела по факту кражи медали. Пусть восстанавливает.

Событие сороковое

Какие дела остались в Первопрестольной? Да куча! Нужно найти пчеловода. Не так и сложно – ведь есть журнал, и там начальники указаны. Ещё нужно встретиться с Дмитрием Габановым. Заказывал же Фурцевой найти модельера с такой фамилией. Модельера не нашла – нашла студента Московского текстильного института. Кафедра проектирования и художественного оформления текстильных изделий. Четвёртый курс. Димка Габанов был из Улан-Удэ, и был он бурятом. Читай – монголом. Какими уж неисповедимыми путями закинуло его в МТИ – неизвестно, но вот нашёлся именно там. Как там в известной шутке: «Земля квадратная. За углом встретимся». Вот встретились. Круглолиц, узкоглаз, улыбчив. Еле заметный акцент.

– Дмитрий, когда у вас сессия заканчивается?

– Числа десятого июня. А что? – встретились в холле гостиницы «Россия», и оттуда проследовали в ресторан. Пётр, не скупясь, заказал все три перемены плюс пирожное. Сам был студентом. Себя тоже не обидел – чёрт его знает, когда удастся поесть в следующий раз.

– И куда нацелился на каникулы? – а антрекоты вполне себе ничего.

– Домой, к родителям. Они у меня в колхозе работают. Яков разводят.

– А мне сказали, что ты из Улан-Удэ.

– Так и есть. Переехал на время учёбы в город к родственникам. У нас ведь в селе только восьмилетка.

– Понятно. И что, яки в ваших местах хорошо себя чувствуют? Не холодно им зимой? – Пётр ведь хотел небольшой зоопарк в Краснотурьинске организовать, почему бы не начать с яков?

– Наоборот, они жары не любят, а мороз любой переносят.

– И много у вас в колхозе яков?

– Несколько сотен.

– А можно будет купить десяток? Молодых.

– Можно, наверное. Это с председателем нужно говорить, – паренёк принялся за пирожное.

– Смотри, Дмитрий. Я хочу в Краснотурьинске создать небольшой зоопарк. Купить яков, овцебыков, северных оленей, диких лошадей. Нужно будет найти человека, который умеет обращаться с этими животными. А ещё я хочу у нас в городе создать элитный Дом Моделей. Что если ты с родителями и переедешь в Краснотурьинск? Институт закончишь заочно, в армию тебя не заберут. Будешь жить вместе со всей семьёй.

– Ну, не знаю. Подумать надо. А почему именно я?

– Потому, что ты будешь главным модельером, а выпускать будем модную одежду под брендом «Дима Габанов» в СССР и «Дольче Габбана» в остальном мире.

– В остальном мире? – даже компотом подавился.

– Поверь. Будешь занимать первые места на всех международных конкурсах.

– Шутите!

– Да некогда шутить. Дел невпроворот. Вот тебе мой телефон в Краснотурьинске. Сессию сдашь – позвони. Да, если хочешь, то можно организовать звонок ректору вашего института, чтобы тебе сессию разрешили сдать досрочно. Нужно?

– Ректора зовут Будников Владимир Иванович. Было бы неплохо.

– Ну, тогда готовься к экзаменам. Всё, извини, больше времени нет, побежал. Как разделаешься с гранитом науки – набери.

Мужчины – женитесь, женщины – мужайтесь.

«Т.И. Губина, главный редактор», – гласила жёлтая табличка на кабинете. С чёрными буквами. Ага. Это окраска пчёл. Креативно. Пётр прождал перед этой табличкой больше часа. Сто раз бы ушёл, но НАДО – вот и ждал. Наконец был допущен в святая святых. Таисия Ивановна была женщина строгая, очкастая, деловая и страшненькая. Если бы не женская кофта, то старичок обычный. Особенно портил образ главного редактора нос. Большой – даже не картофелиной, а огурцом. Да и ладно бы – не семью же со старушкой заводить, своя есть. Только кроме непривлекательной внешности Таисия Ивановна имела и характер под стать. Когда узнала, что Петру нужны рецепты снадобий из мёда и других продуктов пчеловодства, то крякнула – и чуть не в крик.

– Мы научный журнал, а вы лезете со всякой ерундой. Возьмите стакан чая, добавьте две ложки мёда, вот и всё лекарство.

