Судьбы

После восьмого класса Миша, вместе с нашим одноклассником Колей Потапенко, пошли учиться на курсы трактористов, и, после их успешного окончания, начали трудовую деятельность трактористами в колхозе. Коле, отец которого также работал трактористом, дали не новый, но вполне хороший рабочий гусеничный трактор, а Мише достался заброшенный колесный трактор, который простоял неисправным больше двух лет, и с которого, за это время, уже поснимали много запчастей для ремонта других тракторов. Миша конечно же расстроился, и от досады чуть не плакал. Но бригадир тракторной бригады, со странной фамилией Рей, его успокоил и пообещал достать для этого трактора все необходимые запчасти. Он и объяснил Мише, что ему очень даже повезло, поскольку за счет колхоза он сможет продолжить учебу и значительно углубить свои знания. После того, как он своими руками сначала разберет, а мотом соберет этот трактор, он будет его знать, как свои пять пальцев, после этого никакие поломки ему будут не страшны. Миша провозился с ремонтом этого трактора всю зиму, заработка за это время конечно никакого не было, за ремонт платили копейки, но опыт ремонта он приобрел огромный. В дальнейшем, за помощью к нему даже опытные трактористы обращались, и Миша, неожиданно для себя, стал уважаемым в колхозе человеком.

Как-то Миша мне сказал, что у него появилась девушка, и предложил меня с ней познакомить, чтобы я оценил его выбор. В следующие выходные, вечером, мы к ней и съездили. Оказалось, что она учится в восьмом классе четвертой школы, расположенной в бору, но фигура у нее уже была вполне сформировавшаяся, и выглядела она старше своих лет. Мы посидели с ней на скамейке возле ее дома пару часов и уехали домой.

– Ну как она тебе? – спросил Миша. – Понравилась?

– Симпатичная, выглядит как взрослая, – сказал я, – но в ней есть какая то странность.

– И в чем странность? – удивился Миша.

– Толком не могу понять, но что-то настораживает, – ответил я.

Сразу я не мог понять, что же мне показалось странным в девушке, но какое-то неуловимое ощущение странности в моем сознании отложилось. Только когда приехали домой, я понял, что меня насторожило. А насторожило меня несоответствие ее внешнего вида и разговоров, судя по разговорам, она была еще наивным ребенком. Мише об этом я не стал рассказывать, а вдруг я ошибся, но через некоторое время моя оценка подтвердилась. Миша сообщил мне, что уже весь колхоз знает, что он встречается со школьницей, она уже всем об этом рассказала. А потом у Миши состоялся разговор с матерью.

– Миша, ты что, жениться на малолетке собрался? – спросила она его.

– С чего Вы взяли? – удивился, покрываясь красной краской, Миша.

– Так ко мне одна девушка возле магазина подходила, и сказала, что вы с ней скоро поженитесь, как только она восемь классов закончит. Ты там смотри, чтобы она мне ребенка в подоле не принесла.

Теперь странность девушки заметил и Миша. Объяснил ей, что она еще слишком маленькая для замужества, и больше они не встречались.

После окончания десятого класса я уехал учиться в Харьков, а Миша познакомился с симпатичной девушкой Валей, которая приехала работать в колхоз по распределению после окончания сельскохозяйственного техникума. Мне удалось погулять у них на свадьбе, которая совпала с моими зимними каникулами. Миша привез молодую жену в хату родителей, и начал задумываться о строительстве нового большого дома. Чтобы заработать денег на строительство, он перешел работать на Прорабство, где как раз шло строительство трассы Москва-Киев. Проработал там несколько лет, возили песок для отсыпки строящейся трассы. За это время и построил новый, большой и просторный дом, с водяным, а не с печным отоплением. Новый Мишин дом мне очень понравился, в нем была даже отдельная комната для родителей. Но мать Миши в новом доме прожила недолго, умерла из-за проблем с сердцем. А у Миши родился сын Витя. Строительство дороги к этому времени закончилось, и Миша вернулся работать в колхоз. Мы с ним не переписывались, но всегда встречались при каждом моем приезде в отпуск в Вертиевку. Я рассказывал им свои новости, они мне свои. Однажды, я увидел у Миши во дворе трактор с небольшим кузовом перед кабиной. Валя мне с гордостью сказала, что Миша сам собрал этот трактор из списанного хлама. Все полностью работает, даже кузов с помощью гидравлики опрокидывается, но гаишники на учет не хотят ставить, так как Миша с электрической проводкой что-то напутал. Но потом Мише кто-то помог с проводкой, и свой трактор он зарегистрировал.

