Колхозное строительство 2

Акперу нужно отдать должное. Дверь открыла старшая Чуковская. Бывший повар (повара, как и КГБшники, бывшими не бывают) изобразил поклон из фильма про старика Хоттабыча и мановением руки запустил конвейер. Жаль, нет музыки – чего-нибудь из Хачатуряна. Пётр нёс вазы. За огромными букетами даже узнан не был. На стол всё не влезло – вазы разместились на полу, а блюдо с клубникой – на комоде. Шок. Вот подходящее слово.

– Акпер, вот кассета с песней. Твоё угощение выше всяких похвал. А теперь представь пять таких угощений. Вот такая песня! Никто не слышал.

Пожали руки и распрощались. Дамы пытались оставить волшебника, но армянин был непреклонен – дела. А песня и в самом деле была бомбой. «У беды глаза зелёные». Даже жалко расставаться. Намучились! Пела грудным контральто эфиопка, с чарующим акцентом. Просто снос башки. Это в XXI веке. Здесь – атомный взрыв.

Пока прощался с волшебником и песней, не обращал внимание на обитателей и гостей квартиры. А зря! Понюхали, попробовали. Оценили жест.

– Да, Пётр Миронович, зря вас Люша инопланетянином обзывает. Вы с этой планеты. Только из подземного мира. Там дьявол у вас на посылках? Как такое возможно в Москве ранней весной? – членкор так разволновалась, что даже акцент проступил. А кто она по национальности?

– Мы с Вельзевулом братья. Что скрывать правду – она всё равно на свет вылезет. Только одно «но»: он меня ограничивает в чудесах. На сегодня всё, исчерпан лимит, – шутейно поклонился, – Плов нельзя есть холодным. Быстро к столу.

Сидели, болтали ни о чём. Доедали плов. Вдруг звонок в дверь. На манеже те же: опять Акпер. Плетёная корзина. В ней коньяк «Камю», шампанское «Мадам Клико», ананас, а в нагрузку – ещё и термос с мороженным.

– Петрос Мушегович послушал песню. Это лучшая ваша песня.

Акпер ушёл, а Пётр остался.

– Пётр Миронович, а как зовут третьего брата? Это от него подарки? – а ведь и в самом деле – перебор для нищей интеллигенции в 1967 году. Даже у Брежнева вчера было на пятьдесят баллов дешевле, если по пятидесятипятибалльной шкале.

– Плов нельзя есть холодным, а мороженое – горячим.

– О какой песне говорил этот прохвост? – насела с другой стороны Люшина мать.

Пришлось достать кассету, перемотать, найти и поставить. Атомный взрыв. Все рыдали. Все – это и Пётр тоже. Вещь.

– Пётр Миронович, но ведь так нельзя! Такого не бывает. Каждая ваша песня – это шок для всей страны. Это же за пределами человеческих возможностей. Кто вы на самом деле? – возопила, вернувшись из «дамской комнаты», главная химичка.

– Десерт тает, и всех моих способностей не хватит превратить сладкую жижицу в мороженое назад. Вернёмся к нашим баранам.

Потом сидели в кабинете главного Чуковского и обсуждали лекарства. Цезаревна с мамой мыли посуду и готовили чай, сидели втроём. Рахиль Хацкелевна, доктор Вера Спиридоновна Ляшенко и Пётр. И как только эти дамы докторами наук стали? Они, скорее всего, хорошие химики, а вот организаторы – никакие. Лекарства даже у нас не зарегистрированы. Ну, им, возможно, виднее про всякие там испытания клинические, Пётр не особенно в курсе был, а вот дальше?

– Нужно сделать так, чтобы их не смогли у вас украсть иностранцы. И в то же время нужно сделать так, чтобы за патентами выстроилась очередь, – попытался включить женщин в процесс спасения Родины попаданец.

– Этим занимается соответствующая организация. Автор ведь передаёт все права государству, получая патент, – разъяснила политику партии членкор секретарю этой партии.

