Колхозное строительство 2

– Случайно? – опять ухмылочка.

– По пьяному делу барон Бик проболтался. Он когда узнал, что я из металлургического города – решил получить у меня бесплатную консультацию, а получилось, что выдал ценную информацию. Я и решил поделиться с компетентными товарищами, – Петра отпустило. Брежнев не позвал бы его к семье, если б хоть в чём-то подозревал.

– Мне тут посоветовали использовать тебя для вербовки этого Бика. Сможешь?

– Леонид Ильич, Марсель Бик – это капиталист до мозга костей, он ненавидит коммунистов, и завербовать по политическим мотивам его нельзя. А под принуждением, наверное, можно – но не факт, что он не заявит об этом ДГСЕ и не станет гнать нам дезу. Тот, кто вам это насоветовал, либо совсем не специалист, либо враг нашей страны.

– Но-но! Мне Семичастный сказал, что это идея Михаила Андреевича, – насупил брови Брежнев, – Не считаешь же ты Суслова врагом?

«Ещё как считаю»! – хотелось прямо закричать. Нельзя. Брежнев его ценит и верит.

– Ну что вы, Леонид Ильич, от Суслова я видел только хорошее. Значит, он просто не обладает всей информацией. Бик с помощью меня заработает кучу денег – именно поэтому и общается со мной. Капиталист, везде ищет выгоду. Именно так его и надо использовать. Он получает выгоду от моих произведений, а я и вся страна – от его недальновидности и недооценки моих умственных способностей.

– Умный? Да не сверкай глазами. Сам знаю, что умный. И коммунист настоящий. Пойдём, выпьем по сто грамм перцовочки, и ставь песню про войну, – Брежнев был одет по-домашнему, в синий спортивный костюм – причём рукава куртки были ему чуть велики, и он загнул манжеты, демонстрируя обмётку резинок. Ёкарный бабай, Генеральный секретарь ходит в импортном костюме не по размеру. Сейчас Брежнев куртку расстегнул, да ещё и ворот рубахи ослабил – совсем как уставший пенсионер. А сколько ему? Шестого года. Получается, шестьдесят первый идёт – пенсионер и есть. Выпили, Пётр перемотал кассету, нашёл начало песни и включил. Эту вещь они разучили недавно, и участие Петра в её создании было близко к нулю. Текст вспомнила Вика, она же и музыку подобрала, целый вечер третируя гитару. Потом аранжировку сделал Гофман. А вот Пётр песню слышал в той жизни всего один раз. Понравилась, но не запомнилась. Песня называлась «Прадедушка». Вот сейчас Маша-Вика её и сбацала под весёлые аккорды из техники побеждённых. Была в тексте натяжечка – Пётр попытался её исправить. Даже не так – натяжек было много. Во-первых, в словах: «Прадедушка, прадедушка, он всю прошёл войну, от Волги и до самого Берлина». Война-то точно не с Волги началась. Пётр заменил «От Бреста и до самого Берлина». Дальше ещё хуже: «Он так рано ушёл на войну, был как я он в военные годы». Ребёнком, что ли? Бред. Заменил на: «Он уж взрослым ушёл на войну, был немолод в военные годы». Но дальше автор гнёт своё: «Он защитником Родины стал, хоть совсем ещё был мальчишкой». И к этим словам нет рифмы. Рифма нужна к слову «вышел». То есть: «И с победою к дому вышел». Получилось: «Он не гнулся от вражьих вспышек». Коряво, но уж точно лучше, чем было.

Вот и всё участие Петра. Была и ещё одна натяжка – прадедушка. Война-то закончилась всего двадцать два года назад – но ведь если ушёл немолодым, то с натяжечкой и прокатит.

Спели. Ну вот – опять слёзы, и все лезут с поцелуями. Ну, с Галиной-то ещё и ладно бы, правда, дочь смотрит – а вот с Брежневым и с бабушкой Викторией…

– Сильная вещь, – пожал руку и Лиепа, а Вика с внуками принялись обниматься с Машей и Таней. Полный «хеппи-энд».

