Радуга судьбы

скачать книгу бесплатно

Радуга судьбы
Даниил Шишкин

Школа – время непростое, особенно когда учёбе мешают чувства. В этой истории стеснительный очкарик Коля Труфин попытается бороться со страхами, временем и расстоянием ради вечного счастья и не раз ошибётся на пути к мечте. Пугающий грохот поезда метро, курортная проверка на прочность и даже схватка льва с крокодилом, – через всё это придётся ему пройти. Чтобы приблизиться к своей цели, он должен будет понять что-то очень важное…

Радуга судьбы

Даниил Шишкин

Любовь никогда не бывает без грусти,

Но это приятней, чем грусть без любви.

    Е. А. Долматовский

© Даниил Шишкин, 2021

ISBN 978-5-4498-1436-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Не осудите первый труд
Студента, тонущего в грёзах.
Он не сумел, быть может, тут
Всем угодить, как плед в морозах.

Читатель! Если всех в начале глав
Вы посчитать решите буквы по порядку,
Точнее их сложить (слуга ваш – друг забав)…
А, впрочем, оставляю здесь загадку!

Коль всё описанное – сон,
Предайтесь нежному забвенью.
А если правда, вам поклон
Отдаст романтик, брат терпенья.

Нам уяснить не помешает,
Как правило про дважды два:
Любовь без грусти не бывает,
Но жизнь, где нет любви, – тоска.

Часть I

I

– И что ты намерен делать?

– Это не имеет значения. Что вообще теперь имеет значение? – уже вторую минуту продолжали разговор двое новых друзей.

– Нельзя опускать руки без всяких причин. Да и никогда нельзя!

– Нет, друг! Причина этого решения преследует меня уже больше пяти лет… Хотя, может, я что-то делаю не так?..

– Да. Ты всё делаешь не так. Любовь… Хотя проехали. Ты не поймёшь!

– Не пойму?.. Мне всё равно.

– Жалко тебя.

Чтобы выяснить, о чём беседуют эти люди, кто они, чем занимаются, что стало причиной их разговора и чем он закончится, нам следует перемотать плёнку назад. Мы совершим путешествие на пять с половиной лет к востоку нашего рассказа и тогда сможем проследить всю траекторию его полёта в сторону запада, чтобы проводить главных героев этой правдивой сказки к новым приключениям и новой жизни. Ведь даже после заката солнце никогда не останавливается. Но это будет совсем другая история. Итак, две тысячи четырнадцатый год. Середина московской осени.

– График постоянно приближается к прямой, но никогда её не пересекает. Следовательно, общих точек у них нет…

Прозвенел звонок. Триста второй кабинет математики зашуршал тетрадками, дневниками и пеналами. Проснулись крики, разговоры и переглядывания, как бывает девять месяцев подряд в каждой школе на протяжении десятков лет. Учителя по привычке говорят: «Звонок для учителя!», или «Что за шум?», или «Куда вскочили?» Но, какой бы ни был педагог, как бы его ни любили ученики и какими послушными ни были бы эти ученики, всё происходит одинаково. Школьная машина заведена, и до конца учебного года никто её не сможет остановить.

Преподавательница, женщина немолодая, но и не в возрасте, не то чтобы полная, но и не худая, окинула всех восьмиклассников сквозь круглые очки безразличным взглядом. Она произнесла надоевшую ей фразу о том, что звонок существует, чтобы напомнить учителю о конце урока. Класс затих на короткое время, пытаясь понять, что ещё хочет сказать учительница, когда всё и так уже ясно с этими графиками. На доске стали вырисовываться номера страниц и домашних упражнений, которые через пару секунд очутились в некоторых дневниках, тетрадках и телефонах восьмого «А».

Урок алгебры волновал всех значительно меньше, чем преподавательницу. После осенних каникул редко кто думал об учёбе и оценках. Все расспрашивали друг друга о новостях, каникулах, шутили, развлекались и просто болтали, не думая о том, что следующий урок – русский язык, а потом география, и что надо бы сделать алгебру на завтра, а потом ещё и придётся зубрить конспект по истории… Всё вышеперечисленное было лишь фоном того состояния, в котором пребывали учащиеся одной из московских школ.

Восьмой «А» перешёл в кабинет русского языка и литературы, все с хохотом и зевками стали усаживаться за свои парты. Снова раздался звонок, уже не радующий, а предупреждающий о начале очередного длительного, не такого уж и многообещающего урока. Зашла молодая учительница с родинкой на правой щеке и короткими волосами, упакованными в причудливую причёску. Все встали. Она подошла к доске, поправила бубликовые серёжки, слегка улыбнулась, поздоровалась с учениками и попросила класс сесть.