– Да и ладно. Вам нужно получить заграничные патенты, и ещё нужны правильные статьи в журналах. А самое главное, особенно по «Виагре» – статьи с восхвалением должны появиться на первых страницах таблоидов.

– Да вы с ума сошли, Пётр Миронович. И что такое «таблоид»? – Фрейдлина отмахнулась, как от больного.

– Что же плохого будет, если на первой странице «Таймс» – это и есть таблоид – появится статья? И вот такой заголовок: «Эти русские смогли получить афродизиак, который на самом деле работает. Где вы, стареющие ловеласы? Вам дорога в Москву! Только поплотнее набейте кошельки долларами – русские научились торговать».

– Вы предлагаете нам самим торговать? – квадратные глаза.

– Я секретарь горкома, а не прикидывающийся им психбольной. Просто в СССР с патентов платят проценты. Здесь это миллионы и миллионы долларов! Если наладить выпуск только этого препарата, то продажи будут на миллиарды. А «Омез»? Тоже ведь потребность огромная, гастрит у каждого третьего – а у каждого второго мысль, что у него гастрит. А если этой мысли нет, то её нужно внушить. Помните начало романа «Трое в лодке, не считая собаки»? Там главный герой нашёл у себя все болезни, даже, кажется, беременность. Вот статьи с такими симптомами раннего гастрита и начинающейся язвы должны неделями не слезать со страниц западных газет. В Москве должен быть магазин, который продаёт только ваши лекарства, и проклятые буржуи должны часами стоять в очереди. Пусть побывают в нашей шкуре. Страна тратит огромные деньги на вооружение, иначе бы давно съели. Пусть за это оружие платят их граждане, а не наши.

– А ведь Вельзевул не отнял у вас способности к чудесам! Обманули. Вон, хлещут, как из рога изобилия. Делитесь планами. Поможем, чем можем.

Глава 5

Событие двадцать восьмое

Только приступили к конструктивной беседе о завоевании западного рынка, как в дверь позвонили. И без всяких шестых чувств Пётр понял, что это по его душу. Нет, по тело – в душу коммунисты не верят. За дверью был без экивоков коммунист. Ростом товарищ был с Петра, может на пару сантиметров даже пониже, а вот вес! Вес коммунист имел под сотню. И это был не пивной животик – это были мышицы.

– Тишков Пётр Миронович? – спросил, но в ответе не нуждался – возможно, фотографию видел, – Собирайтесь, едем в Завидово.

Очевидно, обладатель мышц ожидал вопросов типа: «куда?» или «зачем?». Пётр промолчал. Кто же в XXI веке не знает, что в Завидово дача «дорогого Леонида Ильича». Помолчали.

– Где ваши дочери? – первым бросил играть в молчанку коммунист.

Пётр мельком глянул на часы и уловил приподнявшуюся бровь «собеседника». Швейцарцы показывали почти двенадцать. Зря их надел, запоздало пожалел Пётр. Довыпендривался. Теперь доложат.

– Скорее всего, в Третьяковской галерее.

И тут товарищ удивил. Он достал из внутреннего кармана рацию – вполне себе небольшую, и даже в пластмассе. Для 1967 года вещь неординарная.

– Василий, к выходу в Третьяковку. Две девочки десяти лет, – посланец вопросительно выгнул бровь.

– С ними мужчина лет сорока в кожаной куртке. Девочки в куртках с капюшоном из серого материала, – подсказал Пётр, правильно истолковав выгибание. Ну, так не интересно! А где «Первый, я Окунь, говорю со дна Невы»?

– Собирайтесь. Машина внизу. Вам нужно заехать в гостиницу?

– Зачем?

– За песнями, – чуть не изобразил улыбку «собеседник», но вовремя одумался.

– Нет, кассеты с собой, – да разве можно такую ценность в номере оставлять? Вон, в знаменитом многострадальном портфеле.

– Жду вас в машине.