– А вы знаете, что мёд при ста градусах становится бесполезен и даже ядовит? При сильном нагревании в продукте начинает вырабатываться вещество под названием оксиметилфурфурол. Это канцероген, пагубно воздействует на желудок и кишечник человека. Мёд можно принимать с чаем только вприкуску, – и гордо откинулся на стуле. Название ещё в той жизни увидел и запомнил, чтобы блеснуть красивым словом в какой компании.

Пётр думал, что хоть после этого женщина проявит интерес и чего интересного посоветует. Дудки! Эффект получился обратным.

– Больше ничем не могу вам помочь, товарищ Тишков, – и демонстративно уткнулась в явно иностранный журнал. Красивые картинки, белоснежная бумага. Умеют ведь.

– До свидания, – только головой мотнула.

Вот и поговорили. Плюнуть и уйти? Ну нет. Она ведь не одна в журнале работает. Вышел, прошёлся по коридору до двери с жёлтой же табличкой «Редколлегия», толкнул без стука. Четыре стола по углам, три человека. О чём-то громко спорят. Увидели, закрыли рты, и один товарищ, явно нерусский, поинтересовался:

– Вам кого, уважаемый товарищ?

– Мне бы знатока народных рецептов из мёда и других продуктов пчеловодства.

– В смысле – пончики с плюшками? – прыснула дамочка за спиной.

– В смысле – лекарства, – надо стерпеть.

– Может, представитесь? – это снова кавказец.

– Конечно. Тишков Пётр Миронович. Я – Первый секретарь горкома КПСС. Ещё вы, наверное, слышали мои песни: «Миллион алых роз», «На недельку до второго я уеду в Комарово».

– Как же, как же. Наслышаны. Значит, рецептами снадобий интересуетесь? Разрешите отрекомендоваться и мне. Аветисян Гурген Арташесович – доктор биологических наук, профессор, заведующий кафедрой пчеловодства МСХА имени Тимирязева. А позвольте полюбопытствовать, от каких именно болезней вы собираетесь мёдом лечиться? – а очки заблестели! Неужели наткнулся на нужного человека?

– От туберкулёза.

– Интересненько! Интересненько. Сами что-то знаете, или вы неофит?

– Слышал про маточное молоко, пыльцу и экстракт личинки пчелиной моли.

– Пчелиной огнёвки. Интересненько. А ну выкладывайте, – и за ручку схватился, принялся колпачок откручивать. Ну надо же – «Паркер». Хотя профессор же – наверное, и за границами нашей великой Родины бывает. Симпозиумы всякие.

– Так я, Гурген Арташесович, за знаниями приехал в такую даль, а не знаниями делиться.

Товарищ сник, но ненадолго.

– Человек, который знает о лечебных свойствах личинок пчелиной огнёвки, не может быть неофитом. Читали статьи основоположника микробиологии господина Мечникова?

Не читал. Так, интернет как-то просматривал, попалась реклама этого самого экстракта. Там ещё слово запомнилось – цераза. Фермент, который растворяет оболочку палочки Коха. Запомнилось потому, что похоже на слово «зараза». Хотел даже четверостишье написать – хорошо ведь рифмуется, но так и не собрался. А вот слово запомнил. Это сейчас и выложил.

– Интересненько! – «Паркер» летал по листку, – Знаете что, Пётр Миронович, а поехали сейчас ко мне на кафедру. Вы своими рецептами поделитесь, а я вам свои дам почитать. Взаимообогатимся. У меня под окнами машина, да тут и не очень далеко. Или спешите куда?

– Конечно, спешу, но рецепты важней. Поехали.

