Мечты иногда сбываются

Питаюсь твоими консервами, еще остались и другие запасы, что ни возьму, вижу твою заботу обо мне.

Твоя фотография всегда рядом, смотрю и разговариваю с тобой по вечерам, наедине. Оленька, скучаю невероятно, едва могу работать и существовать без тебя, но все же собрался с силами и начал писать свой первый из трех сценариев, время поджимает.

Мечтаю о том, что в сентябре возьмем отпуск и рванем с тобой отдыхать на юга. Знай это, готовься. Как только обживусь немного, напишу еще. Есть возможность приехать в Москву на выходные, позвоню, или приеду сюрпризом.

Целую тебя бесконечно, выздоравливай потихоньку, отдыхай по вечерам дома, а то я ревную и скриплю зубами, как вепрь, вокруг тебя столько мужиков вьется, вдруг кто понравится, пока меня нет. Шучу. Привет маме с бабулей и Кириллу.

Целую и обнимаю, всегда твой Кока.»

Письмо второе.

«Здравствуй, моя любимая Оленька!

Прямо не знаю, что и делать. Сижу после съемок и думаю: головой понимаю, мы любим друг друга и не можем долго находиться в разлуке, так как скучаем и переживаем, томимся и страдаем, а чтобы ты поняла, как я люблю тебя, то стал писать письма тебе красными чернилами. Совсем стал глупым, да?

На втором этаже в холле есть телевизор, иногда смотрю программу «Время» и думаю, как ты там без меня?

В Москве идут игры доброй воли, а друзей у тебя пруд пруди, и все куда-то приглашают. От таких мыслей я нервничаю, в душе клокочет буря! Хочется верить, что ты умница-разумница, вечерами сидишь дома, заботишься о своей семье и думаешь обо мне. В то же время словно червь точит и пожирает сомнениями мою душу, и я мучаюсь по вечерам в своем номере, как загнанный тигр! Ты должна знать о моих муках, ведь они из-за тебя, и я счастлив, что ты нарушила мой покой и думаю только об одном – как можно быстрее приехать к тебе хоть на мгновение, лишь бы увидеть тебя наяву.

Снимаем Оленька, с утра до вечера, да еще над сценарием корпею до полуночи. Мечтаю, чтобы поскорее закончилась командировка и я бы примчался к тебе под мой любимый «бочок».

В октябре прошлого года я очень тосковал по тебе, и сейчас мне так же плохо, как тогда в Днепропетровске, даже еще хуже.

Еще в первую нашу встречу на Ленинском проспекте я сказал, что мои чувства к тебе будут чем дольше, тем сильнее.

Тоскую и жду выходных. До скорого, твой Кока.»

Письмо третье.

«Здравствуй, дорогая Олечка!

У меня праздник. Получил от тебя долгожданное письмо и пишу с радостью ответ. Очень занят на съемках, с утра до ночи. Не остается времени для работы над сценарием, хотя сроки поджимают. Дай бог хотя бы один сценарий слепить вчерне, первый вариант, и то благо.

Глаз мой никак не проходит, спина еще побаливает.

Ты пишешь, купила очередной том Пикуля, я рад, почитаем.

Почему письма мне пишешь с работы, дома разве нельзя? Мое, как ты назвала, «любовное послание» ты уже считаешь привычным и обычным, хотя призываешь меня писать много и часто, сама же пишешь редко, всего на одном тетрадном листке!

На этом заканчиваю свои недовольства и нудные, как ты говоришь, «претензии», хотя было бы приятно получить от тебя большое любящее письмо.

Олечка! Купил в местном книжном магазине нужные книги: Словарь синонимов.

Русско-английский карманный словарик.

Романы Нормана Льюиса, еще «Статьи о классиках» Белинского, Чернышевский и Добролюбов у меня есть. Мне всегда хотелось иметь этих критиков. Единственная моя радость в командировке – купить хорошую книгу.

Оленька, мечтаю о встрече с тобой, скоро обязательно увидимся, приеду, и с радостью надену новые ботинки, что ты для меня купила. Заранее знаю, что они отличные.

Очень люблю тебя, моя глазастая дюймовочка!

Пиши, твои письма для меня – праздник, ну а пока до свидания, целую тебя и крепко-накрепко обнимаю, как осьминог.

Всегда твой верный и любящий Кока.»

