Или кормить акул, или быть акулой

– Не переживай, никто не узнает, что это ты мне передал, – заверил его я и с нажимом взглянул на Али.

– Это Бауди был…

Я ничего не понимал и ушам своим не верил. Тут никто меня толком не знал, почти ни с кем из принимавших участие в матче я и не разговаривал, был достаточно тихим и незаметным. Естественно, оставаться незамеченным после моей фатальной ошибки было бы трудно, но с какой стати меня вот так сразу оскорбляют за спиной?

– Он это лично тебе сказал?

– Нет, когда они на поле обсуждали кого взяли, а кого нет, он это среди остальных говорил. Они слышали. Я тоже там стоял.

– Ясно.

Выяснив последнее, что меня интересовало, я резко развернулся на сто восемьдесят градусов и пробежался к полю во время их игры. Я подбежал к владевшему мячом Хусейну и, подставив ногу, помешал ему отдать пас. Я взял мяч в руки, подбросил его и со всей силы пробил по нему ногой, запустив далеко от поля.

– Э-э-э! – загудели ребята.

Я направился к недовольно разведшему руки Бауди, а парни вокруг, почувствовав, что что-то намечается, посеменили ближе ко мне. Я собирался спросить его о том, что услышал и поначалу надеялся, что он станет отнекиваться. Однако наглая ухмылка, обнажавшая кривые белые зубы на чуть выпирающей нижней челюсти и пустой, стеклянный взгляд глубоко посаженных глаз-бусинок над длинным острым носом сразу сигнализировали мне о том, что нормального ответа мне от него не дождаться. Он выглядел как хулиган, как бывалый хулиган. Он был практически лысым, но летом многие брили голову, надеясь не перегревать ее на сильнейшей жаре.

– Я тут услышал, что ты меня обозвал. Это правда?..

Бауди ответил настолько быстро и хлестко, что почти перебил меня:

– Да, правда. Я сказал, что тренер, походу, твой отец, раз он взял тебя. Иначе даже не знаю, что здесь делает такой кусок дерьма.

Этого хватило. Я налетел на него так стремительно, что никто, включая его самого, не успел и глазом моргнуть. Сцепившись с ним в подобии вольной борьбы и почти повалив его на землю, я думал лишь о том, чтобы не бить его по лицу и не трогать его голову. Он весил достаточно больше моего, чтобы не свалиться под моим натиском, и потому я стал выбрасывать кулаки ему в живот, отчего он как-то странно хихикал. Мне на мгновение показалось, что он умалишенный, потому что его реакция была очень странной. Он вел себя точно ребенок, которому удалось довести старшего брата. Конечно же, на нас накинулась толпа, пытаясь разнять.

– Это ты дерьмо, понял?! – вопил я, продолжая молотить его по животу.

То, как меня подмывало сломать ему нос – это было похоже на желание расчесать комариный укус. Пусть это и было необыкновенным для меня, но что-то очень твердой стеной встало между мной и этим поступком. Как будто я не хотел окончательно испортить все свои отношения с этим городом, нанеся увечья еще одному первому встречному человеку.

Поняв, что это нужно заканчивать, я решил ударить его коленом. Занося ногу, я случайно ударил кого-то из тех, кто пытался меня оттащить, и, не обратив на это внимания, сильно вдарил коленом прямо в живот Бауди. Тут он уже не хихикал: простонав, он ослабил хватку, и я вытолкнул его из толпы. Он скрутился на газоне, держась обеими руками за живот.

– А сейчас как тебе?! Смешно?! – цедил сквозь зубы я, утирая пот из-под носа.

Арби и в этот раз грубо расталкивал всех тянущих ко мне руки людей, снова выкрикивая, что он разберется сам. Один из них, все же, оказался проворнее и, обхватив под мышками, начал нести меня. Это был Ибрагим. Он оттащил меня на угол поля, не выпуская из рук.

– Да что тебе надо? – вырывался я.

– Тихо-тихо-тихо, боец, свои ребята, – улыбнувшись, поднял руки он, когда выдавил меня достаточно далеко от заварухи. – Хотел убедиться, что ты успокоился. Ты что тут устроил?

Я устало закатил глаза. Все повторялось.

– Ты все видел. Оставь меня уже.

– Да я и не пристаю, просто не понимаю, что произошло. Такая суета – а причина какая?

– Он оскорбил меня. Хорошо, что это слышал не я один.

