Колхозное строительство 2

Ого! Решил не мелочиться Тарасов, навёл шороху. Ну и ладно, в следующий раз проще будет.

– А вы мне, как кардинал Ришелье, бумажку выдайте – мол, этому товарищу предоставлять номер по первому требованию, – решил шуткой разрядить обстановку Штелле. Не получилось.

– Что же вы, товарищ Тишков, вообще не хотите со мной общаться? Никакая бумага не заменит человеческого общения, – обиделся Иванов.

– А вдруг я приеду среди ночи – будить вас?

– Среди ночи? А, ладно! Напишу. Товарищ Тишков, только и вы мне для дочери автограф напишите.

– Да даже не так поступим. Мне тут в Союзе Писателей оставили несколько книг, так я одну подпишу и вам отдам.

– А вы и книги пишете? – интересно, а как тогда его отрекомендовал Егорычев?

– Есть грех.

– Буду признателен. Засим разрешите откланяться. Дела! Англичанин известный приезжает – тоже песни пишет. Эндрю Олдем. Не слышали?

– Олдем? Так это по мою душу.

– Даже так? Ну всё, извините. Побежал, – пожал руку и очень быстрой походкой, почти и вправду бегом, потрусил к лифту.

Пётр глянул на часы. На сегодня у него запланирована целая куча дел. Нужно подписать договор с дойчами, потом с Биком. Встретиться с продюсером группы The Rolling Stones Эндрю Олдемом и с директором Парижского филиала крупной американской компании Columbia Broadcasting System, которое называется CBS France, Жаком Суппле. Так ведь ещё вечером с химичками договорился отужинать – и это при том, что поспать удалось только полчасика, пока от аэропорта до «Площади Революции» такси везло.

В номере встретил обиженный взгляд дочери и непонимающий – Вики Цыгановой.

– Встретил наших борцов, а их не селят. Вот пришлось везти их на дачу в Переделкино, а пока договаривался с хозяином – такси уехало, пришлось ночевать, – на ходу выдумал галиматью Пётр.

– Пап, а где у тебя медаль?

– Медаль? – и глянул на грудь.

Твою ж! От медали лауреата Ленинской премии осталась только колодка, самого золотого кругляшка с портретом вождя не было. Пётр закрыл глаза, восстанавливая события. В ванной в Черёмушках смотрелся в зеркало – медаль была. Значит, там, в квартире, и посеял. Даже, наверное, знает когда – это они с тёзкой двигали газовую плиту. Ещё пиджак тогда зацепился. Что называется, приплыли.

– Потерял, наверное. В такси, может? – ответил девочкам и пошёл в ванную, нужно к встрече с немцем привести себя в порядок.

Но голова ни о чём другом думать не хотела – паниковала. Пытался успокоить себя рассуждениями – можно ведь сказать (если спросят), что медаль украли в метро. Тогда нужно обратиться в милицию, а то не поверят. Влип! И людей за собой из-за разгильдяйства на дно утащит. Ведь за такие деяния расстрел положен.

Интермеццо

– Докладывайте, товарищ капитан, только коротко, генерал на одиннадцать совещание в МУРе назначил.

– Особо докладывать нечего, товарищ подполковник. В сгоревшей квартире три трупа. Проводится экспертиза. По предварительному осмотру ясно, что труп номер один у входной двери получил травму ручкой этой двери, от неё и скончался. Второй труп на кухне – тоже со следами насильственных действий, чем-то порвано горло. Про третий труп в комнате сказать пока ничего не могу – видимых повреждений нет. Причина смерти всех троих уточняется.

– Кто прописан в квартире? – подполковник почесал кончик носа – дурацкая привычка, оставшаяся с университета.

– Гражданка Сошникова Варвара Спиридоновна, 28 лет. Не замужем, судимостей не имеет, работает в ЖКО дворником. Квартира, по словам соседей, ею сдаётся. Сейчас у неё отпуск, и где находится – неизвестно. Опрашиваем знакомых. Предположительно, живёт у тётки в Подмосковье.