Пришлось распрощаться. Ну, тезисы намечены – пусть думают. Назначили ещё одну встречу, во вторник вечером в ресторане «Прага» – просто Пётр других не знал. Не «масквич». У подъезда ожидала не «Чайка». Да даже и не «Волга». «Рафик»? Так ведь и не «Рафик». Чудо-юдо. Голубая коробочка типа «Рафика», но без окон. И мордочка другая – более квадратная и с круглыми фарами.

– Что это? – поинтересовался Пётр у собеседника, обойдя голубое чудо.

– ЕрАЗ-762. Говно машина. Хоть и новый, но ломается каждые три дня. Только что снова из ремонта. Ни черта армяне делать не умеют.

А вот тут Пётр был не согласен. Вон сегодняшний банкет – сумели. В ошибках подчинённых всегда виноват начальник: либо не тем делом заставил заниматься, либо не проконтролировал. Как-то в одном из попаданческих романов Штелле читал про эту машину. Тоже ругал афтор – начитался, видно, негатива в «википедии». А мы не будем ругать. Нам дела нет. Нам нужно Краснотурьинск сделать лучшим городом мира, а не страну спасать. Не умеют и не хотят армяне с грузинами выпускать хорошие, качественные машины – и флаг им в руки, и барабан на шею, и ноты за пазуху. Пусть мандарины выращивают. Вон дети их видят только под Новый Год – значит, мало деревьев, мало рабочих рук. Заводы надо строить в России, а мандарины выращивать в Грузии с Арменией, а не наоборот.

В принципе, понятна и основная идея, заставляющая там строить заводы. Идей-то несколько, в том числе и демографическая. Там быстро растёт население за счёт высокой рождаемости, и людей нужно трудоустраивать, но не это главное. Главное – увеличить процент «рабочих» в республиках. Именно из-за того, что на Украине при создании СССР была мала прослойка пролетариата (сельское население – крестьяне), Ленин со Сталиным и отдали «безвозмездно» хохлам Донецк, Луганск, Николаев, Одессу. Это чисто русские города, с крохотным процентом фамилий, заканчивающихся на «о», зато пролетариата там – хоть ешь одним местом. Кому лучше сделали творцы первой перестройки? И вообще, для гениев у них многовато ошибок.

– Ваши? – отвлёк от государственных мыслей Петра коммунист.

Дорогу пересекали Маша с Таней в сопровождении Макаревича и трёх похожих на коммуниста типов.

– Пётр Миронович, нас что, арестовали? – бросился к Штелле литовский еврей.

– Ну, что вы, Марк Янович! Нас Брежнев в гости зовёт.

– Приказано вас троих доставить, – пробубнил главный коммунист.

– Марк Янович – директор колхоза, в котором и создан наш ансамбль. Думаю, Леониду Ильичу будет интересно с ним познакомиться. Кроме того, там ведь будут принимать горячительные напитки, а кто в это время присмотрит за девочками? – сделал Пётр попытку повысить общественный статус бывшего зека.

– Есть приказ. Присмотрят, не волнуйтесь – там будут и внуки Леонида Ильича.

– Извините, Марк Янович, пытался. До свидания. Встречаемся завтра в половине восьмого у меня в номере.

Внутри неказистое изделие армянских автомобилестроителей выглядело гораздо презентабельней. Почти что салон «Кадиллака», только столика с висками всякими не хватает. Тёмная, почти чёрная, замша, шторки на несуществующих окнах. Уют. И кто-то поработал над шумоизоляцией, и вообще над изоляцией – и по ногам не дуло, и звука мотора почти не было слышно. Могут ведь, если заставят.

