Колхозное строительство 1

Самое печальное, что и краснотурьинский «Труд» вылетит из первой группы в следующем году. В чём причина? Плохой тренер? Но ведь именно Башкирцев и Куземчик вывели команду в «высшую лигу». Возраст игроков? Это да – староват состав. А что с молодёжью? А молодёжь пьёт и курит. Уже будучи студентом, Пётр как-то случайно вместе с одногруппником попал в компанию хоккеистов краснотурьинского «Маяка». Почти все дымили и чуть не каждый день выпивали. Приходили с похмелья на тренировку, а то и на игру. Ну, с этим можно побороться.

Ещё расстроили полупустые трибуны. Летом весь город вкалывал на строительстве северной трибуны, а сейчас она пуста – хватило и западной. И в чём причина? Ведь команда впервые играет в группе сильнейших, а среди гостей полно чемпионов мира! Игра проходит днём? Ну да, немаловажный фактор, большая часть населения на работе. А школьники? А учащиеся ПТУ и техникума? А электролизники, глинозёмщики, что на выходном? Нужно будет пообщаться с вожаком комсомольцев Каётой и заведующим ГорОНО. Пусть мобилизуют школьников и студентов с учащимися. Сделаем для них вход всего по десять копеек. Сколько там всего домашних матчей? Пятнадцать, и половина уже проведена. Уж семьдесят копеек-то найдут. Пусть школьники приходят с горнами. К такому болению ещё не привыкли, «врагам» будет тяжело выступать на нашем поле.

После матча Пётр спустился в раздевалку «Труда», поздравил игроков с победой и узнал у тренера, когда следующая тренировка. Оказалось – послезавтра утром. Завтра день отдыха. Ну, то есть, народ будет «обмывать» победу. Нет, с этим нужно бороться.

Событие двадцатое

Пятница началась с сюрприза. Только успели провести совещание со вторым секретарём горкома Юрием Дергачёвым и председателем горисполкома Романовым о запрете курения в здании горкома, которое закончилось пока ничьей (сошлись на запрете курения в кабинетах и коридорах – дымить можно будет только в туалетах), как позвонил подполковник Веряскин.

– Пётр Миронович, тут есть нетелефонный разговор. Мне подъехать, или ты ко мне выберешься? Оно того стоит, – заинтриговал начальник милиции.

– Хорошо. Буду через двадцать минут, – почему бы не съездить, тем более что рядом редакция газеты, и туда тоже заглянуть надо.

Веряскин щеголял двухдневной щетиной и красными, как у вампира, глазами. Сидевший рядом майор, фамилии которого Пётр не знал, выглядел не лучше.

– Садись, товарищ секретарь, сейчас чаю принесут. Обрадую сразу: удалась твоя идея с фотографией. Ещё как удалась.

Пока пили чай, подполковник поведал следующее: смотрящий за городом Зуев Артём Потапович по кличке «Потап» на сделку пошёл частично. Своих сдавать не стал, а вот адреса, где временно окопались залётные, назвал. Два адреса – ночью на оба и выехали, и оба раза удачно. По первому адресу в частном доме на Суходойке взяли двоих гастролёров, что тремя днями ранее ограбили магазин по улице Попова. Граждане оказались пьяные в стельку, и были тёпленькими вынуты из постелек и доставлены в ИВС.

А вот второй адресок по улице Микова принёс настоящую удачу. Там взяли некоего Тимурканова, который в Серове убил милиционера и завладел пистолетом Макарова и удостоверением. В Краснотурьинске он скрывался уже неделю у своего дальнего родственника Рустама Дюльберова. Рустам был инвалидом – на зоне пилой отчекрыжил себе кисть левой руки. Жил якобы на пенсию по инвалидности, а на самом деле скупал и перепродавал краденое. Когда родственничков ночью повязали опера, Рустам пошёл в отказ – мол, просто сдавал квартиру случайному человеку – но довольно быстро раскололся. Его припугнули, что пойдёт как соучастник убийства милиционера, а это очень большой срок – тут инвалид и поплыл. Сдал двоих воров, что недавно приносили ему вещи по квартирной краже. Отправили и туда наряд. «Товарищи» оказались на месте, тоже пьяные до изумления, а при них находились и остатки вещей. Сейчас вороваек колют на похожие нераскрытые эпизоды, ну а гражданину Дюльберову пока «шьют» недонесение, скупку краденого и оказание сопротивления при аресте, так что поедет Рустам в колонию надолго. Живёт он в двухкомнатной квартире – занимает, правда одну комнату, но вторая практически пустует, так как её хозяин живёт в частном доме на Медном у сожительницы, а домой приходит с нею и её сыном только по воскресеньям, искупаться да белье постирать.