(Узнай, можно ли сразу, как я вернусь домой, взять больничный с радикулитом, насколько я знаю, можно не меньше месяца, я бы за это время дописал сценарий, и сдал на кафедру.)

Очередное письмо.

«Здравствуй, моя любимая Олька!

Сейчас поздний вечер, я сижу и пишу тебе, и думаю, а что ты делаешь в данный момент, может, тебя нет дома?

Не могу не писать тебе, завалю письмами, если уж меня нет рядом с тобой. Днем зашел в книжный и купил двухтомник – Переписка Горького, изд. 1986 года. Интересные фото, письма. Еще в обмене стоит большой, новый, красного цвета словарь русского языка Ожегова. Я попросил оставить, сказали, можно в обмен на интересный детектив или приключения.

У меня пока нет ни одного настоящего толкового словаря.

Гляжу на книги, а вижу мою красавицу-заведующую, которая так нравится покупателям мужского пола!

Как получишь это письмо, сразу же напиши мне и расскажи, что делаешь без меня, хотя я понимаю, у тебя мать с бабушкой, сынишка, есть чем заняться.

Ты моя ненаглядная женщина, мой ангел во плоти, заботливая, преданная, любящая подруга, мое сокровище – это ты, моя единственная и неповторимая!

Да, напасал также письма матери, брату Володе, отцу и дяде Мите в Алатырь, пишу сценарий, а думаю только о тебе, закрою глаза и вижу перед собой только тебя одну!

Мои руки тоскуют по тебе, моя душа страдает и мечется в ожидании тебя, мои мысли всегда с тобой, чувствуешь ли ты все это на расстоянии? Надеюсь, что да.

Вот такой я чудак, Оленька. Таким меня сделала любовь к тебе, наша любовь! Заканчиваю свою Оду тебе, и передаю приветы маме с бабулей, Кириллу.

До свидания, пиши мне много и обо всем, жду, целую и обнимаю, всегда твой – Кока.»

Еще одно письмо.

«Привет, моя Олечка!

Райские выходные с тобою пролетели, как один миг, я снова на работе. Глаз мой почти прошел, опухоль спала благодаря твоим примочкам. Вечером после съемок пишу тебе очередное письмо, без этого уже не могу, не усну.

Когда я приехал, твое запоздалое письмо ожидало меня в гостинице. Оно показалось мне холодным, написанным наспех, это меня опечалило, но я знаю, убедился еще раз при встрече, что ты меня тоже любишь и ждешь.

Хотя мы только что расстались, я снова сижу в пустом номере и мне страшно тоскливо. С трудом заставляю себя работать днем, с трудом пишу сценарий вечером, хотя понимаю, что его надо не просто писать, а написать лучше всех.

Конкуренция в нашей сценарной мастерской беспощадная.

И я знаю причину моих мук и недомоганий – рядом со мной нет тебя, я зачем-то на съемках в дурацком Бологом, а не на проспекте Мира с моей любимой. Утешает лишь то, что командировка кончится, мы возьмем отпуска и поедем с тобой отдыхать на целый месяц, на море.

Единственная моя, напиши о своем здоровье, обо всем, что я просил тебя написать. Когда я спускался по лестнице нашего дома и выходил на улицу, не видел ничего вокруг, только твои грустные заплаканные глаза, смотревшие на меня с любовью, и мне так хотелось повернуть «свои лыжи» назад, к тебе…

Это последняя моя командировка, вот увидишь, больше я никуда не поеду, не могу и не хочу быть вдали от тебя.

Сижу, ем колбасу, пью чай с глаголиками, и понимаю, в разлуке с тобой меня всегда будет грызть смертная тоска.

Судя по твоему последнему письму, тебе надоели мои душевные излияния, впредь я буду стараться быть более сдержанным, без драматизма, поэтому сажусь за сценарий и пишу почти до утра.

Само твое присутствие в моей жизни придает сил и оптимизма, а то я совсем расклеился.

Глаз мой прошел, мазал его твоей мазью, и свершилось чудо, опухоль исчезла. Поцеловал твою фотографию, готов лобзать и след от твоих ног, можешь смеяться, но это так.

Любимая моя дюймовочка, пиши, жду ответа.

Целую и обнимаю, люблю бесконечно, всегда твой Коля.»

Следующее письмо.

«Здравствуй, Оленька.