– Нужно поторопиться. Что мне докладывать? Одни «предположительно».

– Товарищ подполковник, прошло всего пять часов. Работаем.

– Ну да. Поговорку знаешь, капитан? Не могу стоять, когда другие работают, – схожу полежу. Так и у вас. Что-нибудь интересное в квартире нашли, за что можно зацепиться?

– Нашли медаль лауреата Ленинской премии.

– Ого! Чья? Там ведь номер есть.

– Был. Номер подплавился, нельзя точно идентифицировать ни одну цифру. Созванивались с Монетным двором. Они берутся по составу металла определить год выпуска.

– Уже лучше, не сильно ведь много в год присваивают Ленинских премий.

– Не совсем так, товарищ подполковник. Я уже проконсультировался – прилично. Там иногда и по нескольку человек за одну работу. Кроме того, существует закрытая часть списка – к ней вообще нет доступа. Пробовал узнать через Комитет Госбезопасности, не обращался ли кто с просьбой о восстановлении награды в связи с утратой. Не послали, но и не проинформировали – предложили написать рапорт. Рапорт составлен, у вас на подписи.

– Ладно, подпишу. А вообще, что это нам даёт? Уж не думаешь ли ты, капитан, что троих человек убил лауреат Ленинской премии, а потом медаль там случайно обронил? Поэт, наверно – они, поэты, все рассеянные, с улицы Бассейной.

– Как-то ведь медаль в квартиру попала.

– Что таксист? Может, ему показать фото лауреатов?

– Его слова не подтверждаются ни одним из опрошенных в аэропорту Домодедово. Сейчас он нами отправлен в психоневрологический диспансер на предмет вменяемости. Если же предположить, что таксист говорит правду, то получается полная ерунда. Четверо очень высоких и здоровых людей в одежде не по сезону вызвали машину до аэропорта, расплатились, вылезли и исчезли. До этого в доме их никто не видел, в Домодедово тоже.

– Плохо. Что по самой квартире, что говорят соседи?

– Бывало, шумели. Пьяные шлялись. Один из снимающих – цыган, высокий и толстый. Ни с кем особо не общались. Живут месяца три-четыре. По отпечаткам пальцев опознать не получится, все руки обгорели. Отпечатки грабителей или убийц тоже не найдены, пожар всё уничтожил. Ищем Варвару Сошникову, надеюсь, она постояльцев знает.

– А что с соседями, есть пострадавшие от пожара?

– Только материально. В трёх квартирах при тушении залило мебель, есть утраченные документы. А так все живы-здоровы. ЖКО временно разместило эти три семьи в фонде для капремонтов. Разрешите идти, товарищ подполковник? Больше добавить нечего – а там, может, эксперты что нарыли.

– Свободен.

Событие тридцать шестое

Пока семь раз отмеришь – другие уже отрежут…

Пётр приехал в Союз Писателей чуть раньше даже – хотелось до встречи с немцем пообщаться с Фурцевой, но Екатерины Великой не было. Где-то рулит искусством. Тогда позвонил министру Тарасову – нужно проконсультироваться по маркам асфальтоукладчиков. Соединили мгновенно.

– Пётр Миронович, нужно увидеться. Я сейчас встречался с Косыгиным. Ему твои завиральные идеи понравились. Требует представить докладную записку, причём по всем трём вопросам.

– Александр Михайлович, вы даже не представляете, как я загружен. Хотел часть проблем на вас сбросить, а получается наоборот. Я не специалист по написанию таких документов. Я сказочник. Вам сказку написать? – но министр автомобильной промышленности шутку проигнорировал.

– Вы ведь Первый секретарь горкома КПСС! Уж докладную-то записку осилите. Я вам в помощь людей выделю. Те же Сороки – они в Москве.

