скачать книгу бесплатно
Ну какая ему разница? Как будто ответ на этот вопрос что-нибудь изменит.
– Я чистил клетку, – честно признался я.
– Это я виновата, – поспешно сказала миссис Бейкер. – Я напрасно позволила мальчику чистить клетку.
– Да, пожалуй, – согласился директор и задумчиво потёр подбородок. – Так или иначе… они на свободе… Но об этом никто не должен знать. Слышите? Пока… гм-м… беглецы не будут пойманы, об этом инциденте никто не должен знать. Никто, кроме присутствующих. – Мистер Гвареччи понизил голос и отчеканил: – Ни одна. Живая. Душа.
Так началась кампания «Гвареччи против беглецов».
Замечу кстати, что, когда Калибан и Сикоракса выбрались из клетки, я на самом деле говорил не «ай» и не «ой». И миссис Бейкер не ойкала. И мистер Вендлери тоже.
Мы употребляли выражения позабористей.
* * *
Не скажу, чтобы я так уж жаждал остаться с миссис Бейкер один на один. А пришлось. Потому что директор с завхозом ушли разрабатывать план.
До сих пор миссис Бейкер так ничего и не сказала про остатки пирожного. Но я понимал, что разговор этот она непременно заведёт, рано или поздно. Оказалось, не поздно и не рано, а сразу же. Как только за мистером Гвареччи и мистером Вендлери закрылась дверь, учительница скрестила руки на груди и, окинув меня задумчивым взглядом, сказала:
– Значит, вы так и не съели пирожное?
Я покачал головой. С видом вполне невинным.
– А притворялись, будто съели.
Я промолчал. Будущее компании «Вудвуд и партнёры» висело на волоске.
– Вы поступили мудро, пирожные оказались невкусные. Садитесь.
Вот и всё. Честное слово! Больше она к этой теме не возвращалась.
Я уже хотел слезть с парты и сесть по-нормальному, но вспомнил, что это опасно, и принялся озираться.
– Мистер Вудвуд, спускайтесь, – нетерпеливо потребовала миссис Бейкер.
Меня так и подмывало напомнить ей, что сама она до сих пор стоит на собственном учительском столе, но раз уж у компании «Вудвуд и партнёры» снова появились шансы, я не стал рисковать.
Чтобы подать мне пример твёрдости и решительности, миссис Бейкер, оглядевшись, перебралась на стул и боязливо спустила на пол сначала одну, а потом и другую ногу.
– Ну, идите на место, – повторила она.
Потом она выдвинула самый нижний ящик стола и достала оттуда ещё одну толстенную книгу, уже не с зелёной, а с чёрной обложкой. Сдув с неё паутину, она подошла к моей парте и положила этот кирпич прямо передо мной. От книги пахло пылью и плесенью.
– Сочинения Уильяма Шекспира, – объявила миссис Бейкер. – Пища для души и ума, если таковые имеются. Открывайте пьесу «Венецианский купец».
Я открыл.
Поджимая ноги, мы с ней попеременно читали эту пьесу до конца учебного дня. Буковки там мелкие-мелкие, глаза сломаешь, а иллюстрации совсем дурацкие: нелепые человечки в картинных позах – ручки подняты вверх, ладошки разведены в стороны, вроде распустившихся цветочков. А наряды-то какие нелепые! В таком виде и на люди стыдно показаться!
Самое интересное, что стратегия миссис Бейкер всё-таки не сработала. Она ведь хотела меня уморить этим Шекспиром, хоть и прикидывалась, будто это не так. Но ничего у неё не вышло. «Венецианский купец» оказался неплохой вещицей, нескучной.
Хотя до Стивенсона Шекспиру, конечно, далеко. И всё, что связано с ростовщиком Шейлоком, поначалу показалось жуткой тягомотиной. Но потом-то он себя проявил! Он готов вырезать у Антонио сердце, если тот просрочит с выплатой по векселю. Ведь и Джон Сильвер поступил бы точно так же! А потом входит Порция и произносит слова, от которых всё вообще с ног на голову переворачивается. Она говорит, что
Земная власть тогда подобна Божьей,
Когда с законом милость сочетает.
Когда миссис Бейкер прочитала эти слова, у меня аж мурашки по всему телу побежали.
Только Шейлок – мне не чета, его так просто не прошибёшь. У него руки чешутся пырнуть должника ножом. Но тут снова вступает Порция, снова всё переворачивает шиворот-навыворот, и дело кончается тем, что судья отпускает Антонио.
