Сакральная хонтология

Хочу, как Израиль, бороться, особенно со своим ду́хом,

У меня нет сейчас "Я", есть только ненужные ду́мы.

–

Возьму всё самое лучшее, что дала мне культу́ра,

Буду сражаться с тем, что следует за мной неотсту́пно.

Трагедия человека – это то, что познал Достое́вский,

Это невозможность познать себя, но возможность искать своё ме́сто.

Красный угол

Ох, какое тут всё красное… А детское лицо? Оно же прекра́сное!

Алая кровь на плитке, здесь чуется Танатоса запа́х.

И красное вино на полу, кровавые брызги на сте́нах,

Я не смог бы находиться тут, но со мной долг и символ ве́ры.

–

Красные мигалки скорой, а вот красный халат хозя́йки,

Её жизнь уж оборвалась, но вижу, что она сража́лась.

Я стою в центре этого зала, как будто готовлю ме́ссу,

А в красном углу иконы, но не склонят там больше коле́ни.

–

Соседка кричит за дверью, что это "проделки Черта́",

Я смотрю на мёртвых людей, в стеклянных глазах вижу А́д.

Тут практически преисподняя: смесь из красных цвето́в,

На обоях красный оттенок, на полу кровь и вино́.

–

Не могу приступить к молитве, мне кажется, что я – Иису́с,

Я словно попал в пустыню, а это искушений пу́ть.

Мне бы снять одежду пастора, перестать говорить о Бо́ге,

Я бы спрятался от людей, но разве это помо́жет?

–

"Отче, прости сих детей, они не ведают, что творя́т",

Ты простил даже разбойника, Ты преисполнил верой меня́.

Выгнал менял из храма, в Тебе тоже есть святая я́рость,

А я сейчас среди трупов, я тоже ей исполня́юсь.

–

Мои горькие размышления прервал чей-то тяжёлый ша́г,

"Ну как, прочитали молитву? Это важно, ведь я их зна́л".

"Да, прочитал молитву, но по их душам не буду скорбе́ть,

Мне бы сохранить себя, а это сложно средь зла и смерте́й".

К мёртвым

Подумай… Хм, так это теперь полноценный перфо́рманс,

Нам ведь выпало жить в непростую эпо́ху.

Состояние перехо́да, постоянно меняется мо́да,

Так ты и не про́тив, ведь удовольствие – твой нарко́тик.

–

А что, если я выбью твой косты́ль? Задам вопрос о бытии́?

И вот ты уже зати́х: рот приоткрыт, а глаза пусты́.

Может сходим в твою це́рковь? Какие нынче иконы у детей Интерне́та?

Фирменные ве́щи? Поп-идолы и конце́рты? Продукция Apple?

–

Мы всё ещё утопию стро́им, а от тебя разит меланхолией и алкого́лем,

Вокруг нас новые бо́ги, вибрация тревоги, проблемная эколо́гия.

Но это всё отступле́ние, меня не особо волнует дух вре́мени,

Я подожду: прочитай молитву технике, пусть слышат и ме́диа.

–

Так что там с бытиём? И зачем ты живёшь?

Это атомарный вопро́с, не стоит кривить лицо́.

У тебя дыра в груди, я издалека вижу э́то,

Порой ты заедаешь боль, иногда покупаешь новые ве́щи.

–

Тут нет челове́ка, ты толпа, что требует хлеба и зре́лищ,

Круги на воде́, которые больше не репрезентуют бытие́.

Ты пустышка, ничто, типовой адрес в интерне́те,

Не боишься сме́рти, ведь заблокированы мыслительные проце́ссы.

–

Я пришёл рассыпать зёрна сомнения, ведь Моя слава ещё велика́,

В Меня ещё верят твои предки, но таких, как ты, Я не создава́л.

Существую ради тех, кто вечность в сердце несёт,

Ведь тот, кто выбился в люди, уже не вернётся в "наро́д".

Ад – это другие

Когда гаснет све́т, что проявляется в липкой тьме́?

Тебя обнимают бесплотные те́ни, ты слышишь се́рдца бие́ние.