– Лёня, за эту песню надо наградить Петра, – неожиданно сказала своё и Виктория Петровна.

– Тут по три раза на день думаешь, то ли наградить его, то ли в тюрьму посадить, – буркнул «Лёня» для проформы, но Бабушка не дала увильнуть, – Петра нужно наградить орденом, а девочек – путёвками в «Артек».

– Как скажешь, командир, – обнял жену Генсек.

Ну и начали прощаться.

Событие двадцать девятое

К министерству Штелле подъехал за десять минут до назначенной встречи. Подъехал в отвратном настроении – Макаревич в половине восьмого не зашёл. В принципе, к Марку Яновичу особых дел не было – так, обменяться информацией. Но не пришёл. Более того, когда Пётр, с тревогой поглядывая на часы, спускался в вестибюль, то показалось ему, что за ним слежка – и это чувство не покидало всю дорогу, а ещё предчувствие надвигающейся беды. Не прямо вот через пять минут Апокалипсис, а щемящее чувство тревоги. И это не было связано с ним – именно про литовского еврея он думал в это время.

В главный вход ломилась толпа. Мужчины, женщины – спешили рулить автомобилестроением. Когда спешишь, ведь всегда плохо получается – вот и не стало именно по этой причине оно передовым. Спешили догнать Америку, потом разбитую и превращённую в руины Германию, а потом и нищие аграрные Испании с Грециями. Спешили. Людей насмешили.

Пётр подождал, когда толпа рассосётся, и вошёл в фойе. До этого несколько раз прогулялся вдоль ломанного фасада. Красиво! Умели раньше строить. Нужно найти чертежи и возвести нечто подобное в Краснотурьинске, решил Пётр. Он протянул паспорт вахтёру в милицейской форме и сообщил, что на него должен быть выписан пропуск – и тут ему поплохело. Из-за спины вахтера вышел пожилой седой человек и спросил:

– Тишков Пётр Миронович?

Не узнать было сложно – столько раз в юности видел портреты. Это был Андропов. Допрыгался. Стоп! Но ведь Андропов сейчас не в КГБ – он заведующий Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Проворонит и Чехословакию, и Польшу, а потом угробит страну, подсунув своего протеже. Может, задушить его прямо здесь? Нет, не успеет. Вон милиционер рядом.

– Вы Тишков? – снова пристал Андропов.

– Я, – прохрипел вдруг ставшим непослушным горлом.

– А я – Анатолий Маврикиевич Кригер, главный конструктор ЗИЛа. Товарищ министр просил вас встретить. Интересное он вам дал описание, но узнаваемое. «Человек будет стоять и удивляться, почему у него не берут автографа». Похоже. Даже в лице изменились.

– Смешно, – интересно, а этот немец знает, что он двойник Андропова? Хотя нет. Он ведь двойник Андропова в старости, а Юрий Владимирович сейчас, наверное, выглядит иначе.

Поднялись на второй этаж, миновали приёмную и оказались в огромном кабинете. Ну, и как всегда – если договаривались посидеть вчетвером, то этих четверых будет несколько партий. В кабинете навскидку было человек пятнадцать.

– Пётр Миронович, извините, не удержался, собрал каких смог добыть конструкторов. Заинтриговали вы меня свои заявлением, что нам краснеть придётся – вот, не захотел краснеть один. Заходите, присаживайтесь вот сюда, – Александр Михайлович Тарасов показал на ближайший к себе стул.

Со своими мазюками и завиральными идеями оказался среди настоящих спецов. Среди целой кодлы настоящих спецов. Заклюют! И не потому, что он выскочка, а потому, что они кодла. Они и без него знают куда плыть. Придётся менять сценарий – и начинать с конца.

– Александр Михайлович, а можно я сначала озвучу свои предложения, не связанные с автомобилями?

– А что так? Всё-таки испугались? – изобразил улыбку двойник Хрущева. Прямо шоу двойников. И все похожи на глав государства.