– Его ведь выселят по суду, так, что считай, одну комнату уже освободили, – обрадовал Петра начальник милиции, памятуя про разговор о выселении организаторов притонов.

– Хорошие новости, Аркадий Михайлович! А почему разговор не для телефона? – отставляя пустую чашку, поинтересовался Тишков.

– По имеющимся агентурным данным, Потап решил тебе отомстить, – сокрушённо покачал головой подполковник.

– И насколько это серьёзно? – известие Петра не обрадовало, но он ведь работал в милиции и отлично помнил, что все преступники обещают отомстить по возвращению с зоны – однако лишь очень и очень малая часть пытается свои угрозы реализовать.

– Кто их знает! Но на всякий случай один по городу не ходи какое-то время, – развёл руками Веряскин.

– «Парабеллум» дадите? – вспомнил Остапа Бендера Штелле.

– Извини, нет у меня немецких пистолетов. Есть наши – «макаровы». Только пока поступим по-другому. У меня старшина Кошкин выходит на пенсию, написал вчера заявление. Осталось ему две недели служить – вот я его и попрошу эти две недели поохранять тебя. Зовут старшину Вадим Степанович, он фронтовик. Будет у него дембельский аккорд.

– А это правильно, когда первый секретарь горкома партии прячется от бандитов за старичка? – не очень понравилась идея Петру.

– Ну, насчёт старичка ты, Пётр Миронович, ошибаешься. Ему всего сорок два года, просто работал в ИВС, а там год за полтора идёт, вот стаж и выработал. А на фронт попал в 43-м, в возрасте семнадцати лет. Дошёл до Кёнигсберга, был в полковой разведке. Три ордена, пять медалей, две нашивки за ранение. Да сам сейчас увидишь – он в коридоре стоит, – Веряскин поднял трубку и дал команду пригласить Кошкина.

Кошкин был высок и силён. Под чуть маловатым ему кителем чувствовались «мышицы». И не скажешь, что пенсионер.

– И чем же вы, Вадим Степанович, собираетесь заниматься на пенсии? – заинтересовался Пётр.

– Тренером пойду в ДЮСШ, вольную и классическую борьбу пацанам буду преподавать. Я ведь мастер спорта, чемпион области.

Событие двадцать первое

Вика Цыганова тяжело вписывалась в новую реальность. Каждый миг хотелось закрыть глаза и, открыв их, оказаться в привычном 2020 году – но нет. Прошло уже три недели, и всё оставалось по-прежнему. За окном зима 1967 года. Ей не хватало интернета – особенно после того, как пришлось вспоминать чужие песни. Вроде бы тысячу раз слышанный «День Победы», а как дело дошло – то в словах сомневаешься, то не помнишь, какую ноту брать. Сложнее же всего пришлось с песнями Высоцкого – длинные тексты, часть из которых категорически не желала вспоминаться. Если бы не Пётр Миронович, то «Мы вращаем Землю» так и осталась бы лишь в планах.

– Откуда же вы помните песню? – поинтересовалась Вика у этого странного человека. Он точно не был певцом и не знал ни одной ноты, даже ни разу не брал в руки ни гитару, ни любой другой музыкальный инструмент.

– Так получилось, что перед тем, как попасть сюда, я начал писать книгу о том, как сам переношусь в себя-первоклассника. Нравилось мне читать книги про попаданцев, ну а потом и сам начал потихоньку писать, – тяжело вздохнул Пётр Миронович.

– И много написали?

– Много, больше десятка. Правда, до этого про другое время писал. Сначала про начало семнадцатого века, потом про русско-японскую войну, про Цусиму. А в прошлом году осенью начал и про шестьдесят седьмой год. Там мальчик пишет эти песни, сочиняет книги, пытается спасти Гагарина и Комарова – тот ведь в конце апреля погибнет. А теперь вот и не знаю, как это сделать.

– А если написать письмо Королёву? – Вика даже про песни забыла. Неужели и вправду можно спасти Гагарина и Комарова?