Событие сорок первое

Готовились. Не хотелось заметать следы таким радикальным способом, как пожар. Одного раза хватит – счастье, что соседи не пострадали. Купили в магазине новые шерстяные перчатки. Синие, красивые, даже жалко будет выбрасывать. Ещё на три часа дня заказали к подъезду грузовое такси. Никто в квартире дамочки не бывал, но, по словам Петуша, то бишь Макаревича, должны быть ценные картины. Картины – вещь громоздкая, в руках много не унесёшь. Хорошо им тут, в столице – в таксопарках есть не только простые «Волги», но и ГАЗ-53 – грузовое такси. Вот этот грузовичок и заказали. Переезжаем, мол, на дачу, в деревню Лыткарино. Сказали почти чистую правду: Пётр Миронович снял дачу на лето с последующим выкупом. Правда, в Переделкино. Снял у детей писателя Кнорре. Не того, что написал сценарий к фильму «Родная кровь» – его брата, Георгия Фёдоровича. Сыновья тоже не из простых – учёные, есть свои дачи, вот и решили пока сдать отцовскую, а осенью продать. Цена запредельна – двенадцать тысяч рублей. Но! Во-первых, такие деньги есть, а во-вторых, дача под Москвой всегда может пригодиться. У простого человека при покупке возникли бы проблемы – там ведь есть товарищество, и оно может и не разрешить продать в Переделкино дачу какому-нибудь слесарю Тимофеичу, но Пётр Миронович – член Союза Писателей, да и министр культуры к нему неровно дышит. Разрешат покупку. Вот туда всё экспроприированное у гражданки Фаины Львовны Рукшиной-Дейч и перевезём, потом закажем контейнер до Карпинска. Да, вот это и называется: «делить шкуру неубитого медведя».

К двери квартиры подошли втроём. Марк Львович постучал по-хитрому – сначала пару раз по три стука, потом длительный перерыв, и один раз двойной. И тишина. Может, нет никого? Наконец раздалось:

– Кто там?

– Фаина Львовна! Это Марк Петуш. У меня для вас есть интересное колечко. Не пожалеете. И ещё иконы.

– Опять иконы? Ох и неугомонный ты, Марк, – дверь открылась, но осталась на цепочке.

– Вот, Фаина Львовна, полюбопытствуйте, – Марк Янович протянул в щель кольцо Пушкина.

Чем бы ни занималась дамочка в блокадном Ленинграде, но антиквар из неё вышел превосходный.

– Кольцо Пушкина? Однако! Не подделка? – цепочка звякнула, слетая, – Заходи, в микроскоп гляну.

Зашли – всей дружной компанией. Сунули женщине в рот кляп из приготовленного заранее вафельного полотенца и прикрыли дверь. Неожиданно дамочка оказалась сильной и вёрткой, почти вырвалась из «дружественных» объятий Кошкина и попыталась вытащить кляп. Пришлось тому ей руку взять на болевой – притихла, только мычала. А дальше действовали по указанию Петра Мироновича – начитался иностранных детективов. Методы какие-то неоднозначные. Проклятые капиталисты, до чего только не додумаются, чтобы людям вредить.

Завели женщину в ванную комнату, да в эту самую ванну и положили, наполнили холодной водой и подержали пару минут. Потом достали вяло трепыхающуюся, раздели. Снова сунули в холодную воду. По окончании этого действа, голую и мокрую, прикрутили к массивному стулу по рукам и ногам. Стул хорош! Прямо трон. Нужно будет с собой забрать. Зачем такие изыски? А Пётр Миронович говорит, что голый и мокрый человек в разговоре с одетыми и вполне себе сухими легче идёт на контакт. А по-простому, честно рассказывает, где спрятаны ценности.

В это время Марк прошёлся по комнатам. Вернулся, уже когда «блокадницу» к стулу привязали.

– На стенах двадцать три картины. Я не великий знаток, но есть и Айвазовский, и даже Пикассо. Кроме картин есть также тарелки и кувшины этого художника – ну, или подделки под них, – Макаревич обошёл по кругу привязанную женщину, – Красивая ведь и умная, зачем же она меня сдала?

– Марк Янович, – Кошкин развернул директора колхоза и легонько подтолкнул к двери, – Снимай картины со стен и сортируй по размерам, а потом штук по пять зашивай в простыни или наволочки. Нечего тебе тут рассматривать. У тебя жена молодая – а тут почти старушка.

Если честно, то на старушку эта Фаина не сильно походила. Если в 1942-м ей было лет двадцать, то сейчас где-то сорок пять, выглядит же – лет на тридцать с хвостиком. Чёрные, чуть кудрявые волосы, правильные черты лица. Если и не красавица, то и не уродина. Сейчас, правда в мокром виде волосы сосульками свисают, но представить в красивом платье и жемчугах несложно.