Сын тем временем подрос и пошел в школу. Он оказался довольно шустрым парнем, совсем не таким, каким был в детстве Миша, к которому никогда не было претензий по поведению. Мишу начали иногда вызывать в школу, так как Витя не только иногда хулиганил, но и занятия стал прогуливать. Теперь соседи частенько видели бегущего в школу, уже после начала занятий, Витю, и едущего за ним на велосипеде, с хворостиной в руках, отца. После перехода в девятый класс Витя исправился, закончил школу почти без троек и поступил в техникум лесного хозяйства. Оказалось, что и руки у него нормально выросли, в десятом классе вырезал из дерева такой макет автомата Калашникова, что он был как настоящий. У Миши появился повод для гордости за сына, и дед еще успел порадоваться за внука. Дед вскоре умер, пережив свою жену лет на двадцать, а ведь в детстве мне казалось, что мать Миши намного здоровее его отца. Внешность человека очень обманчива, по ней нельзя судить о его здоровье.

В очередной мой приезд домой узнал, что Мишу вызывали на товарищеский суд. Заявление в суд подал один из старых трактористов, за то, что Миша его избил. В это как-то не верилось. Чтобы сверх спокойный Миша кого-то избил? Да этого быть не могло. Но Валя подтвердила, что могло, хотя и не совсем избил. Оказывается, этот тракторист что-то от Миши хотел, чего-то от него требовал, хватая Мишу за грудки. Миша его от себя оттолкнул, тот еще больше разозлился, и сказал что-то плохое о покойных Мишиных родителях. Миша развернулся и врезал ему кулаком в челюсть, да так, что даже руке стало больно. А Миша уже был не тот худенький подросток, что прежде, в нем уже было больше ста килограмм веса. На суде Миша сидел спокойно, вяло отвечая на вопросы, а пострадавший тракторист все время петушился и опять наскакивал на Мишу, стараясь его ударить, видимо надеясь, что при свидетелях Миша ему не ответит. Миша от него только отмахивался. Когда Мишу попросили изложить свою версию произошедшего, он сказал: «Ну он тогда на меня все время наскакивал, вот как сейчас, я его дважды и оттолкнул, второй раз он упал. Все.» В итоге, суд пострадавшему не поверил и встал на сторону Миши, претензии были признаны необоснованными.

А Миша поднакопил денег, и купил себе автомашину, подержанный «Москвич». Добросовестно отучился на курсах водителей и сдал на водительские права, хотя у него был какой-то родственник в Нежинском ГАИ, который предлагал ему, как опытному трактористу, так права выписать. Теперь и мне было облегчение, не нужно было на пять часов раньше выезжать последним рейсовым автобусом на Нежин, при отъезде из отпуска, Миша, несмотря на позднюю ночь, привозил меня на вокзал прямо к поезду. Во время одной из таких поездок Миша и задержал преступника. Посадив меня в поезд, он возвращался к своей машине, когда на стоянке, рядом с его машиной, припарковалась еще одна. Хозяин этой машины закрыл ее, и зашел в вокзал. Пока Миша шел к своей машине, к вновь припаркованной машине подошел другой человек, открыл ее, и сел за руль. Миша понял, что это угон. Он подбежал к этой машине, заломил угонщику руку за спину, и стал кричать людям, чтобы позвали милицию, машину угоняют. Минут десять удерживал угонщика до прихода милиции.

– А ты не боялся, что он может быть не один, – спрашивал я его потом.