Внуков у дорогого Леонида Ильича на даче было трое (все): пятнадцатилетняя Виктория, восьмилетний Леонид и шестилетний Андрей. Невеста Виктория держалась в стороне, только холодно кивнула при встрече, пока… Пока девочки не избавились от курток. Эти модницы в музей надели сценические платья. Стиль «милитари» со стоячим воротником и десятком карманов на стальных молниях, самых широких, что нашли, плюс сам материал. Камуфляж типа американского «вудленда», то есть близко расположенные пятна коричневого, чёрного, зелёного и очень светло-зелёного цветов. Спереди шнуровка, как на ботинке, плюс чёрный кожаный ремень с довольно массивной латунной (из рандоля, чтобы не тускнел) пряжкой. Из такой же кожи узкие погоны, спускающиеся с плеча на рукав, тоже с пряжками. Ну и берцы – из чёрной кожи со вставками светло-коричневой.

Осматривать девочек бросились все – и Виктория, и Галина, и даже бабушка Виктория, и жена Юрия Леонидовича Людмила Владимировна. Пусть смотрят – для того и шили. Подошёл покрутить юных дарований и Марис Лиепа. Новая пассия Галины – и не побоялась ведь женатого мужика привести в дом родителей.

– Где это делают? Импорт? – характер внучки уже сложился. Дед с бабкой разбаловали.

– Разве загнивающие капиталисты так смогут? Материал сделан на Свердловском камвольном комбинате, а пошиты платья в ателье Краснотурьинска. У нас же и ботинки в сапожной мастерской сшили. Понравилось?

– А кто модельер? – неудобный вопрос задала Галина Леонидовна.

Пётр его с Машей-Викой обговаривали. Та открещивалась, как могла.

– Пётр Миронович, мне десять лет! Не забывайте.

Пришлось взять огонь на себя.

– Он перед вами.

– Ну надо же! Поэт, писатель, художник, модельер. Разносторонний вы человек.

– Галчонок, ты не поверишь, но Фурцева мне рассказала об ещё одном таланте Петра. Он отлично рассказывает им же и придуманные анекдоты.

– Пётр Миронович, немедленно расскажите свой анекдот, – безапелляционно потребовала «Галчонок».

– Прямо вот с порога?

– Да, не стесняйтесь, все свои, – подмигнул ему Марис.

– А можно тогда политический? Раз все свои, то не посадят ведь.

– Уже неплохо. А давай политический, – изобразил грузинский акцент Брежнев.

– Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв посетил свиноферму. Фотокорреспонденты газеты «Правда» сделали снимки и на утро обсуждают, как же их подписать. Один предлагает:

«Свиньи вокруг товарища Хрущёва».

«Отклонено!»

Другой редактор:

«Товарищ Хрущёв среди свиней».

«Ни в коем случае! Это же Первый Секретарь!»

Думали, думали… Наутро вышла газета и подпись под фото: «Третий слева – товарищ Хрущёв».

Через пять минут публика вытерла слёзы и потребовала продолжения банкета.

– Как изменил Хрущёв Ленинскую формулу коммунизма?

«Коммунизм – это советская власть плюс кукурузизация всей страны».

– Кукурузизация! Пётр Миронович, ну уморили. Сами всё придумываете? Вам надо вместо Райкина выступать. У вас смешнее, – опять пять минут слёзы и сопли вытирали. Первой вот жена дорогого Леонида Ильича отсмеялась.

– Пётр, давай ещё один, и к столу. Короткий только, – Брежнев достал платок и вытер слёзы, что скопились в уголках глаз.

– На пенсии Никита Сергеевич посылает жену в магазин за икрой. Нина Петровна сходила в обычный гастроном и ничего не принесла. Возмущается Никита Сергеевич:

«Всего две недели прошло, как меня сняли, а уже все развалили».

– Развалили! – Леонида Ильича пополам согнуло.

– «Почему после удаления Сталина из мавзолея там удвоили охрану?»

«Возле мавзолея видели Хрущева с раскладушкой».

– Всё! Всё, хватит! Нельзя же так, до сердечного приступа доведёте, – замахала на Петра руками Галина, – Пойдёмте почаёвничаем, а потом девочки нам споют пару песен.

