Синдром Гаргульи. Мастер-наставница

Готовься к походу, подбирай магов. А я пока имение ей подыщу, землю и титул, как ты выразился, повнушительнее.

– Как для себя выбирай, – прижал руку к сердцу Триан, намекая на свои матримониальные планы! ─ Как для себя!

– Сиди уже! Герой любовник! – Дамир вышел за дверь. А Триан задумчиво налил себе вина из Гельских виноградников.

– Ну и что ты скажешь, лисица? Вижу же, что подслушивал?

Из-за занавески показался ультрамариновый хвост. А вскоре, пятясь, вышел и весь лис целиком. Он был чуть выше крупной собаки. Глаза зелёные, а сам ярко синий. Зверь глянул на рыцаря и то ли залаял, то ли заливисто засмеялся.

– Весело тебе? А мне вот не до шуток. Возись теперь с этим выводком. Женщины! Всё зло от них! И Дамир тоже хорош, нашел воспитателя. Ягоды будешь?

Лис благодарно растерзал на полу пару винных ягод и направился к двери, покачивая своими объёмными мехами.

Триан провел по его спине пальцами, утопая в шерсти.

– Вот вечно ты весь пол извозишь, – пробурчал Триан, – не можешь, что ли, аккуратнее есть? Принцессу Мельту видел уже? Лис оглянулся и заинтересовано посмотрел на некроманта. ─ Девочки обожают меховые игрушки, сходи засвидетельствуй своё почтение.

«Меня все любят», – раздался в голове Триана хриплый голос Лиса.

– Расскажи об этом Дамиру.

«Пффф…» – лис выскользнул за дверь.

Триан остался один.

– Ну вот, надо мной уже и лисы смеются. Дожил.

Стоя у окна, Триан вспоминал их с Дамиром обучение в академии. Золотое было время.

Ни забот, ни хлопот – сплошное веселье. На момент поступления ему, конечно, так не казалось. Он думал, что жизнь жестоко подшутила над ним, когда отец отправил его в столицу в магическую военную школу, решительно лишив друзей и приграничной вольницы.

Полное имя будущего рыцаря смерти звучало как Триан Богартэ граф Таморский.

Графство, которым владел его отец, Феррик Богартэ, называлось Таморра и находилось на юго-востоке империи на границе с Остэлем – соседним государством.

Из него в Шендарскую империю стабильно поступали хлопок, ткани, дорогое оружие, лучшие породистые лошади и проблемы. Остэль для империи был заклятым другом. Их постоянное политическое соперничество не проходило даром, особенно для приграничных территорий фронтира. В связи с этим старшему Богартэ приходилось держать усиленный гарнизон и регулярно вылавливать то контрабандистов, тянувших через границу всё, от рабов до фальшивых денег, то взяточников среди своих же таможенников и стражей.

Триан всё детство рос на природе в родовом замке Богартэ. Он был здоровым русоволосым и ясноглазым мальчиком, умиляющим всех своей ангельской внешностью. Маму он бесконечно любил, а она его баловала.

Когда Триану исполнилось пять лет, отец пригласил из столицы учителей. Мальчик обучался грамоте, фехтованию, верховой езде, магии, а позже географии и прочим наукам, необходимым молодому аристократу. И к слову сказать, маленький Богартэ жгуче завидовал своим сверстникам и друзьям по беззаботным детским шалостям ─ детям барона-соседа Бриана, которых вовсе не нагружали учебой.

Магия же Триану давалась удивительно легко. Первую свою мертвую зомбомышь малец поднял к псевдожизни в возрасте шести лет, заставив неотвратимо следовать, зловеще стуча коготками по каменному полу, за служанками и собачками графини. Те визжали и метались по замку, запрыгивая на диваны и столы. Малыш веселился. Когда отец вернулся из столицы и попросил сына показать, чему тот научился в его отсутствие, то хохотал до слез. Мать же строго наказала его тогда, лишила сладкого и взяла в Храм Пресветлой Матери. Там перед мраморной статуей богини она заставила его отстоять всю службу и клятвенно пообещать ей использовать дар исключительно во благо семьи и империи. Отец же после этой удачной демонстрации магических умений в первый раз взял его на охоту, посадив в седло перед собой. Мальчик был счастлив.