– Александр Михайлович, у меня через пять минут важная встреча с юристом из ФРГ. Хочу у них потребовать за свою книгу асфальтоукладчик. Вот вам позвонил, хотел проконсультироваться – какой просить? Название производителя?

Там зависли. Потом прокашлялись.

– Асфальтоукладчик? А зачем он вам?

– О том же самом меня спросил председатель Союза Писателей Константин Федин. Отвечу вам, так же, как и ему: «асфальт укладывать». Так какую фирму порекомендуете?

– Требуйте компании Йозефа Фёгеле, серии «Супер». Если удастся получить, то лучшего и желать нельзя. Пётр Миронович, а можно мои специалисты, если сделка произойдёт, разберут его на винтики и всё зарисуют? У нас сейчас ведутся работы по созданию нового асфальтоукладчика, наше министерство задействовано. Премного обяжете.

Нда. Тот ещё советчик, на ходу подмётки режет.

– А собрать получится? А то половина деталей окажется лишней, а вторая половина – отечественные аналоги. А красивые гаечки люди на память позабирают.

– Уели. Проследим. Попросим помощи у КГБ, они уж точно не дадут ничего прикарманить. Обещаю управиться за месяц.

– Посмотрим. Пока ничего не обещаю – ещё как себя немцы поведут. До свидания. Вон уже слышна их музыкальная речь.

Фриц Флигерт всё же переводчицу привёл.

– Asphalt Fertiger стоит порядка ста тысяч марок. Ваш гонорар мы согласны увеличить до пятидесяти. Кто покроет разницу? – немцы. Чтоб их! Мелочный народ. Жалко им пятидесяти тысяч марок.

– Мне посоветовал министр автомобильной промышленности СССР товарищ Тарасов требовать у вас асфальтоукладчик компании Йозефа Фёгеле, – решил зайти с козырей Пётр. Знакомство с министром всегда может пригодиться. Немцам.

– Мы на эту фирму и ориентировались. Всё равно огромная разница в цене и вашем гонораре, – не клеится разговор. Жадные. Нет. Рачительные. А если по правде, то пятьдесят тысяч марок – это очень немало, издательству придётся попотеть, что выйти в прибыль.

Но! У нас ведь есть послезнание. Воспользуемся.

– Дорогой Фриц. Вот считайте – за две мои повести вы готовы выложить пятьдесят тысяч. Сейчас в соавторстве с вдовой писателя Толстого мы переработали как бы приквел к этим повестям. Кроме того, у меня начаты ещё две повести, сиквелы. Продолжения. В одном из них Буратино попадает в страну Оз. Что, если в договоре будет фигурировать пять сказочных повестей? Детям всегда интересно, что же будет дальше с полюбившимися им героями.

Толстый Флигерт задумался.

– Мне нужно позвонить. Отсюда это возможно? И я должен остаться один.

– Говорите номер, – это Константин Федин включился.

Пока немец по-немецки болтал с другими немцами в Неметчине, выпили по стакану кофе. Когда же появятся в этой стране настоящие большие кружки? Вкус у кофе в стакане другой. Противный. Или он противный по той простой причине, что его ни жарить, ни молоть, ни заваривать здесь не умеют?

– Пять книг. Срок шесть месяцев. Где ваш соавтор? Или она не нужна при заключении договора? – вот деловая колбаса.

Пётр посмотрел на нашего юриста. Коричневый пиджак и роговые очки. Зато худой.

– Нужна.

– Константин Александрович, как бы сюда позвать Людмилу Ильиничну Толстую? Она сейчас у Смирновой, дожидается француза.

Совсем старый стал главный писатель. Кряхтя, встал, прошёл до двери, дал команду секретарше. Ну дак – семьдесят пять лет человеку.

– Я, Пётр Миронович, конечно, за. Одно уточнение – а вы меня на этой машине прокатите? – и в слово «прокатите» ударение вложила.