– Да я как-то об этом не подумал, – сказал он. – Просто мужика стало жалко. Сейчас выйдет, а машины нет. А может он всю жизнь трудился, чтобы купить эту машину.

Витя закончил техникум и приехал в местное лесничество лесником. По этому поводу Миша купил ему мотоцикл, и предложил достать через родственника права, но Витя на такие права не согласился.

–Мне не нужны такие права, – сказал он.

– Почему? – удивился отец.

– Потому, что потом ты не будешь давать мне ездить на этом мотоцикле, – обосновал он свой отказ, – и будешь говорить, что у меня права купленные.

В этом он конечно же был прав, с законными правами легче разговаривать и с отцом, и с гаишниками. Как-то, когда я был в гостях у Миши, к нам присоединился Коля Потапенко, который к этому времени уже не был трактористом, а работал вместе с Витей лесником. Он и начал учить Витю, как нужно правильно вести себя на работе.

– Ты не торопись выполнять указания начальников, – учил он. – Сказали тебе, как вот недавно, что-то там начертить.

– Сетевые графики, – подсказал Витя.

– Вот дали тебе сетевые графики начертить, – продолжал Николай, – а ты им и скажи, что тебе нужно сначала с дядей Николаем посоветоваться, все будут видеть, как ты уважительно к старшим относишься.

–Коля, а ты про сетевые графики, вообще, что ни будь слышал? – встрял я в разговор. – Что ты можешь ему в этом вопросе посоветовать? Или просто хочешь за счет Вити свой авторитет приподнять в глазах начальства? Это наверно про тебя говорят: «Хоч и дурный, так хитрый».

Коля на меня обиделся и лже-наставничество прекратилось. На трезвую голову я бы как ни будь помягче сказал, но поскольку мы уже изрядно выпили, то сказал так, как думал.

Время шло, Витя женился и привел в дом молодую жену, а вскоре и у них сын родился. Витю повысили в должности, он стал лесничим. Но видать белая полоса в жизни не может очень долго продолжаться. Молодые не стали ладить между собой, невестка ушла к маме, оставив ребенка на воспитание бабушке Вале, а Витя стал приходить домой выпивши.

Как-то, в очередной мой приезд в отпуск, Миша мне сказал, что у трех его товарищей, с которыми он работал на Прорабстве, случились инсульты, говорили, что в одном из карьеров, из которых они тогда возили песок, он был радиоактивным. Они все были живы, но ходили и разговаривали с трудом. Если все это правда, то звоночек был неприятный. А через некоторое время родители мне написали, что у Миши тоже инсульт. Зимой он телегой, запряженной лошадью, поехал в лес за дровами. Там у него и отнялась рука и нога. Чудом ему удалось залезть на телегу и ударить лошадь кнутом. Зная дорогу, лошадь самостоятельно пришла в конюшню. Миша к тому времени уже совсем отключился. В больнице его удалось спасти, но правая рука не работала, и речь полностью не восстановилась. Когда я его навестил, он уже немного восстановился, мог ходить по двору и самостоятельно кушать левой рукой. С речью было хуже, иногда я понимал его сразу, а иногда ему приходилось повторять несколько раз, чтобы я его понял.

– Я не хочу так жить, – говорил он. – Разве это жизнь? Умереть бы скорее.

– А вот твои товарищи так живут, – говорили ему мы с Валей, – и даже в магазин иногда ходят.

Но его это не убеждало, жить он так не хотел, и за свою жизнь совсем не боролся. В очередном письме родители мне сообщили, что Мишу похоронили. А Витя на этой почве стал пить еще больше, да и все знакомые теперь его хотели угостить, поскольку он уже был большим начальником. Закончилось это тем, что Витю сняли с должности лесничего, и перевели опять в лесники.