– Нет, просто потом пойдёт ругань, и после этого предложения будут звучать по-другому, – вполне искренне ответил Тишков.

– Думаете, поругаемся?

– Грош цена совещанию, если на нём не выбито пары зубов. Зачем тогда собирались? – попытался отшутиться.

– И то верно, бывало и за грудки друг друга хватать принимались. Ладно, уважим нашего гостя, послушаем не про автомобили, – а народ никак не отреагировал – сидел и молча смотрел в переносицу. Дела!

Пётр достал из порезанного портфеля картинки с санаторием в Трускавце. Проект уже утвердили в Министерстве цветной металлургии, и теперь у Петра были на руках не эскизики, им намалёванные, а вполне себе документы, в том числе и цветные картинки. Вот их он министру и сунул.

– Я предлагаю вашему министерству построить в Краснотурьинске противотуберкулёзный центр для работников вашего ведомства. Вот его проект.

Тарасов изменился в лице. Потом собрался, тряхнул головой, вытер лысину платочком и стал перебирать листки с красивыми деревянными теремами.

– Однако! Полюбуйтесь, Виктор Николаевич, – министр протянул листки сидящему рядом с Петром мужчине, – Пётр Миронович, вы не обижайтесь, что я вам людей пока не представил, вы ведь всё равно сразу всех не запомните. Это – в прошлом мой заместитель Виктор Николаевич Поляков. В августе 1966 года был назначен генеральным директором строящегося Волжского автомобильного завода.

– А почему в Краснотурьинске, а не в Крыму? – правильный вопрос.

– Можете строить и в Крыму, но тогда я за его эффективность не отвечаю, – пожал Пётр плечами, а что ещё ответить.

– Давайте я справку дам. В Краснотурьинске научились лечить туберкулёз, – помог Тарасов.

– Даже так! И почему этот опыт нельзя развернуть на всю страну? – оп-па, попали. Вот ведь гад этот Поляков, лучше бы о качестве будущих «Жигулей» думал. Не рассказывать же о собаках.

– Эксперимент не завершён.

– Нда? А что, Волжский завод вложится в строительство, готов оплатить пару таких домиков.

Дальше пошло веселей. В результате и ЗиЛ, и ГАЗ, и АЗЛК тоже согласились тряхнуть мошной. Это уже не маленький санаторий, а и в самом деле Центр. Где столько собак брать?

– Пётр Миронович, а не объясните тугодуму, вам-то эта лишняя головная боль зачем? – опять Поляков.

– Что ж, на самом деле нуждается в объяснении. Я хочу сделать из Краснотурьинска Нью-Васюки.

– Но это не ответ, так как сразу последует новое «зачем», – теперь напал министр.

– Хочу, чтобы в моём городе жили обеспеченные, довольные жизнью люди, не стояли в очередях, не завидовали москвичам, что у них есть Большой театр и цирк на Цветном бульваре – хочу, чтобы было всё наоборот.

– А можно и мне вопрос задать товарищу? – маленький патлатый человечек из последних рядов тянул руку, прямо как школьник, выучивший урок.

– Слушаю.

– А как Противотуберкулёзный Центр приблизит вашу мечту? – и с гордым видом Наполеона сел. Ну прямо разгромил. Аустерлиц.

– Очень просто. Вы ведь не откажетесь снабжать всем необходимым пациентов и медиков с обслуживающим персоналом. Нужна высокобелковая диета – красная и чёрная икра, телятина. Нужны фрукты. Ну, и врачи, которые вылечат ваших родственников и знакомых, ведь будут надеяться на первоочередную покупку автомобиля. Вот такой я материалист и крохобор. Ни капли коммунистического духа.

– Пойдёте ко мне замом? – покачал головой Тарасов, – Такие крохоборы ой как нужны.

– Кто же будет заниматься Нью-Васюками? Уже Фурцевой два раза отказывал. И три раза председателю Свердловского облисполкома.