– Я очень рада всех видеть, – начала она, – надеюсь, вы не забыли, о чём мы говорили в последний раз.

С задней парты послышался шорох и тихое хихиканье. Мария Андреевна притворилась, что не слышит. Без особого удовольствия она открыла журнал и начала перечислять фамилии. Но ей всё-таки пришлось поднять голову в сторону класса, а точнее двери. Остальные тоже лениво обернулись.

После осторожного стука на пороге очутился подросток с виду того же возраста, что и сидящие за партами, но ростом немножко ниже. Одет он был в чёрные брюки и белую рубашку с серой клетчатой жилеткой, а на ногах красовались коричневые школьные туфли. Через одно плечо был накинут рюкзак, волосы были то ли неправильно причёсаны, то ли немного растрёпаны, а с носа сползали очки. Словом, исходя из портрета, можно было с уверенностью назвать опоздавшего весьма неприятным для таких людей словом «ботаник», к сожалению, вошедшим в сегодняшний лексикон каждого второго школьника и, неизвестно почему, обычно доставляющим удовольствие окружающим. Видимо, поэтому они и не ленятся его всё время повторять. Вы, уважаемый читатель, сами понимаете, что подобное слово слышал каждый человек, учившийся в школе двадцать первого века, даже если оно не употреблялось в его адрес. Пока не будем ни подтверждать уместность этого определения, ни опровергать. Однако мы отошли от темы: вернёмся в класс.

– Извините за опоздание! Можно войти? – спросил запыхавшийся мальчик и закрыл за собой дверь.

– Да, заходи, – вздохнув, сказала учительница. – Подожди, а тебе точно сюда? Ты новенький?

– Да, я просто проспал, – после короткой паузы ответил он. До его ушей донеслись негромкие смешки.

– Причём до второго урока… Ладно, садись. Как тебя зовут-то?

– Коля. Труфин, – произнёс новенький, усаживаясь за первую парту под звуки продолжавшихся переглядываний, шёпота и смеха.

– Труфин?

– Да, Труфин… – в последнем ответе прозвучала нотка смущения: действительно, фамилия Коли по неизвестной причине вызывала улыбку даже у взрослых, особенно в его собственном исполнении.

– Хорошо, но больше не опаздывать! – отметив нового ученика в журнале, заключила Мария Андреевна.

Новенький достал учебник, тетрадь и пенал. Можно было начинать урок. Учительница стала объяснять новую тему. Все принялись переписывать определения из учебника и вчитываться в объяснение темы о второстепенных членах предложения, не изменяя атмосфере разочарования в жизни. Мало-помалу Коля начал осматривать класс, так как понял, что про его опоздание все уже забыли. Аудитория казалась весьма уютной. Над доской висели портреты поэтов и писателей девятнадцатого века, смотревших на школьников величественным взглядом, полным знаний и уверенности в себе. На стене около двери красовались детские рисунки с персонажами различных сказок и рассказов. В остальном, этот кабинет нельзя было чем-то отличить от других: те же завалы бумаги на учительском столе, те же парты, доски и шкафы за последними партами, полные учебной и художественной литературой.

– Так что же такое дополнение, Труфин? – уже во второй раз повторила учительница с оттенком недовольства в голосе.

– Дополнение? – очнувшись, переспросил Коля и стал вспоминать определение термина, которое, впрочем, было написано в учебнике и только что озвучивалось. – Это второстепенный член предложения, – он сделал паузу, – отвечающий на вопросы «Что?», «Кого?», «Чего?», «Кем?», «Чем?» и так далее…

– А точнее? На вопросы всех падежей…

– Кроме именительного! – с облегчением вспомнил Коля, довольный тем, что данный предмет преподавался в покинутой школе достаточно хорошо. Учительница подтвердила правоту его слов и продолжила урок, позвав кого-то к доске. Высокий, черноволосый, одетый в джинсы и жёлтую кофту с капюшоном подросток стал с ухмылкой нехотя писать на доске продиктованное предложение. Когда он начал делать тщетные попытки поиска дополнений, сосед по парте толкнул локтем новенького:

– Дима, – сказал он шёпотом и, воспользовавшись тем, что внимание преподавательницы было всё ещё обращено на доску, протянул руку. Труфин невольно обернулся, поправил очки и, улыбнувшись, сделал то же самое:

– Коля.