– Ну, это Бауди. Я его еще со школы знаю.

– И что?

– Да ничего, – его брови собирались в саркастичный треугольник, и я лишь закипал сильнее.

– Что тебе тут кажется смешным? – спросил я, грозно глядя ему в глаза.

– Бауди этот – очень тупой придурок, смысла с ним дело иметь нет никакого. Он неисправимый. Ударь ты его еще тысячу раз – он продолжит делать то, что делал. А этой нападкой, – он спародировал мой удар коленом, – ты все только усугубил.

– Мне наплевать! – я лишь отмахнулся от Ибрагима, увидев, что Арби общается с кем-то на повышенных тонах.

Я подбежал к ним и услышал, что он меня защищает, оправдывая мои действия тем оскорблением, которое Бауди прилюдно мне учинил.

– Тебя назвать так, ты промолчишь, хочешь сказать? – нагнетал Арби.

Сейчас он выглядел предельно угрожающе, отчего парень по имени Заурбек немного подсел.

– Не надо было так резко набрасываться… – приговаривал Заурбек.

– ДIавала, твоему дружку не надо было языком лишнее чесать. А раз сказал что-то – отвечай за свои слова!

Я встал между ними, оттолкнув Заурбека.

– Что ты ему объясняешь, Арби? – пренебрежительно спросил я. – Не видишь, что он такой же?

Заурбек, качая головой и ухмыляясь, пригрозил мне указательным пальцем.

– А с тобой мы еще не закончили, – по-чеченски сказал он, пятясь к сидевшему на газоне Бауди.

И вот, как обычно, я вновь обо всем пожалел. Бауди не был сумасшедшим, но словно делал все, чтобы таковым казаться. С другой стороны, я понимал, что вряд ли сумел бы не отреагировать на его оскорбление. Я корил себя за то, что не умею терпеть; за то, что отличаюсь от других чеченцев; корил себя за то, что я с Москвы; корил Сулеймана за то, что поставил меня в команду с этим Бауди; корил Малика за то, что он передал мне эти оскорбления; корил себя за то, что плохо провел этот матч, ведь из-за моей игры теперь и этот день был испорчен.

Все шло не так. Я вновь чувствовал себя маленьким мальчишкой, которого другие грозненские дети дразнили и задирали из-за того, что понимали, что он откуда-то издалека.

– Плевать на них! – Арби уводил меня к будке. – Заберем свои вещи и уезжаем отсюда.

Бросив еще один взгляд на поле, я увидел, что все наблюдают за нами: Бауди, морщившийся от болей в животе, его друг Заурбек, склонившийся над ним и держа руку у него на плече, и сочувственно ухмыляющийся мне Ибрагим – все они безмолвно провожали нас.

– Я снова выглядел странно? – тихо спросил я Арби, когда мы прошли к будке мимо расступившихся студентов. – Надеюсь, сейчас ты так не считаешь.

– Если кто-то и выглядел в этой ситуации странно – то точно не ты.

Я тебя поняла. 16:28

Припёрся в Грозный, а со мной даже не связался. 16:28

А ведь мы почти что родные брат с сестрой. 16:29

Ладно я. Тебе перед теткой своей не стыдно? 16:29

Теперь чтоб ноги твоей не видела! 16:29

Когда мы с Арби вернулись с отборочной тренировки, я сразу же, спасаясь от жажды, завалился спать в своей комнате, надеясь доспать до ифтара, но сообщения моей двоюродной сестры Лианы разбудили меня.

Ну, все, началось. 16:33

Во-первых: прости, что не написал тебе. 16:33

Во-вторых: сегодня приеду к вам. 16:34

Буду у вас есть и пить. 16:35

На фиг не нужен. 16:36

Если приедешь – огребешь бейсбольной битой. 16:37

Во-первых: э-э-э, ты как общаешься? 16:37

Во-вторых: откуда у тебя бейсбольная бита? 16:38

Во-первых: почему ты пишешь «во-первых» и

«во-вторых»? Это такой новый каламбур? 16:39

Во-вторых: когда будет «в-третьих»? 16:39

Я увидел всплывающее уведомление из другого чата – с мамой.

Ты серьезно не поехал к Асе? 16:39

Ты меня опозорить хочешь? 16:40

Я никого об этом не спрашивала. Думала, что ты сам

сделаешь все, как надо! 16:41

Алелай, и это мой сын… 16:41

Я вновь открыл чат с Лианой.