– Жаль. Хорошо, с первым вашим предложением согласен. Оставляйте документы, лично буду контролировать прохождение в инстанциях, а то похоронят под грудой ненужных бумажек. Давайте второе.

– Хочу показать ещё рисунки, но прошу об этом никому до принятия решения не рассказывать, – Пётр вытащил из портфеля следующую папку скоросшиватель.

– Всё так серьёзно? – нахмурился Тарасов.

– Будущие партнёры могут взбрыкнуть, сначала надо подписать договор.

– Хорошо, давайте пообещаем, товарищи, – министр окинул взглядом собравшихся.

Погудели. Пётр вздохнул тяжело – разве удержат секрет семнадцать человек… Значит, нужна огромная скорость в реализации. Придётся, может, и «дорогого Леонида Ильича» задействовать. Сказал же, чтоб обращался, если что. Протянул папку Тарасову. Тот развязал тесёмочки и достал рисунки в цветном карандаше.

– Ну ни хрена себе!

На рисунке в жёлто-оранжево-чёрных тонах был нарисован скутер Malaguti Madison 3YLC, 125. Когда Пётр трудился в Качканаре, такой был у одного его рабочего. Красивый, зараза.

– Что это, Пётр Миронович? Бля, да тут ещё один!

Второй ведь ещё круче. Honda Elysium – скутер с крышей. Но какой скутер! Словно сошедший с фильмов фантастических про далёкое будущее. Даже для 2020-го круто, а тут… Этот был, как и оригинал, в бело-оранжевой гамме.

– Это мотороллеры, которые я хочу выпускать в Краснотурьинске. Ходовая и двигатель – от «Чезеты».

– Товарищи, посмотрите, – Тарасов пустил листки по рукам.

Ажиотаж спал, только когда министр изо всей силы хлопнул ладонью по столу.

– В общем, так, Пётр Миронович, завтра я иду к Косыгину. Какие, к чёрту, Васюки! Вам надо у нас работать.

– А я иду к Брежневу. Он обещал помочь отбиваться от заблуждающихся, – темнил, так сходи, проверь, полюбопытствуй у самого Генерального секретаря.

Тарасов покраснел и сел. Отдышался. Рыкнул на массовку. Шушукающуюся.

– Излагайте ваш план.

– План прост. «Ява» прекратила выпуск мотороллеров «Чезета», не берут. Заключить с ними договор о поставках всех запчастей, кроме корпуса. Причём не россыпью, а в сборе узлы, и отлаженные. Корпуса делать самим. Пластмассой займётся мой знакомый барон. Слышали фамилию Бик? Вот он. В Краснотурьинске строим бараки и размещаем там оборудование – листогибочное и для контактной сварки. Если в СССР это проблема, то оборудование поставит Марсель Бик. Я договорюсь. У «Явы» покупаем детали с договором, что они нам постепенно налаживают выпуск всё большего и большего процента деталей, вплоть до полной самостоятельности. Постепенно строим нормальные корпуса и переносим оборудование туда. Кроме того, нужно озаботиться патентами, а то акулы империализма быстро скопируют. Рекламу я беру на себя. Если фильм «Римские каникулы» заставил тысячи и тысячи людей купить себе мотороллер, то, уверяю вас, мой фильм заставит десятки миллионов человек по всему миру купить именно мотороллер «Крылья Родины». На этом изложение бизнес-проекта считаю законченным. Разрешите получить замечания.

Молчали. Обтекали.

– Не потянет страна два таких гиганта, – первый испугался директор ВАЗа.

– Я обещал Екатерине Алексеевне Фурцевой, что за несколько лет закрою ваш кредит в триста миллионов долларов своими песнями.

– Правда? – это патлатый товарищ, теперь вылез без разрешения. Холерик.

– Вне всяких сомнений. Лишь бы не помешали, – не понравились Петру перешёптывания Суслова с Пельше. Те ещё «новаторы»-консерваторы.

– Триста миллионов долларов за песни! – не унималась галёрка.

– Мы же собрались не обсуждать достоинства и недостатки моих стихов, – поставил патлатого на место Тишков.