Петя и Витя Осипенко

Петя и Витя – мои школьные товарищи. Они жили на соседней улице, но наши огороды соприкасались, и мы ходили друг к другу не по улице, а через огороды. Их родители, Сергей и Александра, Шура, как ее все звали, были моложе моих, их отец не воевал. Сергей был среднего роста, худенький, работал в колхозе скотником, летом пас одно из колхозных стад, примерно в 150 голов, для чего в его распоряжение выделялась лошадь. Шура была дородной украинской женщиной, в самом расцвете сил. Сначала она работала в колхозе телятницей, а потом заочно выучилась на зоотехника, и стала колхозной элитой. После этого на своем огороде она практически перестала появляться, там теперь трудился Сергей с ребятами. Сергей был родственником Алеши Осипенко, кажется двоюродным братом, а других его родственников я не знаю. А у Шуры еще были живы родители. Ее отцом был бригадир тракторной бригады, по фамилии Рей.

Петя мой одногодок, высокий, крепкий и здоровый парень. Витя на год младше его и значительно ниже Пети ростом, был ребенком болезненным. Может быть именно поэтому мать и любила его больше. В общем, Петя считался отцовым сыном, а Витя мамкиным, хотя особого различия между ними они не делали. Шура к ним всегда обращалась в подчеркнуто-ласкательной форме, растягивая слова: Ви-тень-ка, Пе-тень-ка. Не знаю, как к этому относились другие, но мой слух такое обращение сильно раздражало. Неужели нельзя по-человечески сказать, Витя или Петя? Вите и Пете я откровенно завидовал, ведь у них были живы бабушка и дедушка, к которым они часто бегали. В первом классе мы учились вместе с Петей, а со второго по восьмой – с Витей. Учились ребята средне, и учеба не доставляла им особого труда. Много свободного времени мы проводили вместе. У них в клуне всегда было свежее пахучее сено для коровы и лошади, которая частенько ночевала у них дома, и там интересно было играть в прятки, та как можно было спрятаться в этом сене, где тебя очень сложно найти. Отец иногда разрешал Пете и Вите немного прокатиться верхом на лошади, шагом конечно. Мне тоже хотелось прокатиться верхом, но попросить об этом я стеснялся. Как-то Петя с Витей съездили в ночное, пасти лошадку отца, и потом долго об этом рассказывали. Мне тоже захотелось съездить в ночное, и я попросил их в следующий раз взять меня с собой, но следующего раза не случилось, они больше в ночное не ездили.

А потом у ребят появилась собака. Это была большая красивая овчарка серого цвета, по кличке «Дик». У нас дома тоже были собаки, но я к ним всегда относился нейтрально. А этот пес был очень умный, и он мне определенно нравился. Ребята с ним всегда пасли стадо коров со своей улицы. Им практически не приходилось бегать за коровами, достаточно было дать команду псу, и он заворачивал стадо в нужном направлении, или выгонял коров из культурных посевов, если они туда забредали. Как-то мы пасли стада в один и тот же день, они с собакой свое стадо, а я свое. Лето стояло жаркое, ближние источники воды уже все пересохли, и мы направляли стада в сторону дальнего водопоя возле Петрушки, с таким расчетом, чтобы к обеду быть там. Их стадо уже перешло через дорогу, ведущую на Хомино, а наше еще только подошло к этой дороге. По дороге проехала какая-то, запряженная лошадью телега, и остановилась возле стада ребят. Потом послышались два выстрела. Я подумал, что это охотник приехал, и показывает ребятам как стрелять из ружья, даже пожалел, что я далековато от них нахожусь. Мужик на телеге уехал дальше на Хомино, а меня разбирало любопытство, почему там стреляли. Я не выдержал и побежал к ним, чтобы узнать, что у них происходило. Петя с Витей сидели и плакали, а на руках у них умирал Дик, на шее у которого была большая рана, из которой текла кровь, рядом валялся перебитый дробью ошейник. Я спросил их, что произошло, но они толком сами ничего не понимали. На дороге остановился и подошел к ним житель Хомино, охотник Северин, которого они откуда-то знали. Он был с ружьем и пьян. Ни слова не говоря, зарядил ружье и, у них на глазах, выстрелил в собаку. Первый раз промахнулся, а со второго попал. Так же молча сел на телегу и уехал. Мне было очень жаль и бедного умирающего пса, и ребят. О причинах такого дикого поступка этого охотника я так никогда и не узнал. Зачем нужно было на глазах у детей убивать этого доброго и умного пса? То ли это была какая-то месть их отцу, или просто пьяная выходка дурного охотника? Травма для детской психики была настолько тяжелой, что собак они больше не заводили.