Что там погубило «масквичей»? Квартирный вопрос.

– Если пять книг – это сто тысяч марок, то ваше участие – десять тысяч. Возьмёте рублями по курсу один к одному? – жалко-то как! Уже планы на вновь приобретённые ценности свёрстаны.

– Фи, так неинтересно. Может быть, мы вместе напишем ещё одну книгу? – вот это бабка! Все немцы с евреями и хохлами нервно курят в сторонке. Что же это за день такой – все его разводят.

– Без проблем, Людмила Ильинична. Стойте, а ведь это мысль! У меня есть разрозненные истории, их нужно собрать и окультурить – добавить сюжетную линию, всяких второстепенных персонажей. Я даже сейчас название придумал: «Книжка малоизвестной писательницы Любки Незабудкиной и маститой сценаристки Барышевой-Крестинской о том, как Людмила Осликова приехала покорять Москву». И обложку представил: девица в сарафане и кирзовых сапогах едет на ишаке по мосту у Кремля. Как? – заготовки на самом деле были, началось ещё в первые дни попаданства. Не надеясь на память, стал записывать смешные сценки, какие помнил из «Уральских Пельменей», «Камеди Вумен», выступлений Задорнова. Набралось к этому времени уже три тетрадки. Особенно выделялся цикл из выступлений бывших студентов УПИ. Там кто-то умный взял и составил сборники – вот такой сборник, «Сладкая парочка», Пётр и смотрел на компьютере, когда собирался идти на выступление Вики Цыгановой. Дмитрий Брекоткин и Стефания-Марьяна Гурская были вместе бесподобны. Жаль, что девица ушла из «Пельменей».

– Вы нечто, Пётр Миронович. Приятно с вами дело иметь. Где тут загогульку поставить?

– А я всем говорю, что я дурень, а не дурак, – попытался пошутить.

Немец хмыкнул, Федин закашлялся, Толстая прыснула, переводчица достала словарь, наш юрист сделал невозмутимое лицо. А ведь могут не прокатить шутки из двадцать первого века.

Подписали. Твою ж дивизию! Это теперь две повести написать срочно нужно. И нужен был этот асфальтоукладчик? Взял бы пятьдесят тысяч марок и жил спокойно. Но нет. Нью-Васюки.

Глава 7

Событие тридцать седьмое

С продюсером группы The Rolling Stones Эндрю Олдемом встречались не где-нибудь, а в министерстве культуры – прямо в кабинете «мадам министер». Вот почему «мадам»? Конечно, Екатерина Алексеевна замужем, и во Франции её нужно величать «мадам» – но и патлатый очкастый Андрюха, и его переводчик – с такими же патлами, но чёрными, и с бородавкой на лбу – прибыли не из Парижу, а из Лондону. Ну да пусть их.

Здание министерства было красивым. Строили же раньше! Не иначе вычурно называлось «Доходный дом такого-то». А внутри была суета. Помощница Фурцевой Таня встретила Петра на улице, кутаясь в коротковатое пальто. Модница, блин. Оказывается, Эндрю уже приехал. Перепутал время, переводя свои лондонские часы на наши посконные. Уже чуть не час дожидается, выхлебал пять чашек чая и съел кило горчичных сушек.

Протолкались с Таней через бегущих рулевых культурой и оказались в кабинете Фурцевой. За огромным столом для совещаний эти двое патлатых англичан смотрелись комично – словно нечёсаного крестьянина поймали в поле и привели к царю-батюшке во дворец, а потом в соседней татарской деревне выловили ещё одного. Перед деревенщинами и в самом деле стояла хрустальная салатница, и в ней сиротливо уживались друг с другом три обломанных сушки. Этот цельный образ портило только одно – Андрюха был в дымчатых очках, и это не был писк моды – это были проблемы со зрением.

Представились. Нет, представили. При этом Екатерина Алексеевна зависла на целую минуту, пытаясь сообразить, как же островитянину отрекомендовать Петра. Не выкрутилась – всё же серьёзно перемкнуло.