– Фаина Львовна, мы к вам пришли справедливость восстановить. Мы – Робингуды. Где у вас лежат неправедно нажитые сокровища? – Вадим достал из кармана мизерикордию и вплотную поднёс кончик к глазу, – Я сейчас кляп выну, но если будете кричать, то лишитесь одного глаза и вновь приобретёте кляп. Будете молчать? Кивните. Ну вот и прекрасно.

– Кто вы такие и что вам нужно? Вас ведь всё равно поймают, – не закричала. Зашипела.

– Милиция, – Вадим сунул ей под нос корочки.

Удостоверение было настоящим. С ним целая история вышла, и далеко не весёлая для Кошкина. Лет десять назад он был в командировке в Свердловске – повышение квалификации. Сдал экзамены и купил билет на поезд. Сел в вагон, выпил чайку и завалился спать. В Серове проводница разбудила, он сходил, умылся, а когда вернулся, обнаружил, что одного соседа нет, а с ним исчезли и форма, и чемоданчик. А ведь в кителе удостоверение, а в чемоданчике – табельное оружие. Бросился на перрон, но никого не нашёл.

Не уволили – начальник милиции Веряскин отстоял. Разжаловали в рядовые. Только к концу службы дорос вновь до старшинских «молотков», а год назад, при приёме очередного «постояльца» в ИВС, производил обыск гражданина и обнаружил у того в кармане своё старое удостоверение. Сдавать находку не стал – вдруг пригодится.

Вот сейчас, например – избавить гражданку Дейч от ненужных надежд.

– Милиция? В первый раз слышу, чтобы там купанием занимались, – пошутить решила. Ну, это от страха.

– Гражданка, рассказывайте, где у вас спрятаны деньги, а потом поговорим о методах борьбы с преступниками, – сделав как можно более деловую физиономию, вновь приблизил кончик лезвия к глазу Вадим.

– Нет у меня денег, – кончик мизерикордии практически коснулся глазного яблока, – В ванной есть вентиляционная труба, со стороны стены лючок. Да объясните же, кто вы такие?

– Сходи, Петро, проверь. Теперь рассказывайте, гражданка, где облигации.

Список возможных ценностей уже давно впечатался в сознание, хватило и работы по «раскулачиванию» Потапа.

Управились гораздо раньше трёх часов. Кроме картин в квартире оказались и три большие папки с карандашными и акварельными рисунками известных художников. В отдельных чемоданах были страшноватенькие поделки Пикассо и очень немаленькое количество фарфоровых статуэток. Облигации, как всегда, двух видов. Целый чемодан – и времён войны, и выпущенных позже, уже при Хрущёве. Также и небольшая папка-скоросшиватель с новыми – ровно тысяча двадцатирублёвых. Денег тоже хватало. Разных. Разных-разных. Шестьдесят восемь тысяч обычными рублями образца 1961-го, в основном в виде сторублёвок и четвертных билетов. Были доллары – одна пачка сотенных купюр. Круто, как говорит Пётр Миронович. Были марки ФРГ, франки, около тысячи английских фунтов, даже итальянские лиры с каким-то бородатым дедушкой. 1000 лир одной бумажкой – и таких сто штук. Много ли это? Смеются ведь над лирами – вроде меньше нашей копейки.

В отдельном саквояжике лежали царские золотые монеты. Пётр слышал о золотом червонце – а вот, оказывается, есть и пять рублей, и пятнадцать. Даже семь рублей пятьдесят копеек. Попалась и вообще несуразная – 37 рублей 50 копеек, или 100 франков. Здоровущая монета! Одна так даже оторопь организовала. 15 русов. Сколько это? Монет было много, кило на десять. Саквояж Фаина выдала, рыча и матерясь, как последняя бандерша в Одессе. Находился он под досками пола на кухне, под газовой плитой. Всё как всегда. Стереотип мышления.

Ещё были ордена – даже Суворова и Кутузова первой степени, а ведь их только большим генералам давали. Хотелось спросить, откуда дровишки, но время поджимало. Что с ювелиркой – гораздо более важный вопрос. Оказалось, что нету. Так-то есть, но в квартире нету. На даче в погребе замурованы в стене подпола. А дача где? Рычала, но, когда один глаз всё же выкололи, изъявила желание остаться со вторым. Назвала адрес. Присматривает за дачей соседка, бабка – ветеран войны. Плохо.