В-третьих: ты позорная ябеда и сегодня

ты у меня получишь. 16:42

Арби выполнял работу по дому, вынося в коридор вещи, которые нужно было выбросить, и освобождая в своей комнате место для пылесоса, чтобы он не мешал в коридоре и гостиной. Он отказался от моей помощи, после чего я сказал ему, что на ифтар поеду к тете с сестрой.

– Ты можешь поехать со мной, – предложил я.

Дунув на свою взлохмаченную челку, он показал мне свои пыльные от старой тумбы руки.

– Я тут слегка занят.

– А я и не видел, что у тебя в комнате есть старая мебель.

– Ты не заглядывал в угол – за дверь. А еще ты не видел, что творится на балконе.

– Вы же недавно ремонт делали? – вопросительно воззрился я на груду из старых книг, разобранный деревянный стол и старую обувь.

– Да, – ответил он, перемещая с моей помощью тумбу в коридор. – Но сначала мы заняли квартиру мебелью, которая уже была у нас. Мама не решалась ее выбросить. А теперь… – он осекся, вытерев нос чистой стороной ладони. – В общем, теперь я это все вынесу.

– Я тебе помогу.

Мы по очереди вынесли разваливавшиеся части стола и тяжеленую угрюмую коричневую тумбу с облезлой позолотой на ручках. Мы не стали забрасывать все это в мусорный контейнер, решив оставить лежать рядом на случай, если кому-то это понадобится. Книги и одежду, сложенные в плотные пакеты, он оставил дома. Я сразу понял, что он хочет раздать их нуждающимся, и потому не стал расспрашивать.

– Где живут твои родственники? – спросил он из ванной под шум воды.

– Дом на РТС.

– Это напротив Ипподромной?

– Да… ты картошку жарить будешь? Или это для супа.

Я сидел на кухне и увидел пару неочищенных картофелин рядом с миской, где плавали уже очищенные. Арби мыл руки в ванной и отвечал оттуда:

– Я пожарить думал. Но мне без разницы. Если хочешь, сделаем суп.

– Мне тоже все равно, – я дочищал оставшиеся клубни, бросая кожуру в ведро.

Арби вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, наблюдая мной.

– Ты это у дяди привык наделать дел по дому, чтобы потом выйти без чувства вины?

Я удивленно уставился на него, осторожно указывая на него пальцем.

– Не говори мне, что сам делаешь так же.

– Тогда откуда, по-твоему, я знаю про этот психологический ход?

– Обалдеть, – засмеялся я. – Это поразительно.

– Только я – не дядя, – он взял миску с картошкой и стал нарезать ее на доске. – Так что можешь спокойно идти по своим делам.

– Ну, раз ты так много знаешь, то должен знать еще кое-что, – я пожал плечами. – Привычка – дело такое. Приобрести ты ее можешь где угодно, с кем угодно, и под влиянием чего угодно. А оставаться она с тобой будет и в других условиях.

– Значит, надо формировать новые.

Предупредив свою тетю, что я скоро приеду, я сел в такси и добрался до нужного дома. Меня встретила недовольная Лиана, и я вдруг понял, как сильно я по ней скучал. Все детство мы провели вместе, и о том, что мы не родные брат с сестрой, мы узнали достаточно поздно. Наших матерей мы воспринимали как общих, и если свою я называл «мама», то ее мама была для меня «хаз-мама», что можно перевести как «красивая мама». Подобные прозвища не являлись чем-то необычным для чеченцев, а напротив – встречались повсеместно. К человеку до конца жизни может прицепиться прозвище, которое он получил в детстве; или же ребенок – будь то племянник, сын или внук – как-то по-своему называет кого-то из старших, неосознанно увековечивая свой детский лепет среди родственников.

Отец Лианы умер еще до ее рождения, и потому наша родня, сильно сочувствуя, всегда помогала им. Их было всего двое, Асет и Лиана, мать и дочь, но за их спиной всегда стояли и будем стоять мы – сотня родственников, готовых подставить плечо.

С Лианой мы являлись практически родными братом с сестрой и по Шариату, так как будучи грудными малышами имели двух общих кормилиц. Мы родились в военное, тягостное время, а жизнь шла своим чередом. Болезни и прочие трудности не ждут, пока ты не обретешь положения, в котором тебе было бы легче с ними справиться. Так происходило, что Асет нужно было отлучаться от крохотной Лианы, чтобы залечить свои проблемы с сердцем, а случалось и так, что моей матери нужно было срочно отъезжать с отцом в Чечню. Таким образом мы с Лианой были молочными братом и сестрой, что практически приравнивает наше родство к единоутробному, а также мы были счастливыми обладателями двух матерей. Я очень любил своих тетю с сестрой.