– Да, Виктор Петрович, давайте не отвлекаться. Знакомьтесь, Пётр Миронович, это Виктор Петрович Сорокин – заместитель начальника экспериментального учебного цеха, а до этого работал заместителем начальника прессового корпуса Горьковского автозавода. Про него я вам и говорил.

– Вернёмся к нашим баранам? – устало усмехнулся Пётр.

– Нет, Пётр Миронович. Здесь не решим. Нужно проконсультироваться с Внешторгом. С юристами. Посмотреть планы на этот год. Где-то ведь ужаться придётся – даже если только бараки. Звучит просто, но ведь нужны и люди – то есть дома, садики, школы, столовые. Да что я вам рассказываю – вы ведь первый секретарь горкома, сами всё прекрасно понимаете. Идея замечательная и, скорее всего, очень своевременная. Обещаю лично курировать каждый чих. Создам отдельную группу. С этим пока всё. Что ж, теперь, может, вернёмся к автомобилестроению?

– Почему нет, – Штелле достал третью папку и положил перед министром.

Подпрыгиваний, как с мотороллерами не было. Устали прыгать. Молча передавали листы друг другу. Пока последний вновь оказался в руках Тарасова.

– Сильно. Что скажете, Юрий Наумович? Ваша епархия. Это, Пётр Миронович, Юрий Наумович Сорочкин – конструктор, лауреат Сталинской премии за 1943 год. До 1963-го главный конструктор завода ПАЗ имени Жданова, а сейчас – заместитель главного конструктора ГАЗа по кузовам.

Представительный седой мужчина, что сидел рядом с патлатым Сорокиным, встал. Прокашлялся. Поправил галстук. Потрогал пуговицу.

– А время? Сейчас полно работы с кузовом ГАЗ-24. Не знаю. Красиво и функционально, конечно… Где раньше-то были, товарищ поэт? – и сел.

– Ещё есть мнения? – Тарасов обвёл молчащий кабинет взглядом.

– Нет, не правы вы были, Пётр Миронович, не будет драки. Стыдно им. И мне стыдно. На словах есть что добавить?

– А как же. Я купил две «Волги», гонорар за книги потратил. Уже сделаны пресс-формы для трёх дверей, заканчиваем четвёртую. Через пять, максимум шесть месяцев эти машины будут ездить по нашим Васюкам. Покажу Брежневу – вы же все слышали про его страсть к хорошим машинам. Он вас пожурит по-отечески, а я за это время свяжусь с людьми из ЦНИИТА. Они сейчас в сотрудничестве с уфимским моторным заводом пытаются смонтировать свой инжектор на несколько серийных «Волг» ГАЗ-21. Что надо? Денег? Я дам. Нужен Rambler Rebel 1967 модельного года, который выпускает фирма Nash, входящая в состав концерна AMC. На этой машине стоит инжектор. Я через барона достану. А вы как делали машины с отставанием в двадцать лет, так и будете делать, потом в тридцать. А потом вообще перестанете. Кому нужны будут ведра с болтами, когда можно будет купить «Мерседес»? – и тоже сел.

– Ну вот и зубы полетели, – это приподнялся Виктор Николаевич Поляков, – Пётр Миронович, вы не обижайтесь. Выслушайте. Конечно, сделаете. И инжекторы поставите, и салоны, как на картинках. Над вами план не высится горой неподъёмной. Я помогу не за шесть месяцев сделать, а за три. Это ничего не изменит. А вот показать Леониду Ильичу – это хорошая мысль. Он «Сорокам» хвосты накрутит, и нам достанется – и, может, вместо 24-й «Волги» будем ваших красавиц делать. Только и это отставание от Запада не изменит, лишь чуть сократит. Тут надо, как во время войны, чтобы вся страна жилы рвала. А машину хорошую придумали. И себе такую хочу, тем более – с инжектором. Можно три?

Заржали. Отпустило. Всё же не враги собрались, а настоящие конструктора и инженеры. Два часа и не заметил, как пролетели. Начали прощаться.