– К сожалению, Королёв погиб год назад при неудачной операции. Сейчас Генеральный Конструктор – Василий Павлович Мишин. Ты знаешь адрес Мишина, или, может, тебе известна правда о гибели этих космонавтов? Есть в интернете версия, что Гагарина специально угробили, подстроив так, чтобы его самолёт попал в струю газов от другого. Есть предположение, что Гагарина и не было на разбившемся самолёте, а погиб он раньше, при неудачном запуске корабля «Лунной Экспедиции». С Комаровым тоже не все так просто. Почему корабль вращался при спуске? Да и правда ли это? Может, парашют просто не раскрылся? Там и про него интересные соображения в интернете есть. Ну, даже представь, что Мишин получит моё письмо. А поверит? И что предпримет? Отменит полёт? Не думаю.

В общем, интересно поговорили. Вика в тот день долго не могла заснуть, и так и эдак придумывая, как спасти космонавтов.

А ещё у неё не заладились отношения с новой учительницей. С первого дня та словно почувствовала в маленькой девочке Маше соперницу себе, нового неформального лидера. Вика старалась не выделяться, но засыпалась на первом же уроке. Её вызвали к доске и предложили решить пару математических примеров – и хоть Виктория Юрьевна Жукова закончила Дальневосточный институт искусств в городе Владивостоке, а не МИФИ в Москве, но примеры легко решила в уме и написала ответы, однако учительница потребовала расписать всё решение.

– Зачем? Тут и так всё видно, – попыталась оправдаться девочка.

Но не тут-то было. Пришлось стирать ответы и писать длинное решение, а вместо заслуженной пятёрки получить незаслуженную четвёрку. И пошло-поехало, почти на каждом уроке. Вика просто не могла встроиться в уровень мышления десятилеток – взрослость выпирала отовсюду. А когда они с Катей пришли в класс с новыми ранцами, стало совсем плохо – спасало только то, что Катя была дочерью первого секретаря горкома КПСС. Прямых нападок и трений учительница всё же старалась избегать, так – мелкие подначки. Но ведь обидно! И незаслуженно.

А хуже всего было то, что Вика никак не могла сосредоточиться на учёбе – ну нечего ей там было изучать, только потеря времени. Она пыталась записывать свои песни со словами и нотами, но на песне «Офицеры России» чуть не попалась, а когда перечитала текст, то призадумалась. Если такие тексты дойдут до КГБ – мало никому не покажется. Не спасёт даже должность Петра Мироновича. Пришлось перебрать все песни и выбрать самые аполитичные. Хватало и этих, вот «Синие цветы» – вполне приличная вещь. «Любовь и смерть»? Точно не пройдёт сейчас, этот хит не для 1967 года. Вера, кресты, Бог. «Именем Христа»? И вот так десятки песен. «Гроздья рябины»? «Ни трезва, ни пьяна»? Пропустит ли цензура? «Приходите в мой дом»? Ну, почти. Пару слов заменить, Бога и вино убрать. Вино на чай заменить, а Бога на судьбу. Одна из её любимых песен – «Балалайка-зараза». Вроде бы ничего страшного – с точки зрения XXI века, а ведь сейчас не то что спеть не дадут, а даже и посадить могут. «Если б каждый водку пил – коммунизм бы наступил». Ну-ну!

Может, можно исполнить «Романс» – там же нет ни Бога, ни политики? Только и хитом песня точно не станет. «Белые цветы»? Точно ничего крамольного. Убрать слова «пьяный», пусть будет «пряный ветер». Как, оказывается, всё плохо.

– Хочу назад! – чуть не закричала Вика, – Хочу к Вадиму.

Зато настоящей отдушиной было репетировать военные песни в местном дворце Металлургов. Гофман был настоящим подвижником. На таких людях и стоит Россия. Создать симфонический оркестр в маленьком провинциальном городке, оторванном от всего мира – сюда и добраться-то из Москвы не просто. И ведь создал не профанацию. Может, до оркестра «Гостелерадио» и не дотягивает, и не Спиваков – но ведь и не Москва. И люди ходят не деньги зарабатывать, ходят для души.

А ведь это надо исправить – и именно этого хочет Пётр Миронович. Не хочет спасать страну. Хочет сделать людей в своём городе счастливыми. Поможем. Сегодня они будут разучивать ещё две песни, которые можно и нужно петь в этом времени. «Комбат-батяня» и «С чего начинается Родина». Воровство? Но украсть можно только то, что уже есть – а этих песен нет. Авторы напишут взамен другие, и будет у страны на несколько хороших песен больше – а они смогут заработать деньги для жителей этого городка и для страны. Может, именно их вмешательство и не позволит развалиться на куски великой стране?