– А это, мистер Олдем, создатель ансамбля «Крылья Родины», – и широкий взмах рукой в сторону Петра.

– Ну, не совсем так, дорогой Эндрю. Я – комми. Первый секретарь горкома КПСС. И ещё по совместительству поэт и писатель.

– Рад знакомству, – продемонстрировал кривые зубы англичанин.

– Мистер Олдем, прежде чем мы начнём наш разговор, хотелось бы прояснить одну вещь. Вы, правда, покидаете группу The Rolling Stones и теперь свободны, или это всё слухи, и нам не о чем договариваться?

Уверенность сразу сползла с очкастой физиономии.

– Да, группа подыскивает себе нового менеджера.

– Замечательно. Тогда немного о нашей группе. У нас нет коллектива в вашем понятии – «группа». Это не четыре человека, и даже не десять. Ансамбль «Крылья Родины» – это очень большой коллектив. Есть свой симфонический оркестр, есть десятка полтора исполнителей. Сейчас набираем детскую группу и группу бабушек для исполнения народных песен. Не кривитесь – это другие народные песни. При их исполнении зрители будут смеяться над вашими «Битлами» и «Роллингами». Поверить сейчас вам трудно, но просто для начала представьте себе такую картину. Что нужно от вас? Учить наших исполнителей петь и держаться на сцене не надо – нужно устраивать гастроли. И ещё нужно договариваться с ведущими фирмами, выпускающими одежду, спортивную одежду и инвентарь, обувь, косметику и тому подобное, о рекламе их продукции нашими исполнителями. Нужно устраивать интервью членов нашего ансамбля для ведущих газет и популярных передач на радио и телевидении. Нужно договариваться о встречах наших артистов с главами государств или ведущих партий. Да, ещё нужно найти человека, который сможет русские тексты превращать в английские без потери ритма и рифмы, и нужен человек, который уберёт у исполнителей акцент. Ваш гонорар – десять процентов от заработка «Крыльев Родины».

Андрюха снял очки и уставился на Петра как на дурачка. Ломка стереотипов.

– Вы серьёзно, мистер Тишков?

– Сейчас мы послушаем две песни в исполнении «Крыльев», потом посмотрим три небольших музыкальных фильма. Потом снова поговорим. Сейчас не о чем. Екатерина Алексеевна, у вас найдётся магнитофон?

Если Эндрю охреневал, то Екатерина Великая была в полуобморочном состоянии. Нет, ей приходилось бывать и в «Ла Скала», и в «Ковент-Гарден», и даже общаться с министрами большинства европейских государств, но это она! А чтобы девочки, и общались, скажем, с королевой Великобритании? И чтобы русские артисты рекламировали немецкие трусы? Только представь себе такое, и уже давление 200 на 200 – а разрешить это?

– Пётр Миронович, вы в своём уме? – трагическим шёпотом.

– Абсолютно. Так что с магнитофоном?

– Через мой труп.

– Товарищ Фурцева, успокойтесь, вы не на партсобрании. Тут иностранцы. Несите магнитофон, – рыкнул на обалдевшую тётку Пётр.

Что-то хрустнуло – наверное, голова министра лопнула. Потом Екатерина Алексеевна встала, молча вышла и так же молча занесла чемоданчик. Такой же, как у Брежнева, «Грюндик». Катушечный магнитофон Grundig TK 47 Stereo. Пётр из своего везучего портфеля достал катушку и заправил плёнку. Включил.

Песни было две. Сначала – «Танцы на Марсе». Её перевели на английский, исполнили. И ведь даже некому оценить, плохо перевели или хорошо, плохо исполнили или так себе. Вот сейчас и посмотрим, как отреагирует носитель языка. Носитель выслушал молча, потом попросил поставить ещё раз. А чего, не сложно ведь – прослушали ещё раз.