– О, вот и явился главный олух и засранец этого города! – дружелюбно поздоровалась Лиана.

– Это ранит, – ответил я, приобняв ее.

– Хаз вукх хьо29! – показалась из-за коридора Асет, с приукрашенным недовольством на меня взирая. – Вспомнил своих ненхой30, неужели!

– Я сейчас возьму, развернусь, и уйду!

Мы обнялись с тетей.

– Ладно, сейчас ведь Рамадан, не будем жестить, – сказала Асет, успокоившись.

Асет была учителем русского языка по образованию и именно этим и занималась до войны. После тяжелых военных лет, которые для нее прошли особенно трагично, она вернулась сюда и занималась мебельным магазином, достигнув при этом действительно больших успехов. Не без небольшой помощи родни, она сумела устроить себе и дочке комфортную жизнь. Дом, в котором они жили, был редким для чеченской женщины случаем самостоятельной покупки, а не наследного владения, и я был безмерно рад за них.

– Голодный? – спрашивала она, уходя в кухню в своем развевающемся домашнем платье.

– А ты как думаешь? – шел я следом.

– А мы о тебе вообще не думаем. Или ты считаешь, что это только ты нас забыл, а мы тут сидим и плачемся по тебе? – язвила Лиана.

Гастрономический талант чеченских женщин был чем-то столь обыденным, что даже не вызывал особенного восхищения. «Если чеченка готовит невыносимо вкусно и много – значит, с ней и ее генами все нормально». Лиана корила меня за эту шутку, которую я считал безобидной.

Столы Асет, как и любой моей тети, были наполнены большим количеством разных блюд. Тут и три-четыре вида салатов: с гранатом, с грибами и грецкими орехами, с мясом и лимоном; котлеты из говядины, вареная баранина, чепалгаш, пироги с картошкой, пироги с мясом… все то, что не оставит равнодушным ни одного чеченца.

– Хаз-мам, это вообще кому столько всего? Вроде бы вы совсем недавно узнали, что я приеду.

– Ах ты негодяй! – засмеялась она, выкладывая галушки на тарелку из кастрюли. – Думаешь, ты единственный, к кому мы так готовимся? На! – она с чувством выставила мне дулю.

Я опешил, не понимая, обижаться мне или смеяться:

– Ты что, мать, берега попутала?

Они расхохотались, усаживаясь за стол и приглашая меня.

– Я тебе говорила, – Асет обращалась к дочери. – Слишком долго нам против него не устоять. Сколько там времени осталось?

– Через четыре минуты уже азан, – ответила Лиана.

Асет выставила по стакану воды и чашке фиников перед нами, и, как только наступило время вечернего намаза, мы совершили разговение финиками, а потом помолились. После молитвы мы вернулись за стол и принялись кушать и общаться.

– Как твои дела, Саид? Все хорошо? – спрашивала Асет.

– Да, слава Богу, все гладко.

– Поступил ты в свой институт? У твоего отца ведь там связи, насколько я знаю.

– Да, поступил.

– Подружился с кем-нибудь уже?

– Да! – перебила ее Лиана. – Еще как подружился. Мы же сами видели сегодня.

Я поднапрягся.

– В смысле – видели? – спросил я.

– А как еще мы узнали бы о том, что ты здесь, если не из интернета?

– Не понял… что это я делал в интернете?

– Там этот… Муслимови къант вар и31? – уточняла у Лианы Асет. – Ибряим бохш32.

– Ибрагим? – я взвел брови. – Познакомился я с одним таким сегодня. Откуда вы его знаете?

– А кто его не знает? – удивилась моему вопросу Асет. – Он же этого племянник… Шамсуддина, да.

Все, что я знал о Шамсуддине Муслимове – это то, что он несметно богатый чеченский бизнесмен. А если ты чеченец и богач – ты обречен быть на устах почти всех своих земляков. Даже я, будучи человеком, не интересующимся такими вещами, все равно не раз слышал это имя и примерно представлял, кто это такой.

– Так вот, ты был на странице этого Ибрагима, – заключила Лиана.