Глава 5

Событие двадцать второе

В понедельник 23 января Пётр вышел из дома в хорошем настроении. Вчера ходил с девочками кататься на лыжах. Хорошо в лесу – и надо отдать должное Романову, тот вполне целеустремлённый товарищ, и пробивной. Нужно только направлять его энергию в правильное русло.

Заколоченный ранее киоск стоял с распахнутыми ставнями, там продавали горячий чай, какао и кучу всяких пирожков, ватрушек и прочих коржиков с язычками. «Мэр» был неподалёку – хотел, видно, похвастаться, поджидал Тишкова. Пётр его и не преминул похвалить, с одной оговоркой.

– Михаил Петрович, смотрите, какая очередь. Может, нужно два или три киоска открыть – а то люди больше времени в очередях простоят, чем на лыжах кататься будут.

– Сам уже понял. С утра в понедельник и займусь. Да ещё думаю непроданные хлопушки и бенгальские огни попробовать сбыть. Директора магазинов жаловались, что не всю продукцию к новому году реализовали, – подпрыгивая и похлопывая себя по плечам, сообщил Романов.

Было и вправду нежарко – этак под минус двадцать, и если стоять на одном месте, то замёрзнешь наверняка. Они с девочками покатались с горки, сделали несколько кругов по поляне, попили горячего какао с коржиком и, усталые, все в снегу, раскрасневшиеся, припёрлись домой – а там пельмени. Вечером вчера все вчетвером лепили. Хорошо! А после, запершись в кабинете, Пётр добил второе продолжение к «Золотому Ключику». Название книги, которую в будущем могли бы написать Александр Кумма и Сакко Рунге – «Вторая тайна Золотого Ключика» – Пётр решил не менять. Зачем? Если книги напечатают, то редакторы, если что, и сами могут поменять.

Первую повесть о Буратино в субботу принесла из школы Катя. Ошибки в тексте были исправлены, кроме того, имелся маленький листочек с комментариями. Оказывается, он перепутал имена второстепенных персонажей в конце книги. Нужно будет зайти в школу, поблагодарить учительницу, заодно поговорить с ней о Маше-Вике. Та молчит, но Пётр не вчера родился и видит, с какой неохотой девочка собирается в школу. Все попаданцы в школьников, ну или почти все, радуются возможности окунуться ещё раз в детство, а вот у Вики Цыгановой что-то с этим не заладилось.

«Вот напечатает секретарша вторую книгу про длинноносого мальчика – и нужно нанести визит вежливости», – решил Пётр.

Он вышел из подъезда, помахивая портфелем, прямо как школьник. До прохода на улицу Молодёжная оставалось метров пять, когда Пётр почувствовал сзади движение. Портфель как раз находился в верхней точке, и когда Штелле попытался повернуться и посмотреть, кто там ему дышит в спину, пошёл по дуге за спину. Это его и спасло. Нож, нацеленный в печень, попал по металлическому замку портфеля, соскользнув, пропорол коричневую кожу родственника знаменитого фетиша Жванецкого и застрял в толстенной книжище «Уголовный кодекс РСФСР» редакции 1960 года. Бабах! В мозгу словно граната взорвалась. Это ведь покушение! В отличие от всех нормальных попаданцев, Пётр каратистом не был. В детстве ходил в секцию самбо, потом продолжил заниматься тем же спортом в институте – только это было не боевое самбо, а спортивное. Захваты, броски через плечо или через бедро. Не тянет это против ножа. Оставался только портфель. Штелле, не останавливая движения, провернулся на одной ноге и со всего замаха обрушил портфель на убийцу. Тот не успел вовремя выпустить из руки нож, и его чуть развернуло – под удар попал правый бок. Пётр рассчитывал угодить нападавшему по голове, но непредсказуемый артефакт просвистел над убийцей – хорошо хоть нож остался воткнутым в Кодекс. Соображать было некогда, и Штелле сделал ещё один круг. На этот раз портфель попал опять не по голове – по руке. Ручка при этом оторвалась, и коричневый спаситель отлетел в сторону. Нож же от удара освободился и упал прямо к ногам преступника.

«Товарищ» не растерялся и, нагнувшись, схватил его обратным хватом – вот только на этом его везение и кончилось. Удар милицейской дубинки пришёлся как раз туда, куда Пётр и метил – по правому уху. Нанесла его рука здоровущего мужика в чёрном тулупе и белой кроличьей шапке.