Рабочая неделя тянется бесконечно долго, а выходные пролетают мгновенно, и вот я снова сижу в своем номере, гляжу в окно а вижу тебя: вот бы оказаться рядом с тобой опять, но увы. Уже мечтаю о том дне, когда поеду к тебе, хотя бы даже на один выходной.

Закрываю глаза и представляю: вот я открываю своим ключом дверь и вхожу в нашу чистую, убранную комнату, где нет зудящих по ночам комаров, и вижу нарядную и красивую Олю, которая терпеливо ждет меня и знает, что ее «Тритоша» скоро прилетит и крепко обнимет.

И я вижу, что ты уже не куришь, не сидишь перед зеркалом среди разбросанных одежд и шелухи от семечек, а думаешь обо мне, я так хочу этого, что дни разлуки уже не кажутся мне безумно долгими, они скоро пройдут и я буду рядом с тобой.

Олька, я пишу одно и то же не от того, что не могу написать разнообразно, а от того, что только и хочу оказаться в твоих ласковых нежных руках (которые иногда трескают меня нечаянно по затылку), прижаться к тебе подобно щенку и слушаться, виляя хвостиком, преданно глядя в твои чудные глаза.

Обещаю больше не ругаться с тобой по пустякам, просто я был расстроен скорым отъездом в Бологое и твоими обидными словами, сейчас ругаю себя за несдержанность, и учу уму-разуму, чтобы никогда больше не обижать свою любовь.

Буду писать свой сценарий-сказку и думать о тебе.

Разложил на окне и в шкафу на полке припасы, приготовленные тобой к моему отъезду, посматриваю на них, и пишу тебе эти строки.

Мои слова могут показаться смешными, но это от любви я глупею, и ругаю себя за то, что задремал вечером рядом с тобой, и это перед отъездом, целая ночь впереди, сиди в автобусе и дремай до утра, дуремар. Иногда душа моя разрывается от ревности, когда я думаю о твоих бывших мужьях, не буду развивать эту тему даже в письме, невероятно злюсь и скорблю от всего того, что слышал от тебя и знаю об этом, но ведь и я был женат.

Будем благодарны судьбе за тот случай, который познакомил нас с тобой, я хочу, чтобы любовь наша вопреки всему была вечной и юной, и я не устану любить тебя всей душой, не устану говорить тебе, что буду любить, даже когда меня не станет.

До свидания, моя дюймовочка, всегда твой дюймик.»

Еще одно письмо.

«Здравствуй, моя драгоценная!

Вот опять приехал я в Бологое в 5 часов утра. Ехал в сидячем вагоне, в удобном кресле и дремал, вспоминая чудесный выходной, который пролетел как один миг.

Прихожу в гостиницу, выезд на съемку в шесть утра, едва успел. Весь день хотелось спать, приехали из деревни поздно вечером, талоны на ужин уже поздно покупать, все закрыто, и вот пишу тебе письмо, отужинав своими припасами.

Оленька, никто меня не ругал за самоволку, наоборот, все сделали вид, что ничего не случилось, и только директор приятно удивился, увидев меня в шесть утра выходящим из гостиницы в полной готовности к съемкам.

Даже спросил, почему я не сказал ему, что мне надо быть в Москве. Я ответил, он был занят и потому мы разминулись, но я предупредил второго режиссера, если задержусь и опоздаю.

На этом инцидент закончился. Все отлично, напрасно мы волновались. Правильно сделали, были вместе еще один день и ночь.

Сейчас вечер, закончу писать тебе письмо и сяду за сценарий. Пора его кончать. Все мои мысли о тебе, как мы поедем на море, то, что поедем, это несомненно, так что можно заказывать билеты на пятое сентября.

Припасы, собранные тобой в дорогу, так пригодились сегодня вечером. Пью чай с пряниками и мечтаю о тебе, считаю дни, когда снова увижу, обниму и приласкаю свою кормилицу.

Осталось совсем недолго, и я приеду насовсем, возьмем отпуск и ту- ту, отдыхать от забот и хлопот.

Пока до свидания, целую твою фотографию и, закрыв глаза, представляю тебя во всей красе в своих объятиях, твой Кока.»

Следующее бессчетное письмо.

«Моя любимая Оленька, здравствуй!

Пишу тебе свое очередное, бесчисленное письмо, хотя получил от тебя всего два коротеньких и холодноватых (шутка).