В школе Петя и Витя каждый год занимали первое место по сбору металлолома, за что получали почетные грамоты, и ни один ученик не мог с ними в этом соперничать. Они всегда сдавали не меньше тонны металлолома. А такие как я, могли собрать от силы килограмм двадцать, и то если очень сильно постараться, для этого нужно было всех соседей оббежать, и выпросить у них все ненужное. Петя с Витей для этого заходили только к одному человеку, своему деду Рею, и просили его привезти в школу металлолом. На следующий день дед и привозил в школу из тракторного табора пару телег металлолома. Первое место для внуков всегда было обеспечено. Да и в других вопросах у ребят все было замечательно. Когда я взял в школе во временное пользование фотоаппарат, а Вите тоже захотелось иметь фотоаппарат, родители ему его немедленно купили, а к нему еще и увеличитель. Я потом печатал свои фотографии используя Витин фотоувеличитель. Когда начали учиться играть на баяне, баян Витте не купили, дороговато, но колхозную гармошку мать домой принесла, и Витя на ней учился играть.

Но жизнь, все-таки, штука полосатая, белая полоса всегда переходит в черную. Шура стала подолгу задерживаться на работе, было очень много вопросов, которые нужно было обсуждать непосредственно с председателем колхоза. После того, как все расходились из правления колхоза, они оставались там одни и подолгу решали эти сложные вопросы. Через год таких тяжких трудов они поняли, что таким способом все накопившиеся вопросы им все равно не решить. И они приняли кардинальное решение: председатель развелся со своей женой, и она с дочерью переехала жить к маме, а Шура переехала жить к председателю. Сергей же остался жить с сыновьями. Петя к маме и ее новому мужу в дом не ходил, а Витя бывал там частенько. Мать всегда старалась угостить его чем ни будь вкусненьким. Варила к его приходу вкусный суп или борщ, с петушком или курочкой. Но это не понравилось матери председателя. Она зарезала всех оставшихся курей и передала их бывшей невестке, пусть лучше ее родная внучка этих курей скушает. Бабка с новой невесткой не ладили, Шура пыталась завести в доме свои порядки, ведь раньше в доме именно она всем командовала, у Сергея был только совещательный голос, и то не всегда. Теперь с бабкой ей было сложнее. На вопрос, куда девались куры, та ответила: «Мои куры, куда хочу, туда их и деваю. В следующем году своих вырастишь, тогда будешь и сама их кушать, и угощать кого вздумается».

После окончания восьми классов, сначала Петя, а потом и Витя уехали в Черновцы, где у них жили какие-то родственники, имеющие связи в местном техникуме, и поступили в этот техникум. Через два года эти родственники попросили родителей забрать Петю обратно, так как он связался с плохой компанией, не учился, а только пил и таскался по женщинам. Петю забрали домой, и он доучивался вместе со мной в десятом классе. Получилось, что начинали мы учиться в одном классе, в одном классе и заканчивали. После окончания школы Петя опять уехал в Черновцы, и больше мы с ним не виделись. Мой отец говорил, что Петя женился, и у него растут два сына. Один раз Петя приезжал в Вертиевку, говорил моему отцу, что он нигде не работает, так как у него два сына работают. Такое объяснение своей бездеятельности тогда мне показалось очень странным, а потом от одноклассников я узнал, что Петя не просто не работает – он бомжует.