– Давайте подведём итог, товарищи, – похлопал ладонью по столу Тарасов, – С Противотуберкулёзным Центром решили, с «Чезетой» разберёмся, обещаю все усилия, на которые способен, приложить. По машинам. Схожу завтра к Косыгину, покажу ваши проекты, потом созвонимся. Виктор Николаевич, раз обещали опытные экземпляры сделать за три месяца, засучивайте рукава. По инжекторам. Купите «Рамблер Ребел», а с людьми из ЦНИИТА я сегодня же свяжусь. Всё вроде?

Событие тридцатое

Как там в песне Гарика Сукачёва: «Брел, брел, брел в розовый край на солнце». Пётр решил до Лаврушинского переулка пешком прогуляться. Нет, не от самого министерства – далековато. Дошёл до станции метро «Кузнецкий мост». Сел там в синий вагончик и доехал до станции «Третьяковская» с двумя пересадками. Шифровался. Продефилировал по Большой Ордынке, свернул в Большой Толмачёвский переулок, и каждый раз при первой же возможности проверялся. Слежка была. Этого мужика он вычислил ещё у министерства. Серые брюки, светло-коричневая вельветовая куртка, кепка, чуть великоватая топтуну – всё время поправлял. Или это привычка? Вот не тянул он внешне ни на КГБшника, ни на мента, служащего в наружке. Слишком легко вычислялся и начинал нервничать при попытках Петра сменить направление. Штелле даже один раз специально пошёл навстречу сопровождающему, чтобы разглядеть получше. Мужик дёрнулся и даже попытался отвернуться. Короткая стрижка, серые глаза, большой нос картофелиной. Нет, не спецслужба. Тогда кто?

В Союзе Писателей сразу попал в цепкие руки Смирновой. Вера Васильевна была не одна, попивала чаёк с последней женой Толстого Людмилой Ильиничной Крестинской-Баршевой. Красивая жгучая брюнетка – была лет тридцать назад, но и сейчас в шестьдесят была ещё хоть куда. Ухожена, напомажена, озолочена и обриллианчена. Пётр зацепил краем сознания – её вроде бы должны скоро ограбить. Или путает? Ну нет. Вот ведь на ней та самая брошь, «Бурбонская лилия». Яркий синий камень в центре. Что-то там с молдаванами, но это будет гораздо позже, кажется, перед олимпиадой в Москве.

Новостей было немало. Из самых хороших – то, что книгу Алексея Толстого с добавлением песен Тишкова и некоторых эпизодов от вдовы перевели на французский и отдали месье Бику – причём лично и причём вчера, и сам он в Москве и желает свидеться с месье Тишковым. Вот с минуты на минуту и появится. Кроме того, книгу прочитала Вера Васильевна, отдала Федину, и они, посовещавшись, решили издать её в СССР тиражом двести тысяч. Гонорар Людмила Ильинична разделила по-честному – ей две трети, за себя и покойного мужа, а Петру треть. А что, вполне справедливо. Кто же от лишних трёх с половиной тысяч откажется – это за восемь песен коротеньких. Их в фильме больше, но в книгу они не втискивались, да и не нужны были – и в кино-то лишние. Дотягивали до двух серий.

Следующая новость тоже интересная. Немцы, которые ФРГ, договорились с немцами, которые ГДР, и купили у них перевод «Буратин» – но ведь немцы ГДР не могут торговать чужим. Перевод переводом, но нужно и с автором договориться. Прислали юриста, он тоже в Москве, и тоже желает видеть герра Тишкова. Придёт через два часа.

И, на закусочку – чехи. Решили снимать фильм. Спрашивают, кто напишет сценарий. Ну нет. Фильм – хорошо, сценарий – плохо.

– Я готова принять участие, – так вот зачем здесь богатая вдова. А зачем ей деньги? Продай пару вещиц из коллекции, и хватит до самой смерти.

– И что нужно от меня? – ведь просто так даже чирей не вскочит.