И за окном огни небе́сные, похожие на тусклую све́чку,

О стёкла разбивается вете́р, тебя охватывает лёгкий тре́мор.

–

Давай дойдём до зе́ркала, чтобы найти отраже́ние,

Кошмары – плод воображе́ния, огонь их призван разве́ивать.

Хочется увидеть плазмы движе́ния, почтив этим Промете́я,

Свет от зажигалки вре́менный, но лишает тебя тяжкого бре́мени.

–

Здесь кто-то е́сть, может попробуем их сче́сть?

Ты – это те́кст, что зачитывается с обшарпанных сце́н.

Но нет свободных ме́ст, ведь всех увлекает проце́сс,

Механизм борьбы с са́спенсом, угнетающим нашу са́мость.

–

Искры выхватывают из тьмы твоё лицо́, где-то рядом вздыхает и Режиссёр,

А между вами промежуточное звено́, ему сознание не дано́.

Ты растерян, ведь рядом есть кто-то ещё, ему Мир тоже до́м,

А для тебя он что́? Может со́н? Может череда жутких грёз? Шум от несмолкающих гро́з?

–

Режиссёр ничего не ска́жет, а твой предок покажет нечто неверба́льное,

Дальтоник не согласен с тем, что кровь кра́сная, а физик заявит, что не существует созна́ние.

Но вы ставите общий спекта́кль, Мир – это покосившийся теа́тр,

Вы софитами его освеща́ете, делая вид, что Истину зна́ете.

–

Но не так много во тьме у вас создать получа́ется,

Ведь Мир ещё и кла́дбище, а вас ведёт не Истина, вас ведёт интуиция и импровиза́ция.

И когда тьма опада́ет, каждый начинает жить в плену кошма́ров,

Ибо тьма вас оголя́ет, сомнения вас щипа́ют: "А не является ли это всё А́дом?".

Потрясение оснований

Думы мои о тебе – Сокра́т, я хочу иметь мужество размышля́ть,

Не хочу от боли бежать, хочу, как святой Георгий, её пронзать.

А давай начнём с фунда́мента, нам тайное в свете я́вится,

Этот свет инклюзи́вен, ведь он не освящает наси́лие.

–

Нет-нет, мы не обесси́лели, мы люди практи́чные,

Вечно жить не станем, однажды, как роза, завянем.

Это первое – я умру́, может кремируют, может схоронят в гробу́,

И скажет мне Анубис, что моё Посмертие не его забо́та: "во что ты верил, то и зарабо́тал".

–

И ещё я всё потеряю – это второ́е, хоть и дом не на песке стро́ю,

Но думы сопряжены с бо́лью, ведь это всё такое родно́е.

Уйдёт мать, уйдёт отец, уйдёт молодость, уйдёт си́ла,

И Экклезиаст повторит – всё станет грязью и пы́лью.

–

Третье: меня никогда не бу́дет, а вокруг боги и лю́ди, свершаются су́дьбы,

Мне понять суть бы, но везде битвы, куда ни су́нься.

И меня едят мои же мы́сли, а я стараюсь от них сокры́ться,

И это ещё одно: в нас с тобой нет никакого еди́нства.

–

К чему это я? У кого-то Сизи́ф, а у кого-то Ти́ллих,

В затылок ды́шит Смерть, но мы в поиске лейтмоти́ва.

Кое-чему научила Бергмана карти́на: "никакого самоуби́йства",

Ведь цель мудреца – достойно прожи́ть, а затем перероди́ться.

К Дарье М

Серые ту́чи, ломкие су́чья, Мир совсем хру́пкий, с тобой сцепилась сту́жа,

С у́жасом понимаешь, что сознание су́жено, может вся эта боль заслу́жена?

Но в тебе хватает му́жества и разу́мности – ты у́мница,

Может я тот самый су́женный, что обещал явиться к у́жину? Чтобы Зла пу́ты распу́тать.

–

У меня нет ничего, кроме све́чки и хле́ба, ещё дарствую у пе́чки ме́сто,

Ты со мной не из-за де́нег, это не наваждение: грею твою душу и те́ло.