Потом у Триана появилась младшая сестрёнка Амилла, которую он обожал и оберегал. А когда ему было четырнадцать лет, Шаро, маг-наставник, однажды застукал его на сеновале с дочкой конюха. Шаро разъярился и гонял его молниями по всему двору. И всё бы Триану сошло с рук. Но на беду именно в этот проклятый вечер в замок вернулся отец. Он не оценил ни светопреставления, ни повода, по которому оно было устроено, и бушевал всю ночь, грозясь выпороть мальчишку на конюшне.

Орал, что Триан порочит фамилию и что, мол, одарил же Вартэль наследничком.

А на утро отправил сына в Имперскую академию – военную школу для магически одаренных подростков. И как ни убивалась графиня Богартэ, как ни умоляла мужа оставить сына дома, он остался непреклонен. Триан поступил в академию досрочно, на год раньше сверстников.

Он надолго запомнил фигурки матери и сестры на крыльце фамильного замка. Обе рыдали, и Триану было сложно понять, от чего всё расплывается перед глазами, то ли из-за утреннего тумана, то ли от собственных слёз.

Отец сказал той ночью, что если он пытается вести себя как мужчина, так пусть идет и учится быть настоящим мужчиной и магом рода Богартэ.

Вернее, он как-то точнее и ярче сказал. Но Триан предпочёл забыть те обидные слова. Потому что со временем и сам начал понимать, чем маг и сын графа отличается от своих беззаботных сверстников, лишенных магии. Ему доступно объяснили это в академии.

С Дамиром Триан впервые столкнулся на первом курсе, когда пришел заселяться в общежитие. Молодому Богартэ осталась только одна комната с уже проживающим там соседом – третьекурсником Дамиром. Все остальные комнаты были давно распределены, так как Триана приняли вне конкурса и потока, по протекции отца.

И он, рослый четырнадцатилетний парень, не по годам развитый, был вынужден ворваться в жизнь почти уже состоявшегося мага Дамира.

Учителя жизни Триана – отставные стражи с границы – служили в гарнизоне замка и с детства учили его, что лучшая защита – это нападение. А мир на тот момент казался парню несправедливым и угрожающим. Все его одногруппники были на год старше. И подросток через день приходил битым, стискивал зубы, поворачивался к стене и делал вид, что спит. Дамир ничего тогда не говорил, просто молча сидел с лампой за учебниками. Он по большей части вообще его игнорировал первое время.

Только однажды наложил заклятие малого исцеления, недовольно бормоча что-то про идиотов первокурсников, которые вместо развития дара упражняются в тупости и пачкают кровью полы.

Потом жизнь Триана наладилась, он завоевал авторитет среди сверстников и даже нашел развеселых друзей. А вот Дамир, который, сколько его помнил Триан, был занудным трудягой, сразу ему не понравился. Он только учился и целенаправленно шел к своей цели, был безукоризненно честен и, похоже, ему действительно нравилось заниматься наукой.

В отличие от Триана, которому вначале больше по душе было махать мечом и веселиться в столице. Они были словно две противоположности: умный, скрытный и жесткий Дамир, просчитывающий свои действия и слова на сотню шагов вперед, и молодой обаятельный Богартэ. Триан смотрел на мир широко распахнутыми глазами и предпочитал сначала бить и только потом разбираться. В свободное от учебы время он кутил с новыми друзьями напропалую, лазал в окна девчачьего общежития. А на учебе часто был замечен спящим. И не выперли его из академии сразу только по одной причине, вернее, по двум. Во-первых, у него был сильный наследственный дар некроманта. А во-вторых ─ знатный отец, граф Феррик Богартэ Таморский, входил в состав Магистэриума, – верховного органа управления магов.

Продолжалось такое поведение Триана ровно до первой практики, на том самом первом курсе. На болотах Развелли, куда будущих боевых магов-некромантов, опору империи, забросили на две недели шлифовать и оттачивать магическое мастерство и управление эмоциями. Дамир был старшим в их пятерке. На нем лежала задача сохранить вверенных курсантов и довести их из точки А в точку Б. Он также сдавал зачёт за третий курс и заявил обалдевшим первокурсникам, что не позволит им сдохнуть, как бы они этого ни хотели. В тот раз Триан на всю жизнь запомнил, что жизнью своей он обязан именно графу Имертинскому,

потому что если бы не Дамир со своими благословляющими подзатыльниками и тычками, то никакие мечи бы им не помогли.