– Как вы, Пётр Миронович? Хорошо, что нам их в прошлом году выдали. Замечательная вещь, – произнёс мужик и от всей широты русской души перепоясал «демократизатором» по спине попытавшегося приподняться неудавшегося убийцу.

– Вадим? Кошкин? – узнал милиционера Штелле.

– Извините, Пётр Миронович, не успел вас защитить – вы сегодня раньше на работу пошли. Я только к дому подходил, а тут этот вынырнул из второго подъезда. Думал, не успею, – старшина наступил бандиту коленом на спину и заламывал ему руку.

– Вадим, ты сильнее дерни руку-то, – всё ещё на адреналине подскочил к «убивцу» Пётр.

– Да запросто! – хрясь – в руке что-то хрустнуло, и жуткий вой прокатился по всей улице Молодёжной.

– Пётр Миронович! Вы живы! – на крик в проходе нарисовался шофёр-тёзка.

– Иди позвони в милицию и скорую. Там в фойе горкома телефон, – скомандовал Тишкин, на слабеющих ногах доковылял и опустился на лавочку у подъезда, – Пронесло.

Милицию дожидались минут десять. После выброса адреналина на Петра накатила усталость, плюс несостоявшийся убийца по очереди то выл, то на смеси русского матерного и фени обещал все кары господни. Надоел до чёртиков. Скорая прибыла, лишь на минуту отстав от ГАЗика милиции. У «товарища» после избавления оного от куртки врач выявил среднюю степень разрыва связок плечевого сустава и рассечение уха. В это время на втором ГАЗ-69 прибыл и сам Веряскин.

– Его нужно доставить в больницу, или это подождёт? – поинтересовался подполковник у врача.

– Ну, в принципе можно примотать руку к груди. Думаю, что операцию делать не надо, главное – руку не тревожить, – махнул рукой доктор, – Выживет.

– Вот и замечательно. Ребята, грузите его, да сильно не церемоньтесь. Нужно узнать, кто его послал и что за это пообещал, – начальник милиции проследил, как мазурика под крики и брань сажают в машину, и вернулся к Петру.

– Колотит немного, – опередил его вопрос Штелле, – Но жив-здоров, и пора мне на работу. Я к половине девятого кучу народа пригласил.

– Всё же, Пётр Миронович, нужно будет потом с вас показания взять и признать потерпевшим.

– Конечно, как освобожусь – обязательно приеду, – вставая со спасительной скамейки, покивал Пётр.

– Может, к тому времени и заказчика узнаем.

Пожали руки, и Веряскин пошёл к своей машине, а первый секретарь – на работу.

Событие двадцать третье

Совещание было нужным. Пётр пригласил на него практически всех имеющихся в наличии художников и архитекторов. Получилось почти тридцать человек – ведь в городе есть художественное училище, и на каждом предприятии есть художник, да плюс в кинотеатрах. Главный архитектор, получив в прошлый четверг команду собрать всех этих людей, потом до конца недели всё пытался выяснить, зачем же Петру Мироновичу понадобились художники. Штелле держался насмерть. Не выдал тайну.

– Товарищи, вы знаете, что с 1962 года население города постепенно уменьшается? – Пётр обвёл взглядом притихших наконец художников.

Народ зашушукался – скорее недоумённо.

– Думаю, молодёжь уезжает. Нет у нас пока института, только строить начали. С жильём проблемы… Да много ещё, наверное, причин. Все эти причины руководство города будет устранять – но вот с одной можете помочь только вы, – народ опять зашушукался.

– Нам с вами нужно сделать наш Краснотурьинск самим красивым городом в стране. И самое интересное, что это не потребует огромных затрат. У меня тут родилась пара идей, – Пётр повернулся к окну и показал на него рукой, – Там, в начале Бульвара Мира, нужно установить небольшую композицию. Выглядеть это будет так. Небольшой постамент с обзорной площадкой наверху, метра три – четыре в высоту. Рядом с ним глобус из медных листов с выступами материков и как-то обозначенной границей СССР. Глобус должен быть наклонён таким образом, чтобы наша страна была сверху. Зашёл человек по ступеням на смотровую площадку, а прямо перед ним наша страна. Должна быть чётко видна Москва, ну – Спасская Башня. И должен быть Краснотурьинск. Например, наша центральная площадь в миниатюре. Понятно, что масштаб Спасской башни и площади должен быть – не на весь глобус. Может быть, чтобы стыки листов меди замаскировать, нужно выделить нарочито какое-то количество параллелей и меридианов. Вот, объявляю конкурс на эту композицию. Лучший проект будет воплощён, а автор получит премию и почётную грамоту. Да, диаметр глобуса метра три-четыре.