Когда ты открываешь глаза – светле́ет, когда рядом сопишь – разбегаются бе́сы,

Природа мне отдаёт ветки, я бросаю их в печку ме́тко, чтобы твоя кровь бежала по ве́нам.

–

У меня в руках старая Би́блия, я и сам про любовь, какие оби́ды?

Наши губы бли́зко, Господь – это "тайна и ми́стика".

Он сказал: Пусть возбуждается пло́ть, чтобы двое стали одно́,

И мы переживём пото́п, ведь наши чувства и есть пло́т, что вознесет нас до го́р.

–

Я пронзил чёрствое сердце этого Ми́ра, у меня были си́лы, ведь знаю, как ты краси́ва,

А он решил отомсти́ть мне, наслав морозный ветер на нашу оби́тель.

Ему, любимая, не победи́ть, ты не будешь болеть, ведь я буду гореть,

Стану огнём для тебя, чтобы рассеять таких злых духов, как злоба и смерть.

Любовь, смерть и эстезис

В основание положена голова Адама, череп осклабился,

Моё тело избито, на руках и ногах раны, тьма сокрыла кроваво-красное марево.

Разошёлся занавес в храме, мертвецы восстали, а живые замерли,

Иоанну вручаю заботу о матери, на меня смотрят иудеи и римские стражники.

–

Но вернёмся в начало, в тот момент, когда завяла слава небесного сада,

Тьма Гефсимании, я молился, а ученики спали, в этот момент гонители приближались.

Во мгле стояли Бог и Пастырь, обсуждали деяния своей паствы,

Никто не хотел славы, лишь вынашивали идею, чтобы люди в итоге поверили.

–

Пастырь сказал, что не творил зло, не хотел зла, ему претит, что его называют Сатана,

Он живёт с собой в мире, разводит животных, смотрит, чтобы землю никто не обидел.

И вообще он просит прощения у Господа, ему хочется духовного, а не плотского,

Люди угнетают его дух, они молятся и приносят жертвы ему, а он хочет одного – обрести тишину.

–

Бог же думает о другом, Он не считает Пастыря своим врагом,

Ему интересно общаться со мной, Его интересуют идеи: их влияние на историю и время.

Иуда уже рядом, а Бог смиряет меня Своим взглядом,

Вокруг него сияние Рая, ангелы трубят и на лирах играют, а Он изрекает: "Иешуа, вот твоя чаша".

–

Я стою во дворе, а они смеются, первый удар в зубы,

От второго синяк под глазом – это всё кара за Адама,

Потом меня ударяют в печень – это уже за Еву, за то самое древо,

Они плюют в моё лицо и кричат: "Горе тебе, праведник" – это плата за Каина.

–

И вот меня бичует римлянин, каждый удар символизирует ваше имя,

Я плачу за всех: за тех, кто верит, за тех, кто не верит.

Между Богом и человеком больше не будет закрытой двери,

Вот потому я улыбаюсь сквозь боль, ведь на мне венок из терний.

–

Иду на Голгофу, а меня проклинают, пусть, я же вас спасаю,

От чего? От бессмыслицы, от пустоты, от тревог.

Руки разводят в стороны, их пробивают гвозди, трещат мои кости,

Но Бог дал вам не гнозис, Он вас окропил моей кровью, чтобы вы помнили: Мир познаётся "красотою".

Тысяча лезвий

Вот, приготовлена тысяча ле́звий, в сей час моя мысль проста – тебе от них никуда не де́ться,

При этом ты вспомнил де́тство? Поэту оставь прошлое, осколкам памяти тут не ме́сто.

Одно изве́стно: ты не воскресне́шь, ибо ты лишь пле́сень, унизить тебя – плёвое дело,

Ты нищ, но не кину ме́лочь, у меня нет разме́на, так взгляни же в рее́стр, что доселе был тебе не изве́стен.

–

Узнаёшь? Я один из су́дей, жди меня ночью, зри меня у́тром,

Всё тут в заём: личность, предметы быта, до́м.

Значит, споём! Одно ле́звие – это за тщеславие, больно уж ре́зв ты.

Танцуй, к чему этот во́й? Лезвие второ́е – это за всю кровь, что про́лил.