После рукопожатия ничего душеполезного не последовало, так как всем дали письменное задание на оценку. Пока все (хотя – кого мы обманываем? – конечно же, не все) выполняют упражнение, можно рассказать о самом восьмом «А», в котором после осенних каникул оказался наш герой (причины сего происшествия не столь интересны, скорее, они совершенно бытовые). Большинство персонажей, с которыми Вы сейчас познакомитесь, наверное, сложно было бы назвать уникальными или неординарными людьми; в каждом из них на тот момент был типичный школьник со своими достоинствами и недостатками. Но если мы оставим их без какого-либо описания и не озвучим хотя бы некоторые черты их характеров, то Вы, скорее всего, окончательно потеряете к ним интерес.

В любом коллективе, каким бы он ни был: дружным или поглощающим сам себя в бесконечных ссорах, – в каждой компании есть люди слабее, есть персоны сильнее, а есть те, кого и незаметно вовсе, но без которых всё бы выглядело совершенно иначе. Такая же иерархия сложилась и здесь сама собой без чьих-либо усилий. Тот самый подросток в жёлтой кофте, который на Ваших глазах возник среди строк нашего романа, а точнее у доски, не зря привлёк внимание автора. Такого рода людей нельзя не заметить, находясь с ними достаточно времени в замкнутом пространстве. Они привлекают внимание даже тех, кто, казалось бы, не желал и знать об их существовании. Именно он, Боря Скомрухин, был самым неуправляемым человеком в классе. Этот сорванец каждому умудрялся высказать в лицо всё, что он думает об этом человеке, будь то преподаватель, одноклассник, может быть, даже родственник или прохожий, случайно услышавший спор с участием Бори и решивший поддержать неприятеля. Сложно сказать, делал ли это Скомрухин из злости к окружающим или же ему просто было интересно понаблюдать за реакцией человека. Скорее всего, ни то, ни другое. Или и то, и другое… Как ни странно, Боря приобрёл определённый статус среди одноклассников, настоящее уважение, как к сильному вожаку, способному дать отпор кому угодно, даже если этого не требуется. К месту будет сказано, что его родители часто ссорились между собой из-за всякой безделицы, не жалея грубых словечек (воздержимся от цитирования), но быстро приходили в себя. Были и другие причины формирования такого незаурядного характера, на которых мы не будем заострять внимания, просто потому что уйдём в совершенно другое русло, а наша история так и поплывёт дальше без свидетелей по ручью бесконечности.

Дима Кротов, не так давно успевший познакомиться с нашим героем, перешёл в эту школу лишь в прошлом году. Выглядел он опрятно, ничего сверхъестественного, кроме пробивавшихся юношеских усов, не было в его портрете. Учился он хорошо, иногда даже очень хорошо. Кротов был более тихим, незаметным человеком, чем остальные, и почти не вступал ни в какие конфликты, хотя причин незадолго до сего дня было предостаточно. Диму почти не замечали, редко о чём-то просили, находились даже те, кто не слышал от него ни слова, так как они сами никогда не начинали с ним разговора. Словом, дай волю – заговорит и не замолчит, но случалось это с ним не так часто, как хотелось бы. Ещё более забытыми невидимками были Сидоров, не вступавший ни с кем в разговор, и Лебедева, обижавшаяся на любое некорректное слово, даже если оно не возбуждало у других никакой реакции. Имена их почти никто не помнил, редко кто о них вообще вспоминал. Пожалуй, мы тоже не будем трудиться над этой непростой задачей.

Конечно, не обошлось и без тех, кто редко появлялся в классе. Например, Никита Куркин. Он приходил в школу еженедельно, то есть раз в неделю. А иногда и ежемесячно. В определённый момент учителя даже перестали вызывать в школу его родителей, так как поняли бессмысленность столь тяжёлого предприятия. Похожим на него в этом отношении был Гоша Негодов, хотя надо заметить, что он возникал в школе почаще.

Вика Штейн обожала спорить с учителями. Если ей что-то было непонятно, она не могла не довести окружающих до истерики, пока не узнавала, что ей нужно. Славка Быстрицкий был единственным круглым отличником. Его можно было назвать заядлым шутником, хотя все его шутки частенько сводились к математике или физике, а то и переходили всяческие границы адекватности. Честно говоря, мало кто их понимал, но ради того, чтобы дождаться более внятного толкования его мыслей или более смешного словца, одноклассники всё же посмеивались. Арина Петрова, наоборот, не очень дружила с юмором. Училась на тройки и всегда, если была на то возможность, списывала у соседа по парте. К её невезению, чаще всего им оказывался Вася Опилкин, который просто не мог усидеть на одном месте, выслушивая учительскую колыбельную. Он либо по-настоящему засыпал, одновременно притворяясь, что бодрствует, либо просто брал в руки телефон и уходил в виртуальный мир социальных сетей, где, как он был уверен, к доске его никто не позовёт.