А Витя закончил этот техникум и, в дальнейшем, жил и работал в Черновцах. Женился на моей однокласснице из Вертиевки, и у них родился сын. После окончания школы я только один раз виделся с Витей. Я уже уезжал после отпуска из Вертиевки, а Витя только приехал в Вертиевку на собственной автомашине, и встретились мы, когда я уже шел с чемоданом на автобус. Поговорили минут пять, и разошлись. Последнее время он работал главным инженером местного рынка в Черновцах, как я понимаю, должность очень хлебная, и не только. По словам его жены, Витю очень многие хотели угостить и рюмкой, а он не всегда отказывался. И так хилое здоровье не выдержало, и Витя умер в полном расцвете сил. Петя, не смотря на бомжевание, пережил его лет на десять.

Коля Грек

Коля Ювко, по кличке Грек, был моим соседом и жил в конце нашей улицы, в ста метрах от нашего дома. Мать Коли умерла, когда он был еще совсем маленьким. Жил он с бабушкой и отцом в очень маленькой хатке, которая по размеру была примерно в два раза меньше нашей. Бабушка у Коли была очень доброй, только она его и жалела. Михаил, отец Коли, был горьким пьяницей, который с бутылкой почти никогда не расставался, поэтому, семья жила очень бедно. Коровы у них никогда не было, была коза и куры, да еще, кажется, был поросенок. Если у других ребят в жизни были какие-то светлые и темные полосы, то у Коли даже этого не было. Более-менее светлая полоса у Коли была, пока была жива бабушка, а потом наступила сплошная черная полоса. Возможно я не прав, и это мне только так кажется, может и у него в жизни были какие-то маленькие радости, но если они и были, то настолько маленькие, что я их не заметил.

Возле их хаты росли две высокие и толстые груши, плодами которых были очень маленькие круглые грушки, по размеру как райские яблочки, так называемые «гнылычки». При созревании, мякоть в этих грушах делалась коричневой и очень вкусной, но они долго не лежали, через два-три дня они сгнивали. А в конце их огорода росла огромная береза. Весной Колин отец просверливал маленьким буравчиком дырочку в стволе этой березы, и собирал в трех литровую банку березовый сок. Чаще всего, эта банка стояла переполненной и сок вытекал из нее на землю, поэтому, никто не запрещал нам попить вкусного сока из этой банки. А еще, как-то весной, у Коли я впервые попробовал топинамбур, земляную грушу, как его здесь называли. Как я понял, это было самое вкусное лакомство, из тех, которые кушал Коля.

Нельзя сказать, что Коля был хилым ребенком, болел он не чаще других ребят, и только простудными заболеваниями. А вот с нервами у него явно были проблемы, да и с умом было не лучше. В первом классе он учился два года, никак не мог научиться читать. Силенок у него тоже было маловато, да и откуда им было взяться при таком питании. Но Коля был добрым мальчиком, добродушным и открытым, никому никаких пакостей не делал, хотя над ним нередко потешались, пользуясь его слабой сообразительностью. Курить он начал вместе со мной, еще с первого класса, а так, по поведению к нему особых претензий не было. Бабушка Коли умерла, когда он был в четвертом классе. Его отцу одному было не прожить, и он женился второй раз. У Коли появилась мачеха Ольга и сводный брат Иван, а через некоторое время, родилась и сестра Валя. Мачеха к Коле относилась вполне нормально, по крайней мере, она его никогда не наказывала. Отца его она также немного удерживала от чрезмерного употребления алкоголя. Поскольку семья увеличилась, и в маленькой хате всем было тесновато, ей удалось заставить мужа начать постройку нового дома. В постройке дома принимала участие вся улица, всем нашлось дело, кроме хозяина, который слонялся без дела с бутылкой самогона в руках и всем предлагал выпить. Тем не менее, дом построили. Домом построенное сооружение, конечно, сложновато было назвать, поскольку оно было построено из тонких кривых бревнышек, толщиной не более 10 см в диаметре, без всякой подгонки, с большими щелями между ними. Но когда стены заштукатурили, и всего этого безобразия уже не было видно, то вроде бы, домик и ничего получился.