Немного о самом Завидово. Пётр раньше там не был, хотя и слышал, что из дачи сделали музей. Гуляй – не хочу. Дача поразила – нет, далеко не роскошью. Убожеством. Само здание по шкале Рихтера получит девять балов. Человека XXI века затрясёт и повалит на землю. Двухэтажный небольшой барак из серого камня, больше всего напоминающего шлакоблок, и ничем не облицован. К нему две сросшиеся пристройки, в один этаж и с одной стороны. Какой-то неоклассицизм. Пётр в душе надеялся, что архитектора расстреляли. Дальше – больше. В двух десятках метров – небольшая баня отдельным строением. Деревянная, совершенно не вписывающаяся в композицию. И вокруг всего этого – растаявший уже луг с молодой порослью мать-и-мачехи и лопуха. Можно ведь герань посадить, колокольчики разные, ромашки – нет, обычные сорняки. Хорошо хоть борщевика нет. Или его ещё в страну не завезли горе-агрономы?

Как фамилия этого ландшафтного архитектора? Дайте адрес, чтобы случайно не зайти.

Внутри дачи – не лучше. Стоп! Перед входом в дом стоит фигурка небольшого оленя, покрашенная в золотой цвет. Другой краски не было? Или от унитаза осталась? И ведь дорогой Леонид Ильич этим всем гордится, он сюда руководителей иностранных государств приглашает. Или Брежнев чистейшей воды бессребреник, или полный идиот. А ещё в обоих случаях у него нет ни малейшего вкуса. Необразованный крестьянин.

Внутри была только одна вещь, которая выбивалась из нищей безвкусицы. Бильярдная – с хорошим массивным столом и фонарями над ним. Кии из какого-то красноватого дерева, шары из слоновой кости. Или сейчас ещё нет других? В холле на первом этаже лежал большой ковёр. Очень большой и не очень красивый. Просто большой ковёр, с низким ворсом и низкой плотности. Дешёвая поделка из Узбекистана. На стене голова кабана. Потом, путешествуя по дому, увидел ещё две головы – оленью и волчью. Головы были хороши – для охотничьего домика или дома средневекового барона, но ведь это дача. Неудобные и немягкие стулья, длинный банкетный стол. Канапушка несуразная, не в цвет остальной мебели. Кухня вообще собрана из разных по стилю и цвету предметов. И во всех комнатах на потолке висят изделия неумех-стеклодувов из Гуся-Хрустального – а ведь Чехословакия рядом и сидит на наших дотациях. Ладно сами люстры – привези мастеров и обучи этих гусей хрустальных!

Что не так с этой реальностью? Почему строим Асуаны и отправляем сотни танков и самолётов в Египет, сотни самолётов во Вьетнам, и не можем сделать евроремонт главе государства?

Почаёвничали за этим самым длиннющим столом. Хорошо хоть не самовар вынесли. Жена Леонида Ильича и ещё одна женщина внесли несколько больших заварочных чайников, потом чашки с блюдцами. Вполне себе красивые – не иначе у императоров позаимствовали. Вот только на всех одинаковых не хватило. Точно нужно расстрелять организатора этого всего. А вот пирог с яблоками был хорош. Настоящий штрудель – Пётр пробовал в Мюнхене.

– Мне добавки.

Во время этого действа к Брежневу подошёл один из коммунистов и отозвал в другое помещение, а когда Леонид Ильич возвращался, то Пётр мельком увидел в приоткрывшуюся дверь Семичастного. И не узнал бы, но товарищ Председатель Комитета был в генеральской форме.

Брежнев Владимира Ефимовича к столу не позвал и сам спасать мир не ломанулся. Только усаживаясь снова во главе стола, с непонятным прищуром глянул на Петра. Дескать, «ну-ну».

– Пётр Миронович, – это Виктория Петровна, – Вы бы сняли пиджак и галстук, вон вспотели. У нас тепло.

А Тишков взял и сдуру выполнил – а там хайтековая рубашка. До этого из-за костюма и галстука была почти не видна – ну, может, пуговки на воротнике в глаза бросались. А теперь?