Не действует по принужденью милость;
Как тёплый дождь, она спадает с неба
На землю и вдвойне благословенна:
Тем, кто даёт и кто берёт её.
Меня эти слова прямо до нутра пробрали.
Так что новый коварный замысел миссис Бейкер тоже провалился.
* * *
В ту ночь мне приснился брат Дуга Свитека, только он был Шейлоком и стоял надо мной с футбольным мячом в руках. И готовился запулить мне его прямо в лицо – за то, что я его вырубил. А потом подходит Мирил-Ли, и брат Дуга Свитека смотрит на неё, и я тоже смотрю на неё и жду, что она скажет про милость, которая как тёплый дождь и не действует по принужденью, а Мирил открывает рот и говорит:
Вперёд: вот голова его, вот мяч.
Так бей же!
Поневоле вздрогнешь!
И тут я смотрю на миссис Бейкер, которая – судья на этом суде. Она улыбается, а на щеке у неё нарисован жёлтый цветок. Я оглядываю зал суда и вижу отца. И думаю: может, он всё-таки подкупит судью? Отец спрашивает: «Ну, как там у тебя с миссис Бейкер? Всё нормально?» Я отвечаю: «Конечно, просто зашибись!» – «Но что ты наделал?» – спрашивает отец. А миссис Бейкер продолжает улыбаться.
Я вам так скажу: писал Шекспир неплохо. Но если б он знал, что у нас тут происходит – про нас с Мирил, про брата Дуга Свитека и про миссис Бейкер, – он бы завернул сюжет покруче.
* * *
Мы продолжали разбираться с «Венецианским купцом» и в самом конце октября пьесу дочитали. И тут миссис Бейкер попросила меня высказаться. Проанализировать образ Шейлока.
– Он вроде неплохой, да? – сказал я.
– Конечно неплохой, – согласилась миссис Бейкер.
– Он такой человек…
– Какой?
– Ну, он хотел бы жить по-своему. Поступать, как ему хочется.
Миссис Бейкер задумалась.
– А у него получается? – спросила она, помолчав.
Я покачал головой.
– А почему?
– Так ему же не дают. Все вокруг ждут от него определённых поступков. И он так и поступает. Деться ему некуда.
– Потому-то жанр этой пьесы – трагедия, – заключила миссис Бейкер.
Ноябрь
В ноябре, как водится, зарядили дожди. Дни стояли сырые и мрачные, туман стелился над Лонг-Айлендом, то и дело вытягивая язык, чтобы лизнуть стену или крышу. Идеальная дорожка, которая ведёт к Идеальному дому, теперь всегда была мокрая. С азалий опали последние бело-розовые цветы, а следом за ними и листья. Кустики стояли голые и так стыдливо ёжились, что отец обкрутил их мешковиной, и вся она тоже вскоре отсырела. В первую субботу ноября я в последний раз выкосил траву на лужайке перед домом, а после за газонокосилку взялся отец и исправил все мои огрехи: ясное дело, газон перед Идеальным домом должен выглядеть идеально до самой весны. Ещё через неделю нам пришлось забраться на крышу и вычистить водостоки, поскольку, едва начинался дождь, в желобах и трубах накапливалась грязная вода и, перехлёстывая через край, пачкала чистейшие стены Идеального дома. Отца это страшно бесило.
А уж как он взбесился, увидев протечку в гостиной! Туда ведь никто не заходит, так что никто не знал, сколько времени вода сочилась через перекрытие и капала с потолка на пол. Когда мама пришла пылесосить, пятно на потолке уже разрослось – стало примерно с крышку ведра – и покрылось плесенью. В тот вечер отец взял стремянку и полез это пятно потрогать. Задрал голову – а тут как раз отвалился кусок штукатурки, заплесневелый такой. Отцу даже в рот немного попало.
Ужин прошёл очень тихо. Мрачно.
Но на то и ноябрь, самый мрачный месяц года. В ноябре вообще сомневаешься в существовании солнца и неба, и если вдруг проклюнется лучик солнца и засквозит голубое небо меж туч, хочется за это сказать отдельное спасибо. А когда становится ясно, что ни лучиков, ни синевы уже не будет, начинаешь мечтать о снегопаде. Чтобы весь этот безнадёжно серый мир засиял белизной, чтоб глаза резало от белизны.