– Я бы подправил текст – и вы правы, нужно поработать над произношением. А вещь – выше всяких похвал, даже в таком виде займёт первое место в любом списке шлягеров.

– Вот видите, Екатерина Алексеевна, Эндрю доволен. Вы пока чайку вот хлебните, – и включил вторую песню.

С ней намучились. Даже хотели бросить и взять что-нибудь другое, но Пётр настоял. Первые вещи должны быть убойными. Спели «Синий иней», она же One Way Ticket («Билет в один конец»). Наталья Евгеньевна Горбаневская перевела на английский, попытались спеть. Галиматья. Тогда вспомнили, что София Ротару году эдак в 2009-м спела совсем с другим текстом – «Пусть всё будет». Попытались вспомнить его – Вика Цыганова в том концерте участвовала. Написали, спели на русском. Вещь! Особенно для 1967 года. Горбаневская перевела этот вариант – чуть лучше, но не прокатит на западе. One Way Ticket (To the Blues) уже есть – она была впервые исполнена американским певцом и пианистом Нилом Седакой в 1959-м году и спряталась на второй стороне сингла «Oh! Carol». В отличие от заглавной песни, эта не стала популярной. Конечно, у нас музыка лучше, уже от группы «Ирапшин», и голоса – не сравнить, но всё одно слабо. Тогда Пётр, как мог, вспомнил перевод оригинала на русский.

«Чух, чух, поезд трогается в путь,Моё путешествие начинается, и я никогда не вернусь —О, о, у меня есть билет в один конец до тоски…»

Вот уж точно галиматья, но припев «Билет в один конец» вполне ритмичен.

Пришлось сочинять текст самому и с использованием этих строчек. Опять диссидентка перевела. Спели – хреново, но лучше остальных версий. А, может, для затравки и сойдёт?

Магнитофон зашуршал концом ленты.

– Я слышал похожую песню в исполнении Нила Седаки. У вас получилось лучше. Вы правы, мистер Тишков, вам нужен хороший поэт и хороший учитель английского. С таким материалом можно работать! Это всё, у вас есть только две песни?

– На английском – да. Ещё я хочу показать вам одну песню на испанском и две на русском. Екатерина Алексеевна, ведите.

Походкой зомби Фурцева отвела их в небольшой кинозал, расположенный этажом выше. Посмотрели – сначала уже известные вещи из будущего репертуара Любы Успенской, а вот последней шла «Макарена» с флэшмобом у памятника Глобусу в Краснотурьинске. Сначала появлялись испанки, потом к ним присоединялась эфиопка. Следом выбегали русские мачо, во втором куплете появлялись три русские киношные супердивы и две дочери Тишкова, а в последнем к Глобусу устремлялись более двух десятков женщин в форме. Взяли всех работников милиции и детской колонии, плюс двух девушек из пожарной команды. Ни петь, ни танцевать от них не требовалось – как только они выбегали на площадь и вскидывали вверх руку, песня заканчивалась, а с нею и клип, но эффект был неслабый. Ни у кого из маститых режиссёров таких мыслей ещё даже не проблёскивало.

Сидели молча. Первой очнулась Фурцева.

– Это та самая «Макарена», о которой говорил со мною посол на Кубе?

– Она.

– Понимаю кубинцев. Вас не понимаю. Кто разрешил участие в этом действе работников милиции?

– Екатерина Алексеевна! Вы сегодня перевозбуждены. Вам бы отдохнуть. И держите себя в руках, рядом ведь англичане – и один вполне себе понимает нашу мову.

– Чёрт. И правда. Ну, уйдут – ты у меня получишь.

Ушли. Получил.