–

Юдо́ль скорби, мы купаемся в Мёртвом мо́ре, наши глаза сочатся со́лью,

Это всё от тебя исхо́дит, за всю ложь лови лезвий втрое бо́льше.

Так и ищешь в разуме отве́ты, а у меня ещё много уготовано ле́звий,

Думаешь, что я законник, что я Ле́вий? Вот тебе по ле́звию за праздный ум, за слабость, за ле́ность.

–

Мне нравится то, что я де́лаю: я кара, я привожу закон в исполне́ние,

И я вовсе не Левиафан, не Тьмы порожде́ние, ведь я ве́стник.

Речь не об а́нгеле, да и ты не пра́ведник, я говорю о ча́сти,

Часть тебя́, то, что следует за тобой по пята́м, воплощённый кошма́р.

–

И пока тебя пронзают остальные ле́звия, я присяду, смогу насладиться этим бе́дствием,

Мы вме́сте, но я не имею ске́лета, а потому лови ещё ле́звие, пусть будет боле́зненно.

Как тебе эта руле́тка? Каков твой мыслительный ве́ктор? Проклинаешь Бога или Дья́вола? Думаешь, что они меня над тобой поста́вили?

Святая наи́вность! Действую по собственному наи́тию, зови меня "Совесть" – я твоя личная ви́селица.

Неотложка

Мутный дождь, тебе не нужен зонт, ревёт мотор, пар, что исходит от ртов,

Карета скорой, твои кости держат скобы, с твоим гороскопом ошибся астролог.

Сирены вой, что там – за окном? Водопад из человеков, вибрация толп?

И ты никакой не герой, ты статистика, ты ноль.

–

Пока скорая мчится, дай же злорадством мне насладиться,

Никакого сожаления в их лицах, им бы добраться до больницы.

Кто я? Меня тут нет, ибо я Ангел смерти,

Существую с начала времён: бдю, веду учёт и надзор.

–

Давай смеяться, заблудшая душа, чего ты?

Скорая в пробке, врачи решают сканворды, думая, что ты мёртвый.

Жить хочешь? Это как так? А что ты делал до этого дня?

Так посмотрю, ты и не думал о смерти, подписывался на бессмысленные мероприятия и проекты.

–

И вот – пришёл Ангел смерти – это же надо, я теперь мотивационный тренер!

Слушаю вой сирены, смотрю на блики синего и красного, с тобой разговариваю.

Ты же щеришься, трясёшься, умоляешь и просишь,

"Оставь меня, Ангел смерти, я хочу жить, заявить о себе делом".

–

Скука какая! Ладно, сегодня я в духе, исполню твоё желание,

На, возвращаю дыхание, сердце снова бьётся, как барабаны.

Ох, как же врачи испугаются! Люблю Смерть, люблю её правила,

И чего уставился? Завтра выпишут, так что ответь себе сразу – "Мне даровали жизнь, куда буду инвестировать и вкладывать?".

Лютый Малюта

Малю́та, опять кровью малю́ешь? И ты когда-то был малю́тка,

Вырос, стал лю́тым, сколько погубил христианских су́деб?

Будет тебе, Малю́та, подумай-ка лу́чше – "А Бог меня не осу́дит?",

Думаешь, что пустят в райские ку́щи? Чу́шь же, Малю́та, там нехристь не ну́жен!

–

Мал ты, Малю́та, а глаза, как у Су́рта, спрячься – в подвал что ли ю́ркни,

Дверь подопри ла́вкой, вспомни, как душил Филиппа своей ла́пой,

Как он дышал нату́жно, а ты хохотал ему в у́ши, приговаривая: "Знать, падла, бу́дешь",

Он теперь Христу целует ру́ки, а тебя ожидают вечные му́ки, прячься, Малюта, ибо иду Я.

–

Не продохнёшь, Малюта, хоть тело гниёт уж, не оправился ты от пу́ли,

Гули-гули, Малю́та, громче кричи, чтоб Я слу́шал, крепче сжимая твою ду́шу.

Уж в лабири́нте, а тут и все, кого казни́л ты, горемычный мсти́тель,

Они будут вершить справедли́вость, Малю́та, повезло тебе кру́пно: вечность будут тебя в рог скру́чивать – "Это заслу́женно".