Снимаем вовсю, как оголтелые, приезжаем в гостиницу поздно, и я сразу же сажусь писать тебе письмо сначала, а уж потом сценарий. Если я лишен тебя, то хотя бы напишу тебе письмо и оно встретится с тобой вместо меня.

У тебя помимо работы еще забота о семье, понимаю это и не ропщу, страдаю молча.

Ольчик, уменя к тебе еще одна просьба: купи для моего шефа-старичка, вернее, для его жены, вторую книжку «Всегда красивая», хорошо? У нас с ним хорошие отношения, а такую книжку в продаже не найти.

Прислал мне письмо брат Володя, пишет, что работает, жена с детьми в деревне, в отпуске, а мать с Игорем уехали в Херсонскую область на все лето, в пионерлагерь «Полярные зори». Она главбух, и Игорек при ней, как всегда.

Ольчик, любимый, пью чай с очень вкусными глаголиками и переживаю, так хочется к тебе под крылышко.

Да, хочу спросить: ты грозилась поставить спиральку, чтобы мои бесчисленные кандидаты в детки не попали в материнское лоно. Если так, то это временная преграда, и я мечтаю о том времени, когда мы уберем это препятствие, и моя ангелица родит мне красавицу-девочку, не возражай!

Я знаю, твоя мама против, у нее уже есть внук, но ты сама признавалась мне, как бы тебе хотелось девочку с каштановыми кудряшками, всю в меня, а мне бы хотелось, чтобы она была такой же красавицей, как ты. Мечты-мечты…

Пиши мне обо всем, ничего не скрывай, хотя ты сказала как-то, что совсем не обязательно говорить мне все, что у тебя на душе и о чем ты думаешь!? Эти слова, словно бритвой по сердцу.

И еще: никак не могу забыть, сколько тараканов к нам прибежало из мусоропровода, и из магазина с первого этажа во время ремонта, надеюсь, к моему возвращению вы ликвидируете их, средств для этого много.

Можно написать заявление в ЖЭК, если не удастся, приеду, вместе будем истреблять это нашествие.

Ольчик, отпуск не за горами, надо уже готовиться к нему.

Я все вспоминаю, как мы с тобой фотографировались, словно голубки, сидя на тумбах. Хочется увидеть наши первые совместные фото из ателье на Сретенке.

Ну вот и кончается бумага, но бесконечны мои чувства к тебе. Смешно и радостно, что я такой глупый и счастливый.

Пиши, как ты поживаешь, не засоряет ли тебе кто мозги, типа поэта Дубровкина? А может, еще кто, убью!

До свидания, целую до изнеможения, твой Кокателло!»

Заключительное письмо.

Здравствуй, моя Оленька!

Пишу тебе последнее письмо из этой командировки. Доехал успешно, как обычно, вовсю идут последние съемки, сворачиваем дела и объекты, так что совсем скоро я обниму тебя и скажу: Все, Оленька, съемкам конец и я больше никуда от тебя не уеду. И мы с тобой поедем отдыхать. Как и планировали, хотя ты не верила в это, моя дюймовочка.

Погода испортилась, дуют северные ветры, дождит, и по ночам я надеваю сшитый тобой собачий пояс, тогда моя поясница не так ноет, боль стихает и уходит.

Очень надоело в Бологом, и я просто счастлив, заканчивается работа, продукты и чай индийский, пора домой, к моей единственной женщине на свете.

Я не просто верю, я верую в нашу любовь, хотя иногда меня терзают смутные сомнения и тревоги: а вдруг моя Оля забудет обо всем прекрасном, что есть между нами? Вдруг я надоем ей со своей любовью, с которой ношусь, как с писаной торбой?

Ведь, как утверждает поэт А. С. Пушкин, – «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».

Думаю, тут поэт не совсем прав, так как речь идет совсем о других женщинах, чем моя дюймовочка.

Оленька, немного о земном: не забыла ли ты о моих оставшихся контрольных, для меня это очень важно, иначе не успею управиться со сценариями.

Частенько думаю, как ты там на работе управляешься с массами, среди которых немало ушлых мужиков, липнущих к доверчивым женщинам. Доверять им себе дороже, они все обормоты, уж я-то знаю им цену, ибо изучаю жизнь постоянно.

Да и многие женщины – болтушки и обманщицы.