Но в ноябре на Лонг-Айленде снега не жди. Идёт дождь. Идёт и идёт, беспросветно.
Думаю, следующую пьесу Шекспира миссис Бейкер выбрала из-за погоды. Называется «Буря».
Только и этот её коварный замысел потерпел крах. Потому что «Буря» оказалась даже лучше «Венецианского купца». Если честно, «Буря» почти затмила «Остров сокровищ», а это, сами понимаете, дорогого стоит.
Удивительно, сколько разных прикольных штук насовал Шекспир в эту «Бурю»! И шторм на море, и покушения всякие, и ведьм с волшебниками, и невидимых духов, и революцию. Напиваются они там в стельку, так что засыпают мертвецким сном. А главное, там есть злое чудище по имени Калибан, представляете? И мать его звали Сикораксой! Кстати, мне кажется, сама миссис Бейкер эту пьесу не читала, иначе она бы её мне не дала. Потому что детям такое, по-моему, читать не стоит. Разве что в кратком пересказе.
Калибан – чудище из пьесы, а не наша сбежавшая крыса – употребляет бранные слова. Такие… вполне крепкие. По сравнению с ними словечки, которые говорил, стоя на парте, мистер Вендлери, – детский лепет. Даже брат Дуга Свитека так не ругается, а уж он-то умеет. Иногда такое сказанёт – жёлтый школьный автобус покраснеет от стыда.
Я решил выучить все шекспировские проклятия. Хотя достоверно не знал, что они означают. Ну и пусть. Главное, произносить их поубедительнее. Смачно. Я принялся тренироваться у себя в комнате, мысленно адресуя ругательства сестре.
Вихрь юго-западный дохни на вас
И волдырями обмечи вам кожу!
Вы небось думаете, что это не очень забористо. Но если произносить слова медленно и угрожающе, особенно волдырями, получается страшненько. А если ещё глаза сощурить, так по-настоящему страшно! Зато остальные проклятия, которые изрыгает Калибан, наоборот, надо говорить быстро и громко:
Багряная чума вас задави!
Или вот это:
Пади на вас все жабы, гады, чары Сикораксы!
А вот это ещё почище:
Пади на вас нечистая роса
Гнилых болот, которую сбирала
Мать вороновым колдовским пером!
О чём тут речь, я толком не знаю, но если сказать последние три слова с нажимом, результат гарантирован.
Ну, убедились теперь, что миссис Бейкер этой пьесы не читала? Знай она, что тут такое непотребство, ни за что бы не дала мне книгу.
Я репетировал каждый день после ужина. Снимал рубашку – мне казалось, что так получится пострашнее, – вставал перед зеркалом в своей комнате и начинал с жаб и гадов. Мне эта фразочка виделась самой забористой. К тому же на слове С-с-сикоракс-с-сы у меня аж слюна брызгала во все стороны. По-моему, впечатляюще!
Накануне второй среды ноября я говорил эту фразу без запинки, а на слове жабы буквально квакал, да так, что кровь стыла в жилах. Вечером, во время репетиции, в дверь постучала мама.
– C тобой всё в порядке? – встревоженно спросила она.
– Да. А что?
– Мне послышалось, ты сам с собой разговариваешь.
– Я репетирую… выступление, – ответил я и, в сущности, даже не соврал.
– Ладно, репетируй. Не буду мешать, – сказала мама и ушла.
Я ещё немного поработал над «чумой», так как она годится на все случаи жизни.
Потом в дверь постучал отец. Наверно, в телевизоре случилась рекламная пауза.
– Холлинг, твой голос даже из подвала слышен, – сказал он. – Что, собственно, происходит?
– Шекспира разучиваю.
– На кой он тебе сдался?
– Для миссис Бейкер.
– Для миссис Бейкер? – Отец удивился.
– Угу.
– Тогда зубри дальше. – И отец ушёл обратно к телевизору.
Я снова обратился к жабам и прочей нечисти и репетировал, пока в дверь не постучала сестра.
– Холлинг!
– Что?
– Заткнись, а?
– Пусть тело волдырями вам ветер юго-западный покроет! – провозгласил я.
Сестра распахнула дверь.
– Что ты вякнул?
Пред лицом шестнадцатилетней сестры, которая того и гляди запулит в тебя чем-нибудь тяжёлым, Шекспир бессилен.