Петля опричнины

Шёл по земле ру́сской, не было у меня карту́за, а вера моя лучина, что рассеет и тьму, и ту́чи,

Однажды будет всем лу́чше, в один момент закончатся му́ки: тогда и поймём, что так было ну́жно.

На меня наставляют лу́ки, возможно, что опричникам ску́чно, но помни – они "глу́хи",

Простого пу́ще: их породила Тьма, потому и запачканы в крови их ру́ки, ведь они псы, коих учат подчиняться и ню́хать.

–

Множатся у людей о царе слу́хи, а я не замечаю молодцев, будто они му́хи,

Тебя послу́шать, делать больше нечего – пойди и повесься на ближайшем су́ке.

"Эй, пу́тник, важных людей тебе не замечать лю́бо?" – говорят они мне иссту́пленно,

Им морозно, они танцу́ют, но видно, что я их крайне интересу́ю.

–

На столбах висят мёртвые лю́ди, да и опричники суть ходячие тру́пы,

У боярина по соседству больше не дымят тру́бы, не будут блестеть дочери ку́дри.

Разбросаны игру́шки, смерды остывают, будто истлевшие у́гли,

Царь считает, что он Господь, неу́жто? Он и опричники людей гу́бят, ведь нет в убийцах святого – они мёртвые ду́ши.

–

Я перекрестил упитанных и нахальных ребя́т, однажды придёт и их ча́с,

Вот и узнавание в их глаза́х – поняли, что я "мона́х" – насмешки не стали продолжа́ть.

А огонь опричников всё жрёт дома́, думаю, что трепещут князья́,

Не смерть им хотелось позна́ть, ведь они зна́ть, а это значит, что им нужны рубины и шелка́.

–

Не ради этого я ступил на эти зе́мли: мне вне́мли, хочу донести до царя своё мне́ние,

Я глух и не́м, часовые не видят меня со сте́н, помышлять о злате – их интере́с.

Вот хоромы царя – пункт назначе́ния, царь плачет, на руках тело царе́вича,

Я верно рассчитал час: "Царь, пришло время ответить за стоны де́тские, за убийства богоме́рзкие".

–

Ты возомнил себя Богом, но это ло́жь, ты деспот – утратил свой блеск тро́н,

Господь решил, что до второго пришествия ты не умрёшь, будешь скорбеть и испытывать бо́ль.

Один и тот же миг, что будет повторя́ться: ты, твой сын, ваша дра́ка – будешь мучиться и ждать конца́,

И он будет раз за разом умирать на твоих рука́х, а ты будешь всё понимать: "Творец не даст тебе сойти с ума́".

Стигматы, что оставила ртуть

Люблю ко́нтуры наших доро́г, свят факт существования сёл,

Мы осели здесь давно́, чтобы наш по́т соединился с этой землёй.

Здесь все приближены к Го́споду, наши люди работают без о́тдыха,

До последнего вздо́ха сор земной будут выкорчёвывать.

–

Утром моя мысль ясна́, мне кое-что вам нужно показа́ть,

Работя́г, коих съедает земля́, у них струпья даже на языка́х.

Там женщина, что хоронит дитя́, брошенные игрушки спрятал сара́й,

И толпа́, что крестом осеняет поля́, и риза священника, что всегда будет сия́ть.

–

Вот моя шко́ла, на заднем дворе мои однокашники похоро́нены,

И то́поли растут на том месте, где мы дружно в церковь то́пали.

Там мы в ладоши хло́пали, вручая наши заботы Го́споду,

Эти люди го́рбились, но ни слезы не про́лили, ибо нищие духом наследуют царствие Бо́жие.

–

В этом месте самая сильная ве́ра, русский Христос своим шагом границу Истины наме́тил,

Мрут де́ти, но Бог нам свиде́тель – настоящее солнце теперь им в Раю све́тит.

У многих тут галлюцина́ции – им святые явля́ются, а ещё у них мура́шки, но не от экзальта́ции,

И эти стигма́ты не от лопаты, их часто скручивает, возможно, что это от молитвы припа́док.

–

Я думаю, что это место существует не зря́ – тут хранится веры криста́лл,

Периодически приезжаю сюда, чтобы забирать в библиотеку их сакральные текста́,

И помощь гуманитарная не от меня – она от Бо́га, ведь государство бросило их за бо́рт,

Будто сделало або́рт, избавилось от лишних забо́т, забывая о том, что не заво́д, отравивший ртутью уж немало озёр, даровал им благочестие, им его даровал Бо́г.

Старые боги

Вопрос доку́чливый: Что есть Жизнь; что есть Смерть? до ку́чи,

Какой из этих сколов Бытия кру́че? От любого скрю́чит,

Папирус скру́чен – в нём важные закорю́чки – а внутри клю́чик,

Ты на краю – маргинал или лю́мпен, мандорла суть люминсценция у́лиц.

–

Фре́ймы ищет Фре́йд, всё в головё – спутанный клубок зме́й,

Free – не Свобода, "Фри" – торговая ма́рка, что вся в ма́сле.

Я на побегушках ма́льчик, что живёт на сда́чу, о котором говорил Ма́ршалл,

Технологии апроприируют ра́зум, но суть вирус троя́нский, взрощенный на идеях Ма́ркса.

–

Шака́л, что не прошёл ни одну из психологических шка́л,

Идеология – в Нарнию шка́ф, что манит тебя́, у всех теперь экзальта́ция.

Но где их сердца́? Как судить каирских меня́л, кои слили предков некта́р?

Не Ра́, а покровитель волков и соба́к, на весы упадёт и ваша душа́.

–

Идентичность поте́ряна, у вас не жизнь, а исте́рика, что льётся из те́лика,

Фундаментализм, что защитит ре́плику, секулярная святость, что исходит от те́хники.

Но Оси́рис послал меня, вот я – вот база́р, чувствую, что грядёт гва́лт,

Где-то разверзнется Ад, где-то будет найден Асга́рд, ведь и у богов свой аза́рт.

–

Думаю, что грядёт война́, ведь вера вам, как плоть Бога, нужна́,

Иси́да лишит сил Капита́л, Гор гордо вернётся к небеса́м, так что Медиа иссушит глаза́.

Гермес будет между снова́ть, донося Зевса слова́, обгоняя Глобализма сигна́л,

Принесём ме́ч, ваши жертвы будут нас вле́чь, и Перун собирает ве́че: настало время развле́чься.

Мёртвый Бог

Больше нет цепе́й, боль ушла – се облегче́ние,

Не обличай, а научи, забудь про бремя пропове́дника.

Обличий много принял Бо́г, керигма суть неиссякающий пото́к,

Мифологемы прошлого забудь, ведь смысл сущего в Друго́м.

–

В Мире, где Коперник совершил переворо́т,

Зрим небосво́д, где сияют тысячи звёзд.

И чувствуем восто́рг, ведь есть Нечто, а не ничто́,

Это поражает больше всего́, как и истории вздо́х.

–

В этом Мире читаю би́блию, чтоб наслади́ться,

Где Иосиф плакал в Еги́пте, где божий Сын воплоти́лся.

Язык тот надо переводи́ть, ведь мы в Ми́ре маши́н,

И каждый фразеологи́зм уж давно устарел – "увы́".

–

На людской пло́щади сказано, что нравственный Бог мёртвый,

Он не потусторо́нний, Его не доказать с помощью ло́гики.

Имя-Отца наша ра́дость, атеизм в Нём был с самого нача́ла,

Прав был Лакан: Бог теизма – лишь божо́к, нам требуется потрясение духовных осно́в.

–

Требуется То́т, что есть Бытиё, Тот, что зовёт,

Он есть Любо́вь, которая победит людское Зло́.

Нам эпоха бросила вы́зов: будь секулярен, будь тео-логи́чен,

И усвой главный христианский при́нцип – "нужно обнови́ться, чтоб страдающий Бог и в этом веке смог возроди́ться".

Общество спектакля

Общество спектакля, здрáсте! Хлопай, никогда не говори хвáтит,

Ты что предатель, приятель? На шоу народ уж собрáлся.

Говоришь, ты на главной рóли? Не хмурь так грозно брóви,

Ты смотришь на всë однобóко, да и на деле ты лишь массóвка.

–

Ты лишь кролик, лови моркóвку, одомашненный, в меру дóбрый,

Покупаешь из Китая кроссóвки, с горячим сердцем берëшь листовки.

Общество спектакля, здрасте! Станцуй для меня, приятель,

Ты любимый мой избиратель, про тебя мне расскажет big data.

–

Ты спишь, а я в сны проникáю, знаю, что вам нрáвится,

Знаю, куда курсор направляешь, обеспечу тебя мечтáми.

Не делай губы ду́дкой, ты моя любимая проститу́тка,

Ты урна для моего мусора, я продаю тебе всю безвку́сицу.

–

Ты актëр, думал главный что ли? Тебе кидаю пустые роли,

Потребитель ты и не бóлее, профсоюз тебе не помóжет.

Надень цвет красный, крикни "за Мáркса", я раздавлю тебя, как букáшку,

Ты проснëшься в мокрой рубашке, говоря: вот так кошмáры!

–

Общество спектакля, здрасте! Помни, ты самый глáвный,

Только следуй трендам реклáмы, наслаждение-то из Рáя.

Важен ты, камерам взмахни, улыбнись папарáцци,

Помни, капитал тебя ценит: не забывай хлопать и наслаждаться.

Улыбнись, интеллектуал

Интеллектуáл, правый или левый, мне какая рáзница?

Кислая мина у тебя́, будто ты впитал каждой твари страдáния.

Это здорово, что идеи есть в мóзге, но это же не рóзги,

Так зачем грустные рожи кóрчить, кто ж пойдëт за тобóю?

–

"Быть интеллектуалом – быть гру́стным". Ух ты!

Вот Иисус всегда пачкал ру́ки, ведь Его волновали лю́ди.

Он и феминист, и атеи́ст, но не думал о том, чтоб грусти́ть,

И Эпикур говорил о счáстье, философ – не тот, кто плáчет.

–

Мыслитель – это соль земли́, но ты хоть на себя посмотри́,

Пока один думает о други́х, ты пишешь не для толпы́.

И рассуждаешь довольно ужáсно: "многих нам и не нáдо",

Лишь элита войдëт в наше брáтство, а остальные вот туповáты.

–

Н-да, какая тут филосóфия? Сложный язык и мысля отвлечëнная,

И все грустят безотчëтно, стараясь не знать о народе.

Думаю, что с меня хвáтит, философия – путь к счáстью,

О ней расскажи в мáнге, воплоти еë на экрáне.

–

Все грустные мысли́тели, вы Любви познать не хотите ли?

Посторонитесь, ведь засвистят иронии вы́стрелы.

Мы говорить будем и́скренне, распространяясь по типу ви́руса,

Чтоб не грусть мыслителя ви́дели, чтоб смотрели в лицо победи́теля.

Любовь есть взрыв

Темнота, как одея́ло, во тьме порой прячутся стрáхи,

В ней может скрываться и áнгел, что не хочет твоих стрáданий.

Душа твоя – это áрфа, сердце бьëтся подобно оргáну,

Мне хочется быть музыкáнтом, чтоб горестей ты не знáла.

–

Темнота порой чëрная крáска, а я стану цветом я́рким,

Неба ты нежный послáнник, сотканный из желáний.

Из желания жить лу́чше, из желания грустных не слу́шать,

Смотришь в волшебное блю́дце, пытаясь понять бу́дущее.

–

Давай вместе станем бу́дущим, сцепляя наши ру́ки,

Ты для меня ангел, а я стану разноцветным зву́ком.

Иногда тяжело с Миром внéшним, станем друг другу поддéржкой,

Я вселяю в тебя Надéжду, а ты свечка, что душу грéет.

–

Любовь – это шаг навстрéчу, твои волосы путает вéтер,

В глазах вижу цепь из созвéздий – будь моя бесконéчность.

Войдëм в гавань, где живут счастье и рáдость,

Чтобы тайное стало явным, чтобы Тьма покинула рáзум.