Знаю и верю, что моя Оля не из их числа.

Об этом говорит ее образ жизни, отношение к семье, высокий интеллектуальный уровень развития, глубокие познания в области литературы и поэзии.

Для меня самое главное – это ты, Оля, так как мы с тобой единое целое, Олька-Колька! Скоро поедем на море за Олькой № 2.

Большой от меня привет твоей маме с бабулей, и Кириллу, ученику 8 класса. До свидания, до встречи, обнимаю, целую и тороплюсь к тебе, всегда твой – Колька.

Пора на юга, в отпуск

Catastrophe

«Ночью 26 апреля 1986 года реактор № 4 Чернобыльской АЭС, расположенной близ города Припять, взорвался, это было начало одной из самых страшных ядерных катастроф в истории атомной энергетики. Облако от горящего реактора разнесло радионуклиды по большей части Европы, СССР.

ТАСС передало сообщение об эвакуации города Припять и других поселений, создана 30-км. зона отчуждения.

Радиация задела даже удаленные от аварии регионы – там тоже выпали обильные радиационные осадки.

С годами в России увеличатся онкологические заболевания среди населения, но об этом тогда мало кто думал, последствия аварии аукнутся людям позже, каждому в свое время.

Тогда же люди свято верили советской власти, утверждавшей, что необходимые меры обязательно будут приняты и беспокоиться не о чем, дорогие товарищи.»

…

Николай с Ольгой собирались ехать на море, полные радужных надежд на будущее, как и все вокруг, тем более, что к сентябрю все страхи развеялись, волнения поутихли.

Чернобыль далеко, а море зовет и манит. Авось пронесет, не зацепит, проскочим между струйками, не впервые.

Наконец, они получили долгожданные фотографии:

– Глядя на эти фото, чую задом тумбы, на которые нас усадил горе – фотограф. Помнишь тот день?

– Мы тоже хороши, раз согласились, – Ольга была более категорична, фотографии ей не приглянулись своими позами, хотя лица с улыбками симпатичные.

– Зато памятные, первые для нас с тобой, – Николай, как истый романтик, положил снимки в новый альбом. Он понимал, как никто другой, что фотографии, это история жизни в лицах, и никто переубедить его в обратном не мог.

– Знаешь, сегодня ко мне в магазин Наташка с Генкой Рулевы заезжали, только приехали из ФРГ, – она вынула из своей фирменной сумки два пакета, – это сувениры нам, тебе майка-сетка, а мне пляжная сумка, на рынок можно ходить.

– Ко времени дары, будто знали, что на море едем, – Николай рассмотрел подарки, примерил майку: – В самый раз, у меня такой не было, а сумка пляжная, фирменная. Будем форсить в Сочах.

– Да, пора собираться, как бы не опоздать, – неймется Ольге.

– У нас не заржавеет, раз-два и в дамки, – подмигнул в ответ Николай, обнимая и прижимая к себе свое сокровище.

Они словно купались в улыбках друг друга, так им было весело и радостно, еще бы, отпуска оформили, отпускные получили, правда, за билетами в предварительных кассах на Казанском вокзале Николаю пришлось постоять, теперь они лежат на столе, в оба конца, так что живи и радуйся, пока молодой.

– Ладно, ты пока поскучай без меня, пойду к маме за ужином, – Ольга убежала на кухню, а он расселся в кресле возле столика, включил бра на стенке рядом, затем магнитофон «Ариадна», к которому уже привык, как к родному, хотя Ольга купила его сыну для практики на французском языке, как посоветовала педагог.

Теперь вместо французского звучали песни Юрия Антонова, одна за другой, он мог слушать их все подряд, часами.

Ему все еще не верилось, что он сидит здесь, в их уютном гнездышке, а не в захудалой гостинице в Бологом, или на съемках в деревне, хотя и там он не скучал, некогда было.

Вспомнилось, как в выходные он трясся ночами в автобусе вместе с желающими провести их дома, в семье. Вечером после съемок выезжали, рано утром автобус был на Белорусском вокзале, и Николай мчался домой, к Ольге.

Они были счастливы побыть вместе один-два дня, не замечая времени, не расставаясь ни на минуту, однако наступал момент, когда он снова садился в автобус поздно вечером, и к утру после ночной тряски опять гостиница, съемки в деревне, и так до следующих выходных.