В классе также была одна забавная девочка с веснушками, почему-то носившая две рыжие косички, что было в то время совсем не модно. Звали её Настей Дрёмовой. Училась она неплохо, но и нельзя сказать, что хорошо; постоянно улыбалась, приходя в школу, и пыталась завести дружбу с девчонками из своего и других классов. Наконец, старостой восьмого «А» была Аня Гласова. По одному только её серьёзному виду можно было это определить. Она редко шутила и часто попрекала провинившихся в том, что они не совсем точно выполнили ту или иную её просьбу.

По отдельности почти все эти школьники были вполне общительными, дружелюбными людьми, способными поговорить о чём-то интересном, поделиться впечатлениями от просмотренного фильма или от нового учителя, который пришёл неизвестно откуда и ни с того ни с сего устанавливает свои правила. Но вместе они теряли свою предсказуемость. Начинал разборки один, а заканчивали остальные. Учителя периодически жаловались на них, вызывали в школу родителей, иногда даже в гневе уходили с уроков, но в конечном счёте говорили: «У нас самый лучший класс! Вы все такие дружные, весёлые! Надеемся, что вы такими же и останетесь в будущем!» К сожалению, так и случилось…

II

Прошла неделя с момента перехода Коли Труфина в новую школу. Толпа сменившихся учителей пронеслась перед ним с такой же скоростью, с какой пролетают прохожие мимо ученика на пути в школу. Сразу ко всем он, естественно, не привык, но фундамент был заложен. Строить жизнь в новой обстановке надо было продолжать.

С Димой Кротовым Коля поладил так же быстро, как и познакомился. Они уже обменялись коротенькими разговорами на незначительные темы. Сегодня после седьмого урока очередной их диалог возобновился, так как оба школьника к тому моменту уже проснулись (дело было в понедельник).

– Вот ты говоришь: «Учителя!» – выйдя из класса, обратился Коля к своему знакомому, выслушав его эмоциональный монолог о безысходности людей его поколения. – Среди них ведь тоже бывают хорошие люди!

– Нет, я не спорю! – перебил Дима и добавил со смехом: – Но где они?

– Да, проблема…

– Главное, рассказывают-то интересные вещи, вроде как их надо знать, что-то даже может пригодиться, но делают они это как раз неинтересно. И идти к ним уже не хочется. Хоть бы что-то придумывали, чтоб нас в тему вовлекать!

– Кстати, у меня в школе, ну в прошлой, был трудовик, Пал Палыч. Он всё время выгонял кого-то из класса за то, что тот смеялся или весь урок с кем-то разговаривал…

– И чё?

– Ничего, просто нас такие разборки, наоборот, веселили! В какой-то момент некоторые уже начинали специально плохо себя вести, чтобы его разозлить. Это был единственный предмет, на который все хотели идти! Там всегда что-то происходило. Один раз Палыч схватил самого весёлого из наших, когда тот со смехом опоздал на урок, и начал его трясти за пиджак, так что чуть не поломал всю фанеру у себя! А он ещё, знаешь, такой весь был громадный, сам седой, но сил-то много! Вот. А тот сам испугался, но тоже смеётся вовсю! Потом в другой день он послал опоздавшего в библиотеку, чтобы тот прочёл определения из словарей, что такое «опоздание», «приличие» и «дисциплина»! – на этом моменте новые друзья уже начинали громко хохотать, спускаясь по лестнице и подходя к гардеробу. – В итоге так и не пустил, так как поведение «не соответствовало тому, что написано в книге».

– Ха-ах! Да уж!

– Только ради этого мы туда и ходили. Хотя делать всякие поделки тоже интересно было. Вот вы что делали?

– Мы? Да ничего. Наш читал нам какие-то лекции, вообще не в тему, иногда мы лобзиком пилили. Всё.

– О, это не то! Наш задавал пилить, лепить, вырезать… Я даже ёлку из копеек один раз делал. Он сказал принести, если не жалко, и я возился с клеем. Правда, не знаю зачем.