Пришлось прерваться на несколько минут – творческую интеллигенцию никто дисциплине не обучал. И выкрики с мест, и обсуждение вслух. Пришлось сначала прокашляться, а потом даже хлопнуть рукой по столу.

– Товарищи, давайте мы пойдём другим путём. Я сначала озвучу свои мысли, а потом предоставлю вам несколько минут на перекур и обсуждения. Ну а после этого вновь соберёмся, и вы зададите вопросы или поделитесь соображениями.

Угомонились, но не сразу.

– Теперь по строящимся у нас домам. Каждый из вас бывал, наверное, в Москве, Ленинграде, Одессе или Львове – и все видели дома с лепниной и разными прочими украшениями. Мы же в последнее время строим скучные серые коробки, которые совершенно не вписываются в тот город, что был построен ранее. Я понимаю, экономия – только ведь если в железобетонной плите предусмотреть пару арматурин, выходящих наружу, а в лепнине – пару железных колец и отверстие для монтажа, то это практически не повлияет на стоимость дома. Навесил лепное украшение, отлитое из бетона с закладными элементами, на арматурины, обварил и заделал отверстие цементом. Ведь несложно? А здание будет и вписываться в уже имеющийся облик Краснотурьинска, и выглядеть гораздо симпатичнее. Так что второй конкурс – это проекты фасадов домов с прорисовкой лепнины. Кроме того, можно ведь предусмотреть, как и в старых домах, лоджии и прочие изыски по торцам. Творите! – Пётр перевёл дух и достал из ящика стола пару листков с эскизами фонарей.

В прошлом-будущем он принимал непосредственное участие в отливке таких фонарей для Бульвара Мира – сейчас как мог, по памяти, восстановил.

– Кто был в Ленинграде, видел, наверное, какие там уличные фонари, – Штелле передал листки собравшимся, – Нужно нарисовать красивые фонарные столбы – только стоит иметь ввиду формовочные уклоны и прочую специфику литья. Лучше всего отливать отдельными небольшими фрагментами, а потом нанизывать их на стальную трубу, как в детской пирамидке, – именно так в прошлый раз и поступили.

– И последнее, – Пётр обвёл глазами притихших художников, – Если у вас есть другие предложения по украшению нашего города, то я их выслушаю. Всё, сейчас вам пятнадцать минут на перекур и обсуждение – и снова собираемся в этом кабинете.

После перекура до самого обеда «обсуждали», пришлось даже ещё один перекур устраивать. Из полезных мыслей вслух Петру понравилась одна. Нужно у музыкальной школы соорудить тоже композицию – первые ноты гимна на нотном стане, сделать из той же меди и как-то всё это приподнять на уровень четырёх метров или даже чуть повыше, дабы защитить от вандалов. Неплохо для начала. Главное ведь – разбудить в людях зуд творчества, а там ещё и придерживать придётся.

Событие двадцать четвёртое

Этот разговор состоялся, когда возвращались из милиции. На переднем сиденье устроились два амбала. За рулём был танкист-тёзка, справа от него на дурацком дерматиновом диване расположился старшина Вадим Кошкин. Пётр всё до конца не мог отойти от утреннего происшествия, он притулился к двери на заднем диване и, закрыв глаза, пытался спланировать дальнейшую жизнь с учётом того, что покушение может повториться.

Вопреки ожиданиям начальника милиции, убивец оказался тёртым калачом. Всё отрицал: не было, дескать, никакого нападения – наоборот, бедный мужичок шёл, никого не трогал, а тут вдруг один портфелем бьёт, второй руку ломает. Беспредел! Никто его никуда не посылал, ни на какие убийства, а Зуев Артём Потапович по кличке «Потап» ему, инвалиду, вообще не известен. На ноже отпечатков пальцев нет, «товарищ» был в перчатках.

– Конечно, суд показаниям первого секретаря горкома партии и фронтовика-милиционера поверит больше, чем той ерунде, что этот урка рассказывает, – развёл руками Веряскин, – но оформить ему группу лиц по предварительному сговору не получится. Сопротивление милиции при задержании и попытка убийства – максимум, что мы можем ему предъявить.