– Ну ничего себе! – это вскочили Галина и начала его вертеть.

– Опять Краснотурьинск? – одобрительно покивал Лиепа.

– Лёня, тебе надо такую же рубаху, – включилась и устроившая всё это жена дорогого Леонида Ильича.

– А мне платье, – не удержалась внучка.

– И мне парочку, – подлила масла «Галчонок», – Марис, а тебе нужно такую рубашку и костюм. А то краснеть иногда за тебя приходится.

– Прям уж краснеть! – на солисте балета был явно заграничный костюм, но один чёрт мешковатый, и брюки застёгивались чуть не на груди.

– И не спорь. Пётр Миронович, как это организовать? – Галина, не встретив сопротивления родителей, разошлась.

Домашней заготовки на такой вопрос не было. Пришлось импровизировать.

– У меня созрел дьявольский план. Озвучить?

– Не томите, – это невеста Вика не удержалась.

– Леонид Ильич берет вас и летит в Свердловск. Там он встречается с руководством области, посещает «Уралвагонзавод» в Нижнем Тагиле – а вы в это время приезжаете в Краснотурьинск, с вас снимают мерки и в авральном порядке шьют заказанные вещи. Марис же берёт с собой партнёршу и даёт пару выступлений в наших дворцах. Кроме вас желателен приезд в Краснотурьинск и человека, который в армии отвечает за форму. Леонид Ильич, вы же видели ту, что была на Гагарине? – сказал, и аж передёрнуло от страха – уже Генеральному секретарю указивки выдаёт.

– Папа! – это, понятно, Галчонок – но, возможно, не сработало бы.

– Деда? – может, и этого бы не хватило, хотя Вика старалась – столько мольбы в голосе.

– И мне форму! – всеми забытые дети младшего Брежнева напомнили о себе хором, а тут и отец проявился.

– Правда, пап, давай съездим, – торговый представитель СССР в Швеции, наверное, за всё время застолья столько слов не сказал, – и Люда себе платья закажет – а то ей и вправду в Швеции краснеть приходится.

Людмила Владимировна, серой мышкой сидевшая среди внуков, вдруг смутилась и добавила свой пятачок.

– Неудобно ведь.

Это, скорее всего, Брежнева и добило. Всё же мужик он решительный и за семью горой.

– Возьму Гречко с Устиновым и Кириленко. Первого – демонстрация, и дальше концерт. Второго отсыпаемся. Третьего летим в Свердловск. Вечером вы садитесь в поезд и едете в Краснотурьинск, а мы – в Тагил. Двух дней хватит, – кивок Петра, – Пятого выезжаете назад, и шестого утром самолёт в Москву. По форме скажу Гречко, пусть возьмёт с собой кого. Красивая, без всяких сомнений, но ты ведь представляешь, сколько будет стоить переодеть всю армию, перестроить все заводы?

Пётр ничего не ответил. Мозг лихорадочно бился в голове, пытаясь сбежать куда подальше от навалившегося ужаса. Разрядила обстановку Виктория Петровна.

– Пётр Миронович, Лёня говорил, что ваши дочери поют замечательные песни. Можно послушать?

Нужно.

– Нам бы магнитофон, – осмотрел комнату Пётр.

– Сейчас принесу, – подскочила Вика.

Принесла чёрно-белый чемоданчик, открыла. Совсем даже и неплохо – катушечник Grundig TK 47 Stereo. Пётр от швейцарца в два с лишним раза больше по размерам получил установку, но понадеемся на качество немцев. Поставил катушку с песнями, что уже пели после награждения. Не надо множить сущности, тем более что таких песен и придумано-то не больно много. Вика спела «Не валяй дурака, Америка», а потом устроила своё представление с чемоданом. Понятно, что в гостиницу за ним пришлось всё же заезжать. Сам Пётр бы и не вспомнил – подсказала Таня. Уже залезли в армянский «Рафик», и даже тронулись, и тут:

– А чемодан?