– Несколько песен, немного музыки и согласие. Ну, ещё иногда буду звонить консультироваться.

Однако. Остались песни из прошлого фильма, но их ни Пётр, ни Вика почти не помнили – так, отдельные слова и кусочки мотива. Только ведь раз они не запомнились, то значит и до бессмертной «Пока живут на свете дураки» не дотягивают. Придумывать самому? А смогём? Что-то из не вышедших ещё мультфильмов переделать? А дамы смотрят в упор. Им надо. Престиж. Так и ему не помешает. Много ли зарубежных фильмов снято по русским сценариям?

– Хорошо. Сроки?

– Месяца три-четыре.

– А там либо ишак, либо падишах сдохнут, – похихикали.

– Если песни будут по качеству как предыдущие, то гонорар пополам. Годится? – и серьёзное такое выражение благородно стареющего лица.

– Договорились.

– Bonjour. Comment ça va? Excusez-moi, – это в дверь постучали и в проёме нарисовалась сладкая парочка французов. Увидев лишнего человека, барон попятился, но был мадам Толстой остановлен.

– Tout va bien. Я уже ухожу. Милости просим.

– А договор? – не понял Пётр.

– Договор заключаем завтра и с Марселем, – улыбка барону, – и с немцами, – сдвинутые брови, – Всё. Bonne journée! – Людмила Ильинична выскользнула за дверь.

Пётр выложил на стол Смирновой готовую рукопись и повернулся к французам.

– А не пойти ли нам перекусить в таком случае? И маковой росинки сегодня во рту не было, – предложил Бику Штелле. Ну не при Вере Васильевне же о делах скорбных калякать.

– Тот ресторан. «Прага». – с чудовищным акцентом, но на русском выдал капиталист. Значит, осознал важность Петра и решил выучить русский. Молоток.

– Один момент. Сейчас позвоню, попробую договориться, – Пётр набрал номер Мкртчяна.

К счастью, Петрос Мушегович был на месте. Поблагодарил за волшебную песню и легко, как истинный волшебник, разрешил ситуацию.

– Через десять минут подъедет серая «Волга». Отвезёт в ресторан и дождётся, чтобы отвезти назад. В ресторане встретят, – вот как надо работать. Зачем их заставлять дурацкие машины клепать?

В отдельном кабинете «Праги» обменялись новостями под борщ и антрекоты. Не пили – Петру ещё с немцем встречаться и потом песни регистрировать. Первым начал барон.

– Кубик под названием «Кубик-Бубик» запатентован в Америке, Германии, Англии и Франции, – а что? Пётр другого названия придумать не смог. Нужно броское и непонятное. Заменил одну букву.

– А сочленения?

– И они тоже. Дальше. Во Франции на моём предприятии выпущена первая пробная партия. Первого мая поступят в розничные торговые сети. Вам я привёз сто экземпляров, целый чемодан. Они у меня в номере, я остановился в той же гостинице, – переводчица успевала и есть, и говорить с ненабитым ртом. Чудеса.

Штелле, голодный после битвы с автомобилестроителями, разделался со своими порциями в пару минут. Только за ушами пищало.

– Фигурки к сказке тоже в нескольких экземплярах отлиты и раскрашены. Там же, в номере.

– Хорошо. Поедем назад – я всё заберу. А что с издательством?

– Переводчик работу над вашими продолжениями почти закончил. Он тоже аристократ, даже не барон, а целый граф. Его отец – бывший русский офицер. Фамилия – Беннигсен, Александр.

– Передавайте привет с родины. Вернуться не хочет?

– Не спрашивал. И последнее. Немцы, что купили перевод – это довольно крупное издательство детских книг «Kinderbrockhaus». Они откуда-то узнали и про фигурки, хотят купить по десять тысяч экземпляров. Общая стоимость сделки – восемьдесят пять тысяч марок. Требуется ваше согласие, – а ведь месье Бик и правда честный человек. Мог и не говорить об этом. Или не мог? Немец через час ведь может проболтаться.