– Что я делал на его странице? Он поведал всем своим подписчикам, что познакомился со мной?

– Нет, балда, ты просто в кадр попал. Он снимал, как вы там в футбол играли. Я когда твою бегающую красную морду увидела, чуть не сдохла. Мы сразу твоей маме нажаловались.

– Да, об этом я уже знаю. Спасибо, кстати.

– А ты как хотел? Всегда тебя спалим и нажалуемся, не переживай, – успокаивающе кивала Лиана.

Наевшись, хаз-мама ушла в другую комнату, чтобы прилечь, а мы с Лианой продолжали разговаривать.

– Как тебе в Грозном? Ты давно об этом мечтал, – тон Лианы изменился: она снова стала моим другом.

– Да просто невероятно. Все еще не осознаю до конца, что я тут живу.

– Ничего, еще немного времени пройдет и с паникой вернешься в свою Москву.

– Вот постоянно ты это говоришь, – улыбнулся я, запивая галушки бульоном. – Все вы так говорите. Но я не знаю, что вообще вас может не устраивать тут.

– Да ну тебя, мы миллион тысяч раз об этом говорили, ты все не унимаешься. Сам все поймешь.

– Лиана, я уже и не сосчитаю, сколько раз услышал это «сам все поймешь». Объясни, у вас тут какой-то кастинг есть? Или отбор? Скоро я проснусь где-то в лесу, где меня заставят пройти какой-то тест? Предупреди меня, чтобы я хоть готов был.

– Да лучше бы тест, знаешь. Нет, Саид, я триллион раз тебе все говорила, просто покопайся в своей башке.

Меня уже порядком утомили эти беспочвенные предостережения, которых я успел наслушаться от всех, с кем говорил. Одни говорили о том, что тут невозможно вести бизнес (будто бы они не знали, что бизнес и я – вещи несовместимые), кто-то говорил, что в мою личную жизнь будут лезть все, кому не лень (будто бы они не знали, что личная жизнь, отношения и я – вещи несовместимые), и говорили, что тут невозможно развиваться. Часто говорили про слухи, какое серьезное влияние они могут оказать на человека, какими они бывают разрушительными, жестокими и подлыми. Но, учитывая, что я не планировал привлекать к себе внимания, следовательно, и слухов обо мне не будет никаких. Кому может быть интересен парень, большую часть времени проводящий дома? У людей просто не будет повода обо мне говорить.

– Эй, пойдем пройдемся? Тут весело в Рамадан, – предложила Лиана.

– С удовольствием. Хаз-мама отпустит тебя?

Лиана сорвалась с места, добежав до комнаты Асет, и я услышал, как тетя отвечает ей:

– С Саидом? Хоть до Урус-Мартана.

Тут, на улице, состоящей из частных домов, как в Мичурино, была куда более привлекательная атмосфера. Из открытых настежь окон домов доносился смех и громкие веселые разговоры. Откуда-то слышался запах шашлыка, а из ворот дома, мимо которого мы проходили, выкатился крупный, но легкий мяч, а за ним свора маленьких ребятишек. А девушки с прижатыми к ушам телефонами, тихо и одухотворенно расхаживающие взад-вперед, как я понял, были атрибутом любой улицы Грозного. Пройдя каменную холмистую дорогу, мы вышли на городской асфальт и направились в сторону центра. Духота стояла страшная, потому Лиана предложила заскочить в продуктовый магазин сразу под улицей, чтобы взять ледяной воды.

– А куда ты хочешь дойти? – спросил я, пиная камешек.

– Можем до центра. Хочешь? – с надеждой попросила она.

Я поморщился.

– Нет. Но пойдем.

– Отлично!

– Эй! Я проявил вежливость, согласившись, а вот ты должна была отказаться.

– Ты раз в тысячелетие приезжаешь, мне больше не с кем ходить так поздно по улице, так что потерпишь! – воскликнула она.

Я сдался.

– Пойдем, я ведь не против, – я продолжал пинать камешек. – А что еще было видно на странице того Ибрагима? Он что-нибудь еще снимал?

– А что должно было быть?

– Да ничего особенного… просто день был суетный, как и вчера.

– И что это за суета такая?

– Сначала ответь, было там что-нибудь еще?

– Да нет, вроде.

– Ну, хорошо. Теперь я хотя бы знаю, что он не местный корреспондент. Не хотелось бы, чтобы сегодняшние события попали на камеру.