Вечерами он писал письма своей любимой одно за другим, изливая в них свою душу, всю без остатка.

– Ты что, задремал тут без меня? – вывела его из анабиоза воспоминаний Ольга с подносом в руках, выкладывая на столик ужин, он кивал в ответ, возвращаясь в реальность.

– Так, вспомнил, как к тебе на выходные приезжал, не забыла?

– Забудешь тут, набрасывался на меня как лев, и до утра.

Уже под утро, когда они убедились, что сумасшедшее окно в доме напротив все так же светит им, как всегда, они заснули в объятиях друг друга, а в своих снах уже плескались в голубых волнах Черного моря…

Сочи – Лазаревское

На Казанский вокзал они прибыли, не обремененные вещами.

У него в руках дорожная сумка, у Оли через плечо пляжная красная сумка-корзинка, форма одежды летняя, хотя уже сентябрь на дворе, но по летнему теплый пока.

В 10.32 скорый поезд Москва – Адлер тронулся в путь, в вагоне свободных мест не было, настроение у пассажиров приподнятое, Николай с Ольгой сидели у окна и смотрели, как мимо пробегают знакомые дома, улицы, нескончаемые ряды гаражей.

Время в дороге летит быстро, Ольга разговорилась с соседками по купе, а Николай в послеобеденной дреме лежал на средней полке, поглядывая в окно. По знаку зодиака он стрелец, а значит, любит путешествовать, поэтому и работал в кино, да и в Сочи бывал уже не раз, а вот в Лазаревском нет еще.

Едут они не на авось, в поселке отдыхают Юрина сестра Лида с его дочкой Настей. Оля с Леной заранее написали им письмо с просьбой подыскать комнату на месяц. Получили ответ, Лида договорилась с хозяйкой дома, приезжайте.

В купе, наконец, все угомонились, он глянул вниз, Оля возлежала на своей нижней полке в оранжевом махровом халате и читала книжку, поглядывая в окно…

…

«Бытует мнение, что Лазаревское – это Сочи в миниатюре.

Самые чистые и ухоженные на побережье Краснодарского края пляжи, железная дорога на всем протяжении береговой линии. Электрички ходят по Большому Сочи часто, так что доехать до Сочи не проблема, а скорее прогулка.

Пляж «Центральный» вдоль Лазурной улицы с ее кафе, столовыми, кинотеатрами, центр поселка.

На пляже лежаки, кабинки для переодевания, пункты проката, отдыхающих не перечесть.

От привокзальной площади автобусом в сторону Туапсе, три остановки вверх по улице Победы, и ты возле немноголюдного открытого пляжа недалеко от Свирского ущелья. Море в двух шагах, пять минут и ты в раю.

Местные жители предпочитают именно Свирский пляж.

Вода в море прохладная из-за впадающей речки Свирки. Мостик через речку, баня, рынок.

Вокруг горы, пальмы растут везде, неподалеку вход в Свирское ущелье, и вы уже идете мимо водопадов, огромных валунов-дольменов.

После такой экзотики хорошо пройтись по центральной набережной, это всего один километр, мимо кафе, ресторанов, магазинов. В центре поселка кинотеатр «Восход» на улице Победы, рынок, киоски и палатки, гуляй не хочу.»

…

В таком чудесном месте Николаю с Ольгой и предстояло отдыхать. Проснувшись рано утром, они глянули в окна, а там с левой стороны горы, поезд идет вплотную к ним, с правой раскинулось безбрежное лазурное море. Такое впечатление, будто едешь прямо по кромке моря.

Впереди показался тоннель, и вот они едут в кромешной тьме.

– Ой, я так боюсь замкнутых пространств, – прошептала Ольга, и тут Николай схватил ее за руку и тихо зарычал страшным рыком, все замерли было, но в это время они выехали из тоннеля и снова яркое солнце, море, женщины с облегчением засмеялись:

– Ну и напугал нас ваш муж.

– Шутник он у вас, Оля.

– Да уж, ты так больше не шути, заикой можно стать, – Ольга уже не сердилась на него за глупую шутку, тем более, пора было собираться на выход.

В 8.30 они прибыли в Лазаревское.

Маленький уютный вокзальчик, райская утренняя тишина, женщины, предлагавшие приехавшим сдать койко-места на отдых, но у них уже был конкретный адрес.