Пришлось ехать в «Россию». Так как гостиница ещё была не достроена, то подъехать к западному корпусу днём не получилось, пришлось пешком прогуляться. Но вернёмся к песням.

Когда смолкли последние аккорды «Гуляй, Россия, и плачь, Европа», и Вика-Маша продемонстрировала лунную походку, наступила тишина. Эффект ожидаемый. Вещь для 1967 года убийственная.

– А меня так научи! – первой выскочила на центр комнаты Вика.

– Да, Пётр Миронович, потрясли. Убийственная вещь, – первым высказал своё мнение Лиепа, – Я тоже этому хочу научиться. Интересный город Краснотурьинск. Уже с нетерпением жду поездки. Там ведь, наверное, ещё больше чудес?

Ответить не дали – все начали хлопать и требовать повторить. Один Брежнев сидел и широко улыбался – он ведь уже видел, и именно поэтому пригласил показать семье. Теперь вот, как и всякий политик, купался в лучах чужой славы.

– А нет у вас новых песен про войну? – это неожиданно подала голос Виктория Петровна.

– Ну, баба, пусть споют ещё раз про Европу, – аж покраснела от крика младшая Виктория.

– Вот уж и спросить нельзя, – отмахнулась жена дорогого Ильича.

– Хорошо. Сейчас Маша с Таней ещё раз споют про Европу, а потом новую военную, – ринулся мирить небожителей Пётр.

Спели. Нужно было перемотать плёнку, так как нужная песня, вернее, минусовка, была через две, но Пётр, не разобравшись до конца в управлении немцем, нажал не на ту клавишу. Вместо шуршания перемотки началась песня – Тишков хотел её выключить и всё же перемотать, но не дали.

– А ну стоять! – это скомандовала Галина.

Оно и понятно. Голосом эфиопской дивы Керту Дирир воссоздавалась одна из лучших песен, написанных в СССР – «У беды глаза зелёные». Наверное, Сергей Беликов пел не хуже. Нет, споёт. Или теперь не споёт? Не в этом дело. И Штелле, и Цыганова слышали эту песню и в исполнении Ваенги, и в попытке переделать слова на женские для Толкуновой. Куда им до Беликова, даже слушать противно. А вот высокое меццо-сопрано эфиопки и чудесный акцент сделали песню даже лучше. К концу все вытирали слёзы, не стесняясь.

– Что это было? – первым обрёл голос Генсек.

– Песня. Новая. Завтра буду регистрировать, – пожал плечами Тишков.

– Пётр, ты дурачка-то не включай. Кто поёт? – подлетел Брежнев.

– По моей просьбе недавно Екатерина Алексеевна Фурцева прислала в Краснотурьинск трёх молодых певиц. Одну из Эфиопии – её зовут Керту Дирир – и двоих с Кубы. Вот эта Керту и пела.

– У вас что там – негритянки по Краснотурьинску разгуливают? – усмехнулась Галина.

– Одна кубинка – довольно темнокожая. Она дочь заместителя министра РВС – Революционных вооружённых сил Кубы, и целого «команданте», Хуана Альмейда Боске. Зовут девушку Джанетта Анна Альмейда Боске.

– Как-то это мимо меня прошло. Дочь заместителя министра вооружённых сил Кубы? Продолжаешь удивлять ты меня, Пётр. Вроде бы некуда уже, а каждую минуту новость. Тут вот Семичастный приезжал, говорил, что ты военным лекцию сегодня в «России» читал, и секреты государственные выбалтывал.

– Врёт ваш Семичастный, – закусил удила Пётр, один чёрт ничем хорошим общение с сильными мира сего не заканчиваются. Ошибся.

– Поясни, – и взгляд такой хитренький. Явно не так доложил КГБшник.

– Совершенно случайно я стал обладателем передовой технологии литья, вот и хотел рассказать о ней новым знакомым. Вчера только познакомились при вручении премий. А товарищ Лясс Абрам Моисеевич привёл половину института, вместе с директором – вот лекция и получилась.