– Ибрагим? Нет, ты чего, это вообще не про него. У него и фотографий-то на своей страничке нет. Да и по странице никак не понятно, что это он. Он ведет ее якобы от лица своей тачки.

– Э-э-э, странно… – протянул я, неуклюже пнув камешек так, что он покатился на проезжую часть. – Подожди-ка! А что за машина?

– Ну эта… Турне́не33которая.

– Турнене?! Это его тачка?!

– Да! – оживленно подтвердила Лиана. – Ты не знал?

– Да откуда мне знать, я особо не слежу за этими социальными сетями. Но мало кто не знает эту машину.

Турнене – это потрясающе красивый черный «Мерседес» с принтом звездного неба по всей его площади. Мне всегда казалось, что принты на автомобилях – лишнее, но этот был таким качественным, таким талантливым и уникальным, что вбивался в голову и вызывал восхищение. Стоило паре фотографий этого автомобиля появиться в интернете, как он тут же стал хитом. После этого появился профиль неизвестного автора, который выкладывал фотографии и видеозаписи этой машины в разных местах. Особенно сильно мне нравилось ее фото на фоне ночного неба где-то в горах. На той фотографии виднелся черный силуэт человека, сидящего на крыше автомобиля. Освещено все это было лишь естественным светом луны и выглядело просто сногсшибательно.

– Очуметь. То есть это его машина и его страница?

– Да.

– А ты-то откуда об этом знаешь?

– Я училась с ним в школе.

– Сын Шамсуддина Муслимова учился в твоей гимназии? – пренебрежительно скривившись, спросил я не без доли поддразнивания.

– Во-первых: он ему не сын, а племянник, во-вторых: да, а что не так с моей гимназией? Драться хочешь?

– Да нормально все, просто странно. Обычно выходцы из богатых семей учатся в частных школах где-нибудь в Греции. Или где еще? Не разбираюсь.

– Нет. Этот – как говорят, «простой, как две копейки». По нему никто бы не сказал, что его дядя миллиардер.

– Вы были одноклассниками?

– Нет, он постарше.

– Понятно… дай-ка свой телефон, – я хотел снова взглянуть на Турнене, чтобы удостовериться в том, что мы говорим об одном и том же.

Открыв на ее смартфоне приложение социальной сети с фотографиями, моему взору предстала фотография двух девушек. Одна была блондинкой в красном платье, а другая – брюнеткой в синем. Кто-то запечатлел их со спины в момент, когда они фотографировались вместе на фронтальную камеру.

– Ого, это еще кто такая? – завороженно уставившись на светловолосую девушку, спросил я.

Чуть приподнявшись на носочках, она взглянула на экран и ответила:

– А, это Элла.

– Элла? – переспросил я.

– Да, – Лиана, спокойно шагавшая рядом, вдруг округлила глаза и резко выхватила телефон из моих рук.

– Ужас! Они же покрытые, а это закрытая страничка только для девочек! Как мне стыдно, – она сильно стукнула себя ладонью по лбу. – Ты ничего не видел, понял меня? – она угрожающе навела на меня палец.

– Элла… – хмуро повторил я, чуть замедлив шаг. – Она чеченка?

– Да-а-а, чеченка!

– А почему имя такое?

– Это укороченная версия ее полного имени.

– А какое полное имя?

– Даниэла.

– Яснее не стало. Разве у нас есть такое имя?

– У нее брат-близнец есть. Его зовут Даниял.

– А вот это уже попривычнее. Значит, Даниял и Даниэла? Видимо, у них креативные родители.

– У них прекрасная семья, – сказал Лиана и, заметив мою заинтересованность, стала дразниться. – А что это ты меня расспрашиваешь так? Это же ты тот самый мистер «Я Всегда Буду Один До Конца Своей Жизни»?

Переходя дорогу на зеленый сигнал светофора, мы рассмеялись.

– Я никогда не говорил, что планирую быть один. Я просто хочу жениться, избегая этих унизительных отношений. Когда вы делаете вид, что вы уже пара, сидите ковыряетесь друг в друге.

– М-да. Как будто у чеченцев бывает по-другому.

– Я постараюсь доказать тебе, что бывает, – убедительно кивнул я.

– Слушай, а можешь поведать мне свой план на жизнь в подробностях?

– Лиана, ты моя сестра, с которой я часто делюсь своими мыслями, и ты задаешь мне такие вопросы?