Событие тридцать восьмое

– Пётр Миронович, я каждый день жалею, что зашла тогда в кабинет Федина. Могла ведь и не повстречать тебя. Жила бы себе спокойно. Ты хоть представляешь, как на это прореагирует Суслов? Наши военные и милиционеры пляшут на площади! Выгонят и меня, и тебя, и тех начальников в твоём городе, которые это разрешили, – Фурцева стояла вплотную и брызгала слюной. Хотелось ей пощёчину залепить – может, успокоится.

– Во-первых, у нас в стране полно военных ансамблей – там и поют, и пляшут. Один ансамбль Александрова чего стоит. А во-вторых, Суслов должен узнать об этом не от вас и не от ваших помощников, которые на самом деле его стукачи. Он должен узнать от кубинцев.

– Каких ещё кубинцев? Вообще охренел?

– В посольстве Кубы должен быть атташе по культуре.

– Там есть третий секретарь МИД, он, в том числе, отвечает за культуру и спорт. Зовут Виктор Мануэль Родригес Этчеверри. Вчера с ним встречалась – на днях ведь премьера в Большом. Режиссёр кубинец, ну и как раз из-за тебя. Хотят тебя на престижную литературную премию выдвинуть за эту «Макарену».

– У них там есть кинозал?

– Есть, – отошла, держась за сердце. Старенькая ведь, хоть и хорохорится ещё.

– Позвоните ему и скажите, что мы будем у них через тридцать минут – пусть всех сотрудников соберут в кинозале. Недалеко ведь посольство?

– Тут рядом. На Большой Ордынке.

– Так что стоим? Поехали – через два часа уже встреча с французом, который американец.

– Сволочь ты, Пётр Миронович! Сам себе могилу роешь, и меня за собой тащишь, – но уже потянулась к телефону.

– Поговорка есть народная: не рой другому яму, пока сам не окопался. Как раз наш вариант.

– Вечно ты со своими шуточками! Не до смеха мне сейчас.

– Про вас у меня тоже есть поговорка: настоящая женщина должна спилить дерево, разрушить дом и вырастить дочь.

– Ха. Алло, посольство Кубы? Говорит министр культуры СССР Фурцева Екатерина Алексеевна. Мне нужно срочно переговорить с товарищем Виктором Мануэлом Родригесом Этчеверри, – запинка в несколько секунд. – Алло, Виктор? Это снова Фурцева. Привёз товарищ Тишков песню. Да, да, ту самую. Подготовьте кинотеатр и соберите там всех сотрудников. Будем там вам кино показывать с этой песней. Через двадцать минут.

Положила трубку, а на самой лица нет. Белая маска. Рискует! Не стала бы, но Эндрю помог.

– За один этот фильм можно заработать несколько миллионов фунтов стерлингов. Я согласен на вашу работу и на ваши условия, – хоть и акула империализма, а умный. Или потому и акула, что умный?

– Нужно заключить договор.

– Подготовьте свой вариант, я представлю свой, завтра сверим, выберем приемлемый и подпишем, – вот чему нужно у нечёсаных учиться – оперативности и деловой хватке, а не патлы отращивать, вшей разводить.

– Пётр Миронович, – вылезая из машины перед небольшим жёлтеньким двухэтажным домиком на углу Большой Ордынки за забором из железных пик, сморщилась Екатерина Алексеевна, – Ты веди себя прилично. Без шуточек своих. Иностранцы всё же, хоть и голозадые. Ох, загремлю я с тобой в Находку, директором библиотеки.

– От Гаваны до Находки с водкой лучше, чем без водки!

– Тьфу на тебя! Пошли уж.

Получилось даже лучше, чем хотелось. Когда Пётр передавал плёнку негритянке, что отвечала за показ фильмов (не привезли же они с собою настоящего киномеханика?), то пришлось объяснять, что сначала идут два фильма на русском по четыре минуты, а только потом – «Макарена».

– А нельзя ли посмотреть и русские? Здесь многие владеют языком, – Виктор был мулатом, но негритянской крови немного – и явно спортсмен бывший, боксёр. Нос свёрнут. Коротко стрижен и лопоух.