До пятого класса Коля в школе не хулиганил, а вот в пятом классе начал, как он говорил, «чудить», то есть на уроках, особенно у молодой учительницы по пению, смешил весь класс, срывая уроки. В итоге Коля получил массу двоек по предметам и четверку по поведению, в результате чего остался на второй год еще и в пятом классе. За проступки, отец Колю ремнем редко наказывал, в основном, его ставили в угол, голыми коленками на гречку. Наказание не из легких, возможно для него было бы лучше, если бы пару раз ремнем по жопе шлепнули. У зёрен гречихи (настоящих, а не покупной гречневой крупы) очень острые края, и они прокалывают коленки до крови, это я по себе знаю. Слезы текли ручьем, но Коля терпел сколько мог, потом сдавался и обещал отцу больше так не делать. Но наступал новый день, и Коля о своем обещании забывал, поэтому гречку из Колиного угла перестали убирать, чтобы не тратить каждый раз новую. В этом Коля и нашел свое спасение. Поскольку пол в Колином доме был земляной, а не деревянный, гречка постепенно погрузилась в глиняный верхний слой пола и уже не так резала коленки. Для Коли это уже было счастьем. Были у него и другие маленькие радости. Как ребенку из неблагополучной семьи, к каждому новому учебному году школа покупала ему новые ботинки. А еще его дважды отправляли в местный пионерлагерь, который летом организовывали в четвертой школе. Там Коле нравилось, прежде всего потому, что там хорошо кормили, таких деликатесов, как макароны по-флотски, дома он никогда не кушал, да и сладкий компот здесь каждый день давали.

В отличие от других детей, денег на школьные завтраки, кино и другие карманные расходы, Коле никто и никогда не давал, ему нужно было эти деньги заработать. Пустые бутылки тогда редко кто выбрасывал, но иногда ему улыбалась удача и он находил пустую бутылку, которую можно было сдать в магазин и получить за нее деньги. Очень хорошо было на Старый Новый год. С утра пораньше он оббегал всех соседей, засевал и поздравлял их с Новым годом, а они ему за это давали разные вкусности, а иногда даже деньги. Вот, пожалуй, и все возможные источники дохода, больше заработать деньги было негде. Когда после шестого класса мы с Колей Потапенко пошли работать в нежинский плодосовхоз, Коля с удовольствием к нам присоединился, и три месяца мы там проработали. Заработки конечно были не бог весть какие, но на школьные завтраки этих денег могло хватить на весь год. Как-то раз, мы, вместе с мужиками, переносили зерно из одного помещения в соседнее, как я понял, его по ошибке не туда выгрузили, и это помещение нужно было срочно освободить. Набирали в мешки немного зерна и переносили в соседнее помещение. Был какой-то праздник, и мужики взяли себе в местном буфете к обеду бутылку водки. Глядя на них, мы взяли себе на троих бутылку вина. Пообедав и выпив это вино, ми лежали на мешках и отдыхали. После выпитого языки развязались, и мы говорили о наших мечтах. Коля Потапенко хотел стать трактористом, как и его отец. Я хотел стать летчиком. А Коля сказал, что хочет жениться на Соне, девушке из нашего класса. В младших классах он часто об этом говорил, но последнее время на эту тему он не высказывался, я думал, что он уже поумнел. Где он, а где отличница Соня? Соня мне тоже нравилась, но кроме меня об этом никто не знал. Под воздействием алкоголя я Коле и выдал: «Так она за тебя и выйдет. Дай бог, чтобы за тебя вообще кто ни будь замуж вышел». Сказал, и сразу понял, что не нужно было ему это говорить, но было поздно. Коля был оскорблен в своих лучших чувствах, губы у него задрожали, затряслись руки, и он набросился на меня с кулаками, стараясь дотянуться до моего лица. Я был посильнее Коли, да и руки у меня оказались немного длиннее, поэтому я удерживал его на расстоянии, пытаясь успокоить, говорил, что я просто неудачно пошутил. Зря конечно я его так обидел, таким я его еще никогда не видел, да и вообще никогда не видел, чтобы Коля первым полез в драку. Увидев нашу возню, мужики нас быстренько растащили, дав обоим по подзатыльнику, а буфетчице сказали, чтобы вино нам больше не продавала.