На этих словах Дима и Коля уже успели выйти во двор школы. Шёл холодный осенний дождь, уже успевший перемешаться с мокрым снегом. Всюду раскрылись зонтики, по лужам зашлёпали сапоги. Капли барабанили по всему, что встречалось им на дороге. Нашим друзьям было по пути, и они, скрывшись под зонтами, оживлённо продолжали свою беседу, почти не обращая внимания на дождь и слякоть.

– Подожди, а на него так никто и не пожаловался?

– Зачем? Я ж говорю: всем это нравилось! Когда он выбегал, чтоб прогнать одних, другие сзади него смеялись. Мне, кстати, повезло: я всегда успевал сделать серьёзный вид, мол, я тут не при чём. Но один раз он заметил и четвёрку влепил.

– Забавно!

– Правда, в середине того года он ушёл из нашей школы. Последнее время грустный ходил. Может, даже из-за нас в какой-то степени… Мы-то все по-доброму смеялись; может, не надо было…

Друзья замолчали. Они прошли уже достаточно расстояния, чтобы погрузиться каждый в свои размышления. Задумаешься о погоде, а в конце пути станешь вспоминать, как на прошлогоднем турслёте заблудился в лесу, или размышлять о том, в чём состоит смысл жизни. Если бы человек помнил все звенья этой цепочки… Вдруг Дима очнулся и спросил:

– Слушай, а ты кем хочешь стать?

– Я? – покинув свои мысли и тут же забыв их, отозвался Коля. – Вообще-то не знаю… Я куда только не хотел пойти, но в итоге запутался, и всё. Не определился. А ты?

– Да я-то, скорее всего, юристом стану. Папа в этой сфере работает, хочет, чтоб я тоже пошёл.

– А сам?

– Что сам?

– Подожди, я не понял, а ты? Кем ты хочешь стать?

– То, что я хотел, – это неважно. Буду юристом. Вообще в хоккей мечтал пойти, я с детства на коньках, так что… Но, когда я об этом сказал, на меня сразу набросились: мол, несерьёзно, всё такое… Не судьба, – Дима быстро пожалел, что затронул эту тему.

– Не, человек должен работать, где хочет. Зачем куда-то идти, если не нравится? Слон гнезда не вьёт! Как-то это не совсем нормально: идти туда, где родители работают, когда ты сам этого не хочешь. У каждого свои способности: кто-то – отличный строитель, другой – талантливый врач…

– Да? Ну и какой талант у тебя? – усмехнулся приятель.

Последнее замечание ещё больше насторожило Колю, чем заявление о желании Диминого папы. Дело не в том, что он не хотел забивать голову мыслями о будущем. Он действительно искал в себе способности к чему-то одному, пытался понять, в чём состоит его судьба, если она вообще существует. Но даже влечения к определённому школьному предмету у него не возникало. В самом далёком детстве, в пять-шесть лет, он мечтал стать художником, но рисовать у него не получалось ни тогда, ни теперь. Захотел стать ветеринаром, но вспомнил, что ужасно боится врачей, так что сама мысль о медицине пропала с той же скоростью, с какой и родилась. Обдумывал множество профессий: и зоолог, и пианист, и актёр, и даже клоун, но, в конце концов, он оказался на пути – пока ещё только на пути – к той судьбоносной черте, отделяющей жажду поиска от разочарования. Для него это была больная тема. Вопрос одноклассника оказался риторическим: ответа на него никто не знал.

III

Рассуждая вместе с нашими героями, которые, впрочем, только что разошлись по домам, мы забыли упомянуть о первых школьных днях Коли.

Первая неделя протекла достаточно быстро, но не так легко, как ожидалось. Восьмиклассники без восторга приняли Труфина в свой клан, впрочем, судя по их реакции или, точнее, по её отсутствию, можно было сказать, что новичок попал под определение незначительного, незаметного человека. Из-за подводившего зрения Коля всегда сидел на первой парте. Так что разговоры во время уроков, списывания и переписки просто-напросто не могли существовать, а на переменах на него и так никто не собирался обращать своего драгоценного внимания. Учителя воспринимали его как обычного школьника, не выделявшегося из массы подростков, которые ежедневно проносились у них перед глазами. Некоторые из них, правда, решили проявить инициативу и стали вызывать к доске ещё не проверенного на знания ученика.