Единственное, что тогда умел Триан и остальные курсанты, – это простейшее заклинание упокоения, которое они тренировали на обычных лабораторных скелетах, то поднимая, то обратно укладывая их магией на земляной пол подвала. Ещё из вооружения у первокурсников были тяжелые, зачарованные на нежить мечи, которые они получили перед самой высадкой. И когда четверка юнцов браво зашагала по болоту, следуя за маячившей невдалеке спиной Дамира, курсантам показалось, что они попали в ад.

Некротические и стихийные твари болот реагировали на страх необученных магов, как на приманку, и тянулись к ним костяными руками из каждого омута. Вцеплялись в ноги, тянули с тропы в сторону.

А с того момента, как группа вышла на болото, в некроманта-третьекурсника будто Вартэль вселился. Он начал неотвязно бесить Триана и его товарищей, всячески упражняясь в остроумии насчет их техники боя, сдержанности и хладнокровия. Не упускал случая издевательски восхищенно поцокать языком при каждом удачном выпаде курсанта, тем самым отравляя радость победы. А потом вообще превратился в придворного повесу, обращаясь с подчиненными подчеркнуто галантно, словно с впечатлительными дамочками, глумясь и притворно охая каждый раз, когда какой-нибудь удачливой твари удавалось стянуть неудачника с тропы. Подавая руку, этот гад сочувственно осведомлялся, не замочил ли несчастный своей прически и не обронил ли меч.

Благодаря одному этому, красным от гнева первокурсникам даже не приходило в голову бояться или унывать.

Черные стриги ─ мутировавшая нежить древних магических войн ─ безмозглые, безобразные, но титанически сильные твари, с торсом человека, с ногами и брюхом гигантской водомерки выпрыгивали на тропу и кидались на них, норовя разорвать и сожрать. Но курсанты всё шли и шли, упрямо расчленяя этих монстров. Они смогли неплохо сработаться тогда. Догадались, что их простое заклятие упокоения, которое в одиночном исполнение не производило на стриг ровно никакого впечатления, можно запускать всем вместе. Но даже в этом случае оно лишь дезориентировало некротварей.

Однако выигранного у чудовища времени им обычно хватало, чтобы подобраться поближе и одну за другой совместными усилиями отрубить ему конечности. Злые, измазанные болотной мерзостью, они упрямо прорубали дорогу, следуя за Дамиром. А он всё время держался впереди. Редко когда возвращался к ним и помогал прикончить особо живучих пауков. И в отличие от первокурсников, он всегда использовал заклинания. То обращался к энергии стихий, запуская яростные языки пламени, то выдавал массовое упокоение по площадям, то замораживал воду, и тогда сквозь толстый слой льда курсанты видели огромные глаза вмерзших в него тварей, так и не преодолевших эту преграду.

У Триана было чувство, что Дамир всю дорогу раскладывает пасьянс или находится в трансе, настолько отрешенным и спокойным был его взгляд и точными движения. Он просто подбирал наиболее эффективное заклинание к каждой конкретной ситуации. И только недовольно морщился всякий раз, когда приходилось перерасходовать энергию и его бой переставал походить на завораживающий танец из магических вихрей с разноцветными искрами.

Справедливости ради стоит отметить, что такие моменты случались обычно у него тогда, когда кто-то из первокурсников умудрялся споткнуться или подставиться. В этом случае он неизменно успевал в последний момент и вставал между болотной тварью и курсантом. До сих пор перед глазами Триана иногда возникало то зловонное болото, в которое погружался огромный костяной лич17, упокоенный Дамиром. За минуту до этого монстр стремительно атаковал Триана и едва не оторвал ему руку.

Он тогда ещё долго сидел, опершись спиной на какое-то кривое чахлое дерево, и ощущал ломоту в ногах и руках от усталости. Сжимал рукоятку меча и обалдело смотрел, как затягивается ряской водная гладь, как исчезают фиолетовые искорки магии, кружащиеся вокруг третьекурсника.

Триану казалось, что их прогулка с бесконечным боем вызывает у Дамира чувство эстетического удовольствия. Каждый раз, когда очередная тварь была упокоена, он довольно потягивался, разминая плечи, и снова устремлялся вперед, отпустив одно-два насмешливых замечания курсантам.

И всё это время единственной мечтой каждого из отряда, и Триана в том числе, было добраться до горла этого выскочки. В общем, после выхода из болот они наконец-то его догнали. Дали выход своим эмоциям. И выяснили свои отношения раз и навсегда.

Дамир и четверо первокурсников. Первый популярно объяснил важность изучения магических заклинаний и управления стихиями каждому из них. Кулаками, а особо непонятливым и мечом. Так что Триан тогда с лихвой ощутил на собственной шкуре превосходство знаний, опыта, магического искусства в целом и некромантии в частности над кулачным и мечным боем.

С тех пор Дамир для Богартэ стал непререкаемым авторитетом.

Когда Триан залечил синяки и вышел из госпиталя, то извинился за своё недостойное поведение и многократно повысил своё рвение к знаниям. Тогда и началась их дружба. Дамир стал для него надежным другом и старшим братом. Помогал в учебе, вытаскивал из кутузки после драк. Был партнером в спаррингах и секундантом на дуэлях. Последние он ненавидел страстно. Но всегда поддерживал Триана. Да и тот ради Дамира готов был на всё. После много чего было. Маги живут долго. И учеба в Университете, и практика, и служба по контракту, и бесчисленное количество интриг, побед и поражений, которые они с Дамиром всегда переживали вместе, опираясь друг на друга.

Триан энергично потер руками лицо, отвлекаясь от воспоминаний и возвращаясь к поставленной Дамиром задаче.

«Половину империи за поспать», ─ подумал он, привычно доставая свежую рубаху.

«Придется теперь планировать программу обучения для девочек», ─ вернувшийся с дежурства маг усмехнулся и обреченно побрел в ванную принимать холодный душ.

Глава 6. О новых знакомых, коварных ягодах и сложных чувствах

Принцесса Мельта наконец вонзила зубы в мягкую румяную булочку и восторженно замерла, наслаждаясь и прислушиваясь к ощущениям. Всё-таки первая еда в новом мире! Булочка была прекрасна. С пряным ароматом неизвестной специи, со свежайшим сливочным маслом и с нежным, похожим на утиный, паштетом сбоку. Рядом стояла розетка с ягодным соусом. Принцесса довольно зажмурилась, пережёвывая.

«Все не зря! Ради такого счастья, как натуральные органические продукты, стоило переехать в Азанар», ─ пришла мысль.

В этот момент произошло сразу несколько событий. Из букета что-то звучно шлепнулось на стол. Дверь в детскую приоткрылась, и в комнату сунул морду огромный синий лис. Принцесса Мельта подавилась паштетом, отчаянно закашлялась и испуганно запрыгнула на стул с ногами, подальше от зверя.

Лис тем временем по-хозяйски направился к угощениям. Рядом с девушкой, откуда-то со стола, заверещал пронзительный тонкий голосок:

– Да что же это за проходной двор-то такой? Что Крепс себе позволяет?!!! Спишь себе на работе, никого не трогаешь. И вдруг оказываешься незнамо где, незнамо с кем. Да ещё и рискуешь быть раздавленной. Ребёнок, отойди от меня! Чудовище двуногое!

─ Т-т-т-ты, т-т-ты фея? ─ заикаясь, выдала Мельта.

─ А кто же ещё-то? Не видала, что ли, ни разу? ─ на девушку смотрело взлохмаченное существо, руки фея держала в боки. Росту в ней было не больше десяти сантиметров, микроскопическое личико сурово насуплено, зелёные штаны с отворотами и рубашка безжалостно измяты. Фея больше напомнила Мельте хомяка, который давно и решительно ни в чем себе не отказывал, чем миниатюрную девушку с крыльями и тонкой осиной талией.

«Это э-э-э… женщина?» ─ с половой принадлежностью феи принцесса тоже пока не определилась.

Лис, который к тому времени уже подошел к столу, посмотрел на Мельту, перемазанную красным соусом и стоящую босиком на стуле, подобрав халат. Затем на фею, грозно размахивающую кулаками и орущую, словно заправский трактирный гуляка, ─ маленькое существо ещё и ногами топало. Фыркнул и начал издавать какие то странные лающие звуки, смотря то на фею, то на Мельту, а потом просто упал на пол и начала валяться, размахивая в воздухе всеми четырьмя лапами.

«Да он же просто смеётся над нами!» – принцесса переглянулась с феей, и недобрые взгляды обеих скрестились на веселящейся лисице.

– Видала наглеца?! – фея немного успокоилась, усевшись на стол в позе лотоса, и посмотрела на Мельту снизу вверх. – Без году неделя во дворце, а уже позволяет себе насмехаться над честной феей и ребёнком. Ты, кстати, кто?

– Принцесса Мельта, – слезая со стула, на который запрыгнула более от неожиданности, чем от страха, сказала девушка.

Лис, к тому моменту уже вознамерившийся было встать, услыхал определенно новую для себя информацию и снова повалился на пол. Теперь уже на живот, вывалил язык, довольно разевая пасть в безудержной улыбке и сверкая острыми зубами.

– Принцесса, ─ задумчиво повторила фея и пристально заглянула девушке в глаза. – Какая-то ты не такая. Я помню Мельту. Бедная девочка. А ты в уме вроде и говоришь складно, – Фея принюхалась, – Да от тебя магией разит за тысячу верблюжьих переходов! Никак Трезорро снова свои опыты проводил? Некромант треклятый? Впрочем, судя по всему, ты у него удачно получилась. Вернул-таки. Вот ведь везучий шельмец, – фея восхищенно поцокала языком, разглядывая принцессу во все глаза. Несмело подошла и попыталась потрогать девушку, но Мельта деликатно убрала руку. Настроение феи внезапно снова сменилось:

– И не смотри ты на меня так! – обвиняюще тыча указательным пальцем, прошипела фея. – Словно жабу на метле увидела. И вообще! Не надо было меня будить!!! – снова включила пилораму фея, явно заводясь и заходя на второй круг! – Не видела, что ли, таблички в саду! Фей не пугать!

– Пол бетонный?18 – машинально поинтересовалась Мельта.

– Какой по-о-ол? Цветы!!! Цветы теперь играть перестанут! Столько трудов и все лисице в за… ─ фея на полуслове отчего-то закашлялась и испуганно прикрыла рот ладошкой, словно опомнившись. – Ох, простите, Ваше Высочество, и ты, Вестник, тоже зла на меня не держи, со сна я это. – Фея суетливо отвесила два церемонных поклона, причем один в сторону лиса, и спешно полезла обратно в цветы.

Напоследок она обернулась ещё раз и шикнула на Мельту:

– Не шуми, дай поспать! – и исчезла в букете.

Лис тем временем подошел к Мельте сбоку и тронул запястье руки мокрым холодным носом.

«Ты смешная», – раздался у Мельты в голове хриплый мужской голос. Принцесса непроизвольно вздрогнула, оглянулась по сторонам и уставилась на лиса. В комнате больше никого не было.

«Можешь меня погладить, – снова раздалось в голове. – А кто такие страусы? Никогда не видел».

– Ты мысли, что ли, мои читаешь? И почему Вестник? Это твоё имя?

«Моё, моё… время от времени… – проговорил лис. ─ А ещё если человек слишком громко думает, то иногда я считываю образы. Ога-а-а! Ничего себе птица!» – глаза лиса расширились, а тело инстинктивно подобралось, готовясь к прыжку.

– Прекрати рыться в моей голове, это не… не прилично!

«Скажи просто: „Мне не нравится, я не разрешаю“, и я не буду. К чему прятаться за пустые слова?»

– Мне не нравится, когда ты роешься в моей голове, я не разрешаю! – решительно повторила Мельта.

«Ну вот! – было ощущение, что лис улыбается. – Гладить будешь?»

Мельта несмело протянула руку и запустила её в небесного цвета шерсть. Она была мягкой и густой.

«По голове тоже можно. Так и быть!» – лис блаженно зажмурился под рукой девушки. Внезапно он дернул ухом, прислушиваясь, и попятился к окну.

«Ну всё, мне пора, – раздалось в голове у принцессы. – И кстати, я тоже люблю винные ягоды».

Мельте показалось, что лис ей весело подмигнул, а потом просто на глазах растворился в воздухе.

«И не надо обо мне никому… Секрет…» ─ затих в голове голос.

– Дурдом какой-то, – тихо прошептала Мельта, чтобы не разбудить фею.

И как зачарованная придвинула к себе тарелку с огромной фиолетовой ягодой. Внешне она напоминала ежевику с зеркальной поверхностью, а вот размером не уступала небольшой дыне. Мельта настороженно потрогала упругую блестящую кожицу фрукта, который имел сказочный, слегка пряный аромат.

Да если бы перед Дашей поставить такую тарелку, она бы точно всё бросила и сама запросилась бы в Азанар!

Принцесс взяла одной рукой ягоду за хвостик, намереваясь сделать огромный кусь и…

Кажется, внутри её головы что-то рвануло. Точнее, взрыва, конечно, не было, но её накрыло оглушающей волной таких невероятных вкусовых и обонятельных впечатлений, что обычному человеку даже и не снились. Казалось, что все ароматы известных и неизвестных ей цветов и фруктов сменялись и раскрывались друг за другом, нота за нотой, пьяня и наполняя восторгом.

Она попыталась вытереть сок, который брызнул в разные стороны из диковинной ягоды. Он стёк по её руке до локтя, потом на пол синими и фиолетовыми разводами. Но у Мельты на лице было написано неземное блаженство. И конечно, именно в этот момент в дверь из детской постучали, и она открылась.

В комнату уверенной походкой вошла молодая женщина. Жгучая брюнетка в ярком синем платье, стройная и гибкая. Подойдя к Мельте, она склонилась в глубоком реверансе и улыбнулась.

– Позвольте первой вас поприветствовать при дворе, Ваше Императорское Высочество! Моё имя Баронесса Хлоэлина Гаралик. Счастлива видеть вас в Императорском Дворце.

Принцесса открыла наконец глаза и осознала масштаб катастрофы. Белый халат, пол в гостиной, стена и даже цветы были изляпаны переливающимся розово-фиолетовым соком. Ей стало нестерпимо стыдно, а кровь бросилась к лицу. Мельта ощутила, что краснеет. А потом почувствовала раздражение и гнев, которые волной начали подниматься откуда-то из самой глубины живота. Но она так растерялась, что ничего не смогла сказать в этот момент.

– Счастлива, что Вы оценили винные ягоды! Надеюсь, вас порадовал их утонченный вкус и запах. Садовник Крепс очень хороший специалист, говорят, в нашем саду они лучшие в мире, – Во взгляде женщины явственно сквозило издевательство, презрение и нескрываемая надежда на то, что юная принцесса не забудет, кому обязана сложившейся ситуацией. – Ну что же Вы молчите, Ваше Высочество? С вами все в порядке?

– Я болею и… предпочла бы остаться одна, – неуверенно произнесла Мельта.

– О да, я вижу! Болезнь налицо, – Хлоэлина вскользь притронулась к виску и многозначительно закатила глаза. – Иначе Вы бы никогда себе не позволили ходить неодетой, неприбранной, босиком и в таком виде. Бедная Вы моя девочка. А хотите я вас сама умою? Наверное, вам сейчас так непривычно ощущать себя здесь, в этих неуютных больших комнатах. В монастыре у вас же, наверное, и кельи поменьше были, и понятнее всё, и удобнее, и проще…

– Вовсе нет. Не могли бы Вы покинуть мои покои?

– О! Только беспокойство о Вашем внезапно пошатнувшемся здоровье, Ваше Императорское Высочество, заставило меня так рано и спешно к вам отправиться. Я буду счастлива окружить вас своей материнской нежностью. вам же её действительно совсем не досталось. Мне бесконечно жаль, что Густа… – баронесса словно бы запнулась на полуслове, убедившись, впрочем, что принцесса расслышала её оговорку, – что Его Императорское Величество так строго поступил с вами. Поверьте, ему тоже это далось очень непросто. Будьте уверены, он действовал так исключительно из заботы о вас и об империи! Он день и ночь беспокоился о Вашем достойном воспитании, – баронесса опустила глаза и состроила самое скорбное выражение лица, прикусив губу, чтобы скрыть насмешливую улыбку.

Красная от стыда, простоватая и растерянная девушка, в грязном халате, в подтеках сока на пухлых щеках её бесконечно радовала и как никто другой оправдывала самые смелые ожидания от монастырского воспитания.

– Хотя, на мой взгляд, это очень жестоко! – продолжила баронесса. ─ Всё-таки нельзя было ребенка так надолго отлучать от двора. Никак нельзя. Это могло повлечь за собой непоправимые последствия. Молодую девушку, внезапно возвращенную во дворец, без опыта общения, без знания светской жизни может ожидать только провал. Впрочем, все в руках Пресветлой Матери! – Хлоэлина пожала молочными плечами, наблюдая сквозь ресницы за эффектом, который произвели её слова на принцессу. – Но главное, что я теперь рядом и готова стать Вашей самой преданной помощницей и наставницей.

Упоминание матери ещё в самом начале этой тирады отозвалось глухой болью в теле принцессы, тут же пришли воспоминания о самых тяжелых моментах из прошлой жизни. О том, как хоронили мать, потом отца и Алёну, о промозглом кладбищенском холоде и о бесконечном одиночестве. На глазах появились слезы, тело затрясло. Голова закружилась, а горечь сковала язык.