На удивление многих педагогов и далеко не многих одноклассников, за первую же неделю Коля собрал несколько пятёрок в журнал. Нельзя сказать, что это было для него хорошим началом. Конечно, оценки сперва сильно повлияли на успеваемость и оказали положительное впечатление на преподавателей, скорее, даже навеяли облегчение. Но, во-первых, известно, что в школьных кругах мало кто любит отличников, а во-вторых, если к концу обучения человек вдруг собьётся на более низкие показатели по каким-либо предметам, учителя будут ещё больше из-за этого переживать и станут попрекать его за то, что он совсем разленился. Тут же возмутятся по поводу того, что они никак не ожидали подобного предательства, хотя другие всю жизнь учились на тройки и двойки, а им замечания делали не так уж и часто, просто по причине того, что смысла в этом не было: будто их уже ничем не исправишь. Как часто легкомыслие учителя порождает в будущем те самые проблемы, которые он мог бы сам исправить, но посчитал это бессмысленным!

В основном, за одной партой с Труфиным сидела Настя Дрёмова, та самая рыжая девчонка с косичками, забавным выражением лица и прищуренными глазами. Она скоро с ним познакомилась, в первый же день попыталась найти общие темы для беседы. Было видно, что ей редко удавалось с кем-то поговорить, ведь мало кто её воспринимал всерьёз. Но в этот раз ей повезло: Коля тоже не был против ещё одного знакомства, тем более, отказывать в таком случае было бы отнюдь не выгодно. Разговоры проходили примерно так: «Привет! Как дела?» – а он ей в ответ: «Привет, нормально, что нового?» К сожалению (хотя, может быть, к счастью), дальше подобных банальных фраз дело почти никогда не заходило.

Зато Настя пару раз за две недели попросила списать у Труфина на самостоятельных работах по математике. Он не возражал, со шпионским спокойствием пододвигал к ней тетрадку и продолжал писать. Был даже один разговор, в ходе которого Коля рассказал ей об одном занимательном случае, как учитель истории из прошлой школы однажды вызвал его к доске, чтобы спросить пересказ заданного параграфа. В тот день Коля не успел подготовить домашнее задание и даже не открывал учебник. Разумеется, он долго стоял у доски и пытался вслушиваться в подсказки, всматриваться в подаваемые знаки одноклассников. Тогда учитель произнёс роковую фразу: «Ладно, так и быть, садись!» Коля удивился, что ему ничего не поставили за такое неуважительное отношение к предмету и решил этим воспользоваться. Абсолютно то же самое продолжалось на протяжении двух месяцев, пока классная руководительница не напала на Труфина со следующей претензией: «А твои родители вообще знают, что у тебя сплошные двойки в журнале?!» Оказалось, что историк всё это время ставил двойки за невыученные тексты, но не говорил об этом, а бедняга был вынужден навёрстывать упущенное в совсем уже короткие сроки. Рассказчик и заинтересованная слушательница дружно засмеялись, после чего долго ещё не могли забыть об этом забавном происшествии. Как вы уже заметили по рассказам Коли, прошлая его школа отличалась от пришедшей ей на смену интересными событиями и неожиданными историями. По крайней мере, такое отличие оставалось актуальным до поры до времени.

Всё бы ничего, если бы новенький не стал замечать нечто неестественное в лице новой знакомой. Смеялась и смотрела на него Настя Дрёмова по-особенному, будто отношение к нему не заключалось в обыкновенной дружбе. Что-то другое скрывалось за её выражением лица, о чём иногда подумывал наш герой, глядя на неё, но тут же отбрасывал эти мысли, так как был совершенно уверен в нелепости этих странных догадок. Труфин не собирался ничего менять в своей жизни, просто дружил и общался с кем мог, так как с другими членами восьмого «А» делать подобное было довольно трудно. Кровь «Б»-шек ещё протестовала против новой буквы на обложках тетрадок. Он не спешил в налаживании отношений со сверстниками и считал, что со временем всё должно случиться само.

IV

Обыкновенно неожиданно в начале декабря проснулась настоящая снежная зима. Москва нырнула в море белой хрустящей ваты, город атаковали снеговики и снежные бабы, вооруженные мётлами и лопатами. Столицу начали бомбардировать снежками, а горки и пруды с детским смехом наполнились санками и ледянками, лыжами и коньками. Несмотря на холод, все радовались приходу хорошей зимней погоды, стремились выйти на воздух или хотя бы понаблюдать в окно за снежным гипнозом. По вине летящих хлопьев исчезли небоскрёбы, видны остались только невысокие кирпичные здания, в том числе и школа, в которую мы с Вами, дорогой читатель, неслучайно заглянули. Из бездонного небесного кувшина лилось на землю сказочное настроение и